о он один мог бы написать всю ее  историю.  Он
словоохотлив, на  вопросы  отвечает  с  видимым  удовольствием  и  старчески
длинно; память уже стала изменять ему, так что отчетливо  помнит  он  только
давнопрошедшее, Обстановка у него приличная, вполне хозяйственная, даже есть
два портрета, написанных масляными красками: на одном он сам, на другом  его
покойница жена с цветком на груди. Родом он  из  Вятской  губ,  лицом
живо напоминает покойного писателя Фета. Свои настоящие  годы  он  скрывает,
говорит, что ему только 61, на самом же деле ему больше 70. Женат он  вторым
браком на дочери поселенца, молодой женщине, от которой имеет шестерых детей
в возрасте от 1 до 9 лет. Младший еще грудной.
   Моя беседа с Карпом Ерофеичем  затянулась  далеко  за  полночь,  и  все
истории, которые он мне рассказывал, касались только каторги  и  ее  героев,
как, например, смотритель тюрьмы Селиванов, который под горячую руку отбивал
кулаком замки у дверей и в конце концов был убит арестантами за  жестокое  с
ними обращение.
   Когда Микрюков отправился в свою половину, где спали его жена и дети, я
вышел на улицу. Была очень  тихая,  звездная  ночь.  Стучал  сторож,  где-то
вблизи журчал ручей. Я долго стоял и смотрел то на небо, то на избы,  и  мне
казалось каким-то чудом, что я нахожусь  за  десять  тысяч  верст  от  дому,
где-то в Палеве, в этом конце света, где не помнят дней недели, да и едва ли
нужно помнить, так как здесь  решительно  все  равно  -  среда  сегодня  или
четверг...
   Еще южнее, по линии проектированного  почтового  тракта,  есть  селение
Вальзы, основанное в 1889 г. Тут 40 мужчин и ни одной женщины. За неделю  до
моего приезда, из Рыковского были посланы три семьи еще южнее, для основания
селения Лонгари, на одном из притоков  реки  Пороная.  Эти  два  селения,  в
которых жизнь едва только начинается, я оставлю на долю того автора, который
будет иметь возможность проехать к ним по хорошей дороге и видеть их близко.
   Чтобы  кончить  с  обзором  селений  Тымовского  округа,  мне  остается
упомянуть еще только о двух селениях: Мало-Тымове и  Андрее-Ивановском.  Оба
они расположены на реке Малой Тыми, берущей начало около Пилинги и впадающей
в Тымь около Дербинского. Первое, самое старое  селение  Тымовского  округа,
основано в 1877 г. В былое время, когда переваливали через Пилингу,  путь  к
Тыми шел через это селение. В нем теперь 190 жителей: 111 м. и 79 ж.  Хозяев
с совладельцами 67. Когда-то Мало-Тымово было  главным  селением  и  центром
местности, составляющей нынешний Тымовский округ,  теперь  же  оно  стоит  в
стороне и похоже на заштатный  городок,  в  котором  замерло  все  живое;  о
прежнем величии говорят здесь только небольшая  тюрьма  да  дом,  где  живет
тюремный  смотритель.  В  настоящее  время   в   должности   мало-тымовского
смотрителя состоит  г.  К.,  интеллигентный  и  добрейший  молодой  человек,
петербуржец, по-видимому, сильно тоскующий  по  России.  Громадная  казенная
квартира с  высокими  и  широкими  комнатами,  в  которых  гулко  и  одиноко
раздаются шаги, и длинное, тягучее время, которое  некуда  девать,  угнетают
его до такой степени, что он  чувствует  себя  как  в  плену.  Как  нарочно,
молодой человек просыпается рано, в четвертом или пятом часу. Встал, напился
чаю, сходил в тюрьму... а потом что делать? Потом ходит по своему лабиринту,
поглядывая на деревянные с паклею  стены,  ходит,  ходит,  потом  опять  чаю
напьется и займется ботаникой, а потом ходит опять, и ничего ему не  слышно,
кроме собственных шагов и завывания ветра. В Мало-Тымове  много  старожилов.
Между ними я встретил татарина Фуражиева, который вместе с  Поляковым  ездил
когда-то к Ныйскому заливу;  он  с  удовольствием  вспоминает  теперь  и  об
экспедиции и о Полякове. Из стариков, пожалуй,  в  бытовом  отношении  может
показаться  интересным  еще  поселенец  Богданов,  раскольник,  занимающийся
ростовщичеством.  Он  долго  не  впускал   меня   к   себе,   а   впустивши,
распространился на тему о том, что теперь  много  всякого  народу  ходит,  -
впусти, так, чего доброго, ограбят и т.д.
