из коллекционного издания "Баллантайна" 1953 года тиражом всего  в
двести экземпляров да ещЕ с  подписью автора на титуле. Вдобавок переплет из
белого коленкора был новехонький, без единого пятнышка.
     Как невероятную драгоценность я положил томик на чистый лист оберточной
бумаги и понес в глубь лавки, где размещался мой кабинет. Бережно держа свое
сокровище, я уселся  за компьютер и вызвал  таблицу текущих цен на раритеты;
пальцы  мои  дрожали,  нажимая  на клавиши. Судя  по  отразившимся на экране
бешеным ценам, даже подержанная копия могла бы уйти за шесть тысяч долларов,
не говоря уже о новом экземпляре.
     Я снова забарабанил по клавишам и принялся изучать группу состоятельных
библиофилов, гоняющихся за моей  находкой: техасский  фонд фэнтази, врачи из
Бель-Эйра, собиратель Брэдбери из Уокигана (Иллинойс), графиня Арундельская,
университетская библиотека  на Тайване и самый перспективный  покупатель  --
известная писательница из  Бантера (Мэн), автор  нашумевших романов  ужасов,
совсем  недавно  начавшая  собирать редкую  брэдбериану.  Хватит ли  у  меня
нахальства запросить десять  тысяч?  Может, имеет смысл  пригласить мадам  к
себе,  показать  книгу и попробовать прочесть в еЕ уме, на  какую сумму  она
готова раскошелиться? В голове не укладывается -- вместе со всеми остальными
книга мне досталась за какие-то тридцать долларов!
     Совесть у тебя есть?
     Я вздрогнул  и  поднял  голову.  В  открытую дверь увидел, как в  лавку
входит Люсиль  Картье с  какой-то  незнакомой женщиной. Спешно  поставив  им
умственный  барьер,  я  вышел из кабинета,  плотно закрыл за  собой  дверь и
любезно улыбнулся нежданным гостям.
     -- Привет, Люсиль. Давненько не видались.
     -- Пять месяцев. (Вполне в твоем духе облапошить бедную вдову!)
     Не смеши, меня. Есть  закон caveat  vendor [Торговой прибыли  (лат.).],
которого придерживаются все книготорговцы.
     -- Говорят, в последнее время ты очень занята.
     -- Не  то  слово.  (Хотя  далеко  не  так  занята,  как ты,  espиce  du
canardier! [Снайпер (франц.).])
     -- Чему обязан? (Что за туманные остроты?)
     Начнем  с  того,  что  тебя  очень  ЗАНИМАЮТ  мои  отношения  с  Биллом
Сампсоном!
     --  Познакомься,  Роги.  Доктор Уме  Кимура.  Она  приехала  к  нам  на
стажировку  из  Токийского  университета  в  рамках  научного  обмена  между
Дартмутом и японской Ассоциацией парапсихологов.
     -- Enchante [Очень приятно (франц.).], доктор Кимура.
     Я оборвал принимавшую опасный  оборот телепатическую  связь с  Люсиль и
сосредоточил все  внимание  на восточной гостье, что было,  кстати  сказать,
совсем не  трудно. На вид лет сорок. Весьма soignйe [Грациозна (франц.).], с
фарфоровым лицом,  оттененным  слегка подкрашенными губами. Шерстяной берет,
весь в каплях дождя,  низко надвинут  на  слишком  большие для  японки  чуть
раскосые глаза под длинными черными ресницами. Дождевик  из серебристой кожи
с широким  поясом, подчеркивающий  тонкую талию, и  черный свитер  с высоким
воротом.  Какой-то особенно  непроницаемый ум  -- должно  быть,  на  Востоке
своеобразная манера ставить экраны.
     Люсиль продолжала:
     --   Мы   с   Уме    работаем   над   новой   программой   исследования
психокинетических аспектов творчества...
     -- С Дени? -- Я удивленно приподнял брови.
     --  С кем  же  еще? -- отрывисто бросила Люсиль.  -- Я теперь нештатный
сотрудник лаборатории, как будто не знаешь!
     --  Мы с ним теперь почти не  видимся, -- вздохнул я. --  Насколько мне
известно, после алма-атинского конгресса он не вылезает из Вашингтона. А вам
с доктором Кимура удалось побывать в Алма-Ате?
     --  О да! -- Глаза  и ум очаровательной японки засветились от блаженных
воспоминаний.   --   Грандиозное   событие!   Собралось   около  трех  тысяч
метапсихологов и более трети из них в той или иной степени операнты! Сколько
интересных докладов и дискуссий! Сколько теплоты, понимания!
