умгартнера.  Но  вы  же понимаете,  что  вновь  избранный  конгрессмен  от
оппозиционной партии не располагает практически никаким влиянием.
     О'Коннор. Ты не  прав, Джерри. Он будет к  тебе прислушиваться. Сделает
все, чего ты хочешь, чего я хочу...
     Трамбле. Вы хотите, чтобы я его принудил?
     О'Коннор.  Не  люблю  это  слово.  Не  принудил, а  убедил!.. Послание,
которое ты ему передашь, крайне важно.  Мы с  тобой как  раз его  обсуждали,
когда  ты  отключился. Помнишь?  Мы  хотим, чтобы  Баумгартнер настаивал  на
утверждении антиоперантного  законодательства. С Актом Бенсона покончено, но
мы  подготовим  за  кулисами другие  законы, учитывающие  наши интересы. Для
ограничения деятельности оперантов. Кому, как не  тебе, Джерри, предупредить
страну об опасности, которую сулит оперантность? Ты же видел, как они строят
заговоры,  чтобы захватить власть... Тебе известно, к чему  приводят амбиции
злонамеренных умов... Известно, Джерри, не так ли?
     Трамбле. Да.
     О'Коннор.  Президент  Баумгартнер  проявил  излишнюю  мягкотелость.  Мы
посадили его в Белый дом, а теперь, когда второй срок, можно сказать, у него
в кармане, ублюдок начал забывать, кто его друзья, а кто враги! Он нормален,
но  ум   его   --   крепкий   орешек.   Он   был   космонавтом,  президентом
военно-промышленной  корпорации,  понимаешь,  Джерри?  Словом,  привык   сам
принимать решения.
     Трамбле. А ваши люди с ним уже не справляются...
     О'Коннор. Верно. Придется тебе им заняться.  Но операцию  надо провести
очень  тонко. Постгипнотическая суггестия, игра  на полутонах и  все  такое.
Открытое принуждение прибереги  на крайний случай. У него  и мысли не должно
возникнуть,  к  чему  ты  ведешь.  И представиться  надо очень  искусно.  На
поверхности  ты либеральный  демократ,  ратующий за права оперантов и других
меньшинств.
     Трамбле. Понял.
     О'Коннор.  Все  понял,  Джерри?  Весь мой план?  Его  правоту,  величие
неизбежности?..
     Трамбле. Да, да, oui, oui, mon cher Papa...
     О'Коннор. Вот и отлично. Бери пальто. Движение уже схлынуло, так что мы
доберемся  до дома без  хлопот. (Нажимает  кнопку связи  с  гаражом.) Фрэнк?
Выведи, пожалуйста, мой "бентли". Благодарю.

