м случае их красота, а следовательно, и полезность царям-жрецам уменьшится. Они станут безответственными, потеряются в своих снах.
     - Понятно, - сказал я.
     - Пищу приносят дважды в год.
     - Приносят цари-жрецы?
     - Наверно.
     - Но ты не знаешь?
     - Нет, - сказала она. - Я просыпаюсь утром, и пища уже на месте.
     - Вероятно, ее приносит Парп, - сказал я.
     Она посмотрела на меня с легкой улыбкой.
     - Парп - царь-жрец, - сказал я.
     - Он тебе это сказал?
     - Да.
     - Понятно, - ответила она.
     Девушка, очевидно, больше не хотела говорить об этом, и я ее не заставлял.
     Я почти кончил есть.
     - Ты хорошо готовишь, - поблагодарил я ее. - Еда превосходная.
     - Я хочу есть, - сказала она.
     Я тупо смотрел на нее. Она не приготовила еды для себя, и я решил, что она уже поела, или просто не голодна, или приготовит себе еду позже.
     - Приготовь себе что-нибудь, - сказал я.
     - Не могу, - просто ответила она. - Я могу есть только то, что ты дашь мне.
     Я молча обозвал себя дураком.
     Неужели я настолько стал горянским воинам, что не обратил внимания на чувства этой девушки? Согласно кодексу моей касты, я должен не думать о ней, считать ее не более чем домашним животным, презренной рабыней, пригодной только для службы и удовольствия.
     - Прости, - сказал я.
     - Ты хочешь меня наказать?
     - Нет.
     - Значит, мой хозяин дурак, - сказала девушка и потянулась к остаткам мяса на тарелке.
     Я схватил ее за руку.
     - Теперь я намерен тебя наказать.
     Глаза ее заполнились слезами.
     - Хорошо. - Она отвела руку.
     Сегодня ночью Вика будет спать голодной.

***

     Хотя судя по часам в крышке одного из шкафов было уже поздно, я решил выйти из комнаты. К несчастью, естественного света в комнате не было, и судить о времени по солнцу, звездам и лунам Гора было невозможно. Мне их не хватало. С самого моего пробуждения лампы-шары продолжали гореть все так же ярко.
     Я, как мог, умылся под струей воды из крана.
     В одном из шкафов у стены, среди одежды множества разных каст, я нашел и одежду воина. Моя изорвана когтями ларла, поэтому я надел новую.
     Вика расстелила соломенный матрац на полу у каменного возвышения для сна. Сидя на матраце, она наблюдала за мной.
     В ногах постели толстое рабское кольцо: если хочу, я могу приковать к нему Вику.
     Я прицепил к поясу меч.
     - Ты хочешь выйти из комнаты? - спросила Вика. Это были ее первые слова после еды.
     - Да.
     - Но тебе нельзя.
     - Почему? - насторожился я.
     - Это запрещено, - сказала она.
     - Понятно.
     И я двинулся к двери.
     - Когда ты понадобишься царям-жрецам, за тобой придут, - сказала она. - А пока ты должен ждать.
     - Не собираюсь ждать.
     - Но ты должен, - настаивала она, вставая.
     Я подошел к ней и положил руки ей на плечи.
     - Не надо так бояться царей-жрецов, - сказал я.
     Она поняла, что я не отказался от своего решения.
     - Если выйдешь, - сказала она, - возвращайся до второго гонга.
     - Почему?
     - Ради тебя самого, - сказала она, опустив глаза.
     - Я не боюсь.
     - Тогда ради меня. - По-прежнему она не поднимала глаз.
     - Но почему?
     Она, казалось, смутилась.
     - Я боюсь оставаться одна.
     - Но ты была одна много ночей, - заметил я.
     Она посмотрела на меня, и я не смог понять выражения ее обеспокоенных глаз.
     - Бояться никогда не перестаешь, - сказала она.
     - Я должен идти.
     Неожиданно издалека донесся удар гонга, какой я уже слышал в зале царей-жрецов.
     Вика улыбнулась мне.
     - Видишь, - облегченно сказала она, - уже слишком поздно. Ты должен остаться.
     - Почему?
     Она смотрела в сторону, избегая моего взгляда.
     - Потому что скоро потускнеют лампы и начнутся часы, отведенные для сна.
     Она как будто не хотела говорить дальше.
     - Почему я должен остаться? - спросил я.
     Я крепче сжал ее плечи и потряс, чтобы заставить говорить.
     - Почему? - настаивал я.
     В глазах ее показался страх.
     - Почему? - требовал я.
     Послышался второй удар гонга, и Вика, казалось, вздрогнула у меня в руках.
     Глаза ее в страхе широко раскрылись.
     Я свирепо потряс ее.
     - Почему? - воскликнул я.
     Она с трудом могла говорить. Голос ее был еле слышен.
     - Потому что после гонга... - сказала она.
     - Да?
     - ...они ходят.
     - Кто!
     - Цари-жрецы! - воскликнула она и отвернулась от меня.
     - Я не боюсь Парпа, - сказал я.
     Она повернулась и посмотрела на меня.
     - Он не царь-жрец, - негромко сказала она.
     И тут раздался третий и последний удар далекого гонга, и в то же мгновение лампы в комнате потускнели, и я понял, что где-то в длинных пустых коридорах этого убежища ходят цари-жрецы Гора.

