точнику шума, но  обнаружил  лишь  дозорных,
один из которых  с  недоумением  держал  перевитую  алой  лентой  охапку
шиповника. Как оказалось, из темноты на полном скаку вылетел  всадник  в
развевающемся плаще, пронесся между растерявшимися  стражниками,  бросил
старшему проклятый букет и умчался.
   Аршо-Жуай недоверчиво уставился на цветы. Судя  по  всему,  они  были
сорваны совсем недавно и где-то поблизости, лента была шелковой, дорогой
и очень  хорошей.  Маршал  глупейшим  образом  несколько  раз  встряхнул
подарок, из него ничего не  выпало.  Солдаты  с  интересом  смотрели  на
манипуляции своего командира, который под их взглядами  начал  закипать.
От начальственной выволочки бедняг спас новый всадник, у этого цветов не
было. Осадив коня, корнет со значком полка "Красных голубей" срывающимся
голосом доложил, что на их отряд  было  совершено  нападение.  Несколько
тысяч всадников с дикими воплями налетели со всех сторон, топча и  круша
все, что попадалось на пути.
   - Это были атэвы, -  повторял  гонец,  -  атэвы...  Язычники,  больше
некому... В красных плащах... У  них  кони  прыгают,  как  кошки...  Они
сожгли все, что горело, распугали и увели половину лошадей.  Нам  не  на
чем ехать, не на чем переправляться... Сигнор Рашо убит,  сигнор  Торгау
убит, сигнор Фанюэль ранен...
   - Придите в себя, корнет, - маршал с трудом удержался от того,  чтобы
дать перетрусившему щенку затрещину, иногда это помогает, но сейчас  это
выглядело бы слабостью, - позовите сюда сигнора Гошона. Переправиться  в
Кер-Женевьев мы не смогли, что ж, пойдем вверх  по  реке  к  Поросячьему
броду. Этот мост разрушить не под силу никому, благо стоит дикая жара, а
вы... - Аршо-Жуай с презрением посмотрел на гонца, - сигнор Гошон примет
командование над "Красными голубями", и, надеюсь, научит вас уму-разуму,
а эти розочки возьмите и передайте  вашему  бывшему  полковнику.  Он  их
заслужил.