     -- Сколько политических интриг и сплетен! -- угрюмо добавила Люсиль.
     -- Не  говори,  это хорошее начало, -- возразила Уме. -- На будущий год
решено провести конгресс  в  Пало-Альто. Там  особое  внимание будет уделено
самой неотложной задаче -- обучению молодых оперантов.
     Я  нахмурился,   вспомнив   шумиху  по  поводу   выдвинутого   Дени   и
поддержанного  Тамарой  предложения о всеобщих тестах  на  оперантность.  На
конгрессе оно прошло  большинством голосов. Люсиль  и Уме  явно не разделяли
моего скептицизма.
     -- Не понимаю, в  чем проблема! -- сказала Люсиль. -- Техника испытаний
вполне надежна. А необходимость  увеличить число оперантов после Армагеддона
ни у кого не вызывает сомнений.
     --  И  все  же  в резолюцию  надо было включить  пункт  о  добровольном
характере испытаний.
     -- Оставь,  пожалуйста! -- отмахнулась Люсиль.  -- Весь  смысл  в  том,
чтобы обследовать всех, неужели непонятно?
     Я пожал плечами.
     -- При своих блестящих способностях ты чересчур наивна, детка.
     Уме озадаченно посмотрела на меня.
     --  Вы полагаете,  мистер  Ремилард,  в  Соединенных  Штатах  возникнут
сложности? В Японии универсальную программу приняли на "ура".
     --  Еще какие, --  ответил  я. -- Давайте пообедаем  вместе  и  обсудим
взлеты и падения независимой американской души.
     Уме  убрала экран всего лишь  на секунду,  но  то, что я успел увидеть,
очень меня обнадежило.
     -- Благодарю вас. Я и Люсиль будем просто счастливы.
     Я  и Люсиль! Стало быть, tкte-а-tкte отменяется! Я едва не  заскрежетал
зубами и тут же заметил циничную насмешку в глазах Люсили.
     -- Я с удовольствием выслушаю твое мнение насчет социально-политических
последствий оперантности,  -- заметила она.  --  Ты  ведь  принимаешь их так
близко к сердцу. А тебе не интересно, зачем, собственно, мы сюда пожаловали?
Мы с  Уме работаем с  людьми, способными метапсихически  порождать  энергию.
Дени  говорит,  что  у  тебя это однажды получилось в стрессовом  состоянии.
Правда, что ты просверлил дырочку в стекле?
     -- Да, выстрелил случайно, -- пробормотал я.
     -- Дени очень рекомендует привлечь тебя. Впрочем, у него есть опасения,
что свой трюк ты проделал,  поскольку находился в стрессовом состоянии, и  в
лабораторных условиях повторить его не сможешь.
     Проклятая  девчонка   беспардонно  обшаривала   мой   ум,   причем   не
принудительными,  а совершенно иными импульсами. Позднее я  узнал,  что  это
начальная коррекция,  предварительное умственное обследование.  Одновременно
Люсиль  бомбила меня  телепатическими вопросами на  скрытом  модуле:  Что ты
наболтал Биллу? Говори, ЧТО, продажная крыса, cafardeur [Сплетник (франц.).]
чертов!
     -- Я тогда со страху чуть в штаны не наложил, если  угодно, называй это
стрессовым состоянием.
     Уме хихикнула, а Люсиль продолжала осыпать меня руганью:
     Tu,  vieux  saoulard!  Ingrat!  Calomniateur! Allez  --  dйballe! Foutu
alcoolique [Ну ты, старый пропойца!  Неблагодарная свинья! Клеветник! Давай,
выкладывай все! Алкоголик поганый! (франц.)]!
     Приятно сознавать,  что  ты не  совсем отреклась от своего французского
наследия, детка, однако не  могу с тобой согласиться:  в строгом смысле я не
алкоголик, а  просто пьяница. Психологу-экспериментатору вроде  тебя следует
различать эти тонкости.
     В  уме  Люсиль  продолжала осыпать  меня  бранью,  но внешне  сохраняла
полнейшее хладнокровие.
     -- Роги,  мы будем  очень рады,  если ты  разрешишь поставить над собой
серию  простейших  опытов. Это займет  месяца  два, всего по часу в день. Ты
ведь  уже прошел  курс лечения у доктора Сампсона, не так ли? Я уверена, что
творческий потенциал у тебя в  полном порядке. Способность излучать  энергию
встречается крайне редко, и ты можешь  в значительной степени расширить нашу
психокреативную концепцию. (ЧТО ТЫ СКАЗАЛ БИЛЛУ ОБО МНЕ?)
     -- Надо подумать. (Ничего такого, о чем бы он сам не подозревал.)
