инструкции от мистера Фортье. Вашим  умникам  в  лимузине было ясно
сказано: вернуться на дорогу в Питтсбург и обождать. А  они не  послушались.
Вам бы лучше подать им сигнал.
     -- Я так и сделаю, мистер Лаплас. Произошло недоразумение.
     На  сей раз  бесстрастное  выражение операнта  явно  противоречило  его
собственному настрою.
     -- Да, и крикните им, чтоб уносили ноги и ружья отсюда подале. И пускай
остерегутся, а то, неровен час, забредут в болото или ещЕ чего...
     Imbйciles! [Идиоты!  (франц.)] Адам, Арни, черт вас дери, я же говорил,
что сам справлюсь! Убирайтесь и отзовите ваших паршивых командос!
     Кир, мы только хотели иметь гарантии, на случай...
ВЫКАТЫВАЙТЕСЬ!
     -- Я очень сожалею, мистер Лаплас.  Слишком ретивый подчиненный взял на
себя инициативу и нарушил мои четкие распоряжения.
     --  Прямо скажем,  неувязочка. Ну  да ничего,  обойдется. Уж  я  о  том
позабочусь. По сравнению с вашей  организацией нас  тут раз, два, и обчелся,
однако ж как-то держимся.
     -- Молодцы. Собственно, потому-то я и побеспокоил вас своим посещением.
Приказ моим людям передан. В дальнейшем все указания мистера Ремиларда будут
выполняться неукоснительно. Попрошу вас передать ему это.
     Лаплас  ухмыльнулся  и  сплюнул  в  озеро.  Откуда-то  донесся  громкий
булькающий звук, сродни безумному смеху.
     -- Филин? -- спросил Киран.
     -- Не...  гагара. Самый лучший северный  нырок, ошметок прежней гусиной
колонии, что обитала в наших местах пять-шесть миллионов лет назад. За такой
срок трудновато  сохранить чувство юмора,  но, видать, благодаря ему пуховая
тварь  и  выжила. Пока, мистер О'Коннор. Уж вы скажите Вику, что я свой долг
исполнил.
     -- Не сомневайтесь, -- сухо заверил Киран.
     Старик  удалился в коттедж,  а Киран испустил  вздох  мучительной боли.
Закрыл  глаза, призывая  успокаивающие  импульсы,  и стал  купаться  в  них.
Спокойствие, гони прочь подозрения, тревогу, тяжесть в паху... Открыв глаза,
он заметил  четыре темных силуэта справа у самой воды, не  более чем в сотне
метров.
     И  наклонился  к наблюдательному  устройству. Лосиха  и  почти взрослые
тройняшки мирно щиплют прибрежную траву. Он  наблюдал  за ними добрых десять
минут.  Небо  сделалось  темно-фиолетовым, на  северном  краю  озера  хрипло
перекликались  гагары,   и  Киран  быстро  нацелил  светорасширитель  в  том
направлении,  запрограммировав инфракрасный модуль на обнаружение тел  весом
свыше  девяноста  килограммов.  Увлекшись, стал  прочесывать противоположный
берег на расстоянии тысячи двухсот метров.
     В окуляре мелькнула цель. Ага,  поймал! Киран  увидел ещЕ  одного лося.
Самый  крупный  зверь,  какого  он  когда-либо  видел,  --  огромный  самец,
полускрытый   густыми   зарослями   бальзамической    пихты.   Окраска    не
темно-коричневая, а  серая  с  подпалинами, как  свинцовый  сплав. Ветвистые
белые рога на заостренных концах почти прозрачны, а ближе к основанию черепа
подернуты  прожилками  кровеносных  сосудов.  Лось  энергично   терся  своим
черепным украшением о стволы деревьев, видимо, испытывая страшный зуд. Затем
поднял на Кирана угольно-черные глаза.
     -- Я назвал его Гласон. Довольно странно для  такого чудовища, но когда
он  был  теленком,  кличка   ему  подходила.  Он  мой  любимец.  Генетически
выведенный   альбинос.   Очень   уж   хотелось  посмотреть,   как   выглядят
лоси-альбиносы.
     Киран продолжал спокойно смотреть в глазок. На сетчатку наложился образ
Виктора Ремиларда в темной лесной части визуального поля.
     -- Гласон... это что, кубик льда?
     -- Или хладнокровный дьявол, -- уточнил Виктор.
     Киран поднял голову от прибора.
     -- Он великолепен. В таком заповеднике, пожалуй, и до глубокой старости
доживет.