16

     Вашингтон, округ Колумбия, Земля
     20 января 2005 года

     Телохранители  спецслужб  расчистили   ей   путь,  и  Нелл  Баумгартнер
ворвалась  в  Ротонду  Капитолия.  Опоздать  на  вторую инаугурацию  мужа! О
Господи, помоги! --  внутренне молилась она. Только не это...  А еЕ новости!
Как  отреагирует  Ллойд?  Сказать  ему  сразу  или  подождать  до  церемонии
приведения к присяге?
     Агент Расмуссен, держа еЕ под руку, проговорил:
     -- Все будет  в порядке, миссис Баумгартнер.  Председатель  суда только
поднимается на трибуну. Вы успеете.
     В огромном беломраморном зале ощущалась прохлада, несмотря на то что он
был  забит   народом  --  членами   Конгресса,   сотрудниками  Белого  дома,
влиятельными республиканцами, личными друзьями  и родственниками первой четы
государства.   Снаружи  бушевала  метель,   поэтому  впервые  с   1985  года
инаугурация проходила  в закрытом помещении. Именно из-за погоды первая леди
задержалась  в аэропорту  Рейгана. Она  только  полчаса  как приземлилась  в
Вашингтоне,  а  несколько  дней  провела  у постели своей  двухлетней внучки
Аманды Дентон.
     Когда  они  с  агентом  Расмуссеном  достигли трибуны,  сводный оркестр
военно-морского флота  уже гремел вовсю. Нелл внутренне  собралась,  глубоко
вздохнула и лучезарно улыбнулась мужу. В его ответной  улыбке  чувствовалось
облегчение. Ребенок поправится.
     Она  смутно  сознавала, что рядом люди -- вице-президент с женой, лидер
сенатского большинства Бенджамин Скроуп,  спикер палаты представителей  Элия
Скрэггс Бенсон, глава партии Джейсон Кессиди, а  рядом  с ним старый друг  и
помощник Киран О'Коннор с дочерью  Шэннон и зятем  -- конгрессменом Трамбле.
Глаза  Шэннон Трамбле полны тревоги. Неужели она слышала о болезни маленькой
Аманды? Нелл Баумгартнер послала и ей обезоруживающую улыбку. Но в следующую
же секунду забыла о Шэннон, поскольку ей вложили в руки  Библию, которую она
будет держать, пока президент произносит слова присяги.
     Главный судья Верховного суда  торжественно  выступил вперед. Президент
положил  левую руку на книгу,  открытую  на псалме номер восемь  (этот самый
псалом он читал  много лет назад,  когда  впервые ступил на  Луну), а правую
поднял.
     --  Клянусь  ревностно исполнять свой  долг президента и  по  мере  сил
охранять и оберегать Конституцию Соединенных Штатов.
     Заиграл  оркестр, и президент направился к  трибуне,  откуда произнесет
инаугурационную речь.  У неЕ  оставались какие-то  секунды,  а  она все  ещЕ
сомневалась: сказать ему или нет? Внутренний  голос как будто нашептывал ей:
промолчи, оставь  все  как есть... Но она  знала, о чем  собирается говорить
Ллойд  и не могла допустить, чтобы он произнес заготовленный текст, пребывая
в неведении.
     Послышались  заключительные  такты марша. Она  быстро  подошла  к нему,
тронула за руку. Он оглянулся.
     -- С маленькой Амандой все в порядке, -- прошептала она. -- Неврологи в
клинике Джона  Хопкинса  установили,  что у  неЕ нет никакой эпилепсии. Наша
внучка,  Ллойд, будет  оперантом-метапсихологом.  Слишком  резкий  выход  из
латентности и вызвал судороги.
     -- Они уверены? -- только и вымолвил президент.
     Нелл молча кивнула и отошла в сторону.
     Музыка  смолкла.  Все глаза устремились  на президента. Он вдвое сложил
листки, зажатые в руке, и сунул их в нагрудный карман.
     -- Друзья мои! -- начал  он. -- Составленная мною  инаугурационная речь
потеряла всякий смысл... Позвольте поделиться с вами  невероятной  новостью,
которую только что привезла мне моя жена Нелл...
     Он  помедлил,  провел рукой по  лбу, публика  удивленно  зароптала.  Но
президент резко выпрямился  и  говорил уже  без  остановки в течение  десяти
минут.  По  завершении его речи  в Ротонде  мгновение  царила  тишина, затем
раздались неловкие  аплодисменты,  перешептывание  и  все заглушили  трубные
звуки сводного военно-морского оркестра.
     Ну что, папа? -- спросила Шэннон.
     Все зависит от Джерри, будь он проклят, если подведет нас.

