менно
желая и страшась увидеть жуткое лицо, но передо мной была гладкая алая
поверхность - кровь слина, которого я убил на дороге в Ко-Ро-Ба. Там не было
даже моего отражения. Я выпил кровь, закончив ритуал.
    Затем я тщательно вытер копье о мокрую густую шерсть слина. Его сердце
прибавило мне мужества.
    - Благодарю тебя, Брат Ночи, - сказал я мертвому зверю.
    Увидев, что в вогнутости щита собралась дождевая вода, я с большим
удовольствием выпил ее.


    Глава  5. ДОЛИНА  КО-РО-БА.

    Теперь мне пришлось карабкаться наверх. Дорога была знакомой. Длинный, довольно
пологий подъем. За перевалом лежала долина Ко-Ро-Ба. Это была дорога, по
которой шли караваны вьючных животных и носильщики, напоминающие бедного Зоска.
Дорога, по которой можно было идти только пешком.
    Ко-Ро-Ба лежал в окружении зеленых холмов и был расположен в
нескольких сотнях футов над уровнем пролива Танбер и таинственного
огромного пространства воды, которое горийцы называли "Тасса" - море.
Ко-Ро-Ба не был так удален от внешнего мира, как, например, Тентис,
расположенный высоко в горах Тентис, но он не был и равнинным городом, как
роскошный Ар, или прибрежным, как шумный беспорядочный город-порт Кар у
пролива Танбер. Ар был прекрасным величественным городом, который уважали
даже враги. Тентис гордился свирепой красотой гор Тентис, а порт Кар
хвастался широким проливом Танбер, как своей сестрой, и этим могучим
загадочным морем. Я же самым прекрасным считал свой город. Его стройные
цилиндры мягко вонзались в небо среди зеленых холмов, и это производило
неизгладимое впечатление.
    Древний поэт, воспевая города Гора, назвал Ко-Ро-Ба Утренними Башнями. Иногда
его и теперь так называют. А само слово Ко-Ро-Ба было весьма обычным, на
древне-горийском языке оно означало деревенский рынок.
    Буря не прекращалась, но я не обращал на нее внимания. Вымокший, замерзший, я
карабкался наверх, прикрываясь щитом от ветра. На перевале я остановился,
протер глаза и стал ждать, когда вспышка молнии осветит мой город, который я не
видел столько лет.
    Меня тянул мой город, я жаждал встречи с отцом, великолепным Мэтью Кэботом,
администратором Ко-Ро-Ба, со всеми моими друзьями, с гордым Тэрлом, моим
учителем фехтования, милым застенчивым маленьким писарем Торном, который даже
сон и еду считал досадными помехами в своих занятиях по изучению древних
свитков, но больше всего я жаждал встречи с Таленой - той, которую я любил
больше всего на свете, за которую сражался на крыше цилиндра Справедливости,
которая тоже любила меня - с темноволосой прекрасной Таленой, дочерью
Марленуса, бывшего убара города Ар.
    - Я люблю тебя, Талена, - крикнул я.
    И когда этот крик сорвался с моих губ, небо расколола ослепительная вспышка
молнии, вся долина среди холмов стала ослепительно белой и я увидел, что
она пуста.
    Ко-Ро-Ба исчез!
    Город исчез!
    После молнии все погрузилось в непроницаемый мрак и ужасающий грохот наполнил
меня ужасом.
    Снова и снова вспыхивали молнии, каждый раз погружая меня во тьму, снова и
снова странные удары грома грохотали надо мной, и каждый раз я видел одно и
то же: долина пуста, Ко-Ро-Ба исчез.
    Я резко обернулся, прикрывшись щитом. Копье было наготове.
    И при следующей вспышке молнии увидел мантию Посвященного, выбритую голову и
печальные глаза одного из касты Благословенных. Говорили, что они слуги самих
Царствующих Жрецов. Он стоял на дороге, спрятав руки в мантию и глядя на меня.
    Мне показалось, что он не похож на других Посвященных, которых я встречал на
Горе. Я не мог точно сказать, что отличает его от остальных членов касты, но
в нем было что-то такое, что выделяло его из их числа. В нем не было ничего
необычного, разве что лоб был гораздо выше, чем у остальных людей, а глаза
наверняка видели намного больше, чем глаза остальных людей.
    И меня пронзила мысль, что я, Тэрл Кэбот из Ко-Ро-Ба, простой смертный, ночью
на этой дороге, возможно, смотрю в глаза самому Царствующему Жрецу.
    Мы долго смотрели друг на друга. Буря стихала, молнии перестали рвать ночь,
гром больше не терзал мои уши. Ветер успокоился. Тучи рассеялись. В лужах
холодной воды на каменных плитах я видел отражение трех лун Гора.