     Он  вспомнил, как  удивил егеря вопрос, глядит ли Виктор когда-нибудь в
трубу. Да, в ясновидении молодой его явно  превосходит. Но ясновидение не та
метафункция, которая имеет значение в данных обстоятельствах...
     Они смотрели  друг на друга  -- сорокалетний здоровяк в расцвете  ума и
сил  и  тщедушный  умирающий  старик.  Некогда  оливковая кожа Кирана  стала
желто-бледной, жестко  изрезанная  морщинами вокруг  тонкогубого  кельтского
рта. Глаза ввалились,  но в них горел тот же самый ненасытный огонь, что и у
Шэннон.  А вот ум за ними не изрыгал еЕ пламени,  а  был  бездонным колодцем
нескончаемой ночи.
     Подойди ко мне, сказал Киран.
     Ко мне! -- скомандовал Виктор.
     Ни один не двинулся с места.
     Воздух снова наполнила смешливая перекличка гагар.
     Киран пожал плечами, и сцепленные умы отступили на прежние позиции.
     -- Хотелось попробовать. В общем, ты победил.
     Во взгляде Виктора отразилась настороженность.
     -- Объясните.
     -- Я хочу присесть.
     Они прошли на веранду, и Киран осторожно опустился в плетеное кресло.
     -- Мое физическое состояние тебе известно. Я держусь на одной силе воли
и буду держаться до  тех пор, пока не наступит время закончить начатое. Тебе
известно,  что ФБР, и министерство юстиции, как собаки,  роются в моем банке
данных  и  употребляют  все  законные и незаконные способы, чтобы найти  или
сфабриковать улики, обвиняющие  меня  в  государственной  измене, заговорах,
рэкете, крупных хищениях и многочисленных убийствах.
     Виктор кивнул.
     -- А знаешь ли ты, что спровоцировал этот ажиотаж твой брат Дени?
     -- Нет...
     Киран кисло улыбнулся.
     --  Он  и  его приспешники  стоят за  рядом  недавно  представленных  в
Конгресс   биллей,   которые    дадут   возможность   следователям-оперантам
вмешиваться в дела таких людей, как я и ты. Поправка, разрешающая умственный
перекрестный допрос, была, как ты понимаешь, только началом.
     -- Понимаю. Все эти годы они не  могли  нас тронуть.  Дени знал, чем  я
занимаюсь, но доказать не мог. Не только то, что я с  помощью умственных сил
добивался всего, чего хотел, но даже простой факт моей оперантности.
     -- Уже есть механический прибор для определения ауры, -- сообщил Киран.
--  Он  сконструирован  главным  образом  для идентификации и  классификации
метафункций новорожденных  оперантов. Сейчас его  испытывают в  Эдинбургском
университете.  На   ближайшем  конгрессе  метапсихологов   Джеймс  Макгрегор
собирается устроить демонстрацию.
     Виктор промолчал. Но в уме передал собеседнику образ распределительного
щита в башне без окон.
     -- Тебе нужны объяснения? -- Боль Кирана вдруг отошла  куда-то  далеко.
--  А мне казалось, все  так просто. Это ключ к  окончательной  победе.  Она
должна была быть моей. Но теперь я предлагаю еЕ тебе...
     Киран   продолжал   говорить,  медленно,  без  околичностей   соблазняя
эгоцентричного предпринимателя  перспективой мирового владычества  с помощью
угрозы "звездному удару"  и  в  то  же время желая,  чтобы Виктор  заразился
безумной   мечтой  старика,   страдающего  манией   величия.  Конечно,   его
неотесанный  практичный  мозг  сразу  увидит зияющие провалы в  маниакальной
логике.  Он  предпочтет другие  методы, более  доступные, земные.  Наверняка
посмеется над безумцем, интуитивно почувствует, что нужен Кирану, но никогда
не расшифрует  его  скрытых побуждений.  Что до стремления к Абсолюту... оно
недоступно  Виктору  Ремиларду, как  те звезды,  что уже начали зажигаться в
летнем небе Нью-Гемпшира.
     -- Все это может стать твоим. Я почти закончил оформление дарственной и
готов передать тебе  управление всем, что имею.  Когда  я  уйду, государство
ничего  не получит. Мои корпорации так же  законны  для суда  присяжных, как
любой американский бизнес. А в награду ты поможешь мне расправиться с нашими
общими врагами.
     -- С Дени? С Дартмутской группой?
     -- Со  всеми. С метапсихическим руководством  всего мира.  С настырными
оперантами. Они приедут сюда в середине сентября на  свое ежегодное сборище.
