ших  сил
знающей только об одной, именуемой любовью. Когда мне  придется  уйти  в
неизвестность, растоптав свою непозволительную любовь, я буду  думать  о
том, что делаю это для Беаты и  таких,  как  она.  Пусть  живут,  любят,
вышивают плащи и ничего не знают...

2896 год от В.И.
Ночь с 12-го на 13-й день месяца Лебедя
АРЦИЯ. ЛАНДЕЙ

   Смерть  поступила  нечестно,  подло,  мерзко,  несправедливо.   Мария
закусила губу, стараясь  думать  о  чем-то  другом,  но  не  получалось.
Последние оры таяли, как льдинки  в  весенней  воде.  В  горле  першило,
совсем чуть-чуть, но это было началом.
   - А это еще  зачем?  -  Хозе  осторожно  снял  с  ее  лица  слезы.  -
Блондинкам лучше не плакать. Некрасиво.
   Мария жалко улыбнулась. Подумать только, совсем  недавно  она  то  же
самое говорила Элеоноре. Эта несчастная дура будет жить и реветь еще лет
сорок, а она умрет, и никому до этого не будет дела.
   - Хозе, почему так? Я не хочу умирать.
   - Никто не хочет, а кто хочет, тот безнадежный осел.  И  туда  ему  и
дорога.
   - У меня уже началось.
   - Что у  тебя  началось?  -  поинтересовался  наемник,  впрочем,  без
особого волнения.
   - Чума. В горле...
   - А холеры у тебя  нет  случайно?  Или  конской  оспы?  Да,  дорогая,
девственность плохо влияет на разум, я это давно подозревал.
   - Не утешай меня. Я все знаю...
   - Проклятый! Да что ты знаешь? Нет тут никакой чумы. Нет, не  было  и
быть не может.
   - Как? - Марии показалось, что она ослышалась.
   - Так! Север  послал  Тартю  к  Проклятому,  того  и  гляди  начнется
восстание. Король и его молодчики боятся, что оно перекинется на Среднюю
Арцию. Для них это  и  впрямь  чума,  но  только  для  них.  Вот  они  и
понаставили кордонов. Никого никуда не пускают. Если Тартю  здесь  камня
на камне не оставит, никто и не пикнет. Здешним все ясно, а вот в  Арции
народ и впрямь испугается. Здоровые слишком  не  хотят  заболеть,  чтобы
жалеть тех, кого сожгут заживо.
   - Ты, - Мария задохнулась от обуявшего ее гнева, - ты  это  знал  еще
вчера?!
   - Разумеется, - подтвердил мириец, - чума всегда начинается на юге  в
больших городах и идет на север и  никогда  наоборот.  Это  выдумка,  не
спорю, удачная... Те, кто попались, это  понимают,  только  куда  против
стражников попрешь, одна ты у нас, как из лесу  вышла,  всему  веришь...
Неужели ты думаешь, что стражники, будь тут и впрямь чума,  ходили  б  с
открытыми рожами и раздавали зуботычины? Да они бы всех из арбалетов  на
расстоянии клали! И трактирщик, как пить дать, в доле... Ладно,  хватит!
Нам и правда пора.
   Но Марии в кои веки не было дела до политики. Никакой опасности нет и
не было! Она зря мучилась, зря прощалась с жизнью. Она  позволила  этому
насмешнику делать с собой все, что он  захочет,  думая,  что  обманывает
смерть...
   - Я тебя убью, - она попыталась вскочить, но Хозе с неожиданной силой
прижал ее к постели.
   - Прекрати дурить! Ты со мной не справишься.
   - Ты знал, что мы не умрем. Знал!
   - Ну и что? Сначала ты меня и слушать  не  хотела,  а  потом...  Тебя
точно надо было спасать. Не от чумы, а от  твоей  девственности.  Хочешь
остаться, оставайся. Нет, одевайся и пошли. Из этой дыры я тебя,  так  и
быть, вытащу, ты была моей женщиной, я тебя не брошу.