    Я повернулся и посмотрел на долину, где когда-то стоял Ко-Ро-Ба.
    - Ты Тэрл из Ко-Ро-Ба, - сказал человек.
    Я удивился.
    - Да, - сказал я и повернулся к нему.
    - Я ждал тебя.
    - А ты, - спросил я, - Царствующий Жрец.
    - Нет.
    Я посмотрел на него и увидел в нем простого человека и ничего больше.
    - Ты говоришь от имени Царствующих Жрецов?
    - Да.
    Я поверил ему.
    Конечно, Посвященные всегда утверждали, что говорят от имени Царствующих
Жрецов, но на самом деле они просто определяли их волю по соответствующим
приметам и предсказаниям.
    Но этому человеку я поверил.
    Он не был похож на других Посвященных, хотя и носил их одежду.
    - Ты из касты Посвященных?
    - Я тот, кто передает волю Царствующих Жрецов смертным, - сказал человек, не
считая нужным отвечать на мой вопрос.
    Я молчал.
    - Значит, - сказал человек, - ты Тэрл из города.
    - Я Тэрл из Ко-Ро-Ба, - гордо ответил я.
    - Ко-Ро-Ба уничтожен, - сказал человек. - Его как-будто никогда и не было. Его
камни люди рассеяны по всему миру. И нет места, где два камня города или два
его жителя были бы рядом друг с другом.
    - Почему уничтожен Ко-Ро-Ба?
    - Такова воля Царствующих Жрецов.
    - Но почему?
    - Они выразили свою волю, - ответил человек, - и нет никого, кто мог бы
спросить Царствующих Жрецов, почему они так решили и так сделали.
    - Я не принимаю их волю.
    - Покорись.
    - Нет.
    - Если так, - сказал человек, - то тебе придется одному скитаться по миру
- без друзей, без города, без стен, которые ты мог бы назвать своими, без
Домашнего камня, которому можно поклоняться. Следовательно, ты будешь человеком
без города и предупреждением всем, что нельзя пренебрегать волей
Царствующих Жрецов.
    - Что с Таленой, - спросил я, - что с отцом, с друзьями, со всеми
жителями города?
    - Рассеяны по всему свету, и ни один камень не положен близко с другим.
    - Разве я не служил Царствующим Жрецам при штурме Ара? - спросил я.
    - Царствующие Жрецы использовали тебя в своих целях и они довольны твоей
службой.
    Я поднял копье и почувствовал, что могу убить этого человека в белом, который
стоял передо мной и говорил жуткие слова.
    - Убей меня, если хочешь.
    Я опустил копье. Мои глаза наполнились слезами. Я был в смятении. Может, это по
моей вине город уничтожен? Может, это я навлек несчастье на город, на его
жителей, на моего отца и моих друзей? Неужели я так глуп, что не понимаю
какое я ничтожество перед могуществом Царствующих Жрецов? И неужели я теперь
обречен бродить по дорогам и полям Гора, сжигаемый угрызениями совести, живое
олицетворение того, на какую судьбу обрекают Царствующие Жрецы глупых гордецов?
    И вдруг я прекратил жалеть себя. Я смотрел в глаза человека и увидел в них
человеческую теплоту и слезы. Он плакал, жалея меня. Да, это была жалость
- запретное чувство, и все же он не мог скрыть его. Могущество, которое
исходило от него, исчезло. Сейчас передо мной был просто человек, обычный
человек, хотя и одетый в белую мантию гордой касты Посвященных.
    Казалось, он борется с собой, как будто хочет говорить сам, как человек, а не
произносить слова Царствующих Жрецов. Он страдал от боли, сжимал руками голову,
пытаясь что-то сказать мне. Его рука протянулась ко мне и он заговорил, хрипло
и неразборчиво, голосом далеким от звенящего повелительного тона, каким он
говорил вначале.
    - Тэрл из Ко-Ро-Ба, - сказал он, - упади грудью на свой меч.
    Казалось, что он вот-вот упадет и я поддержал его.
    Он смотрел мне в глаза.
    - Упади грудью на свой меч, - просил он.
    - Разве это не противоречит воле Царствующих Жрецов? - спросил я.
    - Да, - ответил он.
    - Почему ты предлагаешь мне сделать это?
    - Я был с тобой при штурме Ара, на крыше цилиндра Справедливости я дрался
вместе с тобой против Па-Кура и его людей.
    - Посвященный?
    Он покачал головой.
    - Нет, я был одним из стражей Ара и дрался, чтобы спасти свой город.
    - Ар великолепен, - мягко сказал я.