17

ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

     Канун Дня Всех Святых, 2007 год

     Передо мною фото, освежающее память о той дате. Три маленьких чертенка,
мои внучатые племянники  Филип,  Морис и Северен  -- возраст  соответственно
десять,  восемь  и  четыре, --  на  нечетком  снимке, сделанном их  нянькой,
великомученицей Айешей.
     Благодаря откровениям Призрака я в  то время  уже знал, что всем  троим
суждено   стать  магнатами  --  основателями  Консилиума,  а  благодаря  его
состраданию ещЕ не знал,  что  один  из  них  погибнет,  сражаясь  за  вывод
человеческой расы  из  Галактического Содружества, в Метапсихическом  Мятеже
2083  года... Но это уже другая история, она  пока подождет. Сейчас я пишу о
событиях, приведших к Вторжению, и о своей роли пешки в его осуществлении...
     Весь день моя книжная лавка подвергалась осаде полтергейстов, поскольку
Хановер уже кишмя  кишел потомками оперантов. Каждый канун Дня Всех  Святых,
по  старой  американской   традиции,  местных  торговцев  одолевали  ряженые
детишки, выпрашивающие подачку, лишь откупившись от  них, бедняга избавлялся
от  страшных  козней.   Во  времена  моей  молодости  шантаж  был   довольно
безобидным:  намыленные окна, опрокинутые мусорные корзины,  снятые с петель
садовые калитки, гирлянды из туалетной бумаги на кустах, дорожки и крылечки,
засыпанные  светлячками  и  тухлыми  яйцами...  А  в новый Век  Разума канун
праздника стал единственным  днем в году, когда оперантные юнцы  могли более
или  менее  безнаказанно  творить  свои  умственные   фокусы.  Сбросив  узду
родительского принуждения, напялив на себя что попало, сорванцы пускались во
все тяжкие.  В  силу  неписаного  закона  бесовские  проделки лимитировались
возрастным цензом -- до двенадцати лет, и никакая собственность не подлежала
разрушению  или приведению в негодный  для  дальнейшего употребления вид.  В
остальном никаких ограничений.
     Как  я  уже упомянул, мою  лавку и в  тот злополучный день не  миновала
горькая  чаша  сия.  Книги прыгали на полках и  валились на  пол, витрины  с
образцами  товара превращались неизвестно во  что,  в  уголке юного читателя
плясали стулья и столики, сворачивались ковры, извиваясь змеями на полу. Мой
огромный кот  Марсель  с затравленным видом удалился в складские  помещения,
поскольку видеть  не мог, как пища в его  мисочке вертелась  колесом,  а  из
шерсти сыпались искры.  У меня для  задабривания краснокожих гангстеров было
заготовлено блюдо со сникерсами, но  зачастую, добрые детки, поблагодарив за
угощение, уже на выходе откидывали ещЕ какое-нибудь пакостное коленце.
     Другое  неписаное правило -- издевательства  должны были закончиться  к
22. 00.  В будни  я,  как правило,  закрывал книжную лавку раньше,  но  лишь
безумец мог оставить помещение без присмотра в канун Дня Всех Святых. Помню,
в  тот год, перед десятью вечера я даже удивился, отчего сыновья Дени до сих
пор не заглянули ко мне, но потом решил,  что они, видно, приберегли меня на
десерт, измыслив для старого дядюшки что-нибудь воистину ужасное.
     И в  самом деле  вскоре  мои рецепторы напружинились. Я поднял глаза от
каталога, и  передо  мной в  окне  замелькали  рога,  перемазанные киноварью
рожицы и черные лохмотья злоумышленников.
     Дверь  отворилась  сама  собой,  угрожающе  звякнул колокольчик, и  три
телепатических голоса пропели:

     Видишь, смерть с косой идет?
     Вот настал и твой черед!
     В белый саван завернут
     И под землю упекут!

     Приглушенное хихиканье все же  прорвалось из  ума четырехлетнего Севви.
Хор смолк,  и я увидел,  как  в  дверь проникает вереница  маленьких, белых,
скользких существ -- они передвигаются, пищат, расползаясь по  всей лавке. И
естественно, тут же последовало музыкальное сопровождение:

     Выползают червячки!
     Выползают червячки!
     Заползают под очки
     И играют в дурачки.

     Под землей теперь твой дом,
     Обрастешь зеленым мхом,
     Пропитаешься дерьмом
     И не жалуйся потом!

     Три  бесенка, пасущих свое мерзкое  стадо, с криками и смехом ворвались
внутрь.
     -- Кошелек или жизнь, дядя Роги!
     Книги вновь начали танцевать фанданго. Ящик старого кассового  аппарата
со  звоном  выскочил;  купюры  и  мелочь  разлетелись  фонтаном  и  засыпали
извивавшихся на полу червячков.
     -- Прекратите! -- взвыл я.
     -- Обещаешь научить нас ругаться по-французски?
     -- Jamais! [Никогда! (франц.)]

     Выползают червячки!
     Выползают червячки!

