к же как пальмам из сада Майхуба  не
расти в Эланде... Нет, я говорил о другом. Что ты думаешь о  циалианских
сестрах?
   - Ничего, - признался Феликс, - а почему я должен о них думать? Орден
как орден. Конечно, раз его покровительница женского пола, в отличие  от
всех остальных, он богаче и многочисленнее многих. Отчаявшихся встретить
в миру счастье женщин всегда было больше, чем мужчин,  к  тому  же  люди
всегда готовы жертвовать на нужды циалианок, когда речь идет о  здоровье
детей, замужестве и  прочих  делах,  за  которые,  если  верить  Роману,
когда-то отвечала, скажем так, представительница высшей силы... Смертные
же, как выразился наш эльфийский друг, - просто перенесли то, с чем  они
обращались к старой богине, на святую Циалу... Вот и все.
   -  Ты  прав  и  не  прав.  Прав,  когда  этим   объясняешь   нынешнюю
популярность и многочисленность  циалианского  ордена.  Не  прав,  когда
преуменьшаешь его значение. Уже сейчас Циала с  помощью  своих  духовных
дочерей затмила остальных святых, кроме, пожалуй, Эрасти. Влияние ордена
растет. Да, туда идут женщины, не нашедшие личного счастья и  покоя,  но
их самолюбие и жажда власти очень часто не уступают мужским.
   Теперь, после войны, когда осталось множество вдов и  невест,  женихи
которых погибли, циалианки еще более усилятся. Ты этого не увидишь, а  я
тем более, но пройдет  сто  или  двести  лет,  и  они  будут  оспаривать
первенство в Церкви, а затем, боюсь,  постараются  прибрать  к  рукам  и
светскую власть. Я  приветствовал  объединение  Благодатных  земель  под
рукой Рене Арроя, потому что это обещает золотой  век,  но  к  чему  это
приведет? Одна Церковь, одно государство, одна династия  -  это  опасно,
очень опасно... У  Рене  хорошая  кровь  и  изумительный  сын,  который,
похоже, женится на достойной девушке, но уже за их внуков я не  поручусь
точно так же, как не поручусь за нашего друга Максимилиана...
   - О чем вы, отче?!
   - Постарайся понять... Жажда власти, если человек ее ощутил, рано или
поздно заставляет его действовать. Сейчас  Максимилиан  -  верный  друг,
готовый за тебя умереть, но я не знаю, каким  он  будет  через  двадцать
лет. Кардинальский посох может  ему  показаться  слишком  легким.  Когда
стихают великие бури, люди склонны заниматься своими делишками,  которые
в их глазах вырастают до  размеров  великих  дел.  Неизбежно  начинаются
интриги, обиды, предательства...
   - Странно, вы говорите  о  неизбежном,  словно  можете  что-то  этому
противопоставить.
   - Могу, - заверил старый клирик, и  лицо  его  словно  бы  осветилось
изнутри. - Я говорил  тебе  о  том,  чего  я  боюсь.  Я  боюсь  усиления
циалианства, я боюсь будущих междоусобиц и интриг, я боюсь,  что,  когда
придет очередная беда, не найдется никого, равного Рене  Аррою,  герцогу
Шандеру и тебе.
   И потому я хочу, чтобы новый монастырь, который не будет  подчиняться
никому, кроме своего настоятеля, стал хранителем знаний и правды. А  то,
что он будет возведен на землях калифата,  защитит  его  от  давления  и
Мунта, и, прости  меня  Творец,  Кантиски.  Когда  будет  нужно,  братья
Гидалского монастыря пойдут к людям и расскажут ту правду,  которую  они
сохранят.
   И поэтому я прошу тебя поручить моим заботам некоторые  из  реликвий,
которые хранятся в Кантиске...
   - Я, кажется, понимаю, о чем идет речь... Я  познакомился  с  Романом
Ясным, когда он явился к Филиппу, чтобы спросить о Пророчестве,  которое
мы так до конца и не поняли... Что ж, все, что хранил в  тайной  комнате
Филипп, отныне принадлежит монастырю в Гидале, и я не вижу необходимости
делиться этой новостью с кем бы то ни было...
   - Хвала святому Эрасти, - кардинал Иоахиммиус, казалось, перевел дух,
- я надеялся, что ты поймешь...

2231 год от В. И. 1-й день месяца Собаки.
