голодом и нищетой, но для этого ему нужно было остаться у  власти.  А  я
видел, что ему, прежде  всего,  нужно  сохранить  власть.  Он,  конечно,
постарается накормить и защитить своих подданных, но для него они  стали
уже не целью, а средством, что бы он ни говорил.
   Мы поссорились, это было ужасно. Мы орали друг на друга, как торговки
на базаре. В конце концов я хлопнул дверью. Анхель  крикнул  мне  вслед,
чтобы я образумился. Утром мы встретились и заговорили о делах,  но  все
это было враньем. Я думал несколько  месяцев,  а  потом  все  же  вернул
подаренное кольцо и сказал, что ухожу.
   Я решил все начать сначала. Товиус Эртрудский  не  лучше  свергнутого
нами Пурины. Я подниму восстание, а потом... В Эртруде все  должно  быть
иначе, чем в Арции. Если мне повезет, люди увидят, что  можно  жить  без
зла, лжи, ненависти. Свобода для всех и милосердие  к  слабым,  что  еще
нужно человеку? Ты молчишь?
   - Я слушаю. Мне кажется, я понимаю, чего  ты  хочешь,  но  почему  ты
решил, что Анхель тебе враг?
   - Если у меня получится, он поймет, что зря предал сам себя. Анхель -
гордец, он не смирится с тем, что я смог то, что не удалось ему.  Победи
я, жизнь Анхеля окажется зачеркнутой им самим. А Вот если я погибну,  он
будет прав, по крайней мере в глазах  других.  Значит,  и  вправду  есть
только один путь, путь меньшего зла, по которому он и пошел.
   - Ты тоже так полагаешь?
   - Нет. Пусть я проиграю, но покажу дорогу. Рано или поздно, но кто-то
докажет, что власть может  быть  сильной  без  жестокости,  а  властелин
оставаться человеком.
   - Значит, ты все-таки простил?
   - Может быть, и так, - Эрасти пожал плечами, - по крайней мере, я  не
хочу платить Анхелю его же монетой. Эртруд нас  рассудит...  Я  уничтожу
Товиуса, и, если в Эртруде  забудут,  как  бояться  солдат  и  кланяться
сильным, это и будет и моим ответом Анхелю и, если хочешь, местью.
   - Нет, Эрасти, - рука Ларэна коснулась его плеча, - ты не  поедешь  в
Эртруд. Возможно, люди потом и поймут то, о чем ты говоришь, но не ты  и
не сейчас это им расскажешь. Тебя ждет другая участь, и ты сам ее только
что избрал...
 
2862 год от В. И. 
Утро 2-го дня месяца Собаки. 
Арция. Тагэре. 
 
   Графиня Койла шумно чмокнула сестру в осунувшуюся щеку  и  защебетала
обо всем и ни о чем. Эста равнодушно слушала  болтовню  Марион.  Она  не
сомневалась, что та приехала по приказу  отца,  которого  многочисленные
члены семейства Фло не осмеливались  ослушаться.  Когда  Старый  Медведь
исчерпал силы и аргументы, он велел Марион покинуть своих многочисленных
отпрысков, отправиться в Тагэре и "вставить своей сестре мозги".  Эстела
прямо-таки слышала низкое отцовское рычанье. Отец на стороне  Шарля,  он
ее никогда не поймет. Делия как-то сумела доказать свою  непричастность,
Шарль же поклялся, что с женой Рауля у него ничего не  было  и  быть  не
могло, и эти мужчины поверили ему, а не ей. Но она еще не сошла  с  ума,
она знает, у кого в замке густые черные локоны и каких усилий стоит  это
Делии. Дурак Шарль не знает, что его любовница  каждую  ночь  наматывает
прядки на привезенные из Канг-Хаона глиняные валики, она бы  тоже  могла
это делать, но она не терпит лжи даже в  малом.  Ее  красота  -  это  ее
собственная  красота.  До  последнего  лета  ей  казалось,   что   этого
достаточно, но Шарля привлекла похотливая кошка, фальшивая и  внутри,  и
снаружи. А теперь ей, Эстеле Тагэре, предлагают поверить, что ничего  не
произошло.
   Она не знала, как Делии удалось  подкупить  таких  верных  и  честных
людей, как жена капитана крепости Аугуста и медикус Корнелиус. А  может,
они покрывают не Делию, а Шарля? Ведь то, что герцога не было  в  замке,
знали все, вот они и сказали, что видели в это время его любовницу в  ее
собственной комнате. Да, разумеется, так оно и было.
   Эста раздраженно прервала сестру.
