иятно ей; в ней с малолетства жил дух соперничества, и она была рада, что "ее" команда одержала верх над командой ее дяди.
     Трэнтер покраснел от удовольствия, и Софи захотелось потрепать его по волосам или ущипнуть за щеку, так трогательно горд он был. Он едва доставал ей до подбородка, и она была уверена, что и весил он меньше ее. Но он постоянно пытался флиртовать, вставал перед ней в позу лондонского денди, сопровождая свои ухаживания неуклюжими комплиментами, неизменно вызывающими у нее смех.
     - Мы выиграли у них вчистую, и теперь, мэм, ребята ждут вас, желая подарить метательное кольцо.
     - О, это просто чудесно.
     Его лицо выражало такую искреннюю радость, такую гордость, что на сей раз у нее не хватило духу рассмеяться. Они вместе подошли к дубу, где шестеро шахтеров команды "Метатели с "Калинового" "раздавили", как выразился Трэнтер, команду "Салема", - она не помнила ее название, в любом случае ее расстроенные участники уже разошлись. Толпа зрителей, мужчины и женщины, окружила победителей, громко выкрикивая поздравления. Рой Донн отделился от остальных, подошел к ней, застегивая рубаху, и Софи вспомнила, что он - капитан команды.
     - Мисс Дин, - откашлявшись, заговорил Рой, и стоявшие позади него игроки притихли. - "Метатели с "Калинового" рады преподнести вам...
     - Счастливы, - вполголоса поправил его Трэнтер, - скажи "счастливы".
     - "Метатели" счастливы преподнести вам победное кольцо, которое в этой игре...
     - Вам, нашему патрону.
     - Вам, нашему патрону, это...
     - И многоуважаемой хозяйке рудника, без которой мы были бы никем.
     Донн огрызнулся и замолчал. Когда Трэнтер успокоился, он закончил:
     - Мы счастливы преподнести вам кольцо, которое принесло нам победу в этой игре.
     - В этом матче...
     Донн повернулся к Трэнтеру и рявкнул:
     - Трэнтер, кто говорит речь, ты или я?
     - Ну, если ты не умеешь говорить красиво, тогда я, - и он проворно выхватил у Донна кольцо. Живо повернувшись к Софи, он под дружный хохот игроков и недовольное ворчание капитана отвесил низкий поклон.
     - Мисс Дин, мы с гордостью и уважением вручаем вам, нашему патрону и всеобщей любимице, которой мы ужасно восхищаемся не только за несравненную красоту, но также за ум и... и мудрость, не говоря уже о великодушии, с коим вы позволяете нам трудиться на вашем замечательном руднике ради приумножения славы... м-м... - Окончательно запутавшись, он замолчал, подыскивая слова, и Рой Донн, воспользовавшись паузой, забрал обратно кольцо.
     - Вот, держите, - грубовато сказал он и протянул его ей.
     Она приняла дар - и едва не выронила его, таким неожиданно тяжелым оказалось литое металлическое кольцо. Все, похоже, ждали ответного слова.
     - Благодарю вас, благодарю вас всех. Я очень горжусь вами. Эти ежегодные матчи между "Калиновым" и "Салемом" начались, как вы знаете, очень давно, когда мой отец был еще жив. Ему очень нравилась эта игра, и он всегда радовался победам своей команды - как радуюсь вместе с вами и я. Уверена, что вы также знаете о традиции, начало которой положил мой отец и которую я имею твердое намерение продолжить. - Она услышала, как оживились мужчины, увидела зажегшийся интерес в их глазах. - Сегодня вечером в "Святом Георгии" я с удовольствием ставлю тройную выпивку, по одной за каждый выигранный гейм: сидр, эль и бренди, вам и вашим друзьям.
     Со всех сторон раздались восторженные крики - ясно было, что каждый, кто слышал Софи, считал себя другом игроков "Калинового".
     Она невзначай посмотрела на Джека Пендарвиса, чьего взгляда до этого старательно избегала. Он улыбался - но невозможно было понять, одобрительно или насмешливо. Она не двинулась с места, и он неторопливо направился к ней, на ходу надевая куртку. Подойдя, он не заговорил сразу, а долгое мгновение молчал, и его молчание, к ее удивлению, показалось ей скорее приятным, чем тягостным. Она была почти уверена, что он резко отзовется о ее, речи, ведь, на его взгляд, как неожиданно поняла Софи, ее слова могли звучать покровительственно, и потому оказалась совершенно не готова услышать то, что он сказал в следующий момент:
     - Вы очень красивы.