Лунный остров. Серое море

   Белая бухта осталась позади, "Созвездие" быстро шел вдоль острова  на
юго-запад.  Мимо  проплывали  золотые  пляжи,  роскошные  шапки  зелени,
венчавшие бело-розовые обрывы, причудливые скалы, похожие то на замерших
перед прыжком зверей, то на  плакальщиц  в  тяжелых  покрывалах,  то  на
головы увязших по шею в земле исполинов.
   Рене уверенно выводил корабль в море, но сердце его  впервые  рвалось
не вперед, а назад. Раньше Счастливчик думал только о подстерегающих его
за Запретной чертой тайнах  да  о  попутном  ветре.  Сейчас  он  не  мог
выбросить из головы Берег Золотых Пчел, который  на  самом  деле  звался
Лунным островом. Берег, к которому его, умирающего,  прибило  много  лет
назад, берег, куда он вернулся и где оставил женщину,  которую  полюбил.
Теперь он уходил навсегда и знал это. Себе Рене Аррой не  врал  никогда,
зачем? Согласившись с планом Залиэли, он подписал  приговор  и  себе,  и
всем, кто пошел за ним.
   Странно, раньше он никогда не думал о смерти, ничего не боялся и ни о
чем не жалел. Хотя ни о чем не жалеть и противно  человеческой  природе,
как наверняка сказал  бы  покинутый  им  Жан-Флорентин.  В  том  походе,
который они затевали, маленькому философу было нечего делать.  И,  кроме
того, Рене хотел, чтоб и  после  его  гибели  на  земле  жило  ворчливое
невозможное существо, изрекающее великие истины так, что они становились
похожими на шутки, и в шутку  говорящие  вещи,  от  которых  становилось
зябко.
   Прощание вышло душераздирающим. В отличие от ничего не  подозревающей
Герики, знающий обо всем Жан-Флорентин отстаивал свое  право  на  смерть
яростно и настойчиво. Только совместная атака  Рене  и  Романа  вынудила
философа  смириться  и  согласиться  присмотреть  за  Герикой.  Говорят,
уходящему всегда легче, чем остающемуся, но Рене был бы до  смерти  рад,
если бы над его ухом раздался  знакомый  назидательный  голос,  изрекший
что-то вроде того, что главное - чистая совесть или  же  что  смерти,  в
сущности, не существует. Утешать себя подобным образом сам Рене не умел.
   - Мой  капитан,  -  Габор,  средний  сын  Димана,  смущенно  окликнул
адмирала, - там, на скале... мне кажется, вам надо видеть.
   В сущности, стоять рядом с рулевым было вовсе  не  обязательно,  Рене
взялся сам вывести "Созвездие" за барьерный риф только для  того,  чтобы
чем-то привычным занять голову  и  руки.  Предоставив  корабль  старшему
помощнику, капитан, стараясь не показать волнения, посмотрел в указанную
сторону. На высокой белой скале, напоминавшей башню, застыли три фигуры.
Они были вместе, и вместе с тем каждая была сама по себе. Если  бы  Клэр
был тут, он, без сомнения, попробовал бы остановить  это  мгновение,  но
Рене не нуждался в художнике, чтобы запомнить... Он смотрел  на  Герику,
вытянувшегося в струнку Преданного и стоявшего  на  другом,  чуть  более
низком выступе Романа. Смотрел так, словно бы хотел унести эту картину с
собой в ту бездну, куда уходил навеки.
   Когда корабль поравнялся с ними, Рене, не понимая  сам,  что  делает,
выхватил из-за  пояса  пистоль  и  выстрелил.  Двое  на  скале,  видимо,
услышали звук - в океане солнечного света заметить огонек выстрела  вряд
ли смог бы даже эльф. Роман вскинул руку в  торжественном  жесте  -  так
эльфы приветствовали тех, кого признавали владыками,  а  Герика,  Герика
порывисто бросилась к краю обрыва, и эландец испугался, что она сорвется
вниз. Но нет, пронесло. Женщина застыла на самой кромке, протянув руки к
кораблю. Еще утром Рене был готов поклясться, что она ничего  не  знает,
но кто может прочитать сердце женщины, особенно если она любит...
   Адмирал  с  трудом  сглотнул,  но  не  отрывал  синего   взгляда   от
удаляющегося берега, пока тот не превратился  в  призрачную  серебристую
дымку на горизонте, схожую с грядой легких предвечерних облаков.  Вот  и
все... Прошлое растаяло за горизонтом, будущего же,  судя  по  всему,  у
него  почти  не  оставалось,  только  очень  немного  настоящего.  Аррой
привычно потряс головой,  отгоняя  ненужные  сейчас  мысли,  -  от  этой
юношеской привычки он так и не сумел избавиться, и,  пройдя  на  мостик,
стал смотреть вперед.