   - Не трогай меня!
   - Милая, ночь кончается, если я тебя  трону,  нам  придется  остаться
здесь до вечера, и только  Проклятый  знает,  что  за  это  время  может
случиться.
   - Ты ответишь за свое преступление! - буркнула  Мария,  понимая,  что
несет  чушь,  но  не  останавливаясь.   Соблазнение   приравнивается   к
изнасилованию!
   - Только малолеток, ноблесок и капустниц, - отмахнулся наемник,  -  а
ты на них не похожа. И потом, ты пришла сама.
   - Я думала, что завтра умру.
   - Ты могла бы молиться.
   Мария лихорадочно придумывала достойный ответ, но он не придумывался,
а Хозе спокойно смотрел на звезды. Потом он ответит за все, но сначала и
впрямь нужно  бежать.  Она  стала  лихорадочно  одеваться,  стараясь  не
смотреть на обманщика. Как он почувствовал, что она готова,  женщина  не
поняла.
   Мириец распахнул окно,  выпрыгнул  сам  и  протянул  ей  руку.  Мария
никогда не увлекалась мальчишескими забавами, да  и  платье  мешало,  но
наемник ее вытащил. Она хотела отстраниться, но Хозе решительно сжал  ее
руку и потащил за собой, в его прикосновении не  было  ни  следа  ласки,
точно так же  он  волок  бы  козу  или  корову.  Они  пробирались  через
палисадники, перелезали какие-то заборы, прыгали  через  канавы.  Иногда
спутник  прижимал  ее  к  дереву   и   заставлял   замереть.   Задыхаясь
одновременно от  злости,  страха  и  досады,  она  слышала,  как  кто-то
проходил, гремя железом. Один раз он бросил ее  в  канаве  и  исчез,  но
скоро вернулся, в тусклом предрассветном мареве ей  показалось,  что  на
рукаве Хозе кровь, но она промолчала. Это была последняя  задержка,  они
вышли к ручейку, и мириец заставил  ее  идти  по  воде,  что  было  даже
приятно, потом они выбрались на  берег  в  какой-то  рощице,  где  у  ее
знакомца отыскался конь.  Не  какая-нибудь  кляча,  а  атэвский  скакун,
достойный знатного рыцаря. Хозе ее подсадил и сам вскочил в  седло.  Она
не удержалась и спросила, что это за лошадь.
   - Алко, - бросил он, словно это что-то объясняло, и добавил:
   - Я его  тут  спрятал  и  пошел  глянуть,  что  они  затеяли.  Ну,  и
стражников сосчитать на всякий случай.  А  потом  увидел  тебя  и  решил
задержаться.
   Мария не ответила. Уже совсем рассвело.  Конь  шел  упругой  иноходью
вдоль берега речки. Несколько раз им попадались ручьи и  ручейки,  через
которые жеребец перескакивал. Хозе  был  полностью  поглощен  лошадью  и
дорогой, обращая на спутницу не больше внимания, чем на дорожные  вьюки.
Солнце клонилось к вечеру, когда мириец остановил коня.
   - Будь я проклят, если мы не выбрались.
   - Где мы?
   - Пинские холмы, направо - Мунт, налево - Север. Нам туда.
   - Нам?
   - Ты же хотела повидать мать.
   - Я возвращаюсь в Мунт.
   - Что ж, попутного ветра.
   - Проводи меня. Тебе заплатят.
   - И кто же?
   - Ее Иносенсия. Я служу ей.
   - Жаль, ты не сказала этого раньше, - мириец соскочил с коня  и  снял
Марию, - я не могу убить женщину, с которой спал, так  что  иди  в  свой
Мунт и не попадайся мне на дороге.

НЭО РАМИЭРЛЬ

   Первое, что они увидели, была луна. Огромная, низкая,  более  похожая
на рыжее яйцо, чем на честное ночное светило. Звезд не было. Ни одной!
