в которой торгует японская семья бакалейными и мелочными  товарами,
- я покупал тут жесткие японские груши, - но  эта  лавочка  уже  позднейшего
происхождения. В пади на самом видном месте  стоит  белый  дом,  на  котором
иногда  развевается  флаг  -  красный  круг  на  белом  фоне.  Это  японское
консульство.
   Как-то утром, когда дул норд-ост, а в квартире моей было  так  холодно,
что я кутался в одеяло, ко мне пришли с визитом японский консул  г.  Кузе  и
его секретарь г. Сугиама. Первым долгом я стал извиняться, что у меня  очень
холодно.
   - О нет, - отвечали мои гости, - у вас чрезвычайно тепло!
   И они на лицах и в тоне голоса старались показать, что у меня не только
очень тепло, но даже жарко и что моя  квартира  -  во  всех  отношениях  рай
земной. Оба они кровные японцы с монгольским  типом  лица,  среднего  роста.
Консулу около сорока лет, бороды у него нет, усы едва заметны,  сложения  он
плотного; секретарь же лет на десять  моложе,  носит  синие  очки,  по  всем
видимостям, фтизик - жертва сахалинского климата. Есть еще другой секретарь,
г. Сузуки; он ниже среднего роста, у него большие усы, концы которых опущены
книзу, на китайский манер, глаза узкие, косые, -  с  японской  точки  зрения
неотразимый красавец. Как-то, рассказывая про одного японского министра,  г.
Кузе выразился так: "Он красивый и мужественный, как Сузуки". Вне  дома  они
ходят  в  европейском  платье,  говорят  по-русски  очень  хорошо;  бывая  в
консульстве, я нередко заставал их за русскими  или  французскими  книжками;
книг у них полон шкап. Люди они европейски образованные, изысканно вежливые,
деликатные  и  радушные.  Для  здешних  чиновников  японское  консульство  -
хороший, теплый угол, где можно забыться  от  тюрьмы,  каторги  и  служебных
дрязг и, стало быть, отдохнуть.
   Консул служит посредником между японцами, приезжающими на  промыслы,  и
местного администрацией. В высокоторжественные дни он  и  его  секретари,  в
полной парадной форме, из пади Кусун-Котан идут в пост к начальнику округа и
поздравляют его с праздником; г. Белый платит им тем  же:  ежегодно  первого
декабря он со своими сослуживцами отправляется в Кусун-Котан  и  поздравляет
там консула с днем рождения японского императора. При этом пьют  шампанское.
Когда консул бывает на военных судах, то ему салютуют семь  раз.  Случилось,
что при  мне  были  получены  ордена,  Анна  и  Станислав  третьей  степени,
пожалованные гг. Кузе и Сузуки. Г-н Белый, майор Ш. и секретарь полицейского
управления г. Ф.,  в  мундирах,  торжественные,  отправились  в  Кусун-Котан
вручать ордена; и я поехал с ними. Японцы были очень тронуты и  орденами,  и
торжественностью, до которой они  такие  охотники;  подали  шампанское.  Г-н
Сузуки  не  скрывал  своего  восторга  и  оглядывал  орден  со  всех  сторон
блестящими глазами, как ребенок игрушку; на его  "красивом  и  мужественном"
лице я читал борьбу: ему хотелось поскорее побежать к себе и показать  орден
своей молоденькой жене (он недавно женился), и  в  то  же  время  вежливость
требовала, чтобы он оставался с гостями {15}.
   Кончивши обзор населенных мест Сахалина, перехожу теперь к  частностям,
важным и неважным, из которых в настоящее время слагается жизнь колонии.


   1  Селение  стоит  на  перепутье;  едущие  зимою  из  Александровска  в
Корсаковск или наоборот непременно останавливаются здесь. В  1869  г.  около
теперешнего, тогда  японского,  селения  был  построен  станок.  Жили  здесь
солдаты с женами, а позднее и ссыльные. В течение зимы, весны и  конца  лета
тут кипела бойкая ярмарочная жизнь.  Зимою  наезжали  сюда  тунгусы,  якуты,
амурские гиляки, которые вели торговлю с южанами-инородцами, а  весною  и  в
конце лета на джонках приходили японцы для рыбных промыслов. Название станка
- Тихменевский пост - сохранилось и до настоящего времени.
