мому  обмануться.  Форма  помощи
определяется местными условиями. Если бы от меня зависело, то на те  деньги,
которые расходуются теперь на "кормовые", я устроил бы в постах  и  селениях
чайные для всех женщин и детей, выдавал бы кормовое  и  одежное  довольствие
всем без исключения беременным женщинам  и  кормящим  грудью,  а  "кормовые"
1½-3 руб. в месяц  сохранил  бы  только  для  девушек  с  13  лет  до
замужества и выдавал бы им эти деньги прямо на руки.
   Ежегодно из Петербурга благотворители присылают [В  Петербурге  активно
действовало  "Общество  попечения  о  семьях  ссыльнокаторжных",  во   главе
которого стояла Е.А.  Нарышкина;  одним  из  активных  членов  Общества  был
знаменитый юрист А.Ф. Кони. (П. Еремин)] сюда для раздачи  детям  полушубки,
фартучки,  валенки,  чепчики,  гармоники,  душеспасительные  книжки,  перья.
Начальник  острова,  получив  эти  вещи,  приглашает  местных  дам  заняться
распределением и раздачей подарков. Говорят,  что  вещи  эти  пропиваются  и
проигрываются отцами, что лучше бы вместо гармоники прислали хлеба  и  т.д.,
но подобные замечания не должны смущать великодушных людей. Дети обыкновенно
бывают очень рады, а отцы и матери бесконечно  благодарны.  Было  бы  вполне
уместно, если бы  благотворители,  интересующиеся  судьбою  детей  ссыльных,
получали ежегодно возможно подробные сведения о сахалинских детях,  о  числе
их, о составе их по полам и возрастам, о числе грамотных, нехристиан и  т.д.
Если благотворителю известно, например, сколько среди детей грамотных, то уж
он будет знать, сколько нужно послать книжек или карандашей, чтобы никого не
обидеть, а назначать игрушки и одежду удобнее всего,  соображаясь  с  полом,
возрастом и национальностью детей. На самом же Сахалине необходимо все дела,
имеющие  какое-либо  отношение  к  благотворительности,  изъять  из  ведения
полицейских управлений, которые и без того завалены  делами,  и  организацию
помощи предоставить местной интеллигенции; среди нее немало  людей,  которые
были бы рады взять на себя это живое дело. В Александровске иногда по  зимам
даются любительские спектакли в пользу детей. Недавно в  Корсаковском  посту
служащие собрали по подписке денег и накупили  разных  материй,  а  жены  их
нашили платьев и белья и роздали детям.
   Дети составляют бремя в экономическом отношении и  наказание  божие  за
грехи, но это не мешает ссыльным, если у них нет своих  детей,  принимать  и
усыновлять чужих. Детные выражают желание, чтоб их дети умерли, а  бездетные
берут чужих сирот себе в дети.  Бывает,  что  ссыльные  усыновляют  сирот  и
бедных детей в расчете на кормовые и всякого рода пособия и даже на то,  что
приемыш будет просить  на  улице  милостыню,  но  в  большинстве,  вероятно,
ссыльными руководят чистые побуждения. В "дети"  поступают  не  одни  только
дети, но также взрослые и даже старики. Так, поселенец Иван Новиков 1-й.  60
лет, считается приемным сыном поселенца Евгения Ефимова, 42 лет. В Рыковском
Елисей Маклаков, 70 лет, записался приемным сыном Ильи Минаева.
   По "Уставу  о  ссыльных",  малолетние  дети,  следующие  в  Сибирь  при
ссылаемых или же переселяемых туда родителях, отправляются туда на подводах,
причем одна подвода дается на пять душ; какие дети в этом случае относятся к
малолетним, в "Уставе" не сказано. Дети, следующие за  родителями,  получают
одежду, обувь и кормовые деньги во все продолжение пути. Когда за осужденным
по доброй воле следует в ссылку его семья,  то  дети,  достигшие  14-летнего
возраста, отправляются  только  по  собственному  желанию.  Дети,  достигшие
17-летнего возраста, могут покидать место ссылки и  возвращаться  на  родину
без разрешения родителей.

XVIII

   Занятия ссыльных. - Сельское  хозяйство.  -  Охота.  -  Рыболовство.  -
Периодическая рыба: кета и сельдь. - Тюремные ловли. - Мастерства.