     -- Ну ладно, -- зловещим  шепотом произнес я и полез в карман брюк.  --
Есть только  один  выход из  положения. Берегитесь!  Берегитесь, разбойники!
Сила Большого Карбункула обрушится на вас!
     Я вытащил ключи  за  цепочку,  мраморно-красный  шарик в  металлической
оплетке зазвенел  у  меня в  руках. Используя старый  психокреативный  трюк,
всегда  восхищавший  детишек,   я  сделал  так,   чтобы   брелок  засверкал.
Одновременно   обхватил  три  маленьких   умишка   силой  своего   взрослого
принуждения и с помощью психокинеза парализовал двигательные центры ползущих
червяков.
     Мальчишки  завизжали,  высунули   языки,  выпучили   глазенки   посреди
размалеванных  лиц  и один за другим попадали  на пол, держась на безопасном
расстоянии от денег, перемешанных с непонятными белыми тварями.
     Я  размахивал  над  ними  Большим  Карбункулом, словно  coup  de  grвce
[Перстом  Божиим  (франц.).],  потом   засмеялся  и   отставил  принуждение.
Племянники весело запрыгали, а я велел им обождать, пока заряжу видеокамеру.
Они встали в позу, состроили рожицы, и я их запечатлел.
     --  Давай  посмотрим, давай посмотрим!  -- закричали  они и устремились
было в мой кабинет, но я их остановил строгим окриком:
     -- Стоп! А кто будет убирать вот это безобразие?
     Маленький Северен подкупающе улыбнулся.
     -- Дядя Роги, да это же просто порезанные  спагетти. Правда, похожи  на
червяков?
     --  Правда!  -- вздохнул я, подумав о том,  сколько моих  коллег  стали
жертвами подобного обмана.
     -- Пошли, посмотрим кассету, -- сказал Филип.
     -- Только быстрей, дядя  Роги, -- предупредил Морис. --  А то мама  нас
убьет, если мы не вернемся к десяти домой.
     Я достал пластиковый пакет и швабру.
     -- Сперва  соберите ваших червячков  и деньги. А  когда придете  домой,
рассортируете, отчистите и все до последней монетки мне вернете.
     Зазвонил телефон.  Погрозив  бесенятам, я  снял  трубку. Дени  решил не
полагаться на мою телепатию.
     -- У нас плохие новости... Нет-нет, -- поспешно добавил он, -- никто из
близких не пострадал.  Но  тебе  лучше поскорей прийти к  нам  домой.  Новое
развитие  событий  обернулось принудительным  выпадом, похожим  на  недобрую
шутку.
     -- Дети здесь. Я приведу их.
     Я повесил трубку и телепатически окликнул:
     Оставьте! Бросьте эти макароны, мы идем домой.
     Они сразу поняли,  что я настроен серьезно и  превратились из маленьких
дьяволов в послушных оперантных  мальчиков. Я выключил свет, запер лавку, мы
свернули за угол на Саут-стрит и прошли квартал до их дома. Ряженых детей на
улице уже почти не осталось. Мы быстро миновали библиотеку, где перед входом
красовалась экспозиция  вырезанных тыкв  -- творчество хановерской молодежи.
Возле дома Дени и Люсиль я с удивлением обнаружил пять припаркованных машин.
Мы поднялись на крыльцо, дверь отворилась; нянька  Айеша Эль-Джоали, сильная
субоперантка, --  повела детей наверх, а мне  мысленно передала  приглашение
присоединиться к остальным в гостиной.
     Почти вся Группа была в сборе. Гленн и его жена Колетта, Салли и Гордон
Макалистер,  здоровяк  Эрик  Бутен,  после   ухода  Трамбле  занявший  место
начальника  отдела общественных связей, уселись вокруг столика с разложенным
атласом и тихонько переговаривались. Дени, Туквила Барнс и Митч Лозье сидели
рядышком  в креслах,  принесенных  из столовой,  и за спиной  у  них  стояла
Люсиль.  Мужчины  пребывали  в  состоянии  внетелесного  транса.   Настенный
телеэкран работал с выключенным  звуком и представлял расплывчатую  картинку
какого-то  города,  снятого  с  воздуха.  Часть городских зданий была объята
пламенем, другую окутывали облака дыма.
     -- Бог мой, что стряслось?! -- вскричал я.
     Люсиль приложила  палец  к губам  и  кивнула  на внетелесников, занятых
дальним созерцанием бедствия.
     Алма-Ата,  мысленно  сказала она.  И  другие города  тоже. В  советской
Средней Азии началась гражданская война, развязанная  силами  извне.  Первый
удар нанесен по Алма-Ате из-за еЕ университетского корпуса оперантов.
     Тамара!..
     В безопасности. После конгресса в Монреале она с  тремя детьми и Петром
заехала погостить к Джейми  в Эдинбург... Слышал, Тамарин средний сын Илья и
Кэти Макгрегор на прошлой неделе объявили о своей помолвке?
     Нет.
     Представь себе, так вот, жених и невеста отправились на Айлей навестить
бабушку  Джеймса, ей  девяносто шесть лет, и там застряли. Они  уже  два дня
назад  должны были улететь,  сам  Бог их удержал... Но  другие...  весь цвет