   - Мара, я знаю, зачем ты приехала. Но я  не  сумасшедшая.  Если  тебе
хочется верить этой крученой твари, верь, но не пытайся мне внушить, что
приехала сюда, потому что соскучилась. Отец велел тебе помирить  меня  с
Шарлем. Успокойся, сор из избы я выносить  не  стану.  Я  передумала.  Я
останусь герцогиней Тагэре и матерью  наследника  рода,  а  может  быть,
будущего короля. Я буду вести  себя  как  должно  при  людях,  но  Шарль
никогда не переступит порога моей спальни.
   - Даже когда будешь рожать? - лукаво осведомилась сестрица.
   - Это к делу не относится, - отрезала Эстела, - герцог должен увидеть
свое дитя, прежде чем его унесут, и он увидит. Никто больше  не  посмеет
сказать, что я забываю обычаи и  этикет.  Но  в  той  жизни,  где  я  не
герцогиня, Тагэре места нет.
   - Ну, хорошо, - неожиданно легко сдалась Марион, - спасибо и на этом.
В конце концов, у вас и так пятеро, будем надеяться, с шестым  тоже  все
обойдется. Отцу главное, чтоб ты не путала его  игру.  Лумэнихе  незачем
знать, что в доме Тагэре нет мира. Кстати, ифранка беременна.
   - Вот как? Значит, Пьер наконец понял, для чего нужна жена?
   - Боюсь, что нет, - засмеялась графиня  Койла,  -  поговаривают,  что
Фарбье мало быть дядей короля и он решил стать отцом наследника.
   - Кто поговаривает? - Эстела с готовностью поддерживала разговор.
   - Проклятый! Да все! И первый Его Высокопреосвященство. Странная вещь
выходит. На престоле Арции не должен быть бастард, доказать, что ребенок
Агнесы - сын Фарбье, трудно, доказать, что  он  сын  короля  -  и  вовсе
невозможно. Что делать?
   - Ну, - протянула Эста, - может, еще  девочка  родится.  -  Может,  -
кивнула сестра, - но лиха беда начало. У тебя тоже старшая девочка.
   - Марион, - в голосе Эсты прозвучал металл, - давай не будем об этом.
   - Хорошо, я не стану говорить о Шарле, хотя, моя дорогая,  ты  просто
дура. А если ты права, то дура двойная. Неужели  ты  думаешь,  что  есть
хотя бы один мужчина, который прожил двенадцать лет с женой, ни разу  не
глянув на сторону?
   - Я же тебя просила...
   - Успокойся. Хочешь, я тебе погадаю?
   - Зачем?
   - Ну, тебе же раньше нравилось.
   Ей действительно раньше нравилось. Мара была младше на два года  и  с
детства  воображала  себя  колдуньей,  варила  какие-то  травки,  что-то
шептала, дарила всем сделанные ею  амулеты,  в  которых  магии  было  не
больше, чем волос у лягушки. Все,  даже  замковый  клирик,  смотрели  на
забавы графской дочки с улыбкой, в том числе и на нарисованные ею  самой
карты, долженствующие изображать давным-давно забытые и проклятые О <О -
старинные гадальные карты, состоящие из 156 карт  так  называемой  Малой
Судьбы (12 мастей по 13 карт) и 13 карт Великой Судьбы.  Были  запрещены
Церковью и утрачены. На основе легенд об  О  несколько  раз  создавались
гадальные   колоды   меньшего   объема,   которые   люди,   сведущие   в
предсказательной магии, полагали шарлатанством.>. Марион же относилась к
своим занятиям очень серьезно. Она была убеждена, что  именно  ее  магия
защищает семейство Фло от всяческих бед, а чудесное возвращение Эстелы и
спасение  Шарля  приписала  своим  амулетам.  Родственники  девчонку  не
разочаровывали, по их стопам пошел  и  муж,  души  в  жене  не  чаявший.
Счастливая и всем довольная  Мара,  обладавшая  к  тому  же  удивительно
легким и незлобивым характером,  жила  в  глубочайшей  уверенности,  что
является хранительницей семьи. Неудивительно,  что  она  взялась  мирить
сестру с мужем. Наверняка  наговорит  ей  сейчас  с  три  короба  всяких
глупостей, сунет под подушку какую-нибудь заговоренную щепку и  уедет  с
чувством выполненного долга.
   Эстела  с  вялым  интересом  наблюдала,  как  сестра  вытаскивала  из
бархатного мешочка завернутую  в  расшитый  странными  символами  платок
колоду.
   - А у тебя другие карты...
   - Да. Мне нарисовал один человек. Он ЗНАЕТ,  -  таинственно  сообщила
Мара, и Эста невольно улыбнулась, приготовившись  слушать  малопонятную,
но складную ерунду.
