я и Анисья уедут с мужьями на
материк, и таким образом о вольных поселенцах скоро  останется  одно  только
воспоминание.
   Итак, вольную колонизацию на юге Сахалина следует признать неудавшеюся.
Виноваты ли  в  этом  естественные  условия,  которые  на  первых  же  порах
встретили крестьян так сурово и недружелюбно,  или  же  все  дело  испортили
неумелость и неряшливость  чиновников,  решить  трудно,  так  как  опыт  был
непродолжителен, и к тому же еще  приходилось  производить  эксперимент  над
людьми, по-видимому, неусидчивыми, приобретшими в своих долгих скитаниях  по
Сибири вкус к кочевой жизни. Трудно сказать, к чему бы привел опыт,  если  б
он был повторен {2}. Собственно для ссыльной колонии неудавшийся  опыт  пока
может быть  поучителен  в  двух  отношениях:  во-первых,  вольные  поселенцы
сельским хозяйством занимались недолго и в последние десять лет до  переезда
на материк промышляли только рыбною ловлей и охотой;  и  в  настоящее  время
Хомутов, несмотря  на  свой  преклонный  возраст,  находит  для  себя  более
подходящим и выгодным ловить осетров и стрелять соболей, чем сеять пшеницу и
сажать капусту; во-вторых, удержать на  юге  Сахалина  свободного  человека,
когда ему изо дня в день толкуют, что только в двух днях пути от Корсаковска
находится теплый и богатый  Южно-Уссурийский  край,  -  удержать  свободного
человека, если, к тому же, он здоров и полон жизни, невозможно.
   Коренное население Южного Сахалина, здешние инородцы,  на  вопрос,  кто
они, не называют ни племени, ни нации, а отвечают просто: айно. Это значит -
человек. В этнографической карте Шренка площадь  распространения  айно,  или
айну, обозначена желтою краской, и  эта  краска  сплошь  покрывает  японский
остров Матсмай и южную часть Сахалина до залива Терпения.  Живут  они  также
еще  на  Курильских  островах  и  называются  поэтому  у  русских  курилами.
Численный состав айно, живущих  на  Сахалине,  не  определен  точно,  но  не
подлежит  сомнению  все-таки,  что  племя   это   исчезает,   и   притом   с
необыкновенною быстротой. Врач Добротворский,  25  лет  назад  служивший  на
Южном Сахалине {3}, говорит, что было время, когда около  одной  лишь  бухты
Буссе было 8 больших аинских селений и число жителей в одном из них доходило
до 200; около Найбы он видел следы многих селений.  Для  своего  времени  он
гадательно приводит три цифры, взятые  из  разных  источников:  2885,  2418,
2050, и последнюю считает  наиболее  достоверной.  По  свидетельству  одного
автора, его современника, от Корсаковского поста в обе стороны по берегу шли
аинские селения. Я же около поста не застал уже ни одного  селения  и  видел
несколько аинских юрт только около Большого Такоэ и Сиянцы. В  "Ведомости  о
числе проживающих инородцев за 1889 г. по  Корсаковскому  округу"  численный
состав айно определяется так: 581 мужчин и 569 женщин.
   Причинами исчезания айно Добротворский считает  опустошительные  войны,
будто бы происходившие  когда-то  на  Сахалине,  незначительную  рождаемость
вследствие неплодовитости аинок, а главное болезни. У них всегда наблюдались
сифилис, цинга; бывала, вероятно, и оспа {4}.
   Но все эти причины, обусловливающие обыкновенно  хроническое  вымирание
инородцев, не дают объяснения, почему айно исчезают  так  быстро,  почти  на
наших глазах; ведь в последние 25-30 лет не было ни  войн,  ни  значительных
эпидемии, а между тем в этот промежуток времени племя уменьшилось больше чем
наполовину.  Мне  кажется,  вернее  будет  предположить,  что  это   быстрое
исчезание, похожее на таяние, происходит не от одного вымирания, но также  и
от переселения айно на соседние острова.
   До занятия Южного Сахалина русскими айно находились у японцев  почти  в
крепостной зависимости, и поработить их было  тем  легче,  что  они  кротки,
безответны, а главное, были голодны и не могли обходиться без рису {5}.