     Подозревал? Подозревал?!
     Она  по-прежнему  общалась  со мной  на скрытом модуле,  а  внешне даже
пыталась улыбаться,  но  еЕ  бешенство  быстро  переполнило  чашу, и  оттуда
выплеснулось достаточно  в общий телепатический  спектр, чтобы японка что-то
почувствовала.
     -- И знаешь что,  -- неожиданно заявила Люсиль, -- мы, пожалуй, заберем
у тебя простреленное стекло.
     Я слегка  опешил  от  подобной наглости, а  она,  воспользовавшись моей
растерянностью,  направила  мощнейший  коррективно-принудительный снаряд мне
прямо промеж глаз. Удар,  достойный самого Дени  (впоследствии я узнал,  что
именно он научил Люсиль этой технике). Я с трудом устоял на ногах. Она могла
бы вывернуть наизнанку мой ум, словно старый драный носок, но ей не повезло:
ведь внутренности моего черепа она видела вблизи только раз, когда разыграла
у меня  в квартире  добрую самаритянку после  записи "60  минут". Если  бы я
раскололся, она  бы вытянула всю  мою подноготную, включая Призрака. Но я не
раскололся.
     --  Психоанализ  и  впрямь  подействовал благотворно, --  выдавил я. --
Старик  Сампсон первоклассный  психиатр. Не знаю, как тебя  и благодарить за
то, что познакомила меня с  ним. Если мое  стекло может хоть отчасти служить
благодарностью  --  возьми,  ради Бога. Только мне  кажется, что  для  ваших
психокреативных опытов я не самый  подходящий  экземпляр. Спроси хоть Билла,
он подтвердит.
     --  Уже подтвердил! --  Она разрыдалась и выбежала из лавки, так сильно
хлопнув дверью, что маленький колокольчик сорвался с крюка и упал на пол.
     -- Bon dieu de merde [Дерьмо собачье (франц.).], -- пробормотал я.
     Мы с Уме переглянулись. Знает ли она?
     -- Кажется, я знаю больше, чем следует, -- с грустью сказала японка. --
Люсиль  мне доверяет.  У них  с доктором  Сампсоном  что-то  не клеится.  Не
понимаю почему, но она во всем винит вас. Она права, мистер Ремилард?
     То, чего не  добилась Люсиль,  с легкостью  достигла  Уме,  причем  без
всякого принуждения.
     -- Да, -- со вздохом признался я.
     -- Почему?
     --  Я  не стану излагать вам  своих мотивов, доктор Кимура.  Достаточно
сказать, что я сделал это для блага Люсиль. И Сампсона.
     -- Они друг другу не подходят, --  кивнула она, избегая моего  взгляда.
-- Все  это  поняли,  но  не  сочли себя  вправе  вмешиваться  в  их  личные
отношения.  Люсиль  чувствовала  молчаливое  неодобрение  Группы  и  оттого,
кажется, ещЕ сильнее привязалась к Биллу.
     -- Знаю.
     Я подошел  к  двери, нагнулся,  подобрал колокольчик и  повесил  его на
место. Дождь немного утих.
     -- А у вас разве есть право встревать между ними? -- спросила Уме.
     Я обернулся к ней.
     -- Мне безмерно жаль девушку, но у меня есть такое право.
     -- Ответьте ещЕ на  один вопрос... Вы действительно оклеветали еЕ перед
Биллом?
     -- Нет.  --  Я на мгновение открыл перед  ней ум, давая понять, что  не
сказал Сампсону ничего, кроме правды.
     Моя милая собеседница задумчиво покачала головой.
     -- Теперь мне ясно, почему она изо всех сил оттягивала наш визит к вам,
хотя  Дени  очень  настаивал, чтобы мы включили вас в программу.  А  сегодня
вдруг сама предложила.  Она  уже неделю ходит как в воду опущенная. Кажется,
сразу же  после нашего возвращения из Алма-Аты у них  произошло  решительное
объяснение.
     Все сходится.  Конгресс широко освещался, и у многих открылись глаза на
метапсихическую  Страну  Чудес.  С  одной стороны,  зловещая  принудительная
функция. С  другой  -- недобрые  предзнаменования  и  страх перед программой
умственных испытаний. А я вел свою подрывную деятельность с третьей стороны,
и когда Сампсон  дал мне по физиономии, я воспринял это как первый  успех. В
середине июля  я  прервал свой  курс психоанализа, заложив в  душу психиатра
изрядную долю сомнений и страхов. Алма-Ата довершила дело, так что поручение
Призрака я выполнил на совесть... Дерьмо собачье!