   Мысль о приурочении труда ссыльнокаторжных  и  поселенцев  к  сельскому
хозяйству, как я уже говорил, возникла в самом  начале  сахалинской  ссылки.
Эта мысль сама по себе очень заманчива: земледельческий  труд,  по-видимому,
содержит  все  элементы,  необходимые  для  того,  чтобы  занять  ссыльного,
приохотить его к земле и даже исправить. К тому же этот  труд  пригоден  для
громадного большинства ссыльных,  так  как  наша  каторга  -  учреждение  по
преимуществу мужицкое, и из каторжных и поселенцев только одна десятая часть
не принадлежит к земледельческому  классу.  И  эта  мысль  имела  успех;  по
крайней мере до последнего времени главным  занятием  ссыльных  на  Сахалине
считалось  сельское  хозяйство   и   колония   не   переставала   называться
сельскохозяйственной.
   На Сахалине за все время Существования колонии ежегодно пахали и сеяли;
перерыва не было, и с увеличением населения ежегодно расширялась  и  площадь
посевов. Труд здешнего землепашца был не только принудительным, но и тяжким,
и  если  основными  признаками  каторжного  труда  считать   принуждение   и
напряжение физических сил, определяемое словом "тяжкий", то  в  этом  смысле
трудно  было  подыскать  более  подходящее  занятие  для  преступников,  как
земледелие  на  Сахалине;  до  сих  пор  оно  удовлетворяло  самым   суровым
карательным целям.
   Но было ли оно производительно, удовлетворяло ли также  колонизационным
целям, об этом с самого начала сахалинской ссылки до последнего времени были
выражаемы самые разнообразные и чаще всего  крайние  мнения.  Одни  находили
Сахалин плодороднейшим островом  и  называли  его  так  в  своих  отчетах  и
корреспонденциях и даже, как говорят,  посылали  восторженные  телеграммы  о
том, что ссыльные  наконец  в  состоянии  сами  прокормить  себя  и  уже  не
нуждаются  в  затратах  со  стороны  государства,  другие  же  относились  к
сахалинскому   земледелию   скептически   и   решительно    заявляли,    что
сельскохозяйственная  культура  на  острове  немыслима.  Такое   разногласие
происходило оттого, что о сахалинском земледелии судили большею частью люди,
которым истинное положение дела было незнакомо.  Колония  была  основана  на
острове  еще  не  исследованном;  с  научной  точки  зрения  представлял  он
совершенную terrain incognitam {1}, и  об  его  естественных  условиях  и  о
возможности на нем сельскохозяйственной культуры  судили,  только  по  таким
признакам, как географическая широта, близкое соседство Японии,  присутствие
на острове бамбука, пробкового дерева и т.п. Для случайных  корреспондентов,
судивших чаще всего по первым впечатлениям, имели решающее значение  хорошая
или дурная погода, хлеб и масло, которыми их угощали в избах, и то, попадали
ли они сначала  в  такое  мрачное  место,  как  Дуэ,  или  в  такое  на  вид
жизнерадостное,   как    Сиянцы.    Чиновники,    которым    вверена    была
сельскохозяйственная колония, в громадном большинстве до своего  поступления
на службу не были ни помещиками, ни крестьянами и с сельским  хозяйством  не
были знакомы вовсе; для своих ведомостей они всякий раз пользовались  только
теми сведениями, которые собирали для них надзиратели. Местные  же  агрономы
были малосведущи в своей специальности и ничего не делали, или же отчеты  их
отличались заведомою тенденциозностью, или же, попадая в  колонию  прямо  со
школьной скамьи, они на первых порах ограничивались одною лишь теоретическою
и формальною стороной дела и для своих  отчетов  пользовались  все  теми  же
сведениями, которые собирали для канцелярий нижние чины  {2}.  Казалось  бы,
самые верные сведения можно было получать от людей,  которые  сами  пашут  и
сеют, но и этот источник оказался ненадежным. Из страха, чтобы их не  лишили
пособий, не перестали давать зерно в ссуду, не оставили бы их на Сахалине на
всю жизнь, ссыльные обыкновенно показывали количество разработанной земли  и
урожаи ниже действительности. Зажиточные ссыльные, которые  не  нуждаются  в
пособиях, тоже не говорили правды, но эти уже не из страха, а из  тех  самых
побуждений, которые заставляли Полония соглашаться, что облако в одно  и  то
же время похоже и на верблюда и на хорька. Они  зорко  следили  за  модой  и
направлением мыслей, и если  местная  администрация  не  верила  в  сельское
хозяйство, то они тоже не верили; если  же  в  канцеляриях  делалось  модным
противоположное  направление,  то  и  они  тоже  начинали  уверять,  что  на
Сахалине, слава богу, жить можно, урожаи хорошие, и только одна беда - народ
нынче избаловался  и  т.п.,  и  при  этом,  чтобы  угодить  начальству,  они
прибегали к грубой лжи и всякого рода уловкам. Например, они выбирали в поле
самые крупные колосья и приносили их к Мицулю, и последний добродушно  верил
и  делал  заключение  об  отличном  урожае.  Приезжим  показывали  картофель
величиной с голову, полупудовые редьки, арбузы, и  приезжие,  глядя  на  эти
чудовища, верили, что на Сахалине пшеница родится сам-40 {3}.