   2 Этот опыт касается одного только Сахалина, между тем Д.Г. Тальберг, в
своем очерке "Ссылка на Сахалин" ("Вестник Европы", 1879 г., V), придает ему
общее значение и, говоря по  поводу  его  вообще  о  нашей  неспособности  к
колонизации, приходит даже к такому выводу: "Не пора ли  нам  отказаться  от
всяких колонизационных попыток на Востоке?"  В  своем  примечании  к  статье
проф. Тальберга редакция "Вестника Европы" говорит, что "мы едва  ли  найдем
другой пример колонизаторских способностей, какие представил русский народ в
своем прошедшем, когда он овладевал всем европейским Востоком и Сибирью",  и
при этом почтенная редакция ссылается на  труд  покойного  проф.  Ешевского,
который представил "изумительную картину русской колонизации".
   В 1869 г. некий промышленник привез на юг Сахалина с острова Кадьяка 20
алеутов обоего пола для охоты на  зверя.  Их  поселили  около  Муравьевского
поста и выдавали им провизию. Но они ровно ничего не делали, а только ели  и
пили, и через год промышленник увез  их  на  один  из  Курильских  островов.
Приблизительно в то же  самое  время  в  Корсаковском  посту  поселили  двух
китайцев, политических изгнанников. Так как они выразили желание  заниматься
сельским хозяйством, то генерал-губернатор Восточной Сибири приказал  выдать
каждому  из  них  шесть  быков,  лошадь,  корову,  семена   для   посева   и
продовольствие на два года. Но ничего этого они  не  получили,  по  неимению
будто бы свободных запасов, и в конце концов  их  отправили  на  материк.  К
вольным колонизаторам,  тоже  неудачным,  пожалуй,  можно  отнести  также  и
николаевского мещанина Семенова, маленького, тощенького  человека,  лет  40,
который бродит в настоящее время по всему югу и старается отыскать золото.
   3 После него  остались  две  серьезные  работы:  "Южная  часть  острова
Сахалина" (извлечено из военно-медицинского отчета). - "Изв сиб. отд.
имп. Рус геогр. общества", 1870 г., т. I, ээ 2 и 3, и "Аинско-русский
словарь".
   4 Трудно предположить, чтобы эта болезнь, производившая опустошения  на
Северном Сахалине  и  Курильских  островах,  щадила  бы  Южный  Сахалин.  А.
Полонский пишет, что юрту, в которой случился  покойник,  айно  оставляют  и
вместо нее строят другую на новом месте. Такой обычай, очевидно, произошел в
те времена, когда айно в страхе перед эпидемиями  покидали  свои  зараженные
жилища и селились на новых местах.
   5 Римскому-Корсакову айно говорили: "Сизам спит, а  айно  работает  для
него: рубит лес, ловит рыбу; амио не хочет работать - сизам его колотит".
   6 В книге Шренка, о которой я уже говорил, есть таблица с  изображением
айно.  См.  также  книгу  Фр.  Гельвальда  "Естественная  история  племен  и
народов", т. II, где айно изображен во весь рост, в халате.
   7 Исследование А.  Полонского  "Курилы"  напечатано  в  "Записках  имп.
Русск. геогр. общества", 1871 г., том IV.
   8 плоды моря (итал.).
   9 Н.В. Буссе, редко отзывавшийся о ком-нибудь милостиво, между  прочим,
так аттестует аинок: "Вечером пришел ко мне пьяный аин,  известный  мне  как
большой пьяница. Он привел с собою свою жену, и  сколько  я  мог  понять,  с
целью пожертвовать верностью ее супружескому ложу  и  тем  выманить  у  меня
хорошие подарки. Аинка,  довольно  красивая  собою,  казалось,  готова  была
помочь своему мужу, но я подавал вид, что не понимаю их объяснений...  Выйдя
из дому моего, муж и жена без церемонии перед моим окошком и в виду часового
отдали долг природе. Вообще аинка эта не показывала большого женского стыда.
Груди ее почти не были закрыты ничем. Аинки носят такое  же  платье,  как  к
мужчины, то есть несколько распашных коротких халатов,  низко  перепоясанных
кушаком. Рубашек и нижнего платья они не имеют и потому малейший  беспорядок
в их платье выказывает все скрытые прелести". Но даже и этот  суровый  автор
признается,  что  "между  молодыми   девушками   были   некоторые   довольно
хорошенькие, с  приятными  и  мягкими  чертами  лица  и  с  пылкими  черными
глазами". Как бы то ни было, аинка сильно отстала в физическом развитии; она
старится и блекнет раньше мужчины. Быть может, это следует  приписать  тому,
что во время вековых скитаний народа львиная доля лишений, тяжкого  труда  и
слез выпала женщине.