     Она растерянно, как девчонка, отвела глаза, стараясь собрать воедино разбегающиеся мысли, не зная, что сказать в ответ, то ли: "Пожалуйста, не говорите со мной в такой манере", то ли: "Как вы смеете?", или "О, благодарю вас". В конце концов она малодушно предпочла притвориться, что ничего не слышала.
     - Как вы себя чувствуете, мистер Пендарвис? Раны уже зажили?
     - Да, вполне зажили. Доктор очень хвалил, как вы перевязали меня. Он даже сказал, что сомневается, что сама Флоренс Найтингейл смогла бы сделать это лучше.
     Она польщенно улыбнулась. Флоренс Найтингейл была национальной героиней; всего неделю назад плимутская "Газетт" рассказала об этой самоотверженной сестре милосердия, ухаживавшей за британскими солдатами на войне в Крыму.
     - Я очень рада, - смущенно сказала она и, помолчав, добавила:
     - Мне нужно идти.
     - Что за спешка?
     - Да, я очень... - она забыла, куда ей надо спешить.
     - Может быть, погуляем?
     И тут она вспомнила.
     - Скоро наше выступление. В полдень. Мне нужно собрать детей. - Пока она будет заниматься этим, можно разобраться в своих мыслях.
     - Тогда после выступления. - Он пригладил свои черные волосы и упрямо посмотрел на нее. - Вы принимаете мое приглашение, мисс Дин?
     В его голосе звучали и вызов, и просьба, и она, не устояв, отбросила последние колебания:
     - Благодарю вас, мистер Пендарвис, с удовольствием.

***

     В программе детского хора было шесть песенок, исполняемых а капелла, из которых две - солистами, а одна, заключительная, в сопровождении инструментов. Эта песня, "Расскажи мне, как розы цветут", была самой красивой, но и самой трудной, зато, если дети справятся с ней, она могла, выражаясь высоким слогом, вознести их на вершину славы.
     Софи видела, как растет в них радостное возбуждение по мере того, как под одобрение слушателей они исполняют одну за другой более простые песенки и "момент истины" становится все ближе. Наконец решающий момент настал. Без излишней суеты и волнения вынесли инструменты: два маленьких барабана, четыре тарелки, треугольник, колокольчик, какой надевают на шею коровам, и три свистульки. Как полагается, несколько детей проверили, как звучат инструменты; Софи несчетное число раз намеренно запрещала им делать это, чтобы они не волновались понапрасну, но сейчас она терпеливо ожидала, пока они закончат, понимая, что этого не избежать. Она подняла руки с маленькой дирижерской палочкой, и внимательные глаза детей устремились на нее. Потом весело улыбнулась им, шепотом ободрила в последний раз и взмахнула руками, подавая сигнал близнецам ударить в тарелки.
     И они ударили, ударили даже почти одновременно, - подвиг, какой им удавалось повторить на спевках лишь несколько раз, - и после этого все пошло прекрасно.
     Труднее всего было изобразить на инструментах то, о чем пелось в песенке. Требовалось передать, как стучат капли дождя (кончиками пальцев по барабанам), как поют жаворонки (чередующимися глиссандо на свистульках), как скачут лягушки-быки, на колокольчике и барабанах (самый сложный момент для звукоподражания, требующий от слушателей немалого воображения). Но все трудности были успешно преодолены с легкостью, которую Софи могла бы назвать обманчивой, учитывая то, что происходило на последней репетиции не далее как вчера. Неожиданность подстерегала в самом конце, когда Птичка решила сымпровизировать, изобразив на своей свистульке, как падают снежинки, и заиграла вместе с треугольником. Но все обошлось; публика решила, что девочка изображает ветер, снежную метель.