   Селение Андрее-Ивановское названо так потому, что кого-то звали Андреем
Ивановичем. Основано оно в 1885 г., на болоте. Жителей 382: 277 м. и 105  ж.
Хозяев вместе с совладельцами 231, хотя и  здесь,  как  в  Палеве,  было  бы
совершенно достаточно 50. Состав  здешнего  населения  тоже  нельзя  назвать
удачным. Как в населении Палева наблюдается  избыток  мещан  и  разночинцев,
никогда не  бывших  хлебопашцами,  так  здесь,  в  Андрее-Ивановском,  много
неправославных; они  составляют  четверть  всего  населения:  47  католиков,
столько же магометан и 12 лютеран. А среди  православных  немало  инородцев,
например, грузин {3}. Такая пестрота придает населению  характер  случайного
сброда и мешает ему слиться в сельское общество.


   1 В рыковской тюрьме эта тяга устроена так: в помещении  над  выгребною
ямой топятся печи, и при этом дверцы закрываются вплотную,  герметически,  а
ток воздуха,  необходимый  для  горения,  печи  получают  из  ямы,  так  как
соединены с нею трубой. Таким образом все зловонные газы поступают из ямы  в
печь и по дымовой трубе выходят наружу. Помещение над  ямой  нагревается  от
печей, и воздух отсюда идет в яму через дыры и затем в дымовую трубу;  пламя
спички, поднесенной к дыре, заметно тянется вниз.
   2 Капитан Вениель в гаршинских "Записках рядового  Иванова",  очевидно,
не выдуман.  -  Имеется  в  виду  персонаж  повести  В.М.  Гаршина,  человек
образованный,  любезный  и  мягкий  с  людьми  своего  круга   и   жестокий,
безжалостный по отношению к солдатам. (П. Еремин)
   3 Между прочим, живут здесь бывшие кутаисские дворяне, братья Чиковани,
Алексей и Теймурас. Был еще третий брат, но тот умер от чахотки. В  их  избе
нет никакой мебели, и только на поду лежит перина. Один из них болен.

XI

   Проектированный округ. - Каменный век. - Была ли вольная колонизация? -
Гиляки. - Их численный состав, наружность, сложение, пища,  одежда,  жилища,
гигиеническая обстановка. - Их характер. - Попытки к их обрусению. - Орочи.

   Оба северные округа, как может видеть читатель из только что конченного
обзора  селений,  занимают  площадь,  равную  небольшому   русскому   уезду.
Вычислить пространство; занимаемое ими, в  квадратных  верстах  в  настоящее
время едва ли возможно, так как протяжение обоих округов к югу и  северу  не
обусловлено  никакими  границами.  Между  административными  центрами  обоих
округов,  Александровским  постом  и  Рыковским,  по  кратчайшей  дороге   с
перевалом через Пилингу считается 60, а через Арковскую  долину  74  версты.
По-здешнему, это не близко. Не говоря уже про Танги  и  Ванги,  даже  Палево
считается далеким селением, а основание новых селений немного южнее  Палева,
по притокам Пороная, поставило даже на очередь вопрос об  учреждении  нового
округа. Как административная единица округ соответствует уезду; по сибирским
понятиям, так может называться только почтенная дистанция, которую  в  целый
месяц  не  объедешь,  например  Анадырский  округ,   и   чиновнику-сибиряку,
работающему в  одиночку  на  пространстве  двух-трех  сот  верст,  дробление
Сахалина  на  мелкие  округа  может  показаться  роскошью.  Но   сахалинское
население живет при исключительных условиях,  и  механизм  управления  здесь
гораздо сложнее, чем в Анадырском  округе.  Дробление  ссыльной  колонии  на
мелкие административные участки вызывается самою практикой,  которая,  кроме
многого другого, о чем еще придется говорить, указала,  во-первых,  что  чем
короче расстояния в ссыльной колонии, тем легче и удобнее управлять  ею,  и,
во-вторых, дробление на округа вызвало усиление штатов и прилив новых людей,
а это, несомненно,  имело  на  колонию  благотворное  влияние.  С  усилением
состава  интеллигентных  людей  в   количественном   отношении,   получилась
значительная прибавка и в качественном.