   10 Вот эти качества: "При посещении нашем  одного  аинского  жилища  на
берегу зал Румянцева, приметил я в семействе оного,  состоявшем  из  10
человек, счастливейшее согласие, или, почти можно сказать, совершенное между
сочленами его равенство. Находившись несколько часов в  оном.  не  могли  мы
никак узнать главы семейства. Старейшие не изъявляли против молодых  никаких
знаков повелительства.  При  оделении  их  подарками  не  показал  никто  ни
малейшего вида неудовольствия, что ему  досталось  меньше,  нежели  другому.
Наперерыв оказывали нам всякого рода услуги".
   11 Хвостов разгромил на берегу Анивы японские дома и сараи  и  наградил
одного аинского старшину серебряною  медалью  на  владимирской  ленте.  Этот
разбой  сильно  встревожил  японское  правительство  и  заставил  его   быть
настороже. Несколько позднее на Курильских островах был взят в плен  капитан
Головин и его спутники, точно  в  военное  время.  Когда  потом  матсмайский
губернатор отпускал пленных, то торжественно объявил им: "Все вы по  причине
грабительства Хвостова были взяты, а теперь от охотского начальства прислано
объяснение, что грабительства Хвостова были только разбойничьи поступки. Это
ясно, и потому о возвращении вашем объявляю".
   12  Подробности  у  Венюкова:  "Общий  обзор  постепенного   расширения
русских, пределов  Азии  и  способов  обороны  их.  Первый  участок:  остров
Сахалин". - "Военный сборник", 1872 г., э 3.
   13 Вероятно, по желанию японцев, чтобы порабощение айно происходило  на
законном основании, в договор был включен, между прочим, рискованный  пункт,
по которому инородцы, буде они войдут в долги, могут производить  уплату  их
работою или какою другою услугой. А между тем на Сахалине не было ни  одного
айно, которого японцы не считали бы своим должником.
   14 Невельской настойчиво признавал Сахалин русским владением  по  праву
занятия его нашими тунгусами в XVII столетии, первоначального его описания в
1742 г. и занятия южной части его в 1806  г.  русскими.  Русскими  тунгусами
считал он орочей, с  чем  этнографы  не  согласны;  первоначальное  описание
Сахалина сделано не русскими, а голландцами, что же касается занятия  его  в
1806 г., то первоначальность  тут  опровергается  фактами.  Несомненно,  что
право первого исследования принадлежит японцам. и японцы первые заняли Южный
Сахалин. Но все-таки в своей щедрости мы, кажется, хватили через край; можно
было бы  "из  уважения",  как  говорят  мужики,  отдать  японцам  пять-шесть
Курильских островов, ближайших к Япония, а мы отдали  22  острова,  которые,
если верить японцам, приносят им теперь миллион ежегодного дохода.
   15 Отношения у местной администрации и японцев  великолепные,  какие  и
быть должны. Помимо взаимного угощения шампанским в  торжественных  случаях,
обе стороны находят  и  другие  средства  для  поддержания  этих  отношений.
Привожу дословно одну из бумаг, полученных от консула: "Господину начальнику
Корсаковского округа. На отношение от 16 августа сего года  за  э  741  мною
сделано распоряжение о раздаче присланных вами для  довольствия  потерпевших
крушение на бриге и джонке четырех бочек соленой рыбы и пять  кульков  соли.
Притом я,  по  имени  оных  бедных,  имею  честь  выразить  вам,  милостивый
государь.  весьма   искреннюю   признательность   о   ваших   сочувствии   и
пожертвовании дружественной вашей соседней нации вещами, которые  здесь  для
них столь важны, об этом я вполне уверен, что всегда остаются в  них  доброй
памяти. Консул Японской империи Кузе". Кстати, это письмо может дать понятие
о тех успехах, какие делают в короткое время молодые японские секретари  при
изучении русского языка.  Германские  офицеры,  изучающие  русский  язык,  и
иностранцы, занимающиеся переводом русских литературных произведений,  пишут
несравненно хуже.