     За три года занятий с хором Софи научилась различать характер аплодисментов - вежливые, насмешливые, сочувственные, удивленные, иногда страдальческие. Единственное подходящее слово для аплодисментов, раздавшихся после исполнения песенки "Расскажи мне, как розы цветут", было "восхищенные". Лица детей сияли, они кланялись и приседали в реверансе (Бэрди при этом посылала зрителям воздушные поцелуи), словно за ними только что опустился занавес "Ковент-Гардена". Испытывая облегчение, довольная, радостно смеющаяся Софи кланялась вместе с ними, и тут, к великому ее удивлению, Томми Вутен выбежал из второго ряда и вручил ей огромный букет георгинов, что вызвало взрыв аплодисментов.
     Матери окружили Софи, каждая восторгалась своим ребенком и поздравляла ее. Вслед за выступлением хора почти сразу же была разыграна сценка, сочиненная мисс Мэртон, и Софи с изумлением обнаружила, что наблюдает за действием, стоя рядом с мистером Пендарвисом. Как это получилось? Она ли, сама того не замечая, подошла к нему или он к ней? Наверное, все-таки и то и другое. Она почувствовала, что ей трудно следить за происходящим на импровизированной сцене, стоя бок о бок с этим высоким сильным мужчиной. Мисс Мэртон была учительницей церковной воскресной школы, что сказалось на содержании сценки, которая, по-видимому, изображала апостола Петра у райских врат, хотя о чем конкретно шла речь, было не совсем понятно, потому что дети произносили текст недостаточно громко. Они очень хорошо спели песенки на простенькую мелодию, сочиненную тоже мисс Мэртон, которую разучила с ними Софи.
     Птичка в этой сценке изображала ангела. Когда выступление детей закончилось, она подбежала к Софи. Но вместо того, чтобы, как обычно, прижаться к ее коленям, она, комично запнувшись, отчего затрепетали ее картонные позолоченные крылышки, остановилась перед мистером Пендарвисом и зачарованно уставилась на него.
     - Это тот дядя, - тихо сказала она Софи, не сводя широко распахнутых глаз с Коннора. - Он распутал ваши волосы, когда они зацепились за мою пуговицу, мисс Софи, помните? - "Дяде" же она шепнула:
     - Я думала, вы мне приснились!
     Он нагнулся, так что их лица оказались рядом.
     - А я думал, что это ты приснилась мне, - сказал он серьезно. - Знаешь, почему? - Птичка помотала головой. - Потому что ты самая красивая маленькая девочка, какую я когда-либо видел. - Он понизил голос до шепота и доверительно сказал:
     - Я думал, что ты ангел.
     Птичка от неожиданности раскрыла рот. Однако через мгновение ее по-детски непосредственное изумление сменилось почти взрослым смущением. Она жеманно улыбнулась, сунула руки в карманы фартучка и стояла, покачиваясь на каблучках, - очаровательная шестилетняя кокетка. Но это продолжалось недолго. Ребенок взял в ней верх, она звонко засмеялась, прижав ладошки к розовым щечкам, и резво помчалась куда-то.
     Мистер Пендарвис заразительно расхохотался, и Софи, спровоцированная его смехом, засмеялась вместе с ним. Они поглядели друг на друга - без прежней напряженности или скрытой враждебности. Он сказал: "Ну что, пойдемте?", и она испугалась, что он возьмет ее за руку или за локоть. То, что она прилюдно общается с одним из своих рабочих, уже выглядело достаточно предосудительно в глазах жителей Уикерли, которые в большинстве своем серьезно относились к подобным вещам; если же увидят, что он позволяет себе вольность в обращении с нею, даже самую невинную, они и вовсе будут в шоке. Напоминая сама себе Птичку, Софи сунула руки в карманы юбки, и они неторопливо зашагали через луг - рядом, но не касаясь друг друга.

7.

     Смущаясь его близостью, приноравливаясь к его шагу, Софи с деланно беспечным видом заговорила о погоде. Она рассказала, что Уолтер Толл, старейший житель Уикерли, которому стукнуло уже восемьдесят четыре, ведет подсчет, сколько раз на день Иоанна Крестителя была хорошая погода.
     - Он говорит, что сегодня шестьдесят седьмой солнечный день и семьдесят третий, когда не было дождя, - болтала она, сознавая, что несет сущий вздор. - Старая мисс Клири, которой восемьдесят, впрочем, оспаривает подсчеты Уолтера, говоря, что у него старческое слабоумие. - Софи искоса взглянула на Коннора и с облегчением увидела, что ее болтовня вызывает у него улыбку. - А у вас в Корнуолле отмечали этот день?