   Занявши Южный Сахалин, русские освободили их и  до  последнего  времени
охраняли их свободу, защищая от обид и избегая вмешиваться в  их  внутреннюю
жизнь. Беглые каторжники в 1885 г. перерезали  несколько  аинских  семейств;
рассказывают также, будто был высечен розгами какой-то  аинец-каюр,  который
отказывался везти почту, и  бывали  покушения  на  целомудрие  аинок,  но  о
подобного рода притеснениях и обидах говорят как об  отдельных  и  в  высшей
степени редких случаях. К сожалению, русские вместе со свободой не  принесли
рису; с уходом японцев никто уже не ловил рыбы,  заработки  прекратились,  и
айно стали испытывать голод. Кормиться, подобно гилякам, одною рыбой и мясом
они уже не могли, - нужен был рис, и вот, несмотря на свое нерасположение  к
японцам,  побуждаемые  голодом,  напали  они,  как  говорят,  выселяться  на
Матсмай. В одной корреспонденции ("Голос", 1876 г., э 16) я прочел, будто бы
депутация от айно приходила в Корсаковский пост и просила дать работы или по
крайней мере семян для разводки  картофеля  и  научить  их  возделывать  под
картофель землю; в работе будто бы было отказано, и семена картофеля обещали
прислать,  но  обещания  не  исполнили,   и   айно,   бедствуя,   продолжали
переселяться на Матсмай. В другой корреспонденции,  относящейся  к  1885  г.
("Владивосток", э 38), говорится тоже, что айно делали  какие-то  заявления,
которые, по-видимому, не были уважены, и что они сильно желают  выбраться  с
Сахалина на Матсмай.
   Айно смуглы, как цыгане; у них большие окладистые бороды, усы и  черные
волосы, густые и жесткие; глаза у них темные, выразительные, кроткие.  Роста
они среднего и сложения крепкого, коренастого, черты лица крупны, грубоваты,
но в них, по выражению моряка  В.  Римского-Корсакова,  нет  ни  монгольской
приплющины, ни китайского узкоглазия.  Находят,  что  бородатые  айно  очень
похожи на русских мужиков. В самом деле, когда,  айно  надевает  свой  халат
вроде нашей чуйки и подпоясывается, то  становится  похожим  на  купеческого
кучера {6}.
   Тело айно покрыто темными волосами,  которые  на  груди  иногда  растут
густо, пучками, но до мохнатости еще далеко, между тем борода и волосатость,
составляющая такую редкость у дикарей, поражали путешественников, которые по
возвращении домой описывали айно, как мохнатых. И  наши  казаки,  в  прошлом
столетии бравшие с  них  ясак  на  Курильских  островах,  тоже  называли  их
мохнатыми.
   Айно живут в близком соседстве с народами, у которых растительность  на
лице отличается скудостью, и немудрено поэтому, что их широкие бороды ставят
этнографов в немалое затруднение; наука до сих пор еще не отыскала для  айно
настоящего места в расовой системе. Айно относят то  к  монгольскому,  то  к
кавказскому племени; один англичанин нашел даже,  что  это  потомки  евреев,
заброшенных во времена оны на японские острова. В настоящее  время  наиболее
вероятными представляются два мнения: одно, что айно  принадлежат  к  особой
расе,  населявшей  некогда  все  восточноазиатские   острова,   другое   же,
принадлежащее  нашему  Шренку,  что  это   народ   палеоазиатский,   издавна
вытесненный монгольскими племенами с материка Азии на его островную окраину,
и что путь этого народа из Азии на острова  лежал  через  Корею.  Во  всяком
случае, айно двигались с юга на север, из тепла  в  холод,  меняя  постоянно
лучшие условия на худшие. Они не воинственны, не терпят  насилия;  покорять,
порабощать или вытеснять их было нетрудно. Из Азии их вытеснили монголы,  из
Ниппона и Матсмая - японцы, на Сахалине гиляки не пустили их  выше  Тарайки,
на Курильских островах они встретились с казаками и таким  образом  в  конце
концов  очутились  в  положении  безвыходном.  В   настоящее   время   айно,
обыкновенно без шапки, босой и в портах, подсученных выше колен,  встречаясь
с вами по дороге, делает вам реверанс и при  этом  взглядывает  ласково,  но
грустно и болезненно, как неудачник,  и  как  будто  хочет  извиниться,  что
борода у него выросла большая, а он все еще не сделал себе карьеры.
   Подробности об айно см. у Шренка, Добротворского и А.  Полонского  {7}.
