плечами. - На угольных шахтах в Дареме горняки устраивают из-за этого забастовки.
     - Забастовки! - Глаза ее в ужасе расширились; она скривилась, будто произнесла непристойное слово. Он не смог сдержаться, засмеялся и повторил слова:
     - Да, забастовки. - Он поднял руку, будто прикасаясь к отсутствовавшей шляпе. - До субботы, мисс Дин, - сказал он и оставил ее одну.

6.

     День Иоанна Крестителя, приходившийся на двадцать четвертое июня, в последние годы проходил не так, как в прежние времена. Двадцать-тридцать лет назад люди из всех деревень прихода Святого Эгидия стекались в Уикерли на ежегодный праздник, отмечавшийся несколько дней и одновременно служивший ярмаркой рабочих мест. Но постепенно эта его роль сошла на нет, отойдя к более многолюдным ярмаркам в Тэвистоке и Плимуте, и день Иоанна Крестителя в Уикерли превратился для его обитателей в обычный летний праздник, который давал им возможность собраться на лугу перед церковью и провести славный денек, развлекаясь играми и забавами, состязаниями и музыкой, закусывая, участвуя в благотворительном базаре и прочем, что мог придумать совет прихожанок церкви Всех Святых, стараясь выручить в этот день как можно больше, потому что этих денег должно было хватить на помощь нуждающимся в течение всего следующего года.
     Благотворительный базар в этом году благодаря энергичной кампании по сбору пожертвований для него, тщательно продуманной Энни Моррелл и Эммалайн Найнуэйс, проходил с большим успехом и в одиннадцать утра был уже в самом разгаре. Горожане, жаждущие сделать покупку, теснились вокруг столов, расставленных на траве позади дома викария, и выбирали вещи по вкусу среди множества подержанных сокровищ. Особый интерес вызвали коллекция военных принадлежностей капитана Карнока и дюжина рыболовных блесен, вручную сделанных кузнецом Джоном Суоном. Желающих приобрести эти вещи было столько, что пришлось выставить карточки с первоначальной ценой, чтобы в конце дня разыграть их на аукционе.
     - Я хочу купить эту фотокамеру, - негромко поделилась Энни, наливая из тяжелого чайника чай в две чашки и протягивая одну из них Софи. - Твоя кузина купила ее год назад в Эксетере и ни разу не пользовалась, а теперь просит за нее четыре гинеи, представляешь!
     - Сущий грабеж, - согласилась с подругой Софи, взглянув на предмет, о котором шла речь, - складную фотокамеру "Найт и Оттуилл" в черном водонепроницаемом чехле. - Интересно, сколько она сама заплатила за нее?
     - Дело не в этом, не так ли? Она не новая, и, независимо от того, пользовались ею или нет, цена должна отражать это. Думаю, она должна стоить на треть дешевле, учитывая ее износ.
     Софи улыбнулась непоследовательности подруги. Энни могла позволить себе купить новую фотокамеру, будучи единственной наследницей, но это было так похоже на нее - стараться выгадать на покупке подержанной вещи. Особенно если при этом можно было обставить Онорию.
     - Что ты пожертвовала для распродажи? - спросила Софи, беря с подноса бисквит и кладя монетку. Чай на благотворительном базаре был бесплатный, но бисквиты и лепешки по пенсу за кусок.
     - Книги в основном, еще много всяких старинных безделушек, выглядящих так, словно они пылились в доме викария не одно столетие. Хлам на самом-то деле, - призналась она, - но не стыжусь, что отдала их, а не что-то другое. Люди их покупают и даже не торгуются.
     Она изобразила на лице улыбку и поздоровалась с мисс Пайн и миссис Тороугуд, которые направлялись с отобранными вещами к столу, где сидела миссис Найнуэйс, принимая деньги и отсчитывая сдачу, которую брала с подноса с бисквитами. Софи с удовольствием отметила, что миссис Тороугуд покупает лепную компотницу. Только сегодня утром она говорила своей домоправительнице, миссис Болтон, что видеть ее больше не может и нужно немедленно избавиться от нее.
     - А что отдала ты? - поинтересовалась Энни.
     - Кое-какую одежду, что же еще? Шарфики и шляпки, очень миленькую шелковую шаль. Лайковые перчатки, четыре пары. Две шемизетки <Шемизетки - блузки (устар.).>, которые ни разу не надевала.