   Марион, как и в детстве, заставила Эстелу подержать в руках отчего-то
показавшуюся ей ледяной колоду и начала одну за  другой  выкладывать  на
инкрустированный  перламутром  столик  карты.  Эста  рассеянно  за   ней
наблюдала.  Сестра  со  значительным  видом  вглядывалась   в   красивые
картинки. Кем бы ни  был  тот  шарлатан,  который  сделал  Маре  колоду,
рисовать он умел. Интересно, сколько аргов содрал он с нее за свой труд.
Впрочем, получилось действительно изумительно красиво. Пожалуй, возьмись
этот "знающий" за портреты, он бы купался в золоте. Интересно,  кого  он
изобразил в виде всех этих королей и королев, вряд ли "из головы". Такие
лица не придумаешь.
   -  Вот  ты,  -  жизнерадостно  провозгласила  Марион,  показывая   на
меднокудрую всадницу на красивой золотистой лошади, похожую  на  Эстелу,
как кошка  на  чайку,  -  а  вот  и  Шарло,  -  темноволосый  человек  с
окровавленным клинком в руке прижимался спиной к крепостной решетке,  от
кого-то обороняясь, - это у нас ифранка, это - папа, это - Рауль...
   Дальше Эстела не  слушала,  пораженная  одной  из  картинок.  Высокая
женщина с разноцветными волосами положила руку на холку огромной рыси...
   - Мара! Что это за карта?
   - Папесса, а еще ее  называют  "Темная  Звезда".  Успокойся,  она  не
рядом, хоть и близко. Вот если этот паж окажется  твоим  сыном,  то  она
через эту вот "Большую утрату" еще может его затронуть, но это когда еще
будет, если будет... Расклад так далеко не  показывает,  а  ты  и  Шарло
никак с ней не связаны. А ты  была  права,  рядом  с  ним  действительно
какая-то королева, но их разделяет Сердце Осени и Глубокая Вода.  Можешь
не бояться, никуда он не денется...
   - Мара, а что означает папесса?
   - Ну, точно никто не знает. Она  редко  выпадает.  Вроде  судьбы,  от
которой не уйдешь, дорога во Тьму, высшая магия, смерти всякие... Но она
же далеко, ты слушай, что я тебе про  королеву  говорю.  Странно  с  ней
как-то, вроде она есть, и вроде ее нет. О, поняла!  Она  есть  только  у
тебя в голове... Осенью родишь, и вся эта глупость кончится.
 
2862 год от В.И. 
Утро 3-го дня месяца Собаки. 
Большой Корбут. 
 
   - Мы были правы, за ними действительно наблюдают все, кому не лень, -
золотоволосый красавец раздраженно оттолкнул бокал красного вина, -  они
наблюдают, мы наблюдаем, и целая толпа местных интриганов в  придачу,  а
уж злобы... На десяток Михаев! Когда все это кончится, не могу я больше!
   - Излишние эмоции провоцируют на опрометчивые поступки.  А  ошибка  -
это  хуже,  чем  предательство,   -   скрипучий,   назидательный   голос
принадлежал черной каменной жабе размером с хорошее ведро, выглядевшей в
изысканной, выдержанной в золотистых тонах комнате более чем неуместно.
   - А ты бы мог и помолчать, хотя бы иногда!  -  Золотоволосый  швырнул
бокал о стену. - Я действительно больше не  могу!  Любоваться,  как  все
летит в тартарары. У меня на  глазах  последнюю  надежду  убивают,  а  я
смотри и не вмешивайся!.. Даже безнадежный бой, и то счастье...
   - Ты знал, на что шел, - невозмутимо ответила жаба, вернее жаб,  -  и
ты прекрасно знаешь, что сейчас главное - выдержка. Обнаружив  себя,  ты
можешь только бездарно и бессмысленно  погибнуть,  результатов  же  твое
деяние  не  принесет  никаких.  И  при  этом  совершенно  очевидно,  что
ожидание. подходит к концу. Налицо все признаки. Да, эти люди,  судя  по
всему, достойны сочувствия и уважения, и это  очень  хорошо.  Сейчас  их
время, и от того, смогут ли они повести себя адекватно, зависит  многое.
В том числе и наше поведение, но прикрывать их ты не должен.  Ты  и  так
несколько раз поступал весьма неразумно. И не ты один.
   - Ты прав, извини, но я не каменный.