7. Я ОХОЧУСЬ ЗА ЦАРЯМИ-ЖРЕЦАМИ

     Несмотря на возражения Вики, я с легким сердцем вышел из комнаты в коридор. Поищу царей-жрецов Гора.
     Она шла за мной почти до входа, и я помню, как засветились и запульсировали сенсоры, когда она приблизилась к ним.
     Я видел ее белое платье, ее прекрасную белую кожу, когда она стояла на пороге потемневшей комнаты.
     - Не ходи, - просила она.
     - Но я должен.
     - Возвращайся!
     Я не ответил и пошел по коридору.
     - Я боюсь, - услышал я сзади ее слова.
     Я решил, что с ней ничего не случится, как и во все прошлые ночи, и потому пошел дальше.
     Мне показалось, я слышу ее плач, но я подумал, что она боится за себя.
     И продолжал идти по коридору.
     Не мое дело утешать ее, говорить ей "не бойся", успокаивать ее присутствием другого человека. У меня дело к страшным обитателям этих коридоров, которые вызвали у нее такой ужас; я не утешитель и не друг, я воин.
     Идя по коридору, я заглядывал в многочисленные комнаты, такие же, как моя. У всех не было дверей, только массивный вход-портал двенадцати футов в ширину и восемнадцати в высоту. Не хотелось бы мне спать в такой комнате: в нее невозможно закрыть доступ из коридора, а со временем, разумеется, все равно уснешь.
     Я прошел множество комнат, и почти все они оказались пустыми.
     Впрочем, в двух были рабыни, девушки, как Вика, точно так же одетые и с ошейниками. Единственным отличием в их убранстве были номера на ошейниках. Вика закрывала ошейник шарфом, а эти девушки не закрывали, но сейчас на Вике тоже нет шарфа; теперь ее ошейник, стальной и сверкающий, закрытый, охватывающий ее красивое горло, ясно свидетельствовал перед всеми, что она, как и эти девушки, рабыня.
     Первая девушка низкорослая, коренастая, с толстыми бедрами и широкими плечами, вероятно, из крестьян. Волосы у нее были перевязаны и лежали на правом плече; в тусклом освещении трудно было определить их цвет. Она изумленно приподнялась со своего матраца в основании спального возвышения, мигая, потерла овальные глаза с густыми ресницами. Насколько я мог судить, в комнате она одна. Когда она подошла к входу, сенсоры на нем тоже засветились, как и в комнате Вики.
     - Кто ты? - спросила девушка; акцент свидетельствовал, что она с полей Са-Тарна около Ара или с залива Тамбер.
     - Ты видела царей-жрецов? - спросил я.
     - Не сегодня.
     - Я Кабот из Ко-ро-ба, - сказал я и пошел дальше.
     Вторая девушка высокая, стройная и гибкая, с тонкими лодыжками и большими испуганными глазами; волосы у нее курчавые и темные, они падали на плечи, резко выделяясь на фоне белой одежды; она могла принадлежать к одной из высших каст; не услышав ее речь, трудно судить об этом; даже в разговоре трудно судить, потому что акцент многих наиболее искусных ремесленников приближается к чистому горянскому языку высших каст. Девушка стояла, прижавшись спиной к дальней стене, держа руки сзади, испуганно глядя на меня и затаив дыхание. Насколько я мог судить, она тоже была одна.
     - Видела царей-жрецов? - спросил я.
     Она энергично покачала головой. Нет.
     По-прежнему продолжая думать, принадлежит ли она к высшей касте, улыбаясь про себя, я продолжал идти по коридору.
     По-своему обе девушки красивы, но я решил, что Вика их превосходит.