   И  небо,  и  океан,  казалось,  старались  перещеголять  друг   друга
синевой...  "Созвездие"  шел  легко  и   грациозно,   слегка   наклонясь
подветренным бортом, с  мягким  плеском  рассекая  волнорезом  невысокие
волны, нежно-голубые у вершин и таинственно-синие в глубине.  За  кормой
тянулась широкая, сверкающая на солнце серебром полоса вспененной  воды,
постепенно сходящая на нет...

Эстель Оскора

   Он ушел, я осталась, и потекли медленные, жаркие дни, полные  пряного
травяного запаха, щебета птиц, шума прибоя. Я  ждала.  Страха  не  было,
ведь  я  умерла  в  тот  день,  когда  паруса  "Созвездия"  исчезли   за
горизонтом. Не знаю, чувствует ли что-то рыба, идущая  по  течению  реки
вверх на нерест, знает ли, что ее дорога имеет только один  конец?  Вряд
ли, ведь рыба она и есть рыба. Безмозглое существо с холодной кровью. Но
я стала такой же - бесчувственной и равнодушной. Конец был неизбежен.  Я
его не торопила, но и не молила каждое утро судьбу подарить мне еще один
день. Казнь не может быть отменена, только отсрочена, все мы с  рождения
приговорены к смерти, и дело лишь в том, как и какими она нас застанет.
   Я была готова и потому не боялась. Мой срок придет когда следует, и я
отдалась на  волю  времени,  как  оторвавшаяся  лодка  отдается  течению
реки...
   Мне никто не мешал. Эльфы, кроме Рамиэрля, после отплытия  Залиэли  и
Рене перебрались  на  соседний  остров,  где,  по-видимому,  и  было  их
основное поселение.  Ушел  и  Логриэль,  он  даже  не  попрощался,  и  я
понимала, что причиной тому был отнюдь  не  недостаток  вежливости.  Сын
Залиэли боялся проговориться, а лучший способ не сделать это - вообще не
разговаривать. Зато маринеры спокойно ждали возвращения адмирала - им  и
в голову не приходило, что он может не вернуться. Подобная прогулка  для
Первого Паладина Зеленого Храма Осейны  была  детской  забавой.  Здешние
широты славятся своим спокойствием, а Рене для эландцев был чем-то вроде
земного бога, раз за разом доказывавшего, что он непобедим и чуть ли  не
бессмертен. Вот люди Ягоба и не ушедшие с адмиралом моряки с "Созвездия"
охотились за черными крокодилами, в изобилии водившимися в  заболоченной
внутренней части острова. Эти бронированные  чудовища,  особенно  старые
самцы, были противниками, достойными самого Великого Дракона,  а  за  их
шкуры (на континенте эти твари  были  много  мельче)  атэвские  вельможи
отдадут столько золота, что достанет снарядить несколько новых кораблей.
Да и сама  охота  была  наслаждением  для  скучающих  средь  тропической
роскоши трех сотен мужчин, привыкших жить бок о бок с опасностью.
   Крокодилы, впрочем, показали  себя  достойными  противниками  -  один
матрос погиб на  месте  от  удара  гигантского  хвоста,  несколько  были
ранены, но это только раззадорило охотников.
   Нас же с Преданным предоставили самим себе, что было мне на  руку.  Я
купалась в лагуне, забиралась на прибрежные скалы и  следила  за  морем,
равнодушным, изменчивым и прекрасным. Иногда я слушала Рамиэрля,  но  он
пел редко. Я его понимала - бард, в отличие от эландцев,  знал,  на  что
шли Рене и Залиэль... Я так и не  смогла  до  конца  поверить,  что  эта
женщина,  в  сравнении  с  которой  даже   Эанке   казалась   дурнушкой,
приходилась барду бабушкой, уж больно не вязалось это  слово  с  обликом
эльфийской  красавицы.  Впрочем,  у  Перворожденных,   как   я   поняла,
поколениями считаться не принято. Став взрослым, эльф мог спокойно взять
в жены ровесницу своей прабабки, если та, разумеется, была свободна. Для
бессметных это, видимо,  естественно  и  правильно.  Неудивительно,  что
Рамиэрль и Залиэль сразу же стали друзьями -  того,  что  их  связывало,
хватило бы на четыре дружбы.