   - Да, - подтвердил жаб, - и в данном случае  это  очень  неудобно,  -
хотя, в отличие от меня, ты не ограничен в передвижении и  можешь  лично
наблюдать за процессом. Во всем есть свои плюсы и свои минусы. Я  охотно
извиняю тебе твой срыв, но ты должен взять себя  в  руки.  У  того,  кто
спасает мир, должно быть не только горячее сердце, но и холодная  голова
и чистые руки. Прежде чем ты вернешься к исполнению своих  обязанностей,
нам предстоит многое обсудить. Сейчас придет Клэр, и начнем... О, вот  и
он, - жаб поднял лапу, приветствуя высокого рыцаря в золотистом.
   - Жан-Флорентин, друг мой... Роман, я и не знал, что ты приехал.
   - Твои карты попали туда, куда должны, - Роман налил бокал и протянул
хозяину, - и подтвердили то, о чем мы догадывались... Ладно, за встречу!
   - Чтоб она не была последней, - живо откликнулся Клэр.
   - И чтоб скорее настал Срок.
   - Арде!
 
Эсмель Оскора 
 
   Мало кого мне до такой степени хотелось убить, как Эрасти. И при этом
я не могла назвать никого, к кому бы испытывала такое сочувствие,  разве
что к Шани, который, хотелось бы думать, прожил свой век  счастливо.  Но
Шани, даже когда узнал про Лупе, остался самим собой, а Эрасти сломался,
как ломаются только очень сильные люди. Сразу и, я очень этого  боялась,
навсегда.
   С моим присутствием он, похоже, смирился. Более  того,  я  стала  ему
необходима, чтобы изливать душу, а потом гордо уходить со словами  "тебе
этого не понять". И я ничего не могла с ним поделать. Не знаю, как бы  я
повела себя на его месте, что бы запела, брось меня человек, бывший  для
меня всем. Но у меня была другая беда, и мне мог помочь  только  Эрасти,
он же был способен лишь сидеть, глядя куда-то то ли вдаль, то ли  вглубь
себя  и  время  от  времени  поднимая  на  меня  свои,  не  буду  врать,
изумительно красивые глаза и вопрошая "почему?" и "за что?".
   Ответить я не могла, так как вообразить себя на месте Циалы у меня не
получалось, слишком уж мы были разные, начиная от цвета волос  и  кончая
цветом души, если таковая у моей прапрапратетки имелась, в чем  лично  я
сомневалась. Я попыталась свалить все на проклятые Рубины, но Эрасти  не
был ни глупцом, ни новичком в магии,  он  прекрасно  знал,  что  камешки
прихватывают только тех, кто к этому готов. Скрипнув зубами, я признала,
что у меня не  возникло  ни  малейшего  желания  нацепить  на  себя  эту
красоту. Потом мы целый день проговорили о камнях, и  оставалось  только
догадываться, сколько месяцев и лет пролетело за это время в Арции.
   Эрасти было все равно, столетием больше, столетием  меньше,  но  я-то
ждать не могла. Рене был  жив,  и  я  хотела  его  найти,  а  для  этого
требовалось вытащить Проклятого за волосы из его страданий  и  заставить
спасать Арцию. Был у меня и еще один долг. Я  мучительно  хотела  знать,
что случилось с Шарло и Эстелой, все ли с ними благополучно. Мне  отнюдь
не улыбалось вернуться и услышать, что герцог Тагэре  мирно  кончался  в
возрасте девяноста пяти лет,  оставив  после  себя  прорву  наследников,
которые, не сменилось и  семи  поколений,  принялись  рвать  друг  другу
глотки... Но в такое я отчего-то не верила. Если честно,  я  боялась  за
этого сероглазого красавца, было в нем что-то, что не  позволяло  дожить
до девяноста пяти лет и скончаться на руках у любимой правнучки.
   Я помнила, как они уезжали и как я смотрела им вслед.
   Я много чего знала и помнила, а потому должна была вырвать Эрасти  из
этой его слезливой спячки, заставить вновь стать  самим  собой.  Он  был
силен, Великие Братья, как же он был силен. Да, он не был богом, так как
не был изначальным сгустком осмыслившей себя силы, он  шел  к  осознанию
своих способностей медленно и страшно, но теперь он  мог  смело  бросить
вызов самым сильным магам  иных  миров,  -  миров,  которые  никогда  не
бросали на произвол судьбы высшие силы. Но мне от этого было  не  легче.
Эрасти Церна, Святой  и  Проклятый,  великий  маг,  бунтарь  и  защитник
справедливости упивался своими страданиями, как  какой-нибудь  увядающий
поэт, и я ни лаской ни таской не могла оторвать его от этого занятия.