     - Пора тебе перестать увлекаться туалетами, - засмеялась Энни.
     - Ах, знаю, знаю. - Но страсть к нарядам, как самой Софи хотелось думать, была ее единственной слабостью; она не проходила мимо магазина одежды, чтобы не зайти, не пропускала ни одного каталога мод. Проблема заключалась в том, что она редко бывала в таких местах, где могла бы продемонстрировать свои новые туалеты, и в конце концов чаще всего отдавала их кому-нибудь.
     - Миссис Моррелл, мисс Дин, как я рада видеть вас!
     Это была Джессика Карнок, молодая жена мастера Карнока. Всякий раз, видя ее, Софи дивилась тому, как бывшая мисс Уйди становилась все меньше и меньше похожа на ту робкую, нервную старую деву средних лет, какою она была каких-нибудь четыре месяца назад. Замужество совершенно преобразило ее. Она расцвела буквально на глазах. Ее пшеничные волосы, тронутые сединой, пребывали в очаровательном беспорядке, отчего она походила на молоденькую девушку, а несколько вытянутое розовощекое лицо оживлено и полно энтузиазма.
     - Так хорошо все распродается! - довольно воскликнула она, прижимая к груди приобретенные сокровища, а потому не подавая руки. - Кто-то купил все мои наперстки, Эммалайн не помнит кто, а Маргарет Мэртон только что приобрела мою пальму. Представляете?! Это муж, - подавшись к ним, доверительно сообщила она, - предложил отдать ее.
     - А ему не жалко было с ней расставаться?
     - Он сказал, что она занимает половину холла! - Она весело засмеялась, подняв кверху лицо. Счастливо смеющаяся Джесси - это было так необычно, так неожиданно, что Софи и Энни только молча с изумлением смотрели на нее. Отсмеявшись, Джесси обратилась к Энни:
     - Преподобный Моррелл прочел такую замечательную проповедь утром на лужайке, что мы все подумали, что не могло быть лучшего начала благотворительного базара.
     - Что вы говорите? А яле слышала ее; мы с Эммалайн и другими женщинами так спешили успеть расставить столы, что пропустили проповедь. Надеюсь, она была не слишком длинной.
     - О нет, - с жаром поспешила сказать пораженная Карнок. - Ничуть, ничуть не длинная.
     С горящими глазами, понизив голос, Энни сообщила:
     - Вы никогда не догадаетесь, что преподобный Уилк сказал Кристи по поводу дня Иоанна Крестителя. - Дамы, не сговариваясь, придвинулись ближе. Преподобный Уилк, пылкий протестантский проповедник из Харебриджа, был известен своими напыщенными речами. - Он сказал, что это "языческий обычай, справляемый безбожниками, и что Уикерли сегодня от рассвета до заката - обитель моральной тьмы".
     Софи рассмеялась; Джесси раскрыла рот от изумления, а потом не совсем уверенно засмеялась тоже.
     - Значит, вечером будут танцы, - весело объявила Софи. - И вокруг костра, не иначе.
     - Грешить так грешить, - подхватила Энни, и все снова засмеялись.
     - София! - прервал их веселье высокий пронзительный женский голос. - София, уже почти полдень - ты должна идти на луг, сейчас отец будет произносить речь.
     - Ох, но я обещала помогать здесь, на распродаже, до выступления нашего хора, - попыталась увильнуть Софи. Речи дяди всегда наводили на нее тоску.
     - Чепуха, ты должна присутствовать. Все ждут, что ты будешь там. В любом случае не хватит ли тебе на сегодня заниматься коммерцией? - Онория деланно рассмеялась и с нескрываемым отвращением обвела презрительным взором столы с вещами и толпящихся возле них горожан. Она с таким же глубоким осуждением относилась к теперешнему празднику, что и преподобный Уилк, но по другой причине: на взгляд Онории, предосудительной была уже сама даваемая праздником возможность для простонародья сблизиться с людьми благородного происхождения, тогда как они были и должны оставаться разделенными непроницаемой стеной.