   Японская вежливость не приторна и потому симпатична, я как бы много  ее
ни было перепущено, она не вредит, по пословице - масло каши не портит. Один
токарь-японец в Нагасаки, у которого наши  моряки  офицеры  покупали  разные
безделушки, из вежливости всегда хвалил все русское. Увидит у офицера брелок
или кошелек и ну  восхищаться:  "Какая  замечательная  вещь!  Какая  изящная
вещь!" Один из офицеров  как-то  привез  из  Сахалина  деревянный  портсигар
грубой, топорной работы. "Ну теперь, - думает, - подведу я  токаря.  Увидим,
что он теперь  скажет".  Но  когда  японцу  показали  портсигар,  то  он  не
потерялся. Он потряс им в воздухе  и  сказал  с  восторгом:  "Какая  прочная
вещь!"

XV

   Хозяева-каторжные. - Перечисление в поселенцы. - Выбор мест  под  новые
селения. - Домообзаводство. - Половинщики. -  Перечисление  в  крестьяне.  -
Переселение крестьян из ссыльных на материк. - Жизнь в селениях. -  Близость
тюрьмы. - Состав населения по месту рождения  и  по  сословиям.  -  Сельские
власти.

   Когда наказание, помимо своих прямых целей  -  мщения,  устрашения  или
исправления, задается еще другими, например колонизационными целями, то  оно
по необходимости должно постоянно приспособляться к потребностям  колонии  и
идти на уступки. Тюрьма - антагонист колонии, и интересы обеих  находятся  в
обратном отношении. Жизнь в общих камерах порабощает и  с  течением  времени
перерождает арестанта;  инстинкты  оседлого  человека,  домовитого  хозяина,
семьянина заглушаются в нем привычками стадной жизни,  он  теряет  здоровье,
старится, слабеет морально, и чем  позже  он  покидает  тюрьму,  тем  больше
причин опасаться, что из него выйдет не деятельный, полезный член колонии, а
лишь бремя для нее. И потому-то колонизационная практика потребовала  прежде
всего сокращения сроков тюремного заключения и  принудительных  работ,  и  в
этом смысле наш "Устав о ссыльных" делает  значительные  уступки.  Так,  для
каторжных отряда исправляющихся десять месяцев  считаются  за  год,  и  если
каторжные второго и третьего разряда, то есть осужденные на сроки от 4 до 12
лет, назначаются на рудничные работы, то каждый год, проведенный ими на этих
работах, засчитывается за полтора года {1}. Каторжным по переходе  в  разряд
исправляющихся закон разрешает жить вне тюрьмы, строить себе дома,  вступать
в брак и иметь деньги. Но действительная жизнь в этом направлении пошла  еще
дальше "Устава". Чтобы облегчить переход из  каторжного  состояния  в  более
самостоятельное,  приамурский  генерал-губернатор   в   1888   г.   разрешил
освобождать трудолюбивых и доброго поведения каторжных до срока; объявляя об
этом приказе (э 302), ген. Кононович обещает увольнять от  работ  за  два  и
даже за три года до окончания полного срока работ. И  без  всяких  статей  и
приказов, а по необходимости,  потому  что  это  полезно  для  колонии,  вне
тюрьмы, в собственных домах и на вольных квартирах, живут все без исключения
ссыльнокаторжные женщины, многие испытуемые и даже бессрочные,  если  у  них
есть семьи или если они хорошие мастера,  землемеры,  каюры  и  т.п.  Многим
позволяется жить вне тюрьмы просто "по-человечности" или из рассуждения, что
если такой-то будет жить не в тюрьме, а в избе, то от  этого  не  произойдет
ничего худого, или если бессрочному Z. разрешается жить на вольной  квартире
только потому, что он приехал с  женой  и  детьми,  то  не  разрешить  этого
краткосрочному N. было бы уже несправедливо.