   На Сахалине я застал разговор о новом проектированном округе;  говорили
о нем, как о земле Ханаанской, потому что на плане  через  весь  этот  округ
вдоль реки Пороная лежала дорога на юг; и предполагалось, что в новый  округ
будут переведены каторжники, живущие теперь в Дуэ и в Воеводской тюрьме, что
после переселения останется одно только воспоминание об этих ужасных местах,
что угольные копи отойдут от общества "Сахалин", которое давно уже  нарушило
контракт, и добыча угля будет производиться уже не каторжными, а поселенцами
на артельных началах {1}.
   Прежде чем покончить с Северным Сахалином,  считаю  не  лишним  сказать
немного о тех людях, которые жили  здесь  в  разное  время  и  теперь  живут
независимо от ссыльной колонии. В долине Дуйки  Поляков  нашел  ножеобразный
осколок обсидиана, наконечники стрел из  камня,  точильные  камни,  каменные
топоры и проч.; эти находки дали ему право заключить, что в долине Дуйки,  в
отдаленные времена, жили люди, которые не знали металлов;  это  были  жители
каменного века. Черепки, медвежьи и собачьи  кости  и  грузила  от  неводов,
находимые на месте их бывшего жилья, указывают на то, что они знакомы были с
гончарным делом, охотились на медведей и ловили неводом рыбу и что на  охоте
им помогала собака.  Поделки  из  кремня,  которого  нет  на  Сахалине,  они
получали, очевидно, от соседей, с материка и ближайших островов; очень может
быть, что во время их передвижений собака играла ту же роль, что  и  теперь,
то есть была  езжалой.  И  в  долине  Тыми  Поляков  находил  также  остатки
первобытных сооружений и грубых орудий. Вывод  его  таков,  что  в  Северном
Сахалине "возможно существование для племен, стоящих  даже  на  относительно
низкой степени умственного развития; очевидно,  здесь  жили  люди  и  веками
выработали способы защищаться от холода, жажды и голода; весьма вероятно при
этом, что древние обитатели жили здесь сравнительно небольшими общинами и не
были народом вполне оседлым".
   Посылая Бошняка на Сахалин, Невельской, между прочим, поручил ему также
проверить слух относительно людей, оставленных на Сахалине лейт. Хвостовым и
живших, как передавали гиляки, на р. Тыми {2}. Бошняку  удалось  напасть  на
след этих людей. В одном из селений по Тыми гиляки выменяли ему  за  3  арш.
китайки 4 листа, вырванных из молитвенника, и объяснили ему  при  этом,  что
книга принадлежала жившим здесь русским. На одном из листов, который  был  в
книге заглавным, едва разборчивым почерком было написано: "Мы, Иван, Данила,
Петр, Сергей и Василий, высажены в анивском селении  Томари-Анива  Хвостовым
17 августа 1805 года, перешли на реку Тыми в 1810 году, в  то  время,  когда
пришли в Томари японцы". Осмотрев затем  место,  где  жили  русские,  Бошняк
пришел к заключению, что помещались  они  в  трех  избах  и  имели  огороды.
Туземцы говорили ему, что последний из русских, Василий, умер  недавно,  что
русские были хорошие люди,  вместе  с  ними  ходили  на  рыбный  и  звериный
промыслы и одевались так же, как и они, но волосы стригли.  В  другом  месте
туземцы сообщили такую подробность: двое русских имели детей от жен-туземок.
В настоящее время русские, оставленные Хвостовым, на Северном  Сахалине  уже
забыты, и об их детях ничего не известно.
   Бошняк  пишет,  между  прочим,  в  своих  записках,   что,   разузнавая
постоянно, нет ли где-нибудь на острове подселившихся русских, он  узнал  от
туземцев в селении Танги следующее: лет 35 или 40 назад у восточного  берега
разбилось  какое-то  судно,  экипаж  спасся,  выстроил  себе  дом,  а  через
несколько времени и судно; на этом судне неизвестные  люди  через  Лаперузов
пролив прошли в Татарский и здесь опять потерпели крушение близ села  Мгачи,
и на этот раз спасся только один человек, который  называл  себя  Кемцем.  В
скором времени после этого прибыли с Амура двое русских, Василий  и  Никита.