Даже отщепенцы из России и с  Востока согласились в  последний  раз прислать
своих делегатов. Я не могу их  тронуть... а ты можешь. Я покажу тебе -- как.
Мои агенты  позаботятся о том, чтобы местные отделения Сыновей Земли  были в
полной боевой готовности. Ты же  со своими людьми,  за которыми  не охотятся
правительственные ищейки, возьмешь на себя  руководство операцией и в нужный
момент исчезнешь. Вся вина падет на оголтелую толпу.
     -- А потом? -- спросил Виктор.
     --  Я  умру. И  ты станешь хозяином  моей  империи. Трое ближайших моих
соратников  введут  тебя  в  курс  всех дел,  откроют тебе  свои  умы.  Если
захочешь, впоследствии заменишь их своими людьми.
     -- И где они, ваши соратники?
     --  В  лимузине,  что  привез меня сюда. Твой грозный егерь  велел  мне
отправить их на шоссе, до тех пор пока ты не появишься.
     Виктор рассмеялся.
     -- Пит Лаплас -- отменный ясновидец. И преданный как  пес. С ним и  его
пушкой  меня  тут  никто   не  достанет.  Жаль,  его  "ай-кью"  [Коэффициент
умственного развития человека, определяющийся на основе специальных тестов и
играющий в США важную роль при подборе кадров.] слишком низок.
     --  Мне он не показался таким уж  тупым... Ну что, Виктор, каков  будет
твой ответ? Уберешь ты от меня этих сволочей, чтоб я мог умереть спокойно?
     --  Мне бы  заранее знать. Вы подождете, пока я вызову сюда своих ребят
из  Берлина? Это займет не больше часа.  Ваши люди пусть приезжают следом за
ними. А мы с вами тем временем малость перекусим.
     Киран  закрыл  глаза,  ушел  в свои  тайные,  непроницаемые  глубины  и
возблагодарил Черную Мать. В конце есть  начало. В смерти источник жизни. Да
примет нас твое пустое чрево. Дам-там-нам-там-нам-дам-нам-дам-дам...
     -- Пит! -- крикнул Виктор. -- Эй ты, скотина, где прячешься? Пит, у нас
гости!..  Ох,  черт! Киран, вы только  поглядите!  Дрыхнет, как  младенец  в
колыбели -- под щекой "браунинг", а  к груди прижал бутылку виски! Ничего не
поделаешь, надо самому заниматься ужином.

28

ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

     В августе 2013 года  на горе Вашингтон я  вновь встретился с  Фамильным
Призраком.
     Заново побеленное здание, напоминающее свадебный торт, словно бы совсем
не изменилось  с тех пор,  как я  работал тут помощником управляющего. То же
великолепие эпохи  короля  Эдуарда, та же отменная еда, такой же -- несмотря
на  экономический кризис --  наплыв  клиентов все того же типа: обеспеченных
молодых семей,  туристов-фанатиков  с сибаритскими наклонностями, страдающих
ностальгией стариков, привыкших ездить  в  дорогостоящие туры. Вот ещЕ  одна
группа  прибыла --  правда,  не  дизельным  поездом, как в  мои  времена,  а
реактивным аэробусом: у всех те же значки на лацканах, и те же  молоденькие,
хорошенькие гидши, и старые леди так же весело щебечут, тоща как джентльмены
сохраняют угрюмое достоинство.
     Я приехал в отель  по делу -- переговорить с неким Джаспером Делакуром,
занимавшим теперь мое место. Десять  лет назад в отеле состоялся двенадцатый
конгресс метапсихологов, и Дени уговорил меня взять на себя организацию.
     -- Кто справится с этим лучше тебя? -- резонно заметил он.
     Отель  старой  Новой  Англии очаровал  иностранных  ученых после унылых
университетских  аудиторий,  в  которых  проходило  большинство  конгрессов.
Поезд-кукушка  стал настоящим "хитом", а наиболее телесно крепкие операнты в
свободное время разгуливали по горе Вашингтон, любуясь реликтовой ледниковой
флорой и уютными постройками на вершине.
     Конгресс этого года  (в  Дартмуте  опасались,  что он  будет последним)
планировалось также  провести  в отеле, и Дени счел само собой разумеющимся,
что  я  возьму  на  себя  обязанности, с  блеском  выполненные  в 2003 году.
Основные  организационные  моменты  я утряс  по телефону  и по  компьютерной
связи, но сентябрь был уже  не за горами, и я поехал выяснить обстановку  на
месте.
     Джаспер Делакур выскочил из-за письменного стола мне навстречу. Еще бы,
администрация   отеля  безмерно  счастлива  принять  две  тысячи   восемьсот
делегатов во время затишья после Дня Труда.