   - Ррррррррррррррря, - неодобрительно  вякнула  лльяма  -  сине-черный
силуэт в тяжелых, безнадежных сумерках. Сам не понимая, что и  зачем  он
делает, Нэо снял защиту. Пахнуло жаром Бездны, тварешка  с  наслаждением
открыла багровую пасть, к  неприятной  луне  вспорхнула  веселая  стайка
искр.
   - Правильно, - голос Аддари звучал глухо  и  хрипло,  -  не  надо  ее
сдерживать. Так спокойнее.
   Норгэрель не ответил, пытаясь зажечь свет.
   - Нэо, похоже, мы опять зависим от тебя.
   Засветить голубоватый огонек Роману удалось, хоть и не сразу. Луциану
пронизывала сила Света, Фэриэнн и Бездна дышали  чем-то  иным,  что  при
желании можно было назвать Тьмой, но  здесь  магия  преодолевала  то  же
сопротивление, что и в Тарре, и даже  большее.  Круг  света,  в  котором
сгрудились трое  эльфов  и  лльяма,  отделил  их  от  тревожного  мрака.
Волчонка, сообразив, что в  таком  виде  лучше  на  друзей  не  прыгать,
отползла на безопасное расстояние и прижалась к земле, на которой теперь
останутся ожоги. Нэо невольно глянул под ноги. Растрескавшаяся глина,  и
все. Ни камешка, ни травинки.
   - Какая странная луна, - подал голос  Аддари,  -  хотя  ее  наверняка
зовут иначе.
   - Звали, - жестко сказал Рамиэрль,  -  а  теперь  звать  некому.  Нам
повезло, что сначала мы угодили в ночь. Ангес говорит, что  пришел  сюда
днем и чуть не лишился рассудка.
   - Может быть, хватит намеков? - в голосе Норгэреля впервые  за  время
их странствий зазвучало раздражение.
   - Мы еще успеем все увидеть. Признаться, мне до сих пор  не  верится,
что Ангес сказал правду. Пошли, к вечеру мы доберемся. Здесь  неподалеку
должен быть город, именно там стоит храм, в котором, будем надеяться,  и
был заточен "осчастлививший" Тарру колдун.
   Ответа Нэо не дождался, говорить тут не хотелось, тут  вообще  ничего
не хотелось, только бежать куда глаза глядят. Они еще могли вернуться  в
Фэрриэнн, живой,  противоречивый,  яркий,  могли  стать  свитой  Ангеса,
узнать правду о Границе, о войне, которую ведет одинокий бог,  встать  с
ним рядом. Этот бой, без сомнения, важнее того, куда они рвутся  вопреки
здравому смыслу и  судьбе.  Лльяма  тявкнула  на  луну  и  требовательно
уставилась на своих спутников. Ей здесь не  нравилось,  можно  подумать,
что кому-то здесь могло понравиться!
   Зажженного света хватало, чтобы не провалиться в яму, но не для того,
чтоб как следует оглядеться.  Ждать  рассвета  было  безумием.  Рамиэрль
сосредоточился, пытаясь уловить  следы  магии.  Сначала  эльфа  окружило
что-то серое, иссохшее, легкое, словно скопившаяся за тысячелетия  пыль,
серость душила, иссушала, вызывала животную  ярость,  но  Нэо  заставлял
себя погружаться в нее все  глубже  и  глубже.  Наконец  на  самом  краю
восприятия что-то замерцало. В куче пыли отыскался  осколок  обглоданной
кости. Острый, как игла, но тоже иссохший, готовый рассыпаться  в  прах,
затем  еще  "кость",  и  еще,  и  еще...  Защитные   заклятия!   Старые,
изменившиеся, опасные даже для тех, кто  их  накладывал  и...  Вот  оно!
Тоненькая ниточка буйного безумия, словно выдернутая из чудовищного неба
над Вархой.
   - Нам в ту сторону, - твердо сказал Роман, ничего  не  объясняя.  Его
спутники не ответили, просто последовали за своим вожаком.