     Софи относилась к кузине с едва сдерживаемым раздражением. Онория, в общем, была привлекательной женщиной, высокой, выше Софи, с величественной осанкой и всегда надменно поднятым подбородком. Она гордилась своими густыми каштановыми волосами, вьющимися от природы, которые замысловато зачесывала на непропорционально большой лоб, маскируя его. Лицо у нее было розовое, ярко-розовое, Софи спрашивала себя, уж не в рисовой ли пудре дело? Она была близорука, но очки не носила, а потому смотрела на мир, щурясь и моргая, если только он не оказывался перед самым ее острым носом.
     Софи запротестовала, и Онория поджала губы в упрямой гримасе, которой изводила свою кузину с детства.
     - Папа этого не поймет, - сурово сказала она. Повисло тягостное молчание.
     - Я с радостью помогу тут, так что вы можете пойти послушать выступление мэра, - простодушно предложила миссис Карнок.
     "Попалась, теперь не отвертеться", - подумала Софи. Стараясь не смотреть на улыбающуюся Энни, она со вздохом произнесла:
     - Что ж, прекрасно. - Поблагодарив миссис Карнок со всей любезностью, на какую была способна, Софи последовала за кузиной по мощеной дорожке мимо дома викария к лугу.
     Речи дяди Юстаса не отличались разнообразием: разумны, конкретны, с легким покровительственным оттенком. Но Софи уже перестала краснеть за него. За шесть лет, что он был мэром и главой суда, горожане привыкли к нему; он так навострился демонстрировать свое превосходство, что внушил большинству избирателей мысль, в которую сам верил безоговорочно: что он лучше их.
     - Итак, в соответствии с духом человеколюбия и сотрудничества мы собрались сегодня, - вещал он монотонным голосом с помоста, сооруженного рядом с каменным крестом, - как соседи и друзья, объединенные единым порывом любви и долга, чтобы оказать посильную помощь нашей возлюбленной церкви в выполнении ее благородной миссии в следующем году.
     Она отвлеклась от речи и принялась с интересом оглядывать собравшихся. Под дубом, на другой стороне луга, стояла группка шахтеров с "Калинового" и "Салема", нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и горя желанием вернуться к прерванной игре - метанию колец. Она узнала Трэнтера Фокса и Чарльза Олдена, Лоуренса Брилла, горного мастера, работавшего у дяди, здоровяка Роя Донна, который стоял без рубахи - без сомнения, стараясь произвести впечатление на Кору Суон своей мускулатурой. Ее взгляд наткнулся на знакомую фигуру - Джек Пендарвис!
     С самого утра Софи задавалась вопросом: придет ли он на праздник? "До субботы"; - сказал он ей тогда, четыре дня назад, в кабинете. Все утро она то и дело оглядывалась, ища его глазами.
     Заслонившись ладонью от солнца, она украдкой наблюдала за ним. Он явно чем-то выделялся среди других, хотя она не могла бы сказать определенно, чем именно. Не одеждой, которая была простой, ничем не примечательной. Он был один из них, и в то же время в нем чувствовалось какое-то превосходство. Что-то было особенное в его манерах, но не высокомерная холодность, нет, что-то более неуловимое, что она не могла определить, но знала: ей это не кажется. Она уже замечала прежде это что-то, выражавшееся в том, как шахтеры относились к нему - дружески, но более сдержанно, с чуть большим уважением. Так, как относятся к лидеру.
     Но сейчас Софи засомневалась: а вдруг это ей только почудилось, может, она все навоображала себе. И обманывает себя, представляя, что он отличается от других, потому что ей хочется, ей просто необходимо, чтобы он ни на кого не был похож, для оправдания своего интереса к нему. А на самом деле к нему относятся по-иному, возможно, лишь потому, что он новый человек в Уикерли и люди еще недостаточно его знают. Да, так скорее всего и есть.
     Нет. Не может быть, чтобы она так ошибалась.
     Софи чуть не расплакалась, не знала, что думать.
     Коннор с улыбкой что-то говорил Трэнтеру, держа руки в карманах и носком ботинка ковыряя твердую, утоптанную землю. Внезапно он поднял голову и посмотрел прямо на нее. Она почувствовала, как вспыхнуло ее лицо, потому что решила: это ее пристальный взгляд привлек его внимание. Застигнутая врасплох, она не могла отвести взгляд и так стояла с неистово бьющимся в груди сердцем. Он смотрит на нее с вызовом? Нет, непохоже; взгляд у него ищущий, настороженный, но не насмешливый. Мгновения тянулись невыносимо долго - и тут пришло неожиданное спасение: дядя закончил свою речь, и у Софи появилась веская причина спокойно отвернуться, чтобы присоединиться к вежливым аплодисментам, раздавшимся на лугу.