   При мне сельскохозяйственный вопрос на Сахалине  находился  в  каком-то
особенном фазисе, когда трудно было понять  что-нибудь.  Генерал-губернатор,
начальник острова и окружные начальники не верили в производительность труда
сахалинских земледельцев; для ник уже не  подлежало  сомнению,  что  попытка
приурочить труд ссыльных к сельскому хозяйству потерпела  полную  неудачу  и
что продолжать настаивать на том, чтобы колония во  что  бы  ни  стало  была
сельскохозяйственной, значило тратить непроизводительно  казенные  деньги  и
подвергать людей напрасным мучениям. Вот слова генерал-губернатора,  которые
я записал под его диктовку:
   "Сельскохозяйственная колония преступников  на  острове  неосуществима.
Надо дать людям заработок, сельское же хозяйство должно быть лишь подспорьем
к нему".
   Младшие чиновники высказывали  то  же  самое  и  в  присутствии  своего
начальства  безбоязненно  критиковали  прошлое  острова.  Сами  ссыльные  на
вопрос, как идут дела, отвечали нервно, безнадежно, с горькою  усмешкой.  И,
несмотря  на  такое  определенное  и  единодушное  отношение   к   сельскому
хозяйству,  все-таки  ссыльные  продолжают  пахать  и  сеять,  администрация
продолжает выдавать им в ссуду  зерно,  и  начальник  острова,  меньше  всех
Верующий в сахалинское земледелие,  издает  приказы,  в  которых,  "в  видах
приурочения ссыльных к заботам  о  сельском  хозяйстве",  подтверждает,  что
перечисление  в  крестьянское  сословие  поселенцев,   которые   не   подают
основательной  надежды  на  успех  своих  хозяйских  дел  на  отведенных  им
участках, "не может состояться никогда" (э 276, 1890 г.).  Психология  таких
противоречий совсем непонятна.
   Количество разработанной земли до сих пор было  показываемо  в  отчетах
дутыми и подобранными цифрами (приказ э 366, 1888 г.), и никто не  скажет  с
точностью,  сколько  в  среднем  приходится  земли  на  каждого   владельца.
Инспектор сельского хозяйства  определяет  количество  земли  в  среднем  на
участок по 1555 кв. саж., или около 2/3 дес., а в частности для лучшего,  то
есть Корсаковского, округа - в 935 кв. саж. Помимо того что цифры эти  могут
быть неверны, значение их умаляется еще тем, что  земля  распределена  между
владельцами  крайне  неравномерно:  приехавшие  из  России  с  деньгами  или
нажившие себе состояние кулачеством имеют по 3-5 и даже 8  десятин  пахотной
земли, и есть немало хозяев, особенно в Корсаковском округе, у которых всего
по  нескольку  квадратных  сажен.  По-видимому,  количество  пахотной  земли
абсолютно увеличивается каждый год, средний же размер участка  не  растет  и
как бы грозит остаться величиной постоянной {4}.
   Сеют казенное зерно, получаемое каждый раз в ссуду. В лучшем,  то  есть
Корсаковском, округе в 1889 г. "на всю пропорцию посеянного зерна 2060  пуд.
имелось собственных семян только 165 пуд., а из 610 человек, которые посеяли
это количество, имели свое зерно только 56 человек" (приказ э 318, 1889 г.).