   Трое  быстро  шагали  по  сухой,  растрескавшейся  глине,  словно  по
чудовищному мозаичному полу. Лльяма рыскала впереди,  и  ее  присутствие
как-то успокаивало. Луна лениво взбиралась на небосклон,  став  круглой,
но не утратив чудовищного  оранжевого  цвета.  Все  молчали,  этот  мир,
названия которого никто не знал, и впрямь был страшней  Светозарного  со
всеми его вулканами, а что чувствовал родившийся в  благодатной  Луциане
Аддари, Нэо мог лишь гадать.
   Пойманная Рамиэрлем ниточка не становилась осязаемее, но  успела  его
измучить, эта Сила, в отличие от Тьмы и Бездны, была отвратительна самой
его природе, но эльф цепко держал бесконечный, жгучий волос. Что было по
сторонам и было ли, он не  видел.  Луна  ушла,  беззвездное  небо  стало
светлеть, видимо, в той стороне был восток.
   - Остановимся, - бросил Нэо.
   - Мы еще не устали, - Аддари невесело улыбнулся.
   - Ты нам хочешь что-то сказать? - Норгэрель явно  не  горел  желанием
узнать историю земли, по которой шел.  Лльяма  почуяла,  что  ее  друзья
остановились, и вернулась.
   - Скоро рассвет, - грустно сказал Рамиэрль, глядя в огненные глаза, -
мне до сих пор это кажется бредом, но это не бред. Я  уже  говорил,  что
этот мир  пал  под  тяжестью  собственного  зла.  Те,  кто  был  достоин
спасения, были спасены, вернее, были спасены и упокоены их души.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Не знаю, Аддари, и Ангес не знает. Это за пределами понимания  тех,
кто живет в борьбе и движении. Но дело  не  в  спасенных,  а  в  других,
признанных недостойными. Они до сих пор привязаны к этому миру. С каждым
восходом начинается их последний день, в полдень  приходит  Судия  и  до
заката вершит Последний Суд, отделяя грешников от искупивших свои грехи.
Сначала судят живых, затем -  умерших.  На  закате  изливается  огненный
дождь и льет до полуночи, выжигая все живое; то, что творится с полуночи
до рассвета, мы видели. Нам придется идти сквозь тени гибнущего мира, мы
увидим все, но ничего не сможем сделать, потому что это - прошлое. Нашим
телам ничего не грозит, но за наш разум Воин опасается.
   - Прости, - Аддари быстрым, нервным жестом  пригладил  волосы,  -  но
зачем все это? Праведных вывели, грешных сожгли, это  был  конец,  после
которого должно что-то начаться. Ты говорил  про  улитку  на  развалинах
Светозарного, это я понял, но...
   - Зачем? - перебил Роман. - Затем, что благие судьи даруют  грешникам
возможность покаяться и заслужить прощение, вот их и  воскрешают  каждый
день, чтобы вновь осудить и вновь сжечь. И каждый новый приговор  делает
прощение все менее вероятным, но судьи не теряют надежды, и этой надежде
не видно конца!
   - А они помнят, что это уже было?
   - Нет! И суд, и приговор, и казнь - все это, как в первый раз.
   - И ты называешь судей благими? - Аддари странным образом стал  похож
на бунтовщика Альмика.
   - Мы здесь не для того, чтобы судить судий,  и  мы  не  можем  ничего
изменить. Мы должны найти дорогу, по которой отсюда удрала та тварь, что
губит Тарру, а потом и ее саму! Солнце вот-вот поднимется, нам  придется
идти сквозь прошлую смерть, может быть,  вы  закроете  глаза,  а  я  вас
поведу?
   - Мы пойдем с открытыми глазами,  -  мягко  сказал  Норгэрель,  -  мы
видим, что ты сильнее нас, что ты меняешься, но это не значит,  что  вся
боль должна падать на твои плечи.

2896 год от В.И.