     -- Роже, старый сукин  сын! Выглядишь отлично! За десять лет ни на день
не постарел.
     -- Да и ты не плошаешь, -- солгал я. -- Комитет по проведению конгресса
очень доволен,  что  вы  сможете  нас  принять,  хотя,  разумеется, на более
скромных условиях.
     Джаспер вздохнул.
     --  Всем  нынче туго.  Но мы с  тобой поладим,  недаром ты столько  лет
просидел в этом кабинете. Мне придется изрядно попотеть, чтобы урезать туры,
конференции, деловые встречи и  втиснуть твою ораву. От  простых  отдыхающих
мы, само собой, имели бы большую прибыль.
     -- До моего ухода в девяностом я всем то же самое говорил.
     Он прищурился, производя в уме подсчеты.
     -- Мать моя,  неужто столько воды  утекло?! Который же тебе  год,  черт
возьми?
     -- Через неделю шестьдесят восемь стукнет.
     -- Ну и ну! Небось пьешь воду из целебного источника, а? Взгляд все тот
же,  пройдошистый,  а  мадемуазель Клероль,  поди, до  сих  пор  помнит  эти
серебряные кудри. Шестьдесят восемь! Чтоб я сдох, везет же некоторым!
     Я пожал плечами.
     -- Фамильная черта. Думаю, в семьдесят сразу в прах  и рассыплюсь... Ну
ладно,  у  тебя небось дел под  завязку.  Я хотел только обговорить банкет в
субботу вечером, двадцать  первого.  На сей  раз  народу будет поменьше,  но
помнишь,  как мы в прошлый раз едва расставили столы  и  в большом зале, и в
холле, и в Папоротниковой гостиной? Везде  развесили усилители и телекамеры,
чтобы все тосты слышали и  видели даже  те,  кто не  обладает  ясновидением.
Метапсихи, Джаспер, хотят получить полные ощущения, как  на сенсорном, так и
на экстрасенсорном модуле.  Одно дело, когда  говорящий обращается  прямо  к
тебе, другое --  когда  вещает с экрана. Умники  не  терпят  вспомогательной
аппаратуры. Надо придумать что-то другое... причем не шведский стол.
     -- То-то и оно, старина! -- заквохтал он. -- Тут я тебя обошел!
     Сияя, он достал папку  из кожзаменителя и  раскрыл еЕ на столе, защепив
уголок. Ишь ты!  Многокрасочная  пластинка  тридцать на тридцать,  наплывами
показывающая  виды роскошного горного ресторана: экстерьеры на рассвете,  на
закате, в дивные снежные ночи; интерьеры  великолепных залов, баров, кабаре,
уютных гостиных с каминами. Даже  фоновая музыка  имеется -- "Новоанглийские
идиллии" Эдуарда Макдоуэлла.
     --  Шале  на  вершине!  --  продекламировал  Джаспер.  --  Лукуллов пир
Уайт-Маунтинс.  Посещение  сказочной  пещеры  Великого Духа,  над  которой и
поныне летающие тарелки мелькают в кристально чистом воздухе!
     -- Помню-помню,  -- кивнул я. -- Когда четыре-пять лет  назад разрушили
старую гостиницу,  вы отхватили себе лицензию на  постройку шале.  Ну и что,
окупилось?
     --  Нет пока,  --  сознался Джаспер.  -- Мы слишком много  потратили на
привязку к местности. Надо ведь, чтоб его не сдуло с горы при скорости ветра
триста  километров  в час.  Однако проектировщики  все-таки добились своего.
Теперь шале  даже  торнадо  выдержит. А  какой вид! Твои  умники просто  ума
лишатся!
     Я позволил себе выразить сомнения:
     -- Но ведь вам придется переместить отсюда  на вершину почти три тысячи
делегатов. За час, не больше. И доставить их назад после банкета.
     -- Нет проблем. Три рейса автобусами -- и все дела.
     -- А транспортные расходы?
     -- Входят в оплату обеда-люкс: на первое омар, потом бифштексы с кровью
и овощи, на десерт сабайон, марочное шампанское... Включая скидки, девяносто
баксов с носа.
     Я присвистнул.
     --  Да  ты  что, Джаспер! Дартмут сейчас на  такой  мели, что отделению
метапсихологии   пришлось  опять  слиться  с  факультетом  психиатрии!   Мой
племянник,  Нобелевский  лауреат,  был  вынужден сократить  две  трети своих
сотрудников! Субсидии на исследования урезаны до минимума, вспомоществований
никаких, и, видимо,  это будет последний конгресс,  уж  и не знаю на сколько
лет.
