лестин к этому  времени
договорится с фронтерским господарем и  Ноэлем  о  совместных  действиях
против мятежной Гвары.  Повод  все  тот  же  -  убийство  посла,  причем
родственника будущей  королевы.  А  Вилльо  и  так  в  Арции  более  чем
достаточно, хотя вполне хватит  Элеоноры  и  ослепшего,  спасибо  Кэрне,
Аганна".
 
2895 год от В.И. 
Ночь с 15-го на 16-й день месяца Зеркала 
НИЖНЯЯ АРЦИЯ 
 
   Осень выдалась сырой и  хмурой,  со  слежавшейся  бурой  листвой  под
ногами и издевательски хлюпающей грязью. Пантана - она и  есть  Пантана,
здесь даже в разгар лета воды больше, чем нужно. Луи Трюэль с  сомнением
посмотрел в низкое серенькое небо, по которому  медленно  ползла  утиная
стая. Хорошо, хоть лить перестало, только вот надолго ли? Еще пару кварт
- и пойдет снег, в здешние края зима приходит рано, а  они  ползут,  как
черепахи.
   Луи потрепал по шее Браво. Осиротевший жеребец соглашался возить лишь
знакомого ему с детства Луи. Лошадей не хватало, и граф, уступив  своего
гнедого умудрившемуся подцепить лихорадку  Морису  Шаотану,  пересел  на
атэва Рито, хотя это и было мучительно. Мучительным в этом  походе  было
все,  начиная  от  бытовых  неурядиц  и  кончай  ощущением  поражения  и
невозвратности потерь.
   Плохо было  всем,  но  графу  Трюэлю  казалось,  что  ему  хуже,  чем
остальным. Он оказался последним из "волчат", братья и друзья погибли  -
это было страшно, но еще страшнее была ответственность за  восемь  сотен
человек, которых он тащил через осень к сумасшедшему  гварскому  нобилю,
некогда поклявшемуся в  дружбе  погибшему  королю.  Чего  стоит  присяга
фронтерцев, они убедились на Гразском поле, но где сказано,  что  хозяин
Приграничья поступит  не  так,  как  Жись  Фронтерский?  Трюэль  смахнул
упавшую на  перчатку  каплю.  Проклятый,  как  же  он  устал  изображать
уверенность. Хорошо Хайнцу, у него есть тот, кто приказывает.
   Дарниец, словно  подслушав  мысли  Трюэля,  возник  среди  облетевших
кустов,  унизанных  белыми  крупными   ягодами.   Лошадиная   физиономия
племянника господина Игельберга была еще более серьезной, чем обычно.
   - Мой командор! - Луи вздохнул: после Гразы Хайнц, а с его  подачи  и
другие  упрямо  называли  его  командором.  -  Мои   люди   обнаруживали
присутствие фронтерских предателей. Мы их очень быстро догоняем.
   Вот  это  да!  Как  бы  медленно  они   ни   двигались,   отягощенные
награбленным добром усачи тащились еще медленнее. Что же делать?  Обойти
по проселкам? Выждать? Отстать и идти с той же скоростью? Или напасть?
   - Хайнц, что вы мне посоветуете?
   - Я буду выполнять любой приказ, - заверил дарниец, словно Луи  этого
не знал, - их есть почти в восемь раз больше нас даже с теми, кто ранен.
У нас имеется слишком мало стрел и не имеется  столько,  сколько  нужно,
лошадей. Но мы должны наказывать подлых  изменников  за  непростительное
предательство. Я бы предлагал нападать на них в ночное время. Я  должный
добавить, что мои люди и  другие  наши  воины  желают  брать  реванш  за
поражение и мстить за погибших. Вот.
   - Я подумаю,  Хайнц.  Вы  правы,  но  нужна  осторожность.  Что  там,
впереди?
   - Командор хочет иметь знание о рельефе местности?
   - Да. Чтобы драться, нужна хорошая позиция.
   - Я считал главным доложить про обнаруживание  подлых  и  недостойных
свиней из Фронтеры, - извинился  Хайнц,  -  но  я  незамедлительно  буду
распоряжаться о высылании новой разведки для разглядывания местности.