     Уме положила  руку в черной перчатке на рукав  моего старого  твидового
пиджака.
     -- Тем не менее с  программой надо что-то делать. Вам, конечно, нелегко
работать  с  Люсиль,  но,  может  быть, вы  согласитесь  работать  со  мной?
Исследование психокреативных  импульсов крайне  важно.  Я тоже умею вызывать
слабое излучение фотохимической энергии, но направить психоэнергетику в виде
когерентного  луча такой силы,  кроме  вас, ещЕ никому  не удавалось. Вы  не
хотите  ознакомиться  с  коррелятами  физической  и   психической   энергии,
постулированными в Кембридже?.. Тогда приоткройте капельку свой ум. Вот так,
спасибо...
     Voila!  Сложнейшая  умственная  конструкция  на  какую-то  долю секунды
сверкнула  передо  мной.  При  всей  дьявольской  абстракции   я  еЕ  понял!
Трансмиссия  Уме соотносилась с  обычной телепатической речью,  как вездеход
"Турбо Ниссан ХХЗТТ" с  велосипедом. Нет, словесно я не мог бы объяснить это
понятие, но был уверен, что запомню его и смогу передать на языке символов.
     --  Черт  возьми! -- восхитился я.  Так это и  есть ваша новая  техника
обучения? Именно еЕ вы используете для тренинга оперантности?
     --  Да.  Называется  двусторонний  трансфер.  Позволяет  координировать
деятельность полушарий мозга. Я непременно научу вас и другим  инструктивным
приемам, если только вы согласитесь на эксперимент.
     --  А вы соблазнительница!  (Мягко говоря! Причем инструктивная техника
не составляет и половины еЕ соблазнов...)
     Ученая женщина включила на полную мощность реостат своего очарования. Я
сознавал, что это лишь  вариант принуждения, волевое усилие, направленное на
то, чтобы подчинить себе  мою  волю, но как она это проделывает! Куда до неЕ
Люсиль!
     -- Мы уважаем  ваше  желание не смешиваться с оперантной массой. Обещаю
вам, мистер Ремилард, никто не посмеет оказывать на вас давление.
     -- Называйте меня Роже.
     -- И  с Люсилью осложнений не будет. Я договорюсь с Дени, и  он поручит
ей другую серию экспериментов.
     -- Хорошо, доктор Кимура, на таких условиях я согласен.
     --  Называйте  меня  Уме.  --  Она  обворожительно улыбнулась.  --  Вот
увидите,  Роже,  мы поладим.  Надеюсь, ваше  приглашение на  обед остается в
силе?

     --  Мне  страшно, вдруг ты разочаруешься! -- прошептал я.  -- Прежде  я
кое-что умел, но это было так давно.
     -- Я чувствую огромную латентную силу. Надо только еЕ разбудить. Горечь
и подавленное насилие перекрыли благословенные источники энергии.
     -- Насилие? Уме, я самое безобидное существо на свете.
     -- О нет, далеко  не самое. Твой  невероятный психокреативный резервуар
запечатан внутри тебя, это очень опасно. Если энергия не получит творческого
выхода,  она неизбежно обратится на разрушение.  Творчество  заложено в душе
каждого человека,  но  у женщин оно  редко выходит  на  уровень сознания,  а
выливается  в  инстинкты  -- материнство, например. А  большинство  мужчин и
мизерная  часть  женщин  с  творческими  задатками  чувствуют  необходимость
работать, созидать, несмотря на то что  процесс весьма болезненный.  Недаром
говорят,  "муки творчества", ведь радость  его  человеку дано  вкусить много
позже,  когда процесс успешно завершен и наступает полное удовлетворение.  С
другой стороны, разрушением ты  наслаждаешься  уже в самом процессе,  только
это  удовольствие  темное,  злобное,  безрадостное.  Разрушитель  не в силах
останавливаться, иначе тьма поглотит его и он попадет в ад, который сам себе
уготовил.
     -- Донни...
     -- Тс-с, Роже.  Не думай  о своем несчастном  брате. Сейчас  ты  должен
думать о себе... и обо мне.
     Мы  ясно видим  друг  друга  в  темноте. Голубая  аура  Уме  в  глубине
сгущается и теплеет,  а  по  краям  посверкивает золотом. Моя желто-лимонная
корневая  чакра  с  дымчато-фиолетовым  внешним ореолом  приобретает  внутри
карминный оттенок, свидетельствующий о том, что дух силен, а плоть слаба.