21-й день месяца Лебедя
ОРГОНДА. КЕР-ЖЕНЕВЬЕВ

   Итак, он оказался прав. Ифранцы рассчитывают на мосты Кер-Женевьев  и
уверены, что Мальвани засел в Краколлье. Оттуда до  Кер-Женевьев  кварта
пути, даже поняв, в чем дело, не догнать. Сезар вновь вернулся к  мысли,
что было бы, не получи он письма из Ифраны. Дал бы он себя обмануть  или
догадался? Аршо-Жуай - лучший ифранский полководец, за что его и терпят,
хотя и Паучиха, и Вардо Ипполита недолюбливают. Он слишком  воин,  чтобы
нравиться интриганам, надо полагать,  маршал  испытывает  к  Паучихе  не
менее теплые чувства, но служит  не  за  страх,  а  за  совесть.  Нельзя
забывать, что он был под Гразой, значит, ему полностью доверяют...
   Мирийцы доносят, что ифранцы к вечеру подойдут к Кер-Женевьев.  Диего
молодец, он обогнал ползущего Аршо  и  с  помощью  гарнизона  и  местных
ополченцев разрушил знаменитые мосты. Мосты было  жалко,  но,  с  другой
стороны, пока с Ифраной война, они не нужны, а отстроить их не так уж  и
сложно. Главное -  врытые  в  дно  реки  гранитные  быки,  а  настилы  и
подвесные цепи дело наживное.
   Сделав свое дело, Диего  растворился  в  прибрежных  холмах.  Бедняга
совсем извелся, следя за врагом  и  не  имея  возможности  его  укусить.
Ничего, после Кер-Женевьев пост  кончается,  и  Артьенде  сможет  дарить
ифранцам цветы, пусть нюхают и  наслаждаются.  Сезар  Мальвани  невольно
усмехнулся, вспомнив своего отчаянного союзника. Диего  не  удержался  и
прошлой ночью сам переплыл Ньер, дабы поведать о своих планах. Он не был
байланте, это, несомненно, облегчало участь быков,  но  мало  чем  могло
помочь людям, оказавшимся на пути молодого мирийца. Такой будет  драться
до последнего, даже если останется один. Мальвани взглянул на ту сторону
Ньера - ифранцы скоро появятся и удивятся, а через кварту  первая  армия
набросится на Краколлье, поняв, что лагерь почти пуст.  Ополченцев  Паже
распустит, и ищи ветра в поле, а вот арцийцы. Он предупредил Андре,  что
тот нужен ему живым, но, похоже, бедняга простит себя, только умирая.
   - Монсигнор, - виконт Серж Тирован с обожанием взглянул  на  герцога.
Точно так же он смотрел на его отца, - письмо из Лиарэ...
   Марта писала, что в городе все в порядке.  К  дарнийским  кораблям  в
проливе привыкли. Они мешают рыбакам выходить в море, так что рыбы стало
заметно меньше, но всего  остального  у  осажденных  вдосталь.  Впрочем,
осажденными они себя не считают, так как со стороны суши все в  порядке.
Арно Монтрагэ учит ополченцев владеть  оружием,  и  это  очень  забавно.
Горожане  настроены  весьма  решительно,  про   ифранских   "пауков"   и
дарнийских наемников сочинили множество  хулительных  песен,  которые  и
распевают на набережных, особенно, когда ветер дует в сторону моря.  Его
письма Марта получает и очень надеется, что в  следующем  будут  хорошие
новости, потому что маршалу Аршо-Жуаю под стенами Лиарэ делать нечего.
   Герцог усмехнулся. Маршалу Аршо-Жуаю  нечего  делать  не  только  под
стенами Лиарэ, но и вообще в Оргонде, но объяснить ему  это  можно  лишь
одним способом.

2896 год от В.И.