     Но когда Онория вновь заговорила с ней, она спряталась за соломенной шляпкой кузины, чтобы незаметно поглядывать на него. Сегодня на нем была голубая рубашка без воротничка, коричневые брюки с подтяжками. Она вспомнила тот день, когда перевязывала его раны у себя в кабинете, ту смесь тревоги и волнения, которые она испытывала в тот момент. Ей и раньше приходилось выступать в роли сестры милосердия, когда шахтеры получали порезы или синяки, но впервые она почувствовала, что между нею и пострадавшим мужчиной возникло физическое влечение. Влечение столь сильное, что ей даже трудно стало дышать.
     От Дженкса она узнала, что доктор Гесселиус наложил шесть швов на руку мистера Пендарвиса, но это не помешало ему выйти на работу на другой день, как он и обещал. Рана, как видно, не беспокоила его и сейчас, когда он метал кольца; она зачарованно смотрела, как он подходит к линии и целится в шест. Он бросал прямой рукой, сбоку, что было ей в диковинку - в Уикерли предпочитали метать из-под руки. Девятифунтовое кольцо мелькнуло высоко в воздухе и приземлилось в глиняном кругу; раздался лязг металла, но Софи стояла слишком далеко, чтобы увидеть, набросил он кольцо на шест или оно звякнуло о другое кольцо. В группе шахтеров с "Калинового" раздались одобрительные возгласы, а Трэнтер завопил: "Два!" Значит, попал, радостно отметила Софи.
     - София, ты смотришь на тех мужчин? Прекрати сейчас же. Один из них без рубашки! - воскликнула Онория тоном суровой учительницы, оторвав ее от созерцания игры.
     - Не глупи, - покраснев, сказала Софи более резко, чем следовало, и повернулась спиной к играющим. Внезапно кузина схватила ее за руку и стиснула так, что ее ногти вонзились в кожу Софи. - Онория, что...
     - Они пришли! - выдохнула Онория в исступленном восторге, глядя через правое плечо Софи. - О, как это великодушно, как милостиво с их стороны. Но, - благоговение, написанное на ее лице, сменилось выражением беспокойства, - но разве они должны присутствовать здесь?
     - Кто? - недоумевая, спросила Софи и, обернувшись, увидела лорда и леди Мортон, которые стояли, держась за руки, и разговаривали с мэром.
     - Нет. Нет, - решила Онория, - они не должны были посещать этот праздник.
     - Но почему же? - удивилась Софи, которая была рада видеть чету Мортон.
     - О господи, да разве не ясно? - Онория посмотрела на нее как на сумасшедшую. - Сегодняшний праздник - самое рядовое событие, совершенно недостойное внимания лорда Мортона. Какие-нибудь хулиганы, грубияны, - она огляделась, фальшиво содрогнувшись, - могут что-нибудь натворить, так и жди от них какой-нибудь выходки. Нет-нет, это неподобающее место для его светлости.
     Софи раздраженно передернула плечами. Спорить было бесполезно, но ей хотелось бы напомнить, что половина этих "хулиганов и грубиянов", к которым Онория относилась с таким высокомерным презрением, были мужчинами и женщинами, работавшими на руднике ее отца, и их труд кормил и одевал ее.
     - Не говори глупостей, - с досадой повторила Софи, хотя отлично знала, что попытки вразумить кузину напрасны, и отошла от нее, чтобы поздороваться с четой Мортон. Онория поспешила за ней.
     Она просто вынудила Софи, которой стало тошно от ее подобострастного тона, подойти к Мортонам. Но и тут Онория была верна себе.
     - Милорд, миледи, - присев в низком реверансе, слащаво произнесла она и прижала руки к груди в выражении неизъяснимой радости от того, что Мортоны оказали празднеству честь своим присутствием. - Добро пожаловать на... наш скромный праздник, - лепетала она бессмысленный вздор. - Какой прекрасный день, не правда ли? Словно небеса узнали, что вы придете, и велели солнышку сиять так приветливо.