   - Я  должен  знать  обо  всех  передвижениях  "подлых  и  недостойных
свиней".
   - Мы будем сообщать все прямые новости, - шутки  командир  наемников,
разумеется, не понял, - разрешите мне убыть для  выполнения  собственных
обязанностей.
   - Разумеется, Хайнц. Спасибо вам.
   Дарниец уехал, Луи проводил его взглядом, соскочил с  коня  и  тронул
надутую ягоду. Похоже, их не едят даже птицы. Дело во вкусе или в яде? А
выглядят красиво... Если Хайнц найдет подходящий овраг или  речку,  надо
драться. Подлость и впрямь нужно наказывать,  а  его  людям  нужна  хоть
какая-то победа.
   - Монсигнор! - Арциец от неожиданности вздрогнул,  а  разглядев,  кто
его зовет, вздрогнул еще раз. Таких богатырей он  не  видел  даже  среди
дарнийцев. Высоченный и коренастый, пришелец  статью  напоминал  могучий
дуб, чему немало способствовала грубая одежда из серо-коричневого сукна.
Его лицо было  неожиданно  молодым  и  правильным,  а  огромным  зеленым
глазам, глядевшим из-под медно-коричневой челки, позавидовала  бы  любая
красавица. Незнакомец смущенно переминался с ноги на ногу, сжав огромные
бурые  кулаки.  Луи,  обругав  про  себя  тех,  кто  стоял  на   страже,
вопросительно поднял бровь.
   - День добрый. С кем имею честь?
   - Местные мы, - голосок великана был ему под  стать,  -  за  болотом,
стало быть, живем. Вы вроде как решили усатых поколотить?
   - Откуда ты знаешь?
   - Дык я разговор ваш слышал, я  тут,  в  кусточках,  ждал,  когда  вы
посвободней будете. Не любим мы фронтерцев. Как я про вас прознал, так и
решил, что вы тем поганцам покажете, как жабы целуются.
   - Ты давно за нами идешь?
   - Ага, - кивнул лохматой головой чужак, - как вы речку  перешли,  так
мы вас и приметили. Так будете предателей бить? А то б мы подмогли.
   - Подмогли? - быстро переспросил Луи.
   - Да пугнули бы их... Они на ночь на Кривом  лугу  устроятся,  больше
негде. Там с одной стороны лес, с двух  -  болото  да  речонка.  Вот  из
болота мы их и шуганем.
   - Как?
   - Тебе все скажи, господин хороший. Как надо, так и шуганем, главное,
вы не оплошайте.
   Луи с сомнением  посмотрел  в  темно-зеленые  глаза.  Очень  хотелось
поверить, и все-таки...
   - А тебе зачем нам помогать? Только из-за  фронтерцев?  Денег  у  нас
нет.
   - Да кому они нужны, деньги эти? Вот уж гадость бесполезная, а в  нас
ты не сомневайся. Мы спокон веку Арроям верные, а те  кабаны  правильную
кровь предали. Так как?
   - Хорошо, - решился Трюэль, - если только они станут на лугу...
   - Станут, дорогу размыло, им с их возами  не  проползти.  Только  вот
что, - на губах богатыря мелькнула и пропала плутовская  улыбка,  -  вы,
главное, сами не спужайтесь.
 
2895 год от В.И. 
Ночь с 15-го на 16-й день месяца Зеркала 
НИЖНЯЯ АРЦИЯ 
 
   Максим Долгозуб, невесть почему  прозванный  в  юности  Жисем,  хмуро
оглядел  обширный  луг,  покрытый  туманом.  Делать  нечего  -  придется
ночевать здесь. Проклятую дорогу размыло, с эдаким грузом  не  проехать.
Предводитель фронтерских наемников со злостью оглянулся на растянувшийся
чуть ли не на целую весу обоз. Попадись ему тот ублюдок, что крикнул про
налог из Гартажа, - все кости бы переломал.