21-й день месяца Лебедя
АРЦИЯ. ГРАН-ГИЙО

   Крыса была старой и опытной. Она знала, что люди не  только  источник
пищи, но и смертельная опасность, а прислуживающие им мяукающие и лающие
твари еще хуже. За свою, по крысиным меркам,  долгую  и  успешную  жизнь
серая бестия вырастила не одну дюжину крысят, изгрызла десятки мешков  с
крупой и избежала сотен ловушек, и все потому, что была  осторожна.  Она
избегала покидать подвалы, а если поднималась в кухню, то лишь  ночам  и
да и то изредка, так как там обитало несколько отвратительных  котов,  а
ни сыр, ни ветчина не стоят того, чтобы из-за них рисковать жизнью.
   Сколько молодых, сильных и глупых  уходило  за  жирным  куском  и  не
возвращалось,  а  она  благоденствовала  в  подвалах,  которые  привыкла
считать своими, но сегодня благоразумие покинуло хвостатую затворницу, и
она поднялась наверх средь бела дня. Люди,  собаки  и  кошки  никуда  не
делись, но  серая  перестала  их  бояться,  напротив,  она  должна  была
станцевать им свой танец. Свой  великий  танец,  посвященный  Тому,  Кто
Уводит За Собой.  Крыса  вошла  в  заполненный  людьми  зал  спокойно  и
уверенно, шум, суета, яркий свет не пугали, а пьянили.
   Вокруг было множество врагов и множество яств, которые  она  в  своей
осторожности так ни разу и не попробовала, так как  рядом  с  ними  была
смерть, принимавшая облик то оскаленной кошачьей пасти, то  капкана,  то
отравы. Никогда раньше серая не  видела  столько  опасностей  и  столько
сокровищ, но ей не было дела ни до первых, ни  до  вторых.  Главным  был
Танец, и крыса решительно выбежала на середину зала,  встала  столбиком,
словно намереваясь ударить одной лапкой о другую,  резко  опустилась  на
передние ноги - поклонилась и начала! Она  кувыркалась,  крутила  сальто
вперед и назад, падала на спину, перебирая  в  воздухе  лапками,  хватая
себя то за самый длинный в замке хвост, то за усы, и вновь  подскакивала
на  месте,  приземлялась,  кружилась,  падала   и   вновь   поднималась,
подбадривая себя писком.
   Каждый новый  прыжок  был  выше  предыдущего,  каждый  новый  поворот
быстрей и изящнее. Крыса танцевала на глазах сотен людей, утратив  былой
страх, наслаждаясь каждым движением, как лошадь  наслаждается  бегом,  а
ласточка полетом. Она не слышала, как  завизжала  какая-то  женщина,  не
видела, как в дверь вбежали несколько собак. Псы  взвыли  и  попятились,
позорно поджав хвосты. Рядом что-то грохнулось и зазвенело.  Еще  раз...
Это было опасно, но крыса забыла то, что было смыслом  ее  жизни,  издав
победный писк она подскочила, почти взлетела и свалилась на серые плиты,
до конца отдав себя Тому, Кто Уводит За Собой. Удачно брошенный нож сбил
в полете уже мертвое тельце.
   - Хороший бросок,  сигнор,  -  в  голосе  капитана  стражи  Гран-Гийо
послышалось с трудом скрываемое облегчение.
   - Выйдите все, -  Эгон  Гран-Гийо  был  спокоен,  но  Шарло  научился
отличать действительное спокойствие от мнимого года в четыре, -  все,  я
сказал.
   Клотильда встала и оперлась на руку капитана, Шарло направился  вслед
за ней. Повиноваться, когда нужно, он умел не хуже баронессы. Они  вышли
из общей трапезной, прошли через двор и поднялись в  комнаты  Клотильды.
Она явно ничего не понимала, и капитан тоже, а вот Шарло вспомнил,  хоть
и не сразу. Уроки  землеописания  всегда  были  его  страстью,  а  отец,
Рафаэль и оргондские родичи задаривали его книгами.
   Шарло Тагрэ, ставший Анри Гийо, знал, когда  пляшут  крысы,  но  отец
никогда не пугал других дурными новостями, и Шарло  молча  устроился  на
подоконнике.  Вскоре  из  окон  трапезной  повалил  сизый  дымок,  дверь
открыла