   К 1 января 1890 г. во всех трех сахалинских округах состояло  каторжных
обоего пола 5905. Из них осужденных на сроки до 8 лет было 2124 (36%), от  8
до 12 - 1567 (26,5%), от 12 до 15 - 747 (12.7%), от 15 до 20 - 731  (12,3%),
бессрочных 386 (6,5%) и рецидивистов, осужденных на сроки от 20 до 50 лет  -
175 (3%). Краткосрочные, осужденные на сроки до 12 лет, составляют 62,5%, то
есть немного  больше  половины  всего  числа.  Средний  возраст  только  что
осужденного каторжного мне не известен,  но,  судя  по  возрастному  составу
ссыльного населения в настоящее время, он должен быть не меньше 35 лет; если
к этому прибавить среднюю продолжительность каторги 8-10 лет и если  принять
еще во внимание, что на каторге человек старится  гораздо  раньше,  чем  при
обыкновенных условиях, то станет очевидным, что  при  буквальном  исполнении
судебного приговора и при соблюдении  "Устава",  со  строгим  заключением  в
тюрьме, с работами под военным конвоем и проч., не только долгосрочные, но и
добрая половина краткосрочных поступала  бы  в  колонию  с  уже  утраченными
колонизаторскими способностями.
   При мне каторжных-хозяев обоего пола, сидевших на участках,  было  424;
каторжных обоего пола, проживавших в  колонии  в  качестве  жен,  сожителей,
сожительниц, работников, жильцов и проч., записано мною 908. Всего жило  вне
тюрьмы в собственных избах и на вольных квартирах 1332, что  составляло  23%
всего числа каторжных {2}. Как хозяева, каторжные в колонии почти  ничем  не
отличаются от  хозяев-поселенцев.  Каторжные,  состоящие  при  хозяйствах  в
качестве работников, делают то же, что наши  деревенские  работники.  Отдача
арестанта в работники к хорошему хозяину-мужику, тоже ссыльному,  составляет
пока единственный вид каторги, выработанный русскою практикой и, несомненно,
более симпатичный,  чем  австралийское  батрачество.  Жильцы-каторжные  лишь
ночуют на квартирах, но на раскомандировки и работы должны являться  так  же
аккуратно, как  и  их  товарищи,  живущие  в  тюрьме.  Мастеровые,  например
сапожники и столяры, часто отбывают свой каторжный урок у себя  на  квартире
{3}.
   Оттого, что четверть всего состава ссыльнокаторжных живет  вне  тюрьмы,
особенных беспорядков не замечается, и я охотно признал бы, что  упорядочить
нашу каторгу нелегко именно потому,  что  остальные  три  четверти  живут  в
тюрьмах. Говорить  о  преимуществе  изб  перед  общими  камерами  мы  можем,
конечно, только с вероятностью, так как точных наблюдений по  этой  части  у
нас пока нет вовсе. Никто еще не доказал, что среди каторжников,  живущих  в
избах, случаи преступлений и побегов  наблюдаются  реже,  чем  у  живущих  в
тюрьме, и что труд первых производительнее, чем вторых, но весьма  вероятно,
что тюремная статистика, которая рано или поздно должна будет заняться  этим
вопросом, сделает свой окончательный вывод в  пользу  изб.  Пока  несомненно
одно, что колония была бы в выигрыше, если бы каждый каторжный, без различия
сроков, по прибытии на Сахалин тотчас же приступал бы к постройке  избы  для
себя и для своей  семьи  и  начинал  бы  свою  колонизаторскую  деятельность
возможно  раньше,  пока  он  еще  относительно  молод   и   здоров;   да   и
справедливость ничего бы не проиграла от этого, так как, поступая с  первого
же дня в колонию, преступник  самое  тяжелое  переживал  бы  до  перехода  в
поселенческое состояние, а не после.
   Когда кончается срок, каторжного освобождают от  работ  и  переводят  в
поселенцы. Задержек при этом не бывает. Новый поселенец, если  у  него  есть
деньги и протекция  у  начальства,  остается  в  Александровске  или  в  том
селении, которое ему нравится, и покупает или строит тут дом,  если  еще  не
обзавелся им, когда был на каторге; для такого сельское хозяйство и труд  не
обязательны. Если же он принадлежит к серой массе, составляющей большинство,
то обыкновенно садится на участок в том селении, где прикажет начальство,  и
если в этом селении тесно и нет уже земли, годной под участки, то его сажают
уже на готовое хозяйство, в совладельцы или половинщики, или же его посылают
селиться на новое место {4}. Выбор мест под новые селения, требующий опыта и
некоторых специальных знаний, возложен на местную администрацию, то есть  на
окружных   начальников,   смотрителей   тюрем   и   смотрителей   поселений.
Каких-нибудь определенных законов и инструкций на этот счет нет, и все  дело
поставлено в зависимость от такого случайного обстояте