НЭО РАМИЭРЛЬ

   Последний  поворот,  и  перед  глазами  выросла  серая,  безрадостная
громадина. В  обреченном  городе  молились,  пили,  рыдали,  проклинали,
надеялись. Здесь было тихо. Никто не искал спасения в ЭТОМ  храме,  хотя
если что-то и могло пережить огненный ливень, так  здание,  воздвигнутое
не людскими руками, а нездешней силой, одинаково чуждой и Тьме, и Свету,
и "милостивому" Судье. Правду говорят, что утопающий хватается  за  куст
терновый, но даже он не схватится за сурианского кокодрила.
   Первой к огромным дверям подошла лльяма и зарычала, давая понять, что
внутри нет ничего хорошего даже в сравнении с бушевавшим  снаружи  адом.
Огневушка была права, от храма веяло той  безумной,  извращенной  силой,
которую Роман почуял, когда Эмзар в их последнюю  встречу  на  мгновение
разорвал Кольцо. Нэо с тревогой взглянул на Норгэреля, если его  болезнь
все же связана с Вархой.
   - Со мной все в порядке, - натянуто улыбнулся родич. Ему было  не  по
себе, как и всем им, но он, без сомнения, был здоров, -  раз  нужно,  мы
войдем, но как это сделать? Сдается  мне,  эти  двери  настоящие  и  они
заперты.
   В одном Норгэрель ошибался, в другом - нет.  Двери  существовали,  но
заперты не были, напротив, стоило Роману подойти поближе,  и  чудовищные
створки медленно и бесшумно, как в ночном  кошмаре,  раздвинулись.  Путь
был свободен. Нэо Рамиэрль отнюдь не был  трусом,  но  годы  странствий,
поражений и побед сделали его осмотрительным,  бросаться  очертя  голову
навстречу неведомому не стоило.
   - Волчонка, ты-то что думаешь?
   Волчонка  думала  плохо,  о  чем   недвусмысленно   свидетельствовали
пробегавшие по хребту багровые искры. Ей не нравилось то, что  пряталось
внутри.
   - Нас приглашают, - настойчиво сказал Аддари, - идем!
   - Ты полагаешь?
   - Нэо, куда бы мы ни провалились, хуже  не  будет!  Куда  угодно,  но
подальше отсюда! - перед глазами Солнечного принца все еще был умирающий
город, где отринувший спасение полководец и его  воины  мечом  и  словом
заставляли  обреченных  встретить  смерть,  оставаясь   людьми,   а   не
обезумевшим стадом. Когда ошалевший  от  ужаса  и  вина  еще  не  старый
мужчина прямо на улице повалил совсем юную девчонку, вождь зарубил его и
пошел дальше сквозь толпу, уговаривая и, если нужно, убивая.
   Сколько раз он отказывался от спасения, обрекая  на  муки  не  только
себя, но и жену, и дочь? Сколько раз метался по забитым народом  улицам,
обуздывая  добрых  горожан,  в  свой  последний  день  превратившихся  в
насильников и грабителей? И сколько раз он еще пройдет через это? Он,  и
та, которая его любит,  и  остальные  осужденные...  За  что?!  Звездный
Лебедь, за что?!
   - Ты прав, идем, но осторожно. Я ничего не имею ни против Бездны,  ни
против Света, но здесь не только Сила, но и Воля, и  Воля  эта  хуже  не
придумаешь... Волчонка, вперед.
   Лльяма укоризненно вякнула, но пошла первой, вторым двинулся  Аддари,
Нэо и Норгэрель шагнули  одновременно.  Ничего  не  произошло,  если  не
считать того, что ворота, пропустив гостей, немедленно сомкнулись.  Даже
не сомкнулись, исчезли.

2896 год от В.И.
28-й день месяца Лебедя
АРЦИЯ. МУНТ

   Все было так и не так. Этот странный наемник не  желал  убираться  из
памяти. Наглец и негодяй спас ее от  смерти.  В  этом  Мария  убедилась,
узнав о сожженных "чумных деревнях" на севере  Ландея.  Пьер,  как  мог,
отгораживался от мятежных провинций, и жизнь тех, кто случайно  оказался
в ловушке, не стоила ничего. Ее безумная мысль отдаться  Хозе  оказалась
не столь уж и  безумной.  Мириец  ушел  сам  и  вытащил  свою  случайную
подругу.
   Зря она ему сказала про Ее Иносенсию, островитяне  сестер  ненавидят.
Влюбленный в Анастазию Бекко - исключение. Если б не это, Хозе  проводил
бы ее до столицы, а так ей пришлось сначала долго идти  пешком,  пугаясь
каждого звука, потом трястись на какой-то повозке. Она рискнула  открыть
свое имя только в Лаге, куда за ней прискакали Белые рыцари.
   Сидя в высоком седле в окружении воинов с кохалонговыми ожерельями на
груди, Мария поняла, что все кончилось, и тут же мелькнула предательская
мысль: а что бы было, отправься она с Хозе на север? Они бы  ехали  днем
на одном коне, а ночами спали под одним плащом. В замке Гран-Гийо мириец
наверняка бы пришелся ко двору, а она? Что стала бы она  делать  в  этом
захолустье? Хотя они могли разведать, что думает северная  знать,  найти
проклятого рифмоплета и вернуться.
   Может быть, Хозе передумал и согласился бы  стать  одним  из  рыцарей
Оленя.  Он   смышлен,   ловок,   недурен   собой,   а   происхождение...
Происхождение важно для светского дворянства,  а  в  ордене  все  решает
сила, сноровка  и  близость  к  Предстоятелям.  Анастазия  благоволит  к
мирийцам, она могла бы приблизить Хозе  к  себе.  Странное  дело,  Мария
почувствовала, что ей бы это отнюдь не понравилось.
   Один из сопровождавших сестру рыцарей заговорил о последних новостях,
Мария ответила. В  светло-карих  глазах  воина  дрожал  огонек,  который
нельзя ни с чем спутать, и девушка резко оборвала  беседу,  послав  коня
вперед. Наглец и дурак! Ворона в павлиньих перьях! И на коне сидит,  как
собака на заборе...
   Рыцарь, видимо, поняв, что вел себя излишне вольно,  затерялся  среди
товарищей. Мария молча ехала впереди, думая, что говорить Ее  Иносенсии.
О  выходке  Тартю  Предстоятельница,  без  сомнения,  уже   осведомлена.
Правильно ли она сделала, что вернулась? Анастазия ошибок не прощает.  И
что, ей рассказать о Хозе или  вообще  промолчать?  Слишком  рискованно.
Мария слышала,  что  опытный  человек  всегда  отличит  девственницу  от
женщины, а Анастазия была более, чем опытной. В  конце  концов,  девушка
решила рассказать все, кроме причины, толкнувшей ее в  мужские  объятия.
Она заплатила собой за свободу, только и всего. Немного  подумав,  Мария
решила не говорить, что ее любовник оказался мирийцем. Не  нужно,  чтобы
кто-то, пусть и случайно, догадался, с кем она была, ведь Хозе  узнал  о
ней слишком много.