    Он умирал.
    - Ар блистателен, - сказал он слабым голосом, но твердо. Он снова взглянул на
меня. - Умри, Тэрл из Ко-Ро-Ба, - сказал он. - Герой Ара, - глаза его загорелись
огнем, - не позорь себя.
    Внезапно он завыл как раненая собака, и то, что случилось позже, я не могу
описать. Мне показалось, что его голова вспыхнула изнутри, как будто в черепе
начала кипеть огненная лава.
    Это была жуткая смерть. Он умер потому, что решился сказать мне то, что было
у него на сердце.
    Уже стало светлее. Утро поднималось над нежными холмами, которые когда-то
укрывали Ко-Ро-Ба. Я снял ненавистную мантию Посвященных с тела человека и отнес
его обнаженное тело далеко от дороги.
    Когда я начал засыпать его камнями, то заметил, что от черепа почти ничего не
осталось - лишь горстка обгорелых костей. Его мозг буквально выкипел. Утренний
свет высветил среди костей что-то золотое, и я поднял это. Предмет оказался
паутинкой из тонкой золотой проволоки. Мне она была не нужна и я отбросил ее
в сторону.
    Затем я накидал камней, чтобы обозначить могилу и чтобы хищники не могли
добраться до тела.
    Я положил в изголовье большой плоский камень и концом копья нацарапал на нем
все, что знал об этом человеке: "Я из блистательного Ара."
    Я, стоя возле могилы, вынул меч из ножен. Он сказал мне, что бы я бросился на
него и избежал позора, не подчинившись воле Царствующих Жрецов.
    - Нет, друг, - сказал я останкам воина Ара, - нет, я не брошусь на меч, но не
буду и унижаться перед Царствующими Жрецами и вести жизнь, полную позора,
которую они мне уготовили.
    И я поднял меч в направлении долины, где когда-то стоял Ко-Ро-Ба.
    - Много  лет назад, - сказал я, - я поклялся, что мой меч будет служить тебе,
Ко-Ро-Ба, и буду верен этой клятве.
    Как любой горожанин я знал, где находятся Сардарские горы, жилище Царствующих
Жрецов - запретная область, куда не мог проникнуть никто из смертных. Говорили,
что Домашний Камень Гора - Высший Камень - находится в этих горах и является
источником могущества Царствующих Жрецов. Говорили, что никто из людей не
вернулся оттуда, ни один из тех, кто видел Царствующих Жрецов, не остался
в живых.
    Я вложил меч в ножны, одел шлем, поднял щит и копье и направился к Сардарским
горам.


    Глава 6. ВЕРА

    Сардарские горы, которых я никогда не видел, лежали на расстоянии
более тысячи пасангов от Ко-Ро-Ба, простые смертные не ходили в эти
горы, а если кто и отваживался, то обратно никогда не возвращался.
Угрюмые утесы ревностно хранили тайны Царствующих Жрецов. Гориец
мог сделать попытку раскрыть эти тайны, но только один раз в жизни.
    Четыре раза в год, в дни равноденствия, в долине у гор собирались
ярмарки под руководством Посвященных. На них люди разных городов
могли встречаться, общаться, торговать, развлекаться, забыв о
старой вражде.
    Торн, мой друг из касты Писарей, на таких ярмарках покупал старые
свитки и книги у своих ученых коллег из других городов. Это был
праздник для таких людей, как он, которые любили науку больше, чем
ненавидели своих врагов. Они были готовы отправиться в любое даже
самое опасное путешествие, чтобы обсудить неясное место в каком-нибудь
драном свитке. Касты Врачей и Строителей тоже пользовались ярмарками
для обмена идеями и другой информацией, служащей для процветания и
развития их ремесел.
    Ярмарка значила очень много для интеллектуального единения городов.
Я полагаю, что ярмарки даже способствовали стабилизации языка Гора.
Если бы города оставались абсолютно изолированными, без всякой
связи между собой, то через несколько поколений жители разных
городов перестали бы понимать друг друга. В отличие от землян,
горийцы не обращают внимания на расовые различия, но для них
большое значение имеет родной город и язык. Как и земляне, горийцы
находят причины ненавидеть своих соседей, но причины эти несколько
иные.
    Я много бы дал, чтобы иметь тарна, хотя и знал, что ни один тарн
не полетит в горы. Неизвестно почему, но ни бесстрашные тарны, ни
глупые тарларионы - ездовые и вьючные ящеры Гора - никогда не шли
в горы. Там они почему-то теряли ориентировку, координацию движений
и становились совершенно беспомощными.