     -- Не волнуйся. У нас есть время. --  Ее губы  касаются моего лба, щек,
рта.  --  На  Западе  это  называют  carezza  [Лаской  (итал.).],  но  часто
пренебрегают  ею,  потому  что  вы слишком  нетерпеливы,  вам  нужен  взрыв,
освобождение,  а  в  моих  краях  любовники  стремятся  погрузиться  в  море
неугасимого света.
     Ее  губы  и  глаза  излучают  золотистое  сияние.  Наши  умы распахнуты
настежь; чтобы испытать синхронное наслаждение, говорит она, мы должны знать
друг о друге все. Уме ничего не скрыла, и тем не менее навсегда осталась для
меня  тайной...  как, наверно, и я  для  нее. Первую ночь  мы провели  в  еЕ
маленьком, скромно  обставленном домике на Радсборо-роуд. Из  обстановки мне
бросились в глаза глиняные вазы причудливой формы с красиво расставленными в
них голыми ветвями,  сухими стеблями, узловатыми корнями. Не переставая  лил
дождь.  Из  водосточной  трубы за окном  спальни  с грохотом вырывался поток
воды. Уме предельно искренна в  своем вожделении. Я тоже честен насчет моего
abaissement  du  niveau  psychique  [Падения  духовного  уровня  (франц.).].
Психоанализ не  слишком  помог мне,  разве  что избавил от страхов  и не дал
окончательно спиться. У  меня сильные сомнения  в  успехе  наших  творческих
экспериментов, признался я. Тогда надо сменить стиль общения, заявила Уме. Я
опять позволил себе  усомниться, но она лишь одарила  меня  улыбкой  вековой
мудрости.
     -- Мы  будем  продвигаться  очень  медленно, --  говорит она,  покрывая
поцелуями мои плечи,  чуть касаясь кончиками пальцев моих безвольно повисших
рук.  -- Молчи, постарайся ни  о  чем не  думать. Просто  отдыхай во мне. Не
стремись к  возбуждению. Мой  ум  будет общаться  с твоим, а  тело поделится
творчеством. И в тебе произойдет  ответная реакция,  постепенное  нарастание
энергетического потенциала. Ложись, откинься на подушки и обними меня...
     Я покоряюсь и читаю у неЕ в уме страницы прошлого.
     ... Замкнутый, болезненный ребенок.  В семье три  дочери,  она старшая.
Живут в Саппоро, на Хоккайдо, самом северном из японских островов. Мать была
учительницей,  теперь домашняя  хозяйка.  Отец не очень  удачливый фотограф.
Родители произошли от островных  аборигенов --  айну. Свое  наследие супруги
считают  постыдным, но оно предательски  проявилось в светлой  коже, больших
глазах  и волнистых волосах старшей дочери. Она для  них живой укор, поэтому
еЕ не балуют.
     ... Девочке  шесть  лет. Отец снимает еЕ крупным планом  для  какого-то
рекламного заказа. Она послушно  позирует, но ей хочется поскорее  вырваться
из душной  комнаты  и поиграть  на улице с  подружкой.  Лицо  этой подружки,
нечеткое, однако узнаваемое, появляется на трех следующих кадрах вместо лица
Уме.
     ... Отец потрясен. Делает несколько пробных снимков, и  чудо свершается
вновь. Он начинает понимать, что происходит, и кричит:
     -- Уме, девочка моя, повтори-ка ещЕ раз!
     ... Дочь изо всех сил старается ему угодить: она впервые  чувствует его
любовь и восхищение. Эксперименты длятся неделями. Как выяснилось, она может
оставлять отпечатки не  только на пленке, находящейся  в фотоаппарате, но  и
без  него, если, конечно, пленка не засвечена. Вначале  еЕ  "умографические"
образы  разнятся  по четкости,  в зависимости  от  того,  вызваны ли  они из
воображения или "считаны" с натуры. Лучшие снимки получаются на "Полароиде".
Все, что требуется от  Уме, это смотреть  в объектив и думать  о  каком-либо
предмете, в то время  как  отец снимает.  Он  фиксирует почти  каждую  мысль
дочери,  осыпает  девочку  похвалами  и  мечтает  о  миллионах иен,  которые
наживет, когда откроет шоу-бизнес.
     ... В город из поселения  айну  приезжает  дед  Уме  и,  узнав  о чуде,
заявляет отцу:
     -- Твоя дочь одержима демонами и принесет тебе несчастье.
     Отец лишь  усмехается.  Он пересмотрел  массу  литературы  и нашел  два
описания подобных случаев. В 1910 -- 1913 годах психолог по  имени  Томокити
Фукуро  делал  "умственные"  снимки,   и  точно  такие   же  опыты  проводил
американский врач Юл Эйзенбад над гостиничны