По данным  инспектора  сельского  хозяйства,  на  каждого  взрослого  жителя
средним числом высевается зернового хлеба только 3 пуда 18 фунт.,  и  меньше
всего в южном округе. Интересно при этом заметить,  что  в  округе  с  более
благоприятными климатическими условиями  сельское  хозяйство  ведется  менее
успешно, чем в северных округах, и это, однако, не мешает ему быть на  самом
деле лучшим округом.
   В двух северных  округах  ни  разу  не  была  наблюдаема  сумма  тепла,
достаточная для полного вызревания овса и пшеницы, и только  два  года  дали
сумму тепла, достаточную для созревания ячменя  {5}.  Весна  и  начало  лета
бывают почти всегда холодные; в 1889 г. морозы были  в  июле  и  августе,  и
дурная осенняя погода началась с 24 июля и продолжалась до конца октября.  С
холодом бороться  можно,  и  акклиматизация  хлебных  растений  на  Сахалине
представляла бы благодарнейшую задачу,  если  бы  не  исключительно  высокая
влажность, борьба с которой едва ли  будет  когда-либо  возможна.  В  период
колошения,  цветения  и  налива,  и  в  особенности  созревания,  количество
выпадающих на острове осадков  несоразмерно  велико,  отчего  поля  дают  не
вполне вызревшее,  водянистое,  морщинистое  и  легковесное  зерно.  Или  же
благодаря обильным дождям хлеб пропадает, сгнивая или прорастая в  снопах  в
поле. Время уборки хлебов, особенно яровых, здесь почти всегда  совпадает  с
самою дождливою погодой и, случается, весь урожай остается в поле  благодаря
дождям, непрерывно идущим с августа до глубокой осени. В  отчете  инспектора
сельского хозяйства  приводится  таблица  урожаев  за  последние  пять  лет,
составленная  по  данным,  которые  начальник  острова  называет  "праздными
вымыслами"; из этой таблицы  можно  заключить  приблизительно,  что  средний
урожай  зерновых  хлебов  на  Сахалине  составляет  сам-три.   Это   находит
подтверждение и в другой цифре: в 1889 г.  из  собранного  урожая  зернового
хлеба на каждого взрослого приходилось в среднем около 11 пуд..  то  есть  в
три раза больше того, что было посеяно. Зерно получалось от урожаев  плохое.
Осмотрев  однажды  образцы  зернового  хлеба,   доставленного   поселенцами,
желающими обменять на муку, начальник острова нашел, что одни из  них  вовсе
непригодны для посева, а другие содержат в примеси  значительное  количество
зерна недозрелого и прохваченного морозами (приказ э 41, 1889 г.).
   При таких тощих урожаях сахалинский хозяин, чтобы  быть  сытым,  должен
иметь не менее 4 дес. плодородной земли, ценить свой труд ни во что и ничего
не платить работникам; когда же в недалеком будущем однопольная система  без
пара и удобрения истощит почву и ссыльные "сознают необходимость  перейти  к
более рациональным приемам обработки полей и к новой  системе  севооборота",
то земли и труда понадобится  еще  больше  и  хлебопашество  поневоле  будет
брошено, как непроизводительное и убыточное.
   Та отрасль сельского хозяйства, успех которой  зависит  не  столько  от
естественных условий, сколько от личных усилий и знаний  самого  хозяина,  -
огородничество, по-видимому, дает на Сахалине хорошие результаты.  За  успех
местной огородной культуры говорит уже то обстоятельство, что  иногда  целые
семьи в продолжение всей зимы питаются одною только брюквой. В  июле,  когда
одна дама в Александровске жаловалась мне, что у нее в садике еще не  взошли
цветы, в Корсаковке в одной избе я видел решето, полное огурцов.  Из  отчета
инспектора сельского хозяйства видно, что из  урожая  1889  г.  в  Тымовском
округе приходилось на каждого взрослого 4 1/10 пуд. капусты и около  2  пуд.
разных корнеплодных овощей, в Корсаковском по 4 пуда капусты и  по  4⅛
пуд. корнеплодов. В том же году картофеля приходилось на каждого взрослого в
Александровском округе по 50 пуд., в Тымовском по 16 пуд. и  в  Корсаковском
по 34 пуд. Картофель вообще дает хорошие урожаи,  и  это  подтверждается  не
только цифрами, но и личным впечатлением; я не видел закромов или  мешков  с
зерном, не видел, чтобы ссыльные ели  пшеничный  хлеб,  хотя  пшеницы  здесь
сеется больше, чем ржи. но зато в каждой избе я  видел  картофель  и  слышал
жалобы на то, что зимою много картофеля  сгнило.  С  развитием  на  Сахалине
городской жизни растет мало-помалу и потребность в рынке;  в  Александровске
уже определилось место, где бабы продают овощи,  и  на  улицах  не  редкость
встретить ссыльных, торгующих огурцами и всякою зеленью. В некоторых  местах
на юге, например в Первой  Пади,  огородничество  уже  составляет  серьезный
промысел {6}.