2896 год от В.И.
28-й день месяца Лебедя
ОРГОНДА. БЕРЕГ НЬЕРА

   Диего  Артьенде  придирчиво  осмотрел  букет  ранних  астр,   заменил
фиолетовую на белую и убрал одну, у  которой  несколько  лепестков  были
сморщенными и почерневшими.
   - Сигнор Аршо-Жуай должен  остаться  доволен,  -  задумчиво  произнес
мириец, любуясь на дело рук своих, -  боюсь,  гвоздики,  которые  я  ему
вручил прошлый раз, уже завяли.
   - Диего, - герцог Мальвани с трудом сдерживал смех, - ты невозможен.
   - Разве? - Артьенде тронул приколотый к расстегнутой по  случаю  жары
легкой куртке цветок, - но  мне  нравится  преподносить  ифранцу  цветы.
Хотелось бы, чтоб он понимал их язык, но в этом я не уверен...
   - Я думаю, главное он понимает.
   - Главное? - мириец поднял черную бровь. - Я ни разу  не  повторился,
составляя букеты.
   - Проклятый тебя побери, Диего, - последний год выдался невеселым, но
земляк Рафаэля вновь научил Мальвани смеяться, - ты со  своими  букетами
не лучше наших капралов, которые показывают ифранцам свой зад в надежде,
что кто-то смотрит в окуляр на наш берег.
   - Ньер очень широк, - неодобрительно заметил  мириец,  -  у  нас  нет
таких рек. Если б он был уже, через него можно было б переговариваться.
   -  Табит  уже  Ньера,  я   присутствовал   при   обмене   солдатскими
любезностями. Они не меняются веками.
   - Потому я и предпочитаю цветы. Обещаю, этой же  ночью  они  будут  в
руках Ипполита. Скоро стемнеет, - Диего оценивающе  глянул  на  пылающий
горизонт, - мне пора возвращаться.
   - Ты мог прислать кого-то другого.
   - На ифранском берегу цветы хуже, моему коню нравится  плавать,  а  я
люблю сам выслушивать приказы. Нашим прогулкам скоро  придет  конец,  не
правда ли?
   - Если Аршо-Жуай готов дать сражение, то да.
   - Он готов, - взгляд Диего стал мечтательным, - мы навещаем их каждую
ночь, ифранцы злы, как атэвские садданы, но нас им не  поймать.  Значит,
они злятся на своего маршала. У них уже почти нет палаток, а об обозе  с
лодками и прочей дребеденью  им  пришлось  забыть  еще  в  Кер-Женевьев.
Каждый раз я захватываю ровно одиннадцать пленных и  на  следующую  ночь
отпускаю, - мириец скромно потупил глаза, - ммммм, не совсем  одетыми...
Кроме того, цветы и письма...
   - Письма? Диего, ты меня в гроб вгонишь!
   - Тебя нет, но ты сам сказал, что Ньер очень  широк  и  на  ифранском
берегу не слышно, что кричат твои люди. Мы обгоняем  Аршо  и  на  видных
местах пишем и рисуем то, что ваши воины хотят им передать. Уверяю  вас,
против истины мы не грешим.
   Сезар замахал руками, захлебываясь  хохотом.  Услужливое  воображение
нарисовало ему Ипполита Аршо-Жуая в ночном колпаке с очередным  букетом,
испакощенные  стены  и  ухмыляющиеся  черноглазые  физиономии.   Мирийцы
никогда не станут серьезными, даже если будут  умирать.  Они  не  боятся
смерти, странно, что именно Мирию так подмяли клирики, или  все  дело  в
герцогской семье? Но сейчас Энрике поднял голову. Он отказался от своего
предыдущего завещания в пользу младшего сына, и наследником провозглашен
пропавший Рафаэль. Жаль, что Рафаэль  не  узнал  о  том,  что  его  отец
вырвался из лап циалианок. Как бы то ни  было,  его  собственный  сын  и
наследник в Мирии в безопасности, и слава святому Эрасти. Как бы Марта с
матерью и Монтрагэ ни храбрились, осада  есть  осада...  Герцог  Оргонды
усилием воли вернулся на берега Ньера. Лиарэ  выдержит,  если  он  через
несколько дней  остановит  и  уничтожит  армию  Ипполита.  Дарнийцы  без
поддержки на штурм не полезут.
   - Диего!
   - Да?
   - Тебе не будет трудно передать Аршо-Жуаю еще один букет? От меня!