   Он не мешал мне говорить, слушал молча и внимательно, склонив  голову
к левому плечу, но когда я ловила его взгляд, то понимала, что он  далек
и от Арции, и от Пророчества и все еще  пытается  понять,  что  и  когда
сделал не так. Хотя что бы  он  ни  делал  (кроме,  разумеется,  захвата
Тарры), он вряд ли бы удержал свою подругу, она его не любила, хотя он и
был ей нужен. Но Эрасти не пожелал идти у нее на поводу, и началось...
   Нет, она не сломала его до конца, то высокое и  гордое,  что  было  в
нем, за что его и избрал Ларэн, не позволило ему предать все и всех ради
женщины. Он, подчинившийся ей почти во всем, в главном был  непреклонен.
Он хотел спасения Тарры, а не власти над ней. Циала же хотела  власти  и
блеска. Наверное, она напоминала Эанке,  но  не  была  столь  уверена  в
собственных силах, да и сил-то у нее не было никаких. Ей повезло влюбить
в себя единственного истинного мага Тарры, это была ее великая удача, но
никоим образом не заслуга. Эрасти она не стоила, впрочем, она не  стоила
никого из тех, с которыми сплеталась моя судьба,  за  исключением  моего
недоброй памяти батюшки. С  ним  бы  она  поладила,  но  Михай  не  смог
завоевать Тарру, а Эрасти мог, но не  захотел.  Он  поклялся  Ларэну  ее
спасти, но и без этой клятвы не предал своей сути,  как  не  предали  бы
Рене, Астени, Роман... И Циала проиграла, хотя вряд ли это  поняла.  Она
проиграла и то, что могла понять - вечную молодость,  красоту,  истинное
могущество, - и то, что оценить была не в  состоянии,  как  не  в  силах
свинья оценить красоту заката и аромат цветов. Эта дура потеряла любовь!
   Есть души, которые нельзя предавать. Терпеть не  могу  рассуждения  о
Добре и Зле, греховности, святости и  прочей  ерунде,  которыми  пичкают
паству клирики всех миров и которая особенно любезна  адептам  тех,  кто
величает себя светом, спасителями и  прочими  красивыми,  но  ничего  не
значащими словами. Ко предательство Циалы было грехом.  Подлостью.  Тем,
чему нет и не может быть прощения. Если не любишь - уйди. Но уйди  сразу
и навсегда. Да, можешь потребовать то, что хочешь,  попытаться  убедить,
вынудить, заставить. Не получилось, значит, не получилось.  Исчезни.  Не
мучай возвращениями, примирениями и новыми уходами.
   Раньше я думала, что у Циалы и  Эрасти  все  было  очень  просто.  Он
полюбил. Она тоже, потом она стала его толкать к власти, он не  захотел,
она его предала и в меру  своих  сил  и  понимания  насладилась  плодами
предательства, показавшимися ей вкусными. На деле же все  оказалось  еще
горше. Циала была с Проклятым несколько лет, и каждый год для него стоил
тысячелетия на Дне Миров. Я не знаю, как он не сошел от этого с ума и не
возненавидел всех и вся. Потом она его предала окончательно,  а  он  все
равно ждал, но вместо Циалы пришла я, в которой течет... Только  Великий
Дракон знает, какая часть крови Циалы течет во мне. Для  Эрасти  я  была
чужой и далекой, но только от меня он узнал, что все кончено. Потому что
считал  ее  предательство  очередной  уверткой,  ждал,  что  она   опять
вернется, чтобы предъявить новые требования. И он хотел этой встречи. Он
молился на эту дрянь, а я стала вестницей ее смерти. Вместо пусть  злой,
пусть  жестокой,  но  богини  -  известие  о  кончине  пожилой  женщины,
причисленной к лику святых за свое предательство.
   Зря я ему рассказала все и сразу. Поглупела, видимо! А что  было  бы,
если б я ждала Рене, а пришел Шарль и рассказал о том, что... Да  ничего
бы не было! Постыдного и подлого Рене не совершил бы никогда, а, узнав о
его гибели, я бы вряд ли впала в летаргию. Я бы или  отомстила,  если  б
было кому, или исполнила то, что не сделал он, а потом  не  мытьем,  так
катаньем отделалась бы от своего бессмертия. Собственно говоря, так я  и
поступлю. Если Эрасти не очнется, я уйду из этого сада  и  скорее  всего
сложу свою разноцветную голову, только вот толку никакого не будет.
   Я должна  разбудить  Проклятого,  вырвать  его  из  лап  давным-давно
умершей стервы, но это куда труднее, чем прикончить присосавшихся к Шани
Гардани финусов. Те были настоящим, а совладать с настоящим проще, ч