   Вынужденное безделье мучило Романа, я же боялась, что он догадается о
моих замыслах, и поэтому не слишком надоедала ему своим обществом, да  и
он меня сторонился. Я понимала, в чем дело, - он не сомневался, что Рене
грозит смертельная опасность,  но  поклялся  молчать.  Если  бы  он  мог
предположить, что я подслушала их разговор... Но эльф не должен  был  об
этом знать, так как мог обо всем догадаться и помешать. Только бы он  не
вздумал вновь надеть свое кольцо.
   Еще в самом начале нашего пребывания на Лунном острове в ответ на мой
вопрос, почему он расстался со своим талисманом Роман ответил, что в нем
заключена сила, чуждая этому острову,  и  поэтому  здесь  его  лучше  не
носить. Залиэль же проболталась что  кольцо  это  многократно  усиливает
силы его надевшего. То есть если в человеке есть магии на арг, то черный
перстень превратит этот арг в аур.  Конечно,  будь  я  на  месте  матери
Астена, я бы не преминула  воспользоваться  талисманом  в  бою,  но  та,
видимо, была слишком разборчива, а может  быть,  кольцо  было  ей  столь
чуждо, что она просто не могла его надеть...  Хотя  Роман-то  носил  его
спокойно.
   Проклятый этих эльфиек разберет, даже самых лучших.  Главное,  черный
перстень был здесь и я могла его стащить. Когда  все  закончится,  Роман
меня поймет, должен понять. Я очень надеялась на то, что он поможет Рене
обходиться без меня, по  крайней  мере  первое  время.  В  любви  своего
единственного и неповторимого я не сомневалась, как, впрочем, и  в  том,
что он довольно скоро успокоится. Слишком много было в нем жизни,  чтобы
долго предаваться горю!
   Конечно, он меня не забудет. Я не  сомневалась,  что  в  роду  Арроев
обязательно появится девочка по имени Герика. А может, и две, если  Рене
в конце концов  надумает  снова  жениться.  Я,  впрочем,  этого  уже  не
узнаю... И хорошо, так как вряд ли  смогла  бы  с  умилением  взирать  с
облачка на Рене, обнимающего другую женщину. Хотя,  возможно,  он  и  не
скоро найдет себе постоянную подругу. Заботы императора, корабли, поиски
ответов на вечные вопросы - все это вполне могло заменить  ему  жену,  а
наследник у него уже был. Для меня же это ничего не меняло, я оставалась
спокойной, очень спокойной...
   А еще я была очень рада, что Преданный не оставил  меня,  когда  я  в
порыве благодарности отдала  Уррику  браслет.  Видимо,  Роман  ошибался,
Преданного и меня связывала не магическая цепь, а любовь. Возможно,  все
и началось с заклятья, но потом на смену ему  пришло  нечто  иное,  куда
более прочное. Астен говорил мне, что мой кот уже не  зверь,  оставалось
надеяться,  что  и  он  сможет  перенести  мою  гибель.  Роман  и   Рене
позаботятся о нем, может быть, он вернется в  лес  или  же  его  приютит
Шандер, к которому Преданный был привязан почти так же сильно, как и  ко
мне.
   А дни шли. Белые душистые цветы  стали  сначала  сиреневатыми,  потом
темно-лиловыми, почти черными. Серебристые пестики уродливо  вытянулись,
превратившись в толстые  волосатые  стручки,  из  которых  эльфы  делали
снадобье, уводящее в мир грез. Запоздалые цветы на  ставших  неприятными
кустах казались кощунством. Как монахини в "веселом доме".
   Золотистые курочки высидели своих бестолковых птенцов, так что ходить
приходилось  очень  внимательно,  чтобы  не   наступить   ненароком   на
зазевавшуюся "жар-птицу". Море лениво плескалось о  розоватые  и  черные
скалы, в прозрачной воде лежали огромные  раковины,  каждая  из  которых
могла бы служить блюдом на дворцовом пиру. Красота этого места  утомляла
своей слащавой пышностью. А может, все дело было в том, что и  цветы,  и
птицы, и морские твари блаженствовали и им  не  было  никакого  дела  до
того, какую цену мы платили за то, чтобы небо и дальше оставалось  синим
и высоким, а море теплым и полным жизни. Если церковники  правы  и  рано
или поздно к нам явится мессия и ценой своих  страданий  выкупит  вечную
жизнь для остальных, как же гадко будут выглядеть эти остальные, жрущие,
ссорящиеся, спящие, в то время как за них кто-то пойдет на муки! Но я не
верила в то, что мессия придет. И Рене не верил.
   Потому и пошел сам.