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
NON LICET IN BELLO BIS PECCARE


   Привольем пахнет дикий мед,
   Пыль - солнечным лучом,
   Фиалкою - девичий рот,
   А золото - ничем.
   Водою пахнет резеда
   И яблоком - любовь.
   Но мы узнали навсегда,
   Что кровью пахнет только кровь.
   А. Ахматова

2896 год от В.И.
29-й день месяца Лебедя
ОРГОНДА. ПОРОСЯЧИЙ БРОД

   Анри Мальвани любил повторять, что  хороший  полководец  любую  кочку
сделает крепостью,  а  плохой  любую  крепость  -  ловушкой.  Оставалось
выяснить, кто из полководцев лучше - его сын или Ипполит Аршо-Жуай.  Оба
- и ифранский маршал, и оргондский герцог - рвались к одному и  тому  же
месту, туда,  где  Ньер  широко  разливался  по  плоской,  как  тарелка,
Лоакской равнине. Лето выдалось жарким,  и  знаменитая  мель,  отчего-то
именуемая  Поросячьим  бродом,  уже  кварту  как  стала  проходимой  для
конницы. Сезар не сомневался, что его  противник  прекрасно  осведомлен,
что к его услугам мост,  который  не  разрушишь  и  не  подожжешь.  Было
совершенно очевидно, что Жуай решился на битву, осознав, что, не  разбив
Мальвани, к Лиарэ ему не пройти.
   Ифранцы могли себе позволить потерять  большую  часть  второй  армии,
ведь у них оставалась первая,  а  если  Жоселин  раскошелится,  появится
третья. Сезар на подкрепление не рассчитывал, а  посему  было  нужно  не
только расколотить Аршо, но и сохранить  не  меньше  двух  третей  своих
людей.
   - Что вы думаете от этом месте, сигнор? - граф Гартаж указал рукой на
реку, отражавшую полыхающие закатные облака.
   - Куда важнее, что о нем думает наш ифранский друг, -  пожал  плечами
Сезар.
   - Это очевидно: если не перейти  Ньер  здесь,  придется  тащиться  до
Святой области, а святые отцы хоть и любят ифранское  золото,  будут  от
этого не в восторге. Им же положено войну порицать. Да и времени у  Аршо
нет - дарнийцы появятся у  Лиарэ  со  дня  на  день,  так  что  придется
рискнуть.
   - Похоже на то, - Сезар приподнялся  в  стременах,  разглядывая  поле
будущей битвы. С пологого холма открывался  очаровательный  вид.  Теплый
вечерний ветерок колыхал  созревающие  хлеба,  по  разгороженным  живыми
изгородями пастбищам бродили коровы и овцы, а вдали сквозь буйную зелень
черешен и слив просвечивали черепичные крыши: село Поросячий  Брод  было
большим и богатым.
   - Мы загубим им весь урожай, - вздохнул Эжен Гартаж.
   - Лучше пожертвовать пшеницей, чем свободой.
   - Для нобиля, безусловно, а для крестьянина...
   - Оргондские крестьяне  не  хотят  становиться  Ифранскими,  -  Сезар
Мальвани ловко прихлопнул усевшегося на шею его коня  овода.  -  Ни  для
кого не секрет, сколько  шкур  дерет  со  своих  подданных  Паучиха.  Но
пшеницу мы и впрямь вытопчем, никуда не денешься. Ладно, оставлю  взамен
трофейных лошадей, но сначала придется победить.
   - Как называется эта речонка?
   - Лягва. Очень подходящее имя, к слову сказать: не берега, а сплошное
болото.
   - Конница не пройдет?
   - Куда там! Здесь глина почти на поверхность  выходит,  не  земля,  а