     У моей рабыни комнаты чистый акцент высшей касты, хотя из какого города, я определить не смог. Может быть, каста строителей или врачей, потому что если бы она была из писцов, я ожидал бы более тонкие различия в интонации, использование более редких грамматических конструкций. А если бы она была из касты воинов, можно было ожидать более прямой речи, воинственной, но простой, использующей преимущественно изъявительное наклонение и высокомерно отказывающейся от сложно построенных предложений. С другой стороны, эти обобщения неточны, потому что горянский язык не менее сложен, чем любой из больших естественных языков Земли, а говорящие различаются не меньше. Между прочим, это прекрасный язык; он так же тонок, как греческий, прям, как латинский, выразителен, как русский, богат, как английский, убедителен, как немецкий. Для горян это просто Язык, как будто других не существует, и те, кто им не владеет, считаются варварами. Быстрая выразительная гибкая речь объединяет горянский мир. Она общая и для администратора Ара, и для пастуха Воска, и для крестьянина Тора, для писца из Тентиса, для металлурга из Тарны, врача с Коса, пирата из Порт-Кора и для воина из Ко-ро-ба.
     Мне трудно было не думать о двух рабынях комнат и о Вике, потому что положение девушек тронуло меня; они все, каждая по-своему, прекрасны. Я поздравил себя с тем, что мне отвели комнату Вики, потому что Вика казалась мне самой прекрасной. Потом подумал, что мне просто повезло. Мне показалось, что Вика чем-то напоминает Лару, татриксу Тарны, которая мне нравилась. Ростом она меньше Лары, полнее, но общий физический тип внешности тот же самый. У Вики глаза мрачные, горящие, синие; синие глаза Лары ярче и чище и, когда в них нет страсти, мягки, как летнее небо над Ко-ро-ба. А в страсти они горят так же ярко, прекрасно и беспомощно, как стены взятого города. У Лары красивые губы, чувственные и нежные, энергичные и любопытные; губы Вики сводят с ума; я помнил эти губы, полные и красные, надутые, презрительные, вызывающие, от которых закипала кровь; подумал, может, Вика племенная рабыня, рабыня для страсти, одна из тех девушек, которых ради красоты и наслаждения поколение за поколением выращивают владельцы больших рабских домов Ара; такие губы, как у Вики, часто встречаются у племенных рабынь; это губы, предназначенные для поцелуев хозяина.
     Раздумывая над этим, я решил, что мое пребывание в комнате Вики не случайно, это часть плана царей-жрецов. Я чувствовал, что Вика сломала многих мужчин, что царям-жрецам любопытно, как я себя поведу с ней. Может, Вика сама получила приказ подчинить меня. Вероятно, нет. Не таковы обычаи царей-жрецов. Вика не подозревает об их планах; она просто будет собой, что и нужно царям-жрецам. Просто Вика, высокомерная, отчужденная, презрительная, привлекательная, неприрученная, несмотря на свой ошейник, стремящаяся быть хозяйкой, хотя она всего лишь рабыня. Сколько мужчин пало к ее ногам, сколько из них она заставляла спать у подножия большой платформы-возвышения, в тени рабского кольца, в то время как она сама лежала на шкурах и мехах хозяина?

***

     Через несколько часов я оказался в зале царей-жрецов. И обрадовался, снова увидев луны и звезды Гора в небе над куполом.
     Шаги мои глухо отдавались на каменных плитах пола. Огромный зал был пуст и тих. Молча и зловеще возвышался трон.
     - Я здесь! - крикнул я. - Я Тарл Кабот. Я воин из Ко-ро-ба и бросаю вызов воинам царей-жрецов Гора! Пусть будет схватка! Давайте воевать!
     Голос мой долго отдавался эхом в огромном помещении, но я не получил никакого ответа на свой вызов.
     Я кричал снова и снова, ответа не было.
     Я решил вернуться в комнату Вики.
     На следующую ночь снова отправлюсь в разведку: есть и другие коридоры, другие входы, видные с того места, где я стоял. Чтобы исследовать их все, потребуется немало дней.