     Софи в смущении не знала, то ли ей рассмеяться, то ли провалиться сквозь землю. Она предпочла первое и была вознаграждена ответной ухмылкой Себастьяна Верлена, фа-фа Мортона, который, здороваясь, протянул ей руку.
     Жена его улыбнулась почти незаметно, лишь уголками губ, но Софи видела, что ее тоже забавляет нелепое поведение Онории.
     - Да, день сегодня просто великолепный, - сдержанно согласилась она низким голосом. - Мне это напоминает день Иоанна Крестителя в Оттери, что в приходе Сент-Мэри, городке, где я выросла. Помнится, однажды мой брат победил в беге в мешках и получил приз - цыпленка. Он жил у нас целый год.
     Все заулыбались, даже Онория. Лорд Мортон спросил жену, где праздник интереснее, в Уикерли или Оттери. Пока она отвечала, Софи с затаенным интересом изучала их. Они были женаты около года, и их свадьба потрясла всю Уикерли, но, по правде говоря, потрясти деревню не составляло особого труда. Тем не менее скандальное прошлое Рэйчел Верлен, не говоря уже о том, что она и Себастьян до свадьбы жили вместе более или менее открыто - она поселилась в его особняке под видом "домоправительницы", - никого не могло ввести в заблуждение и не один месяц давало пищу досужим языкам. Но он был граф, она теперь стала графиней, а титулы имеют замечательную способность стирать в умах окружающих неприятные детали прошлого. Будь они обычными людьми, им, по всей вероятности, постоянно напоминали бы о столь постыдном в глазах местных жителей прошлом, по крайней мере здесь, в Уикерли. Но они были аристократы и, следовательно, столпы светского общества, и Онория Вэнстоун подобострастно улыбалась им, бесстыдно стараясь снискать их расположение.
     Лорд Мортон принялся рассказывать о празднике Благовещения в Рее, городке по соседству, где он провел детство, и как он мальчишкой тайком сбегал с одним из грумов его отца, чтобы участвовать в скачках. Он был красавец, приятный собеседник, легко располагал к себе людей; с женитьбой в нем поубавилось надменности, но свою улыбку искусителя он сохранил и по-прежнему демонически заламывал бровь. Он все время прикасался к жене: брал ее за локоть, обнимал за талию, и Софи было радостно и тревожно находиться рядом с этими людьми, потому что, казалось, между ними проскакивает искра взаимного притяжения.
     Со своей стороны, леди Мортон всегда была спокойной и сдержанной - внешне, во всяком случае; Энни Моррелл уверяла, что, однажды узнав вас и проникнувшись доверием, она становилась добрейшим другом, нежным и обходительным. Софи легко в это верила: ужасающее прошлое Рэйчел служило оправданием ее нынешней осмотрительности. Ее нельзя было назвать красавицей, но благодаря прекрасным темным волосам и необычайно светлым глазам она определенно привлекала внимание. Но что пленяло в ней, так это ее изысканные манеры, а также серьезность, таившаяся за ее улыбкой, тончайшая тень меланхолии в глубине ее глаз, не исчезавшая даже, когда она смеялась. Софи с радостью подружилась бы с ней.
     Но сейчас было неподходящее время для этого.
     - Мне нужно идти, - вздохнув, сказала Софи с искренним сожалением. Бой часов на церкви напомнил, что скоро ее черед выходить на помост. - Через двадцать минут должен выступать детский хор, этого времени едва хватит, чтобы собрать моих сорванцов.
     Они расстались; Верлены пообещали найти ее после выступления, а Онория жеманно сказала "до свидания", счастливая, что остается с их светлостями.
     Софи поспешила через луг к дому викария, и тут ее окликнул Трэнтер Фокс.
     - Мисс Дин! Мисс Дин! У меня для вас новость!
     - Что случилось? - Она резко остановилась, испугавшись, что на руднике что-то стряслось.
     - Мэм, ваша команда победила! На соревнованиях по метанию колец, - объяснил он, видя ее недоумение.
     - Ох, - облегченно вздохнула она. - Какие вы молодцы! - похвалила она сердечно.
     Трэнтер весь светился от восторга. Софи засмеялась, глядя на него. Известие действительно было пр