кисель!
   - Значит, одна стена у нас есть, - улыбнулся Эжен Гартаж, -  дело  за
тремя остальными.
   - За тремя? Вам не нравится холм, на котором мы стоим?
   - Слишком пологий.
   - Ничего, сгодится, - Мальвани еще раз оглядел рябой от  ветра  Ньер,
ядовитую зелень болотной травы в устье Лягвы, широкий луг между  болотом
и холмом. Природа сделала все, что могла, теперь дело за людьми.  Герцог
подозвал аюданта:
   - Сержи, поезжайте  в  деревню,  соберите  крестьян.  Нужно  за  ночь
укрепить берег. Ничего  особенного:  плетни,  деревянные  щиты,  кое-где
разрушите спуски к воде. Передайте старосте, если мы  победим,  их  труд
будет оплачен - и оплачен хорошо. Насчет плотов помните?
   - Монсигнор!
   -  Не  надо  обижаться,  я   себя   спрашиваю   чаще,   чем   других.
Отправляйтесь.
   Виконт Терован привстал на стременах, отдавая честь, и поскакал вниз.
Сезар перехватил взгляд Гартажа, и тот опустил глаза. Мальвани понял,  о
чем, вернее, о ком он думает. На Гразском поле остался единственный  сын
Эжена, теперь после смерти графа титул перейдет к дальним родинам, если,
разумеется, Гартаж  не  женится  второй  раз.  Он  еще  не  стар,  может
рискнуть.
   - Сезар, даже если мы победим...
   - Это никого не вернет? Не вернет, но наша победа нужна и им.
   - Не пытайтесь меня утешить, вам не веселее, чем мне. Скажите  лучше,
как вы нашли новые алебарды?
   - Великолепно. Тут тебе и бронебойная пика, и крюк для  всадников,  и
серп для коней хотя лошадиные ноги мне жаль.
   - Мне тоже. Люди сами выбирают свой путь, кони - нет.
   - Людей тоже запрягают. Ифранцы о последней выдумке  Сандера  еще  не
осведомлены?
   - С арбалетчиками? Нет, хотя странно, как до этого  раньше  никто  не
додумался.
   - Александр умел заменять хорошее лучшим. Мы с вами в одной  упряжке,
Эжен. Нас обоих не было у Гразы, зато теперь есть только мы.
   - Вы не верите, что Кэрна и Александр найдутся?
   - Я даже в Триединого не верю... Вы хотите, чтобы два самых  заметных
человека в Арции за год не дали о себе знать? Добрался же Луи до Гвары!
   - Не представляю, как вам удалось об этом узнать.
   - Как бы Тартю ни обнаглел, задерживать  посланцев  кардинала  он  не
смеет. Брат отца со слов Базиля Гризье утверждает, что Рафаэль  Кэрна  в
месяце Зеркала был жив и здоров, а тело короля так и не нашли  и  выдали
за него младшего Трюэля. Похоже, Жорж этому "пуделю" верит, но с тех пор
прошло десять месяцев, граф! Десять! Но Марта все еще надеется.
   - Гризье сейчас в Ифране, не так ли?
   - Да. С позволения сказать, посол.
   - Сезар, вы не думаете, что письмо, которое нам так помогло,  написал
он? Базиль был у Гразы, и он как  будто  дружен  с  Морисом  Саррижским,
родичем графа Вардо?
   - Я скорее поверю в Темную Звезду, чем в то, что сын Элеоноры  станет
мне помогать. Кто-то скачет...
   Молодой мириец с красно-черной лентой в волосах лихо  осадил  коня  и
весело сообщил, что ифранцы утром выйдут к броду.  Сезар  улыбнулся,  он
только теперь понял, как хочет этого боя.