   Арция  осточертела  Жисю  не  меньше,  чем  его  людям,  но  нынешний
фронтерский господарь хуже всех арцийцев, вместе  взятых.  К  несчастью,
сукин сын крепко держал в руках  господарскую  булаву  <Символом  власти
фронтерских господарей, пожизненно избираемых на  военной  сходке,  была
булава.>, соваться в родные края было опасно. Дан Долгозуб предпочел  бы
окончить свои дни арцийским бароном, но не тут-то было! Проклятый горбун
вознамерился выставить фронтерцев,  едва  выйдет  срок  подписанной  его
братом нотации. Арцийского короля Жись и его люди не любили - деньги  он
платил исправно, но разойтись широкой фронтерской душе  не  давал.  Надо
же, додумался равнять расшалившихся ребят с разбойниками! Уж и  погулять
нельзя... И тут подвернулся Тартю, обещавший сделать  войсковых  старшин
нобилями, а самого Жися - бароном.
   Александр Тагэре не приходился фронтерцам ни кумом, ни сватом,  стало
быть, продать его - никакая не измена, лишь бы  за  голову  короля  дали
хорошую цену. И ведь дали! А тут подвернулся  этот  клятый  обоз,  из-за
которого пришлось все бросить и тащиться  домой,  а  дома,  забодай  его
комар, Тодор... Жись смачно сплюнул и приказал распрягать.
   Ночь подступала быстро и неотвратимо. Костры  разгорались  с  трудом,
сырость пробирала до костей - близость болота давала о себе знать.  Жись
начал обход табора, щедро раздавая проклятия, пинки и оплеухи. Это  было
в порядке вещей - старшой должен драться; если не дерется - стало  быть,
ослаб, и его можно прогнать, а то и прикончить. Долгозуб  гнул  подковы,
завязывал узлом кочерги и мог на  ходу  остановить  быка;  его  уважали,
боялись - и все равно, Проклятый побери этих жадюг, бросились  на  обоз,
как кошка на рыбу... Фронтерец угрюмо глянул на  сгрудившиеся  у  берега
речки возы с гартажским добром: тащить во Фронтеру жито и сладкие бураки
было чушью собачьей, но запасливость его земляков могла сравниться  лишь
с их прожорливостью.
   Жись медленно шел меж костров, заглядывая в кипящие  котлы.  Те,  кто
разжился на ужин чем-то вкусным, глотали  добычу,  давясь  и  обжигаясь.
Сидевшие на одной крупе вовсю глядели по сторонам в надежде урвать кусок
- от дальнего костра уже доносился чей-то рев: "... А  ну  геть  звидсы!
Повбиваю! То мое!"
   Кто-то пел, кто-то смеялся, кто-то рассказывал страшные  истории  про
ведьм и прочую нечистую силу, которой самое  время  и  место  появиться.
Ведь всем известно, что сильней  всего  нечисть  допекает  добрых  людей
весной да поздней осенью, а излюбленные ею места -  погосты  да  болота.
Жись подсел к огню, отобрал ложку у угрюмого усача с перебитым  носом  и
черпнул кулеша. Сидевшие в кружок у костра стерпели - и это  был  добрый
знак. Во Фронтере не любили делиться ничем, а уж едой из своего котла  -
и подавно; раз смолчали, значит - боятся, значит - он снова держит  свою
вольницу в руках. Очень хорошо,  он  еще  покажет  Тодору,  кто  хозяин!
Долгозуб утер усы тыльной стороной ладони и прислушался.
   - ...и ще кажуть, що жил себе такий дядька, звалы його Дарас. Богатый
був да хитрый, як не знаю хто...
   Жись узнал рассказчика - Сивый Панас, один из самых старых в  отряде,
помнит еще господаря Зенона. Жисю  отчего-то  казалось,  что  дед  давно
помер, ан нет, сидит да плетет свои байки, на которые всегда был большой
мастак.