     Они поравнялись с Марком Старком, сыном пекаря, несшим поднос, полный свежеиспеченных сдобных булочек, и горланившим: "Одна булочка - два пенса, четыре - шесть пенсов", и мистер Пендарвис галантно поинтересовался у Софи, не проголодалась ли она. Она честно призналась, что с удовольствием подкрепилась бы, и он купил восемь маленьких булочек. Марк ловко свернул кулек, положив в него булочки, и они, жуя на ходу, не спеша направились к мосту через Уик.
     - Я вырос в Тревитиле, - заговорил он, облокотившись о перила моста и глядя вниз на искрящуюся на солнце рябь воды. - Не думаю, что вы слышали о таком месте.
     - Нет, не слышала.
     - Это в центре графства, чуть восточнее от Редрута. - Он помолчал, словно сомневаясь, стоит ли рассказывать дальше. - Это бедные места. У нас не бывало ярмарок, да и праздников, как я могу припомнить, было наперечет. Уж не говоря о крикетной команде. - Она проследила за его взглядом и увидела, как две команды состязаются на дальней стороне луга. Кристи Моррелл отбивал мяч на ближнем поле, и в этот момент он как раз отразил последний из серии бросков и помчался на место Робби Вудуорта, а тот - на его.
     Она никогда особенно не задумывалась над этим, но крикет, даже если в него играют от случая к случаю, не устраивая регулярные соревнования, как в Уикерли, вообще говоря, - игра джентльменов. Двенадцать мужчин и юношей, состязавшихся сейчас на лугу, были не из тех, что час назад соревновались в метании колец за тройную выпивку в "Святом Георгии". Это были мужья и сыновья из "приличных семейств", как сказала бы Онория, мужчины, которые, идя на работу, надевали жилеты и галстуки, чьи руки оставались чистыми в течение дня, потому что они занимались умственным, а не физическим трудом. Интересно, каково жить в таком месте, где нет джентльменов и соответствующих женщин, их спутниц?
     - Вы росли в большой семье? - спросила Софи, неожиданно осознав, что почти ничего не знает о мистере Пендарвисе.
     Минута прошла в молчании. Он смотрел на воду, и лицо его ничего не выражало. Она уже начала прикидывать, что могло не понравиться ему в безобидном вопросе, когда он поднял глаза и спокойно ответил:
     - У меня было четыре брата и сестра.
     - Я всегда мечтала о сестре, - она легко вздохнула, - или о брате; я бы согласилась и на то, и на другое. - Сама того не заметив, она принялась рассказывать о себе:
     - Моя мама умерла вскоре после моего рождения, меня вырастил отец. Но мне не было одиноко. Во всяком случае, не слишком. Потому что мы с отцом были очень близки.
     Софи редко делилась с кем-нибудь самым сокровенным и, конечно, никогда - с человеком, которого едва знала, но прежде, чем успела пожалеть об этом, он сказал с таким сочувствием, что ее смущение исчезло:
     - Вам, наверно, очень недостает отца.
     - Да, очень. Я вспоминаю о нем каждый день. Он был моим лучшим другом.
     - Простите.
     Она видела, что он искренен в своем сочувствии, и пробормотала:
     - Спасибо.
     - А мой лучший друг - это мой брат.
     - Который из них? - улыбнулась она.
     - Коннор, - после странной паузы ответил он. - Я рассказывал вам о нем.
     - Я помню.
     - У нас с ним не так много общего. - Коннор нахмурился и задержался взглядом на своих руках, стискивавших каменные перила моста. - А если быть точным, у нас с ним нет ничего общего. Но мы все сделаем друг для друга.
     - Вы говорили, что он болен. Почему же он не возвращается домой в Корнуолл? - Конечно, это се не касалось, но ей хотелось знать, в чем тут дело. - Разве дома о нем не лучше позаботятся?
     - Нет, он... У нас... - Он провел рукой по волосам. - Ему лучше оставаться со мной.
     - Понятно. - Любопытство разгорелось в ней еще сильнее, но что-то в его поведении подсказало, что не стоит продолжать расспросы на эту тему.