То, что было сказано о пище и одежде у гиляков, относится и к  айно,  с  тою
лишь прибавкой, что недостаток риса, любовь к которому айно унаследовали  от
прадедов, живших когда-то на южных островах, составляет  для  них  серьезное
лишение; русского  хлеба  они  не  любят.  Пища  у  них  отличается  большим
разнообразием, чем у гиляков; кроме мяса и рыбы, они едят  разные  растения,
моллюсков и то, что итальянские нищие называют вообще frutti  di  mare  {8}.
Едят они понемногу, но часто, почти каждый час; прожорливости,  свойственной
всем северным дикарям, у них не замечается. Так как грудным детям приходится
с молока переходить прямо на рыбу и китовый жир, то  их  отнимают  от  груди
поздно. Римский-Корсаков видел, как аинку сосал ребенок  лет  трех,  который
отлично уже двигался сам и даже имел на ременном поясе ножик,  как  большой.
На одежде и жилищах чувствуется сильное влияние юга  -  не  сахалинского,  а
настоящего юга. Летом айно ходят в рубахах, сотканных из травы или  луба,  а
раньше, когда были не так бедны, носили шелковые халаты. Шапок они не носят,
лето и всю осень до снега ходят босиком. В юртах у них дымно и  смрадно,  но
все-таки гораздо  светлее,  опрятнее  и,  так  сказать,  культурнее,  чем  у
гиляков. Около юрт обыкновенно  стоят  сушильни  с  рыбой,  распространяющей
далеко вокруг промозглый, удушливый запах; воют и грызутся  собаки;  тут  же
иногда можно увидеть небольшой сруб-клетку, в котором сидит молодой медведь:
его убьют и съедят зимой на так  называемом  медвежьем  празднике.  Я  видел
однажды утром, как аинская девочка-подросток кормила медведя, просовывая ему
на лопаточке сушеную рыбу, смоченную в воде. Сами юрты сложены из  накатника
и тесу; крыша, из тонких жердей, покрыта сухою травой. Внутри у стен тянутся
нары, выше их полки с разной утварью; тут,  кроме  шкур,  пузырей  с  жиром,
сетей, посуды и проч.,  вы  найдете  корзины,  циновки  и  даже  музыкальный
инструмент. На  наре  обыкновенно  сидит  хозяин  и,  не  переставая,  курит
трубочку, и если вы задаете ему вопросы, то  отвечает  неохотно  и  коротко,
хотя и вежливо. Посреди юрты стоит очаг, на котором горят дрова; дым  уходит
через отверстие в крыше. Над огнем висит на крюке большой  черный  котел;  в
нем кипит уха, серая, пенистая, которую, я думаю, европеец не стал  бы  есть
ни за  какие  деньги.  Около  котла  сидят  чудовища.  Насколько  солидны  и
благообразны айно-мужчины, настолько  непривлекательны  их  жены  и  матери.
Наружность аинских женщин авторы называют безобразной и даже отвратительной.
Цвет смугло-желтый, пергаментный, глаза  узкие,  черты  крупные;  невьющиеся
жесткие волосы висят через лицо  патлами,  точно  солома  на  старом  сарае,
платье неопрятное, безобразное, и при всем том - необыкновенная  худощавость
и старческое выражение. Замужние красят себе губы  во  что-то  синее,  и  от
этого лица их совершенно утрачивают образ и подобие  человеческие,  и  когда
мне приходилось видеть их и наблюдать ту  серьезность,  почти  суровость,  с
какою они мешают ложками в котлах. и снимают грязную пену, то мне  казалось,
что я вижу настоящих ведьм.  Но  девочки  и  девушки  не  производят  такого
отталкивающего впечатления {9}.
   Айно никогда не умываются, ложатся спать не раздеваясь.
   Почти все, писавшие об айно, отзывались об их нравах  с  самой  хорошей
стороны. Общий голос таков, что это народ  кроткий,  скромный,  добродушный,
доверчивый,  сообщительный,  вежливый,  уважающий  собственность,  на  охоте
смелый  и,   по   выражению   д-ра   Rollen'a,   спутника   Лаперуза,   даже
интеллигентный.  Бескорыстие,  откровенность,  вера  в  дружбу  и   щедрость
составляют  их  обычные  качества.  Они  правдивы  и  не   терпят   обманов.