     -- Тем более надо отметить.
     -- Да, но как я оправдаю...
     --  Вот что,  Роже, сделай мне личное одолжение.  Поднимись и  посмотри
сам.
     На  микроавтобусе  я  проехал  полкилометра  до  местного  "аэродрома",
спрятанного в  густой  зелени. Меньше  чем за  пять  минут удобный  самолет,
сочетающий   скорость  крылатого  летательного  аппарата  с   маневренностью
вертолета, доставил меня на вершину.  Мы приземлились на восточном склоне. Я
вспомнил,  как  яростно  протестовали экологи  против  расчистки  посадочной
площадки   и   против   нового   ресторана,   объявив   неуклюжую  постройку
восьмидесятых  годов  историческим  памятником   и  требуя,   чтобы  вершина
сохранила  "первозданный  вид".  Однако,  поскольку  гора  Вашингтон  ещЕ  с
двадцатых  годов  девятнадцатого  века подвергалась  вторжению  цивилизации,
доводы радетелей о благе природы были с легкостью опрокинуты.
     Сложенное   из   гранитных,   покрытых   мхом   плит   шале  потрясающе
гармонировало  с  инеем,  посеребрившим  самую высокую точку  Новой  Англии.
Витражи из армированного стекла  по верхнему этажу обеспечивали великолепный
обзор  окрестностей.  Каменная  крыша   была  увенчана  широкой   башней   с
наблюдательной  вышкой и открытым  балконом,  заполненным  в  этот  чудесный
летний  день  туристами. Под  рестораном располагались  сувенирные  лавки  и
небольшой музей. Крытая галерея вела прямо к станции старой железной дороги,
не претерпевшей никаких изменений. После короткого осмотра  я вышел на  один
из  балконов, и управляющий  рестораном оставил  меня  одного  для  принятия
решения.
     Первобытный локомотив на паровой тяге, натужно пыхтя, пробирался  вверх
по  склону. Горные тропы, восходящие к вершине, были по-прежнему  обозначены
желтыми камнями-указателями.  Трава местами  повысохла, но то  здесь, то там
виднелись пучки свежей альпийской зелени, испещренной крохотными цветочками.
     ... Мальчик,  весь дрожа, стоит рядом со мной и тычет пальцем в сторону
первого оперантного ума, не взращенного в его собственной семье.
     ... Туристы цепочкой  поднимаются  от железной  дороги,  и  ясновидение
маленького Дени показывает мне образ второго чуда -- Элен.
     Здесь все начиналось. И здесь должно закончиться.
     Глаза мои затуманились  от крепчайшего западного ветра.  Я вновь ощутил
эфирные вибрации  и чье-то  присутствие. Священная гора,  погубившая столько
людей, слышавшая столько криков наивных мечтателей, что взывали к беззвучным
звездам, вскормившая столько легенд о ледяных демонах, Больших Карбункулах и
летающих тарелках...
     Bonjour, Rogi.
     Я вздрогнул.
     -- Est'ce toi?! [Это ты?! (франц.)]
     Скажешь Дени, что заключительный банкет будет здесь.
     -- Ха! А во что это выльется -- тоже сказать?
     Ты сможешь  убедить его, что место  идеально подходит. Твое принуждение
более  действенно, чем ты  полагаешь. После  того как  он  согласится  и все
приготовления будут закончены... так и быть, расскажи ему обо мне.
     -- Grand dieu, ты серьезно?
     Только  прояви тактичность. Выбери  подходящий момент. Можешь объяснить
ему, что всегда считал меня наименьшим  злом, безобидной, почти неосознанной
проекцией мечты в противовес жалкой рассудочной обреченности.
     Давненько  тебя здесь не было, mon fantфme. Мы, земляне, все к чертовой
матери испортили!
     Возможно...  И  все-таки скажи  ему.  Он прав,  что цепляется  за этику
непротивления  и  бескорыстия,  но  не  прав, что  хочет  стоять  особняком.
Планетарный Разум должен стремиться к сопричастности, расти и плыть в высшем
метаконцерте  доброй  воли, в отречении  от эгоистических  помыслов.  Только
тогда вы сможете принудить Галактическое Содружество к Вторжению.
     -- Сейчас?!  -- вскричал я. -- Когда все распалось? Ну,  знаешь, у тебя
зловещее чувство юмора!
     Твой племянник Дени испытает твой ум и примет меня как данность... если
ты сам веришь...
     --  Уходи,  -- прошептал я.  -- Оставь меня  в покое.  Я старый