***

     Я пошел назад в комнату Вики.
     Шел я уже целый ан и находился в глубине длинного, тускло освещенного коридора, когда ощутил за собой чье-то присутствие.
     Я быстро обернулся, одновременно выхватывая меч.
     Коридор за мной пуст.
     Я сунул меч в ножны и продолжал идти.
     Немного погодя я снова что-то почувствовал. На этот раз я не стал поворачиваться, а медленно пошел дальше, прислушиваясь изо всех сил. Подойдя к повороту, я свернул, прижался к стене и стал ждать.
     Медленно, очень медленно вытащил меч из ножен, стараясь не издавать никакого шума.
     Я ждал, но ничего не происходило.
     У меня терпение воина, и ждал я долго. Для того чтобы с оружием охотиться на других людей, нужно терпение, большое терпение.
     Конечно, мне сто раз приходило в голову, что я веду себя глупо: ведь на самом деле я ничего не слышал. Но чувство, что кто-то следует за мной по коридору, могло быть вызвано слабым звуком, не зарегистрированным сознанием, но тем не менее воздействовавшим на меня. Отсюда и возникло подозрение. Наконец я решил ускорить игру. Отчасти мое решение объяснялось тем, что в коридоре негде укрыться в засаде, и я увижу своего противника почти сразу, как он увидит меня. Если у него метательное оружие, конечно, особой разницы нет. Но если у него есть такое оружие, почему он не убил меня раньше? Я мрачно улыбнулся. Если дело только в терпении и ожидании, вынужден признать, что царь-жрец, идущий за мной, делал это не хуже меня. Я знал, что царь-жрец, если необходимо, будет ждать, как камень или дерево, ждать сколько угодно. Я ждал уже около ана и весь покрылся потом. Мышцы ныли от неподвижности. Мне пришло в голову, что преследователь, вероятно, услышал, как прекратились мои шаги. И знает, что я жду. Насколько остры чувства царей-жрецов? Может, относительно слабые, потому что цари-жрецы привыкли полагаться на свои инструменты. А может, у них не такие чувства, как у людей, более острые, способные воспринимать такие сигналы, которые недоступны пяти примитивным чувствам человека. Никогда прежде не осознавал я так остро, какая ничтожная доля реальности воспринимается человеческими чувствами; щелка толщиной в бритву, через которую мы смотрим на множество сложных физических процессов, составляющих наше окружение. Для меня лучше всего продолжать делать то, что я сейчас делаю, укрываться за поворотом коридора. Но я не хотел продолжать. Я напрягся, чтобы с воинственным кличем выскочить из-за поворота, готовый увидеть бросок копья, услышать звон тетивы самострела.
     Испустив воинский клич Ко-ро-ба, я выскочил из-за угла с мечом в руке, готовый встретиться со своим преследователем.
     И испустил гневный рев: коридор был пуст.
     Обезумев от гнева, я побежал по коридору назад, чтобы встретиться со своим противником. Пробежал не менее половины пасанга, пока не остановился, тяжело дыша, задыхаясь от ярости.
     - Выходи! - крикнул я. - Выходи!
     Тишина коридора издевалась надо мной.
     Я вспомнил слова Вики: "Когда ты будешь нужен царям-жрецам, за тобой придут".
     Гневно стоял я посреди коридора в тусклом свете шаров-ламп, сжимая в руке меч.
     И тут я что-то почувствовал.
     Ноздри мои слегка раздулись, я начал тщательно принюхиваться.
     Я никогда не полагался на обоняние.
     Конечно, мне нравится запах цветов и женщин, запах горячего свежего хлеба, жареного мяса, запах паги и вин, кожаной упряжи, запах масла, которым я защищаю лезвие меча от ржавчины, запах зеленых полей и ветров, но я никогда не считал обоняние чувством, равным зрению или осязанию. Но ведь и это чувство готово предоставить человеку массу сведений, если он хочет их получить.
     Итак, я принюхивался, и ноздри мои слабо, но неопровержимо восприняли запах, который я раньше никогда не встречал. Насколько я мог судить в то время, это простой запах, хотя позже я узнал, что он состоит из комплекса еще более простых составляющих. Я не могу описать этот запах, как невозможно дать понять человеку, никогда не пробовавшему цитрусовых, каковы они на вкус. Однако запах чуть кислый, он раздражает ноздри. Отдаленно напоминает запах выстреленного патрона.
     Но что оставило этот запах в коридоре, я так и не знал.
     Я понял, что здесь я не один.
     Я уловил запах царя-жреца.
     Вложив меч в ножны, я пошел в комнату Вики. В пути я напевал воинскую песню и чувствовал себя счастливым.