Они присоединились к Кемцу и в Мгачах выстроили  себе  дом;  они  занимались
охотой на пушных зверей, как промыслом, и ездили для торговли к маньчжурам и
японцам. Один из гиляков показывал  Бошняку  зеркало,  подаренное  будто  бы
Кемцем его отцу; гиляк не хотел продать ни за что этого зеркала, говоря, что
хранит его, как драгоценный памятник друга своего  отца.  Василий  и  Никита
очень боялись русского царя, из чего видно  было,  что  они  принадлежали  к
числу беглых. Все трое кончили свою жизнь на Сахалине.
   Японец Мамиа-Ринзо {3} слышал в 1808 г. на Сахалине,  что  по  западную
сторону острова часто появлялись русские суда и что русские в  конце  концов
своими разбойничествами заставили туземцев одну  их  часть  изгнать,  другую
перебить. Мамиа-Ринзо называет имена этих русских: Камуци,  Симена,  Мому  и
Васире. "В трех последних, - говорит Шренк, - нетрудно узнать русские имена:
Семен, Фома и Василий. А Камуци, по его мнению, очень похож на Кемца".
   Этою   очень   короткою   историей   восьми   сахалинских    Робинзонов
исчерпываются  все  данные,  относящиеся  к  вольной  колонизации  Северного
Сахалина. Если необыкновенная судьба пяти хвостовских  матросов  и  Кемца  с
двумя беглыми похожа на  попытку  к  вольной  колонизации,  то  эту  попытку
следует признать ничтожною и во всяком случае неудавшеюся.  Поучительна  она
для нас разве в том отношении, что все восемь человек,  жившие  на  Сахалине
долго, до конца дней  своих,  занимались,  не  хлебопашеством,  а  рыбным  и
звериным промыслом.
   Теперь для полноты остается упомянуть еще о местном коренном  населении
- гиляках.  Живут  они  в  Северном  Сахалине,  по  западному  и  восточному
побережью и по рекам, главным образом по Тыми {4}; селения старые, и  те  их
названия, какие упоминаются у старых авторов, сохранились и по сие время, но
жизнь все-таки нельзя назвать вполне оседлой, так как  гиляки  не  чувствуют
привязанности к месту своего рождения и вообще к определенному месту,  часто
оставляют свои юрты и уходят на промыслы, кочуя вместе с семьями и  собаками
по  Северному  Сахалину.  Но  в  своих  кочевьях,  даже   когда   приходится
предпринимать далекие путешествия на материк, они остаются верными  острову,
и гиляк-сахалинец по языку и  обычаям  отличается  от  гиляка,  живущего  на
материке, быть может, не меньше, чем малоросс от москвича. Ввиду этого,  мне
кажется, было бы не очень трудно сосчитать гиляков-сахалинцев и  не  смешать
их с теми, которые приезжают сюда для промысла с Татарского берега. А их  не
мешало бы считать хотя бы раз в 5-10 лет,  иначе  важный  вопрос  о  влиянии
ссыльной колонии на их численный состав долго еще будет открытым и  решаться
произвольно. По сведениям, собранным Бошняком, всех гиляков  на  Сахалине  в
1856 г. было 3 270. Приблизительно этак лет через 15 Мицуль уже  писал,  что
число всех гиляков на Сахалине можно принять до 1500, а по новейшим  данным,
относящимся к  1889  г.  и  взятым  мною  из  казенной  "Ведомости  о  числе
инородцев", в обоих округах гиляков всего только 320.  Значит,  если  верить
цифрам, через 5-10 лет на Сахалине не останется ни одного  гиляка.  Не  могу
судить, насколько верны цифры Бошняка и Мицуля,  но  официальная  -  320,  к
счастью, по некоторым причинам не может иметь никакого  значения.  Ведомости
об  инородцах  составляются  канцеляристами,  не  имеющими  ни  научной,  ни
практической подготовки и даже не вооруженными никакими  инструкциями;  если
сведения собираются ими на месте, в  гиляцких  селениях,  то  делается  это,
конечно, начальническим тоном, грубо, с досадой, между тем как  деликатность
гиляков, их этикет, не допускающий высокомерного  и  властного  отношения  к
людям, и их отвращение ко всякого  рода  переписям  и  регистрациям  требуют
особенного искусства в обращении с ними. Помимо  того,  сведения  собираются
администрацией  без  всякой  определенной  цели,  лишь   мимоездом,   причем
исследователь вовсе не соображается с этнографическою  картой,  а  действует
произвольно. В ведомость  Александровского  округа  вошли  лишь  те  гиляки,
которые живут южнее селения Ванги, а в Тымовском округе  их  Считали  только
вблизи селения Рыковского, где они не живут, а бывают мимоходом.