Крузенштерн пришел от них в совершенный восторг;  перечислив  их  прекрасные
душевные качества, он заключает;  "Такие  подлинно  редкие  качества,  коими
обязаны они не возвышенному образованию, но одной только природе,  возбудили
во мне то чувствование, что я народ  сей  почитаю  лучшим  из  всех  прочих,
которые доныне мне известны" {10}. А Рудановский  пишет:  "Более  мирного  и
скромного населения, какое мы встретили в  южной  части  Сахалина,  быть  не
может". Всякое насилие возбуждает в них  отвращение  и  ужас.  А.  Полонский
рассказывает следующий печальный эпизод, почерпнутый  им  из  архивов.  Дело
происходило  давно,  в  прошлом   столетии.   Казацкому   сотнику   Черному,
приводившему курильских  айно  в  русское  подданство,  вздумалось  наказать
некоторых розгами: "При одном виде приготовлений к наказанию айно  пришли  в
ужас,  а  когда  двум  женщинам  стали  вязать  руки  назад,  чтобы  удобнее
расправиться с ними, некоторые из айно убежали на неприступный утес, а  один
айно с 20 женщинами и детьми ушел на байдаре в море... Не  успевших  убежать
женщин высекли, а мужчин шесть человек взяли с собою  на  байдары,  а  чтобы
воспрепятствовать побегу, им связали руки назад,  но  так  немилостиво,  что
один из них умер. Когда его, распухшего и как будто  с  обваренными  руками,
бросили с камнем в море, Черный в назидание прочим его товарищам проговорил:
"У нас по-русски так водится"".
   В заключение несколько слов об японцах, играющих такую  видную  роль  в
истории Южного Сахалина. Известно,  что  южная  треть  Сахалина  принадлежит
безусловно России лишь с  1875  года,  раньше  же  ее  относили  к  японским
владениям. В "Руководстве к практической навигации и мореходной  астрономии"
кн. Е. Голицына 1854 г., - в книге, которою моряки пользуются до сегодня,  -
к Японии отнесен даже Северный Сахалин с мысами Марии и Елизаветы. Многие, в
том числе Невельской, сомневались, что Южный Сахалин принадлежит Японии,  да
и сами японцы, по-видимому, не были уверены в этом до тех пор, пока  русские
странным поведением не внушили им, что Южный Сахалин в самом  деле  японская
земля. Впервые  японцы  появились  на  юге  Сахалина  лишь  в  начале  этого
столетия, но не раньше. В 1853  г.  Н.В.  Буссе  записал  свой  разговор  со
стариками айно,  которые  помнили  время  независимости  своей  и  говорили:
"Сахалин - земля аинов, японской земли на Сахалине нет". В 1806  г.,  в  год
подвигов Хвостова, на берегу Анивы  было  только  одно  японское  селение  и
постройки в нем все были из новых досок, так что было очевидно,  что  японцы
поселились тут очень недавно. Крузенштерн был в Аниве в  апреле,  когда  шла
сельдь, и от необычайного множества рыбы, китов и  тюленей  вода,  казалось,
кипела, между тем сетей и неводов у японцев не  было,  и  они  черпали  рыбу
ведрами, и, значит, о богатых рыбных  ловлях,  которые  были  поставлены  на
такую  широкую  ногу  впоследствии,  тогда  и  помину  не  было.   По   всей
вероятности, эти первые японские колонисты были беглые  преступники  или  же
побывавшие на чужой земле и за это изгнанные из отечества.
   В начале же этого столетия впервые обратила внимание на Сахалин и  наша
дипломатия. Посол Резанов, уполномоченный заключить торговый союз с Японией,
должен был  также  еще  "приобрести  остров  Сахалин,  не  зависимый  ни  от
китайцев, ни от японцев". Вел  он  себя  крайне  бестактно.  "В  рассуждении
нетерпимости японцами христианской веры" он запретил  экипажу  креститься  и
приказал отобрать у всех без изъятия кресты, образа,  молитвенники  и  "все,
что только изображает христианство и имеет на себе крестное знамение".  Если
верить Крузенштерну, то Резанову на аудиенции было отказано даже в стуле, не
позволили ему иметь при себе шпагу и "в  рассуждении  нетерпимости"  он  был
даже без обуви. И это - посол,  русский  вельможа!  Кажется,  трудно  меньше
проявить достоинства.  Потерпевши  полное  фиаско,  Резанов  захотел  мстить
японцам. Он приказал морскому офицеру Хвостову попугать сахалинских японцев,
и приказ этот был отдан  не  совсем  в  обычном  порядке,  как-то  криво:  в
запечатанном конверте, с непременным условием вскрыть и  прочитать  лишь  по
прибытии на место {11}.