8. ВИКА ПОКИДАЕТ КОМНАТУ

     - Проснись, девчонка! - воскликнул я, входя в комнату, и дважды резко хлопнул в ладоши.
     Испуганная девушка с криком вскочила на ноги. Она лежала на соломенном матраце у спального возвышения. Она вскочила так резко, что ушибла колено о камень, и это ей не понравилось. Я хотел испугать ее до полусмерти и был доволен результатом.
     Она гневно смотрела на меня.
     - Я не спала.
     Я подошел к ней и сжал ее голову руками, глядя ей в глаза. Она говорила правду.
     - Видишь! - сказала она.
     Я рассмеялся.
     Она опустила голову и застенчиво посмотрела на меня.
     - Я счастлива, что ты вернулся.
     Я взглянул на нее и увидел, что она опять говорит правду.
     - Вероятно, в мое отсутствие ты побывала в кладовке с продуктами.
     - Нет. Не была... - и ядовито добавила: - хозяин.
     Я оскорбил ее гордость.
     - Вика, - сказал я, - мне кажется, тут пора кое-что изменить.
     - Тут ничего не меняется, - ответила она.
     Я осмотрелся. Меня интересовали сенсоры. Чувствуя возбуждение, я осмотрел их. Потом начал тщательно обыскивать комнату. Хотя устройство сенсоров и способ их применения мне были непонятны, но я думал, что в них нет ничего загадочного, ничего такого, что нельзя было бы объяснить со временем. Ничто не заставляло думать, что цари-жрецы - или царь-жрец - некие непостижимые, неощутимые существа.
     Больше того, в коридоре я уловил след, ощутимый след царя-жреца. Я рассмеялся, Да, я унюхал царя-жреца или его принадлежности. Мысль эта меня позабавила.
     Яснее, чем когда-либо раньше, понимал я, как суеверия угнетают и калечат людей. Неудивительно, что цари-жрецы скрылись за оградой в Сардаре и позволили сказкам посвященных выстроить вокруг них стену ужаса, неудивительно, что они скрывают свою природу и сущность, неудивительно, что они так тщательно маскируют свои планы и цели, свои приспособления, инструменты, свои ограничения! Я громко рассмеялся.
     Вика удивленно смотрела на меня, очевидно, решив, что я спятил.
     Я ударил кулаком о ладонь.
     - Где они? - воскликнул я.
     - Что? - прошептала Вика.
     - Цари-жрецы видят и слышат. Но как?
     - Своей властью, - ответила Вика, прижимаясь к стене.
     Я уже тщательно осмотрел всю комнату. Возможно, конечно, что какой-то неизвестный луч проникает сквозь стены и дает изображение на отдаленном экране, но я сомневался, чтобы такой сложный прибор, наличие которого вполне вероятно у могущественных царей-жрецов, будет использован для обычного наблюдения за помещениями.
     И тут я увидел прямо в центре потолка лампу, такую же, как в коридорах, но эта лампа не горела. Это ошибка со стороны царей-жрецов. Разумеется, прибор может находиться в любой другой лампе. Возможно, просто одна из этих ламп, которые способны гореть годами, перегорела.
     Я вскочил на спальное возвышение. Крикнул девушке:
     - Принеси мне сосуд!
     Она убедилась, что я сошел с ума.
     - Быстрее! - крикнул я, и она бегом принесла мне бронзовый сосуд.
     Я выхватил у нее сосуд и бросил его в лампу, которая разлетелась с искрами. Пошел дым. Вика закричала и скорчилась у возвышения. Из углубления, в которое была вделана лампа, свисали, обожженные и дымящиеся, провода, блестящая металлическая диафрагма и коническое вместилище, в котором могли располагаться линзы.
     - Иди сюда, - сказал я Вике, но бедная девушка прижалась к возвышению. Я нетерпеливо схватил ее за руку и вздернул на платформу. - Смотри! - сказал я. Но она решительно не желала поднимать голову. Я схватил ее за волосы, она закричала и п