   - Був у того Дараса сын Левко, - неспешно продолжал старик. -  Добрый
хлопец, видный, з лица гарный, руки з того места росли, да ще и  розумом
святый Хома не обидел, - словом, все в плепорции. И все б добре, да одна
беда. Полюбил той Левко сироту, да ще и бедную. Та, ясно дило, за такого
жениха руками-ногами зацепилась, а  Дарасу  з  Дарасихою  на  ту  Гандзю
смотреть було що собакам на кошку. Боны сыну богату жинку хотели,  дочку
самого войта. И так вони, и эдак, - а Левко уперся. Або  Гандзя,  або  з
моста вниз головой. А жил в том селе  знахарь  один,  Щуром  прозывался.
Пузатый такой, не в обиду дану сотнику будь сказано...
   Сидевший  тут  же  толстый  сотник  неопределенно  хмыкнул,  заслышав
смешки. Панас продолжал:
   - Казалы, що по ночам до Щура того в окно нечистый скачет, - собой як
кошка, тильки з голым хвостом и здоровый. И от взяла Дарасиха царки,  да
сала доброго шмат (а сало у Дараса по всей округе славилось), да  грошив
трошки и пошла до Щура, щоб вин, стало быть, Левка з Гандзей разлучил.
   Знахарь-то царку высмоктал, салом  закусил  -  и  так  йому  то  сало
полюбылося, що вин и грошив не взял, а каже Дарасихе, що все зробить, но
щоб воны, як свыней вырастят та забьют, - все сало, та мясо, та  ковбасы
несли Щуру.
   Слушатели зашумели.
   - Все сало? Все ковбасы? А чи ни дуже богато буде?
   - Дарасиха, вона що.  -  Рассказчик  сплюнул  и  внимательно  оглядел
слушателей. Кто-то понял намек и, вздохнув, протянул старику фляжку, тот
сделал здоровенный глоток, вернул царку хозяину и повторил:
   - Баба, вона що, - ничего не соображает, якщо дило о  дитях  заходит.
На все и согласилась. Пришла домой и каже чоловику:  так,  мол,  и  так,
ходила до Щура, вин посулил помочь, але наши свыни теперь - його. Дарасу
свыней шкода стало, але ж вин смолчав. Нехай, думае, сначала  Щур  Левка
от Гандзи отвадит. Не прошло и двух мисяцив, як Левко Гандзю  побив,  як
ту козу, та и засватався до Одарки, що ему батьки приглядели.  И  все  б
добре, тильки все смурной ходил та пить почав.
   - А Гандзя що? - подался вперед худой парень с прыщом на скуле,  живо
заинтересованный рассказом.
   - Та що там Гандзя? З свынями як? - перебил сосунка бывалый  воин.  -
Невжеж пришлось виддаты?
   - Зачекайте. -  Рассказчик  снова  строго  глянул  вокруг,  дожидаясь
угощения,  которое  и  получил,  хоть  и  не  сразу.  -  3  Гандзей  так
обернулось, що живот у нее  в  гору  полез.  Ну  бабы,  известное  дело,
пристали, хто та хто. Она всем казала, що от Левка, а вин божився, що не
трогал ее, до свадьбы чекав. Ну, хто правду каже, хто бреше, а час идет.
Пришла осень, пора кабанов колоть. От  пишла  Дарасиха  по  селу,  а  ей
зустричь Щур - и каже, що пора ему сало та ковбасы нести. Баба кивнула -
та к чоловику, а той и видповидае: "А чому ж  мы  НАШЕ  сало  тому  Щуру
виддамо, звидкы мы знаемо, що то  вин  нам  спомог,  а  не  сама  Гандзя
загуляла?"
   - И не виддав? - с восхищением переспросил дядька с перебитым  носом,
у которого Жись отобрал ложку.
   - Ни, - с явным одобрением подтвердил Сивый, - ну а в ночи  до  двери
щось зашкрябало. От шкрябало воно,  шкрябало,  спать  не  давало.  Пишов
Дарас до двери подивитыся, а там - кот. Черный,  здоровый,  глаза  -  як
плошки. Схватив Дарас лопату, щоб его прогнать, - а вин и  каже:  "Я  за
долгом пришел. Де сало, де ковбаса?"
   - Виддав?