   Итак, Резанов и Хвостов впервые признали, что Южный Сахалин принадлежит
японцам. Но японцы не заняли своих новых владений, а лишь послали  землемера
Мамиа-Ринзо исследовать, что это за остров. Вообще во всей этой  сахалинской
истории  японцы,  люди  ловкие,  подвижные  и  хитрые,  вели   себя   как-то
нерешительно и вяло, что можно объяснить только тем, что у них было  так  же
мало уверенности в своем праве, как и у русских.
   По-видимому, у японцев, после того как они  познакомились  с  островом,
возникла мысль о колонии, быть может даже сельскохозяйственной, но попытки в
этом направлении, если они были, могли повести только к  разочарованию,  так
как работники из японцев, по словам инж. Лопатина, переносили с  трудом  или
вовсе  не  могли  выносить  зимы.  На  Сахалин  приезжали  только   японские
промышленники, редко с женами, жили  здесь,  как  на  бивуаках,  и  зимовать
оставалась  только  небольшая  часть,  несколько  десятков,   остальные   же
возвращались на джонках домой; они ничего не сеяли, не  держали  огородов  и
рогатого скота, а все необходимое для жизни привозили  с  собой  из  Японии.
Единственное, что привлекало их на Южный Сахалин, была рыба;  она  приносила
им большой доход, так как ловилась в изобилии, и айно, на которых лежала вся
тяжесть труда, обходились им почти  даром.  Доход  с  промыслов  простирался
сначала до 50, а потом до 300 тыс. рублей ежегодно, и немудрено поэтому, что
хозяева-японцы носили по семи шелковых халатов. В первое время японцы  имели
свои фактории только на берегу Анивы и в Мауке, и главный их пункт находился
в пади Кусун-Котан, где теперь  живет  японский  консул  {12}.  Позднее  они
прорубили просеку  от  Анивы  до  Такойской  долины;  тут,  около  нынешнего
Галкина-Враского,  находились  у  них  магазины;  просека  не   заросла   до
настоящего времени и называется японской. Доходили японцы и до Тарайки,  где
ловили периодическую рыбу в  Поронае  и  основали  селение  Сиску.  Суда  их
доходили даже до Ныйского залива; то судно  с  красивою  оснасткой,  которое
Поляков застал в 1881 году в Тро, было японское.
   Сахалин  интересовал  японцев  исключительно  только  с   экономической
стороны, как американцев Тюлений остров. После же  того,  как  в  1853  году
русские основали Муравьевский пост, японцы стали  проявлять  и  политическую
деятельность. Соображение, что они могут потерять хорошие доходы  и  даровых
рабочих, заставило их внимательно следить за русскими, и они  уже  старались
усилить  свое  влияние  на  острове  в  противовес  русскому   влиянию.   Но
опять-таки, вероятно, за отсутствием уверенности в своем праве, эта борьба с
русскими была нерешительна до смешного, и японцы держали себя, как дети. Они
ограничивались только тем, что распускали среди айно сплетни про  русских  и
хвастали, что они перережут всех русских, и стоило  русским  в  какой-нибудь
местности основать пост, как в скорости в той же  местности,  но  только  на
другом берегу речки, появлялся японский пикет, и,  при  всем  своем  желании
казаться страшными, японцы все-таки  оставались  мирными  и  милыми  людьми;
посылали русским солдатам осетров, и когда те обращались к ним  за  неводом,
то они охотно исполняли просьбу.
   В 1867 г. заключен был договор, по которому Сахалин  стал  принадлежать
обоим государствам на праве общего владения; русские и японцы признали  друг
за другом одинаковое право распоряжаться на острове, -  значит,  ни  те,  ни
другие не считали остров  своим  {13}.  По  трактату  же  1875  г.,  Сахалин
окончательно  вошел  в  состав  Российской  империи,  а  Япония  получила  в
вознаграждение все наши Курильские острова {14}.
   Рядом с падью, в которой находится Корсаковский пост,  есть  еще  падь,
сохранившая свое название с того времени, когда здесь было японское  селение
Кусун-Котан. От японских построек не уцелело здесь ни одной; есть,  впрочем,
лавочка,