   Почему он и Залиэль решили, что разгадка всех тайн и средоточие  всех
бед лежит за Серым  морем,  мне  было  непонятно,  но  они,  похоже,  не
сомневались. И, судя по всему,  были  правы,  так  как  я  почувствовала
неладное именно тогда, когда "Созвездие" должен был  миновать  Жемчужную
гряду, о которой рассказывали эльфы и из-за которой мало кому  удавалось
вернуться.

2231 год от В. И. 21-й день месяца Собаки.
Серое море

   Небо заволокло темными  клубящимися  облаками,  бешено  несущимися  в
одном направлении. Сбросил сон и океан, представ во всем  своем  грозном
величии. Вокруг, сколько хватал глаз, бесновались высоченные, увенчанные
пенными коронами водяные горы. Несущиеся во весь  опор  водяные  кони  с
визгом сталкивались грудь в грудь и гибли, смешавшись седыми гривами, но
их место тотчас занимали  другие,  бросившиеся  вдогонку  за  обреченным
кораблем, они на глазах вырастали.
   Рене  встретил  шторм  в  бейдевинд  с  почти   оголенными   мачтами.
"Созвездие", то проваливаясь в ущелья между двумя водяными громадами, то
взлетая на самый гребень, настырно пробивался вперед.  Озверевший  ветер
срывал пенные гребни волн, выл и кричал в снастях, пытаясь  своротить  и
разорвать все, что попадалось на его пути, и негодуя на то, что убранные
вовремя паруса не дают ему опрокинуть судно и переломать мачты.
   Раскачиваясь, кажется, во все  четыре  стороны  одновременно  корабль
старательно поднимался на волну, иногда разрезая  ее,  иногда  зарываясь
носом. Тогда часть волны попадала на  бак,  а  другая  с  дикой  яростью
разбивалась о крепкие борта, обдавая их солеными брызгами. Иногда, после
особенно сильного порыва ветра, корабль черпал бортом, а  верхушки  волн
бросались  на  палубу,  опадали,  и   вода,   шипя,   выливалась   через
противоположный борт в шпигаты.
   Матросы,  надевшие  просмоленные  парусиновые  куртки  поверх   своих
обычных свободных рубах, были собранны и молчаливы. Время шуток и  смеха
миновало. Люди держались за снасти, время от времени  поглядывая  то  на
море, то на  своего  капитана  и  отряхиваясь  от  воды,  которой  щедро
окатывал их разбушевавшийся океан.
   Боцман хмуро сообщил, что палубы и трюм  в  порядке,  орудия  наглухо
закреплены, все задраено и течи пока, хвала Великим Братьям, нет.  Когда
были поставлены штормовые паруса, Аррой самым  будничным  и  равнодушным
голосом велел дать знать ему, если что случится, и не зевать на  руле  и
спустился вниз, пройдя по сразу ставшей сырой и душной жилой палубе. Все
люки были наглухо задраены, свежий воздух вниз не  проникал,  и  маринер
поймал себя на том, что если уж гибнуть, то на ветру, а не как  крыса  в
бочке. Мимоходом подмигнув пробегавшему  мимо  матросу,  адмирал  быстро
прошел в свою каюту, где с неожиданной для себя самого яростью зашвырнул
роскошными перчатками из буйволиной кожи в стену...

Эстель Оскора

   Нарастало это постепенно, как  начинающаяся  лихорадка.  Сначала  мне
показалось, что я слишком долго сидела на солнце  и  смотрела  на  море,
отчего у меня перед  глазами  замелькали  разноцветные  круги.  Потом  я
поняла, что солнце ни при чем. Лицо у меня горело, голову  стянул  тугой
обруч,  во  рту  ощущался  противный  металлический  привкус.  Вот  оно,
началось! Не знаю, почувствовала бы я, что с Рене не все в порядке,  без
краденого талисмана или же нет. Мне кажется, что  почувствовала  бы,  но
нам свойственно переоценивать  свои  возможности  и  принижать  то,  что
сделано другими. Как бы то ни было, но  я  поняла,  что  ждать  осталось
недолго. Признаки, правда, были еще слабыми, и  я  без  труда  сохраняла
контроль над собой, а значит, и Рене находился вне серьезной опасности.
   Рисковать все же не стоило, и я напоследок оглядела горизонт  -  небо
было затянуто облаками, но в них был причудливой  формы  разрыв,  сквозь
который к земле устремлялись немыслимо яркие лучи - серебряные полосы на
фоне сине-серых моря и неба. Что  ж,  земля  прощалась  со  мной  весьма
торжественно. Я решительно пове