   - Де там. Як зашумит: то мое сало, никому не дам! "Добре",  -  сказав
кот та и сгинул. На другу  ночь  то  ж  самое.  Шкрябалось  та  мявкало.
Мявкало да шкрябалось. Дарас чи  спал,  чи  придурився,  а  Дарасиха  не
выдержала. Пишла до двери - а там черна кошка сидит. Здорова, як собака,
але без хвоста. "Я, - каже, - за долгом пришла; де мое сало?"
   Ну, Дарасиха хоть и спужалась зверюгу, но чоловика бильш боялася. "То
наше сало, - каже, - никому не виддамо!" Кошка  ничего  не  ответила,  а
десь подилася.
   На третью ночь все спочатку. Дарас з  Дарасихою  лежат.  Може,  спят,
може - ни, а у двери снова мявчат. Левко и так злой був, схватил топор и
побиг ту кляту кошку вбиваты. Бачь - а кот там  ростом  з  його  самого,
стоит, як людына, на задних ногах, та ще регоче.  "Де,  -  каже,  -  мое
сало? Де мое мясо? Де моя ковбаса? Твои батьки  обещали!"  Левко  пьяный
був, розмовляты не стал, а як вдарит, як закричит:  "То  наше  сало,  то
наши свыни! Воны нам ридни!"
   - И що? - снова не выдержал прыщавый.
   - Та ничого. Топор як сквозь хмару прошел, а  кот  очами  блеснул  та
каже: "Добре. Так тому и быть. И  сало  ваше,  и  свыни  вам  ридни".  И
сгинул. Тихо стало, как в могиле. Дарас з Дарасихой та Левко  з  Одаркой
лежат, але не спят.
   - Ясно дило, - кивнул толстый сотник.
   - Ну лежали воны, лежали, а потом Дарас встал - та  каже,  що  пойдет
свыни посмотреть, мало ли що. И щоб Левко з ним шел.
   - От дурной, - вздохнул сотник, - краще б утра дождался!
   - А як бы хто украв? - не согласился  перебитый  нос.  -  Нельзя  так
свыни оставлять.
   - А ну, цыц! - прикрикнул Жись: вожаку хотелось дослушать не  меньше,
чем его воинам. - Рассказуй, Панасе.
   - А я що роблю? Тильки вот горло дерет.
   - На. - Жись милостиво протянул ему свою фляжку.
   - Дякуемо, дана. Так от Дарас з сыном пишлы до свыней, да и  жинки  з
нымы увязалися. Пришли воны до хлева, а там вси три  кошки  -  мала,  да
середня, да велыка, - да сам Щур. Вин и каже з ус-мишкою:  "Бачу,  бачу,
що никто и николы вас з вашими свыньмы не розлучит. Ну,  як  вы  казалы,
так и буде. И сало ваше, и мясо, и щетина..." И тут щось як блымне, -  и
заместо  четырех  людын  и  двенадцати  свыней  стоять  четыре  тварюги.
Здоровши за любого коня, товсты, як свыни,  та  й  до  того  зелены,  як
чортяки. А Щур подивився на них, засмиявся та каже: "От до Темной Звезды
вам со свынями в одной шкуре и бегать  да  тих,  хто  слова  не  держит,
топтать. А ну, геть звидсы в болото!" Воны и побиглы.
   - Ох, - вздохнул молоденький, - страсти какие. А з Гандзей-то що?
   - А ничего з твоей Гандзей не зробылося. Взимку разродилась вона,  та
не  людским  дитем,  а  котячим.  Шисть  кошенят  народила.  Тут  все  и
зрозумилы, що заморочил ее Нечистый. Перекинулся на Левка, вона  йому  и
виддалася. Кошенят тих потопить хотели, да не успели. Пришел за  ними  з
болота ихний батько да з собой забрав, та й Гандзю з нымы. Кажут, вона и
доси в болотах з чоловиком да дитаками живе, а на Левке верхи ездить...
   У  костра  замолчали,  переваривая  услышанное.  Было  тихо,   облака
рассеялись, явив взгляду почти полную луну, окруженную  яркими  осенними
звездами. Очень захотелось выпить, а клятый  Панас  высосал  всю  царку!