   Несомненно, что численность сахалинских гиляков постоянно  уменьшается,
но судить об этом приходится только на глаз. И как  велико  это  уменьшение?
Отчего оно происходит? Оттого ли, что гиляки вымирают, или оттого,  что  они
переселяются на материк или северные острова? За неимением надежных цифровых
данных и наши толки о губительном влиянии  русского  нашествия  основаны  на
одних лишь аналогиях, и очень возможно, что влияние  это  до  сих  пор  было
ничтожно, равно почти нолю, так как сахалинские гиляки живут преимущественно
по Тыми и восточному побережью, где русских еще нет {5}.
   Гиляки принадлежат не к монгольскому и не к тунгусскому, а к  какому-то
неизвестному племени {6}, которое, быть может, когда-то было могущественно и
владело всей Азиею, теперь же доживает  свои  последние  века  на  небольшом
клочке земли в виде немногочисленного, но  все  еще  прекрасного  и  бодрого
народа. Благодаря своей необыкновенной общительности  и  подвижности  гиляки
издавна успели породниться со всеми соседними народами, и  потому  встретить
теперь гиляка pur sang {7}, без примеси монгольских, тунгусских или  аинских
элементов, почти невозможно. Лицо у гиляка круглое,  плоское,  лунообразное,
желтоватого цвета, скуластое, немытое, с косым разрезом  глаз  и  с  жидкою,
иногда едва заметною бородкой; волосы гладкие, черные, жесткие, собранные на
затылке в косичку. Выражение лица не выдает в нем дикаря; оно у него  всегда
осмысленное,  кроткое,  наивно-внимательное;  оно   или   широко,   блаженно
улыбается, или же задумчиво-скорбно, как у вдовы. Когда он со  своею  жидкою
бородкой и с косичкой, с мягким, бабьим выражением стоит  в  профиль,  то  с
него можно писать Кутейкина, и отчасти становится понятным, почему некоторые
путешественники относили гиляков к кавказскому племени.
   Желающих  обстоятельно   познакомиться   с   гиляками   я   отсылаю   к
специалистам-этнографам, например к Л.И. Шренку {8}. Я  же  ограничусь  лишь
теми частностями, которые характерны  для  местных  естественных  условий  и
которые могут дать прямо или косвенно  указания,  практически  полезные  для
новичков-колонистов.
   У гиляка крепкое, коренастое сложение, он среднего, даже малого  роста.
Высокий рост стеснял бы его в  тайге.  Кости  у  него  толсты  и  отличаются
сильным  развитием  всех  отростков,   гребней   и   бугорков,   к   которым
прикрепляются мышцы, а это заставляет предполагать крепкие, сильные мышцы  и
постоянную, напряженную борьбу с природой. Тело у  него  худощаво,  жилисто,
без жировой подкладки; полные и тучные гиляки не встречаются. Очевидно, весь
жир расходуется на тепло, которого так много должно вырабатывать в себе тело
сахалинца,  чтобы  возмещать  потери,  вызываемые  низкою   температурой   и
чрезмерною влажностью воздуха. Понятно, почему гиляк потребляет в  пище  так
много жиров. Он ест жирную тюленину, лососей, осетровый и китовый жир,  мясо
с кровью, все это в большом количестве, в сыром, сухом и часто мерзлом виде,
и оттого, что он ест грубую пищу, места прикрепления жевательных мышц у него
необыкновенно развиты и все  зубы  сильно  пообтерлись.  Пища  исключительно
животная, и редко, лишь когда случается обедать дома или на пирушке, к  мясу
и  рыбе  прибавляются  маньчжурский  чеснок  или  ягоды.  По   свидетельству
Невельского, гиляки считают большим грехом земледелие: кто начнет рыть землю
или посадит  что-нибудь,  тот  непременно  умрет.  Но  хлеб,  с  которым  их
познакомили русские, едят они с удовольствием, как лакомство,  и  теперь  не
редкость встретить в Александровске или в  Рыковском  гиляка,  несущего  под
мышкой ковригу хлеба.
   Одежда гиляка приспособлена к холодному, сырому и  резко  переменчивому
климату. В летнее время он бывает одет в рубаху из синей китайки или дабы  и
в такие же штаны, а