советской метапсихологии...  Ох, Роги, там  собралось так  много МИРОЛЮБЦЕВ,
высших умов, а вся университетская территория в вихре  огня. Барнс сканирует
еЕ, и мы так боимся!..
     Который час теперь в Алма-Ате?
     Раннее утро. Все вышли на улицы, и тут налетели самолеты из Пешавара, а
советские мусульмане-саботажники указывали им путь радарами. Конечно, Москва
их  перехватила,  но слишком  поздно, мусульманские  пилоты уже творили свой
намаз...
     Туквила Барнс, американский  абориген,  без сомнения, самый талантливый
адепт ВЭ из всей Группы,  открыл  глаза  и тихо застонал. Люсиль бросилась к
нему. Лицо у него было пепельно-серое, черные глаза подернуты  пеленой слез.
Он  выламывал   пальцы,  словно   чувствовал  приближающийся  эпилептический
припадок.  Я подошел  и помог  Люсиль его держать,  а Колетта Рой  ввела ему
что-то  в  мозг. Когда  лекарство  подействовало,  он  скрючился  и чуть  не
грохнулся  на  пол, к  счастью, он довольно хрупкого телосложения,  потому я
легко  подхватил его  и  уложил  на кушетку.  Кто-то  принес  плед,  Колетта
подложила  ему под голову  подушку. Все мы стояли и ждали, когда он вынырнет
из прострации. Впрочем, его рассказы никому и не были нужны. Из потрясенного
ума выплывали образы катастрофы в  жутком психическом  увеличении. По  всему
дому  раздавались  отчаянные крики  маленьких  Ремилардов  и  жалобный  плач
двухлетней Анны.
     -- Черт! --  прошипел  Гленн Даламбер, наклоняясь над  Туквила и  кладя
руку ему на лоб.
     Гленн  -- самый  сильный  принудитель в Группе, конечно если не считать
Дени, и едва он овладел умом адепта ВЭ, затянувшая его пелена кошмара начала
постепенно рассеиваться.
     -- Все! -- объявил Гленн. -- Люсиль и Колетта, позаботьтесь о детях.
     Барнс медленно открыл глаза и уже спокойно проговорил:
     -- О'кей...
     Гленн отпустил  мозговую хватку. Салли  Дойл  подала ему  стакан  воды.
Барнс мотнул головой.
     --  Не надо, а то могу сблевать... Боже мой, трудно  себе  представить,
чтобы кто-то из них уцелел.
     -- Они сбрасывали ядерные бомбы? -- спросил Эрик Бутен.
     -- Нет. Обычную тяжелую взрывчатку,  но  самую современную. Алма-Ата не
такой уж большой город. Одиннадцать  самолетов пролетели -- и хватит с него.
Университет разрушен.
     Никто ничего не сказал -- ни вслух, ни мысленно.
     --  Ладно,  полежи, обратился Гленн  к  Барнсу  --  Подождем,  пока  не
вернутся Дени  и Митч. Дени  совершает общий облет,  а Митч решил проверить,
что делается в Кремле. Советские информационные агентства сообщают, что весь
проклятый   Среднеазиатский  регион   вспыхнул   одновременно.   Вооруженное
восстание.  Власти,  по  их  словам,  контролируют  ситуацию,  однако  минут
двадцать  назад   по  Си-эн-эн  передали,  что  иранцы  ведут  массированное
наступление с воздуха на нефтеперерабатывающие  предприятия  возле  Баку,  в
районе Каспийского моря.
     -- Их поддерживают наземные силы, -- добавил Дени.
     Все головы повернулись нему.
     Он поднялся со стула. Лицо бледное, нахмуренное, губы сжаты, но острый,
пронзительный взгляд  говорит  о  том, что мой племянник  полностью  владеет
собой  -- как физически,  так и  духовно.  Он прошел к камину, зажженному по
случаю  праздника,  и  вытянул  руки  над  огнем.  На  каминной  доске  были
расставлены резные тыквы и соломенные куклы.
     --  Сначала  я  совершил  большой  облет по сорок  пятой  параллели, --
сообщил он, глядя на языки пламени, облизывающие груду поленьев. --  Пытался
локализовать  сильные  эмоциональные всплески среди  нормального  населения.
Около дюжины  очагов между  Тянь-Шанем и Каспийским морем: Алма-Ата, Фрунзе,
Ташкент, Душанбе... Дайте-ка  взглянуть в атлас. -- Он приблизился к столику
и склонился над картой, водя по ней  пальцем. -- Вот здесь, здесь и здесь --
все   города  к  востоку  от  Ташкента,  где  было  сосредоточено  узбекское
восстание. Обстановка снова накалилась. -- Он  перевернул страницу, указывая
на Прикаспийский регион. -- Тут я  обследовал повнимательнее, в окрестностях
Баку  и  вверх  по западному  побережью. Вот  это Азербайджан,  там  сильная
турецкая  община,  давно  противостоящая  власти  Москвы.  Думаю,  произошло
следующее: тегеранские  эскадрильи подлетели  на  небольшой  высоте с моря и
разбомбили   Баку   с   двумя  его   нефтепроводами,   железную   дорогу   и
автомагистрали, ведущие на запад, ещЕ  один нефтепровод и нефтеочистительный
комплекс на побережье, в Махачкале. Местные повстанцы поддержали их взрывами
почти на всех нефтеперегонных завода