Жись поднялся, но не успел отойти от  костра,  как  из  тьмы  высунулась
жуткая образина, недоуменно обвела всех взглядом, как бы  спрашивая:  "А
що вы тут робите,  добры  люди?"  -  втянула  огромными,  развороченными
ноздрями воздух и сунулась в котел, где еще доставало горячего кулеша.
   Рев обжегшейся зверюги заставил Жися выронить пустую  флягу.  Толстый
сотник вскочил, оступился и рухнул на прыщавого юнца, хлопец  не  устоял
на ногах и повалился на воина с перебитым носом. Тот  оклемался  быстро,
стряхнул ошалевших товарищей и выхватил саблю - да куда там с  железякой
против такой твари! Опаленное чудовысько взревело  еще  раз,  отшвырнуло
перепончатой когтистой лапой незадачливого  вояку,  завопившего  во  всю
глотку:  "Дарас!!!"  -  и,  сметая  все  на  своем  пути  и  жутко  воя,
устремилось в сторону речки. Это было только началом: со стороны  болота
к лагерю, по-утиному переваливаясь и глухо  урча,  неслось  десятка  три
чудищ. К их топоту и реву обожженного предводителя присоединилось ржание
перепуганных коней и людские крики и брань.
   Паника разгоралась, как пожар. Отважные  в  бою,  фронтерцы  отчаянно
боялись всяческой нечисти, а то, что лезло из болота, перепугало бы кого
угодно. Уродливые твари, похожие сразу и на  медведя  и  на  свинью,  но
размером с лося и вдобавок покрытые свалявшейся  шерстью,  отливавшей  в
лунном свете темной зеленью, ломились к возам, от которых  пахло  чем-то
упоительным. До людей дела им не было, но  напуганные  страшной  сказкой
фронтерцы этого не поняли.  Поймешь  тут,  когда  несколько  болотников,
умудрившись сунуться в котлы, метались по  лагерю,  круша  все,  что  им
попадалось на пути.
   Самым умным было отойти в  сторону  дороги  и  дать  незваным  гостям
слопать все, что они могут слопать. Жись это  уразумел  почти  сразу.  В
отличие от своих вояк предводитель видел в зеленых  уродах  не  нечистую
силу, а оголодавших зверей, которые с рассветом уберутся в  болота.  Дан
Жись кричал, ругался, раздавал тумаки, даже рубанул кого-то саблей -  не
помогло!  Слушатели  Панаса,  с  воплями  "Дарас!!!"  и   "Нечистый!!!",
носились среди перевернутых  котлов,  ничего  не  видя,  кроме  страшных
зеленых образин.
 
2895 год от В.И. 
Ночь с 15-го на 16-й день месяца Зеркала 
НИЖНЯЯ АРЦИЯ 
 
   Долгожданный шум и топот со стороны  лагеря  заставил  Луи  перевести
дух. Зеленоглазый богатырь не  подвел:  фронтерцам  не  до  посторонних,
самое время нанести им визит. Граф Трюэль повернулся к Хайнцу.
   - Вперед, но осторожно. Туда, похоже, стадо пригнали.
   - Мы будем  отличать  мирные  коровы  от  подлые  свиньи,  -  заверил
дарниец, опуская забрало. Всадники на рысях пошли вперед. Луи вздохнул -
он хотел быть в числе первых, но должен оставаться здесь, чтобы вместе с
лучниками прикрывать  неизбежное  отступление.  Правду  сказать,  Трюэль
никогда не числился  среди  лучших  бойцов,  справиться  с  какой-нибудь
дрянью вроде Базиля Гризье он мог, но уже с его братцем - вряд ли, а  до
Сандера, Артура или Рито ему  и  вовсе  было  как  до  неба.  Ничего  не
изменилось и сейчас. Друзья, если клирики не врут, на небе, а  он  -  на
грешной земле. Луи положил руку на рукоять меча, вслушиваясь в  то,  что
творилось впереди. Ясно было лишь одно: фр