НЭО РАМИЭРЛЬ

   Невероятно высокий потолок был свинцово-серым и давил  на  душу,  как
давят низкие осенние облака. Свет тоже  был  гниловато-предзимним,  а  в
глубине непонятно зачем выдолбленных ниш клубился разноцветный туман, не
давая рассмотреть, что же за ним кроется.
   Что поражало, так это отсутствие каких бы то  ни  было  светильников,
курильниц, идолов, икон и прочих вещей, столь любезных  клирикам.  И  не
похоже, что все это было, но истлело и рассыпалось в прах.  Здание  было
чудовищно огромным и столь же чудовищно пустым, и Роману  это  очень  не
понравилось. Эльф-разведчик никогда не испытывал пристрастия к храмам, а
мунтский храм Триединого откровенно ненавидел, но  здесь  таилось  нечто
большее,  чем  обычное  для  церковников  желание  поразить  воображение
паствы.
   Сам Нэо Рамиэрль в посредниках между собой  и  небесами  не  нуждался
даже тогда, когда числил себя человеком, а  узнав  про  Исход  и  прочие
прелести, и вовсе пришел к выводу, что боги не так уж  и  отличаются  от
людей, гоблинов и орков и молиться им нет никакого смысла. Те из  высших
сил, кто хочет и может  помочь,  помогут  и  так.  Тех,  кто  не  желает
вмешиваться  или  вознамерился  наказать  или  поработить,  свечками   и
куреньями не умилостивить. Что до церковников, то  они,  за  исключением
таянцев и южных гоблинов, которых и клириками-то можно  было  назвать  с
натяжкой, бывали не менее лживыми и корыстными, чем  дарнийские  менялы.
Конечно, были священники, радевшие не за себя, не  без  этого.  Того  же
Евгения Арцийского Роман очень уважал и сделал все, чтобы старик  прожил
подольше, но верой здесь и не пахло. Кардинал служил своей  стране  там,
где мог, и так, как мог. Его оружием стала Церковь, и  оружие  это  было
сильным. Тарра  была  оставлена  богами,  но  разумным  созданиям  тяжко
отвечать за себя самим, им нужно одобрение небес или страх  перед  ними,
вот люди и выдумали себе богов и пророков, а гоблины вцепились в  память
о давно утерянном. Лишь эльфы не закрывали глаза на то,  что  случилось,
но у бессмертных и вечно юных другие печали.
   Во время своих скитаний Рамиэрль-разведчик повидал  немало  храмов  и
капищ. Адепты зла украшали их в меру своей ис