   Хлебопашество считается главным занятием  ссыльных.  К  второстепенным,
дающим сторонние заработки, относятся охота и рыболовство.  С  точки  зрения
охотника, фауна  позвоночных  животных  на  Сахалине  роскошна.  Из  зверей,
наиболее ценных для промышленника, в особенно громадном  количестве  водятся
здесь соболь, лисица и медведь {7}. Соболь распространен по  всему  острову.
Говорят, будто за последнее время,  вследствие  порубок  и  лесных  пожаров,
соболь удалился от населенных мест в более дальние леса. Не знаю,  насколько
это справедливо; при мне во Владимировке, около самого селения,  надзиратель
застрелил из револьвера соболя, который переходил по бревну через  ручей,  и
те  ссыльные-охотники,  с  которыми  мне  приходилось   говорить,   охотятся
обыкновенно неподалеку от селений. Лисица  и  медведь  тоже  живут  на  всем
острове. В прежнее время медведь не  обижал  людей  и  домашних  животных  и
считался смирным, но с тех пор, как ссыльные стали селиться по верховьям рек
и вырубать тут леса и преградили ему путь к  рыбе,  которая  составляла  его
главную пищу, в сахалинских метрических книгах и в "ведомости  происшествий"
стала появляться новая причина смерти - "задран  медведем",  и  в  настоящее
время медведь уже  третируется,  как  грозное  явление  природы,  с  которым
приходится бороться не на шутку. Встречаются также олень и  кабарга,  выдра,
росомаха, рысь, редко волк и еще реже горностай  и  тигр  {8}.  Несмотря  на
такое богатство дичи, охота как промысел в колонии почти не существует.
   Ссыльные-кулаки,  наживающие  здесь  состояния  торговлей,   промышляют
обыкновенно и мехами, которые они приобретают у инородцев за  бесценок  и  в
обмен на спирт, но уж это относится не к охоте,  а  к  промышленности  иного
рода. Охотники  из  ссыльных  здесь  все  наперечет,  их  очень  немного.  В
большинстве  это  не  промышленники,  а  охотники  по   страсти,   любители,
охотящиеся с плохими ружьями и без собаки, только ради забавы.  Убитую  дичь
они сбывают  за  бесценок  или  пропивают.  В  Корсаковске  один  поселенец,
продавая мне убитого им лебедя, запросил "три рубля или бутылку водки". Надо
думать, что охота в ссыльной колонии никогда не  примет  размеров  промысла,
именно  потому,  что  она  ссыльная.  Чтобы  промышлять  охотой,  надо  быть
свободным, отважным и здоровым, ссыльные же, в громадном  большинстве,  люди
слабохарактерные,  нерешительные,  неврастеники;  они  на  родине  не   были
охотниками и не умеют обращаться с ружьем, и их угнетенным  душам  до  такой
степени чуждо это вольное занятие, что поселенец в нужде скорее  предпочтет,
под страхом наказания, зарезать теленка, взятого из казны в долг, чем  пойти
стрелять глухарей или зайцев. Да и едва ли  может  быть  желательно  широкое
развитие этого промысла в колонии, куда для исправления присылаются  главным
образом убийцы. Нельзя позволить бывшему убийце  часто  убивать  животных  и
совершать те зверские операции, без  которых  не  обходится  почти  ни  одна
охота,  -   например,   закалывать   раненого   оленя,   прикусывать   горло
подстреленной куропатке и т.п.
   Главное богатство Сахалина и его будущность,  быть  может,  завидная  и
счастливая, не в пушном звере и не в угле, как  думают,  а  в  периодической
рыбе. Часть, а быть может, и вся масса веществ,  уносимая  реками  в  океан,
ежегодно возвращается материку обратно в виде периодической рыбы. Кета,  или
кита,  рыба  из  лососевых,  имеющая  размеры,  цвет  и  вкус