     Увидев, что он разломал булочку и крошит ее черным уткам, она последовала его примеру. Два крапчатых утенка устроили драку из-за неожиданного угощения, налетая друг на друга и кружась в медленном течении на середине реки. Софи, смеясь над забавными утятами, стала бросать крошки чуть в сторону, приманивая утенка, который понравился ей больше, но все ее старания оказались напрасными, потому что вслед за ним на крошки набросилась вся утиная семья. С беспомощным смехом она взглянула на Джека - и выражение его лица заставило ее сердце забиться чаще. Она отвернулась, чтобы он не видел, как вспыхнули ее щеки.
     - Никак не могу наслушаться, - сказал он таким интимным, проникновенным голосом, что сердце ее отнюдь не стало биться спокойней. - Я имею в виду то, как вы смеетесь. Ваш смех звучит для меня слаще музыки.
     Софи была самостоятельным человеком; она владела рудником, на нее работала сотня мужчин. Люди в городе уважали ее за знания и опыт, за упорство. Ей было двадцать три года. Почему же она вдруг, стоило Джеку Пендарвису сказать ей комплимент, онемела и залилась краской, как несмышленая девчонка?
     - Раньше в Уике плавали лебеди, - сказала она серьезным тоном, - но они съели весь водяной кресс, который растет здесь круглый год, потому что зимы у нас очень мягкие. И деревня решила пройти весной по лебединым гнездовьям и вынуть яйца, чтобы птиц стало меньше. Это подействовало, но, как считают некоторые из нас, подействовало слишком радикально, потому что теперь лебедей не стало вовсе. И это, по-моему...
     - Софи, вот вы где! А я вас ищу.
     Она увидела Роберта Кродди, который поднимался на горбатый мостик, направляясь к ним. Хорошо, конечно, что он появился: можно наконец прервать этот рискованный разговор. А впрочем, жаль, что он помешал им.
     - Где вы были? - с некоторым осуждением спросил Роберт, останавливаясь перед ней и показывая белые зубы в сдержанной улыбке. - Я искал вас после вашего выступления, но вы куда-то пропали.
     - Никуда я не пропала. Вот я, стою перед вами. - Повисла неловкая пауза. С непонятной для себя неохотой она представила мужчин:
     - Роберт, это мистер Пендарвис. Познакомьтесь, это мистер Кродди.
     - Очень приятно.
     - Очень приятно.
     Однако руки друг другу они не подали.
     Роберт, откинув фалды сюртука, сунул пальцы в узкие кармашки дорогого жилета. Ей знаком был этот жест, который проделывается с тем расчетом, чтобы продемонстрировать золотую цепочку, идущую по животу. На высоких каблуках Софи была одного с ним роста, и от этого, как она подозревала, он чувствовал себя несколько Неуютно. У него было крупное лицо, а волосы, глаза и губы - одного цвета: разбавленного имбирного пива. Ее знакомые дамы считали Роберта довольно приятным молодым человеком, и она тоже полагала, что в его сильной фигуре, немного грубоватой и приземистой, есть что-то в своем роде привлекательное. Однако ее всегда смущало, что у него полностью отсутствовала шея, и потому он напоминал ей быка.
     Игнорируя мистера Пендарвиса, Роберт обратился к Софи:
     - Я хотел пригласить вас перекусить с нами. Еда здесь не бог весть какая, поскольку все делается в благотворительных целях, но мы сделаем вид, что не замечаем этого.
     На его лице вновь появилась натянутая улыбка, в которой на сей раз сквозила самоуверенность. Софи почувствовала раздражение и обиду за всех женщин, которые несколько дней готовили пудинги, мясные пироги и лимонад, и все это добровольно, по доброте душевной.
     - Нет, благодарю вас, я уже успела кое-что проглотить. - Этим "кое-что" были, конечно, булочки.
     - Ну, все равно пойдемте, посидите с нами, пока мы едим. Мы вон там, под деревьями; его честь с нами. Онория распорядилась, чтобы принесли зонты и стулья, так что вам будет очень удобно.
     Роберт получал искреннее удовольствие, называя ее дядю "его честь". Это тоже вызывало в ней раздражение, хотя меньшее, чем когда он называл его запанибратски просто Юстасом. Конечно, в каком-то смысле они были друзьями, и Роберт, кроме того, владел частью акций "Салема". Но поскольку он был по меньшей мере на двадцать лет моложе дяди, С