    Животный мир на Горе был довольно богат и разнообразен, поэтому мне
было легко добывать себе пищу охотой. А для разнообразия можно было
есть фрукты и ягоды, а также ловить рыбу в бурных холодных ручьях.
Однажды я принес тушу однорогой желтой антилопы, которую добыл, в
хижину крестьянина. Не задавая никаких вопросов, как будто в том, что
на мне не было эмблем, не было ничего обычного, он и его жена
приготовили праздничный ужин и даже угостили меня кислым самодельным
вином, дав с собой в дорогу целый бурдюк.
    Крестьяне Гора не боялись преступников, ведь кроме дочерей воровать
у них было нечего. Крестьяне и преступники жили на Горе в молчаливом
согласии. Крестьяне укрывали преступников, а те, в свою очередь
изредка делились с ними награбленным. Крестьяне не считали это
постыдным. Это просто была жизнь, к которой они привыкли с давних
пор. Но, разумеется, если преступник был из другого города, чем
крестьянин, он рассматривался как враг и о нем немедленно сообщали
патрульным. Ведь он же из другого города!
    Во время своего долгого путешествия я старался избегать городов,
так как войти в город без разрешения и без уважительной причины
означало бы подвергнуться быстрому и жестокому наказанию. Пики
на стенах городов Гора никогда не пустовали, так как на них всегда
висели останки нежеланных гостей. Горийцы очень подозрительно
относились к чужакам, особенно вблизи домов. Недаром на их языке
понятия "враг" и "чужой" обозначаются одним словом.
    Но в этой общей враждебности и подозрительности к чужим было одно
исключение - город Тарна. По слухам, этот город был очень гостеприимен.
Много странных вещей говорили об этом городе, например, там правила
королева, или татрикс, поэтому, в отличие от горийских обычаев,
женщины в этом городе пользовались большими привилегиями. Я знал,
что по крайней мере в одном городе Гора женщины не носят закрытую
одежду, не сидят замкнуто среди своих четырех стен и могут общаться
не только с близкими родственниками.
    Я думаю, что варварство на Горе в основном обусловлено этим идиотским
подавлением прекрасного пола, мягкость и нежность которого могли бы
смягчить жестокие нравы Гора. Но следует сказать, что в некоторых
городах, например в Ко-Ро-Ба, женщины все-таки имели относительную
свободу.
    В Ко-Ро-Ба женщины могли даже покидать свои дома, не спрашивая на
то разрешения мужчин, и это было весьма необычно для Гора. Их можно
было увидеть в театре и библиотеке. Женщины Ко-Ро-Ба были свободнее,
чем в любом другом городе Гора, за исключением, возможно, Тарна.
Но Ко-Ро-Ба больше не существовало.
    Я подумал, что мне, может быть, удастся получить тарна в городе Тарна.
Это могло бы сократить мой путь по меньшей мере на неделю. Правда,
у меня не было денег, чтобы купить птицу, но я ведь был воином и,
к тому же, вне закона...
    Я обдумывал все это и вдруг заметил, что ко мне приближается, правда,
не видя меня, темная фигура. Молодая женщина шла медленно, отрешенно
и бесцельно, ничего не замечая вокруг.
    Это было необычное зрелище - женщина без сопровождения, вне города.
Я очень удивился, увидев ее одну в этом пустынном диком месте, вдали
от дорог и городов.
    Я решил подождать ее, так как любопытство разобрало меня.
    На Горе женщины путешествуют только в сопровождении вооруженной
охраны. В этом варварском мире они часто становятся предметом
похищения. Их не считают полноправными людьми. Это просто добыча,
которая затем служит для услаждений победителя или выполняет
грязную работу как рабыня - в зависимости от степени привлекательности.
Законы на Горе действуют только в стенах городов.
    Женщина еще не видела меня. Я оперся на копье и ждал.
    Дикий варварский обычай похищений был крепко вплетен в ткань
горийской жизни. Считалось доблестью похитить женщину из чужого,
часто враждебного города. Несмотря на дикость похищения как
такового, этот обычай играл весьма благотворную роль в оздоровлении
расы. Ведь в противном случае замкнутые изолированные города,
несомненно, страдали бы от вырождения. Только немногие требовали
запрещения этого обычая. Даже женщины не поддерживали их требований,
хотя они, казалось, были в данном случае жертвами. И даже напротив,
они считали себя уязвленными, если ради них не шли на риск жестокого
наказания, которое грозило смельчаку в случае неудачи. Одна старая
беззубая ведьма из великого города Ара хвасталась, что 400 мужчин
погибли из-за ее красоты.
    Но почему женщина одна? Может, ее защитники перебиты? А может, она
сбежала из рабства, от своего ненавистного хозяина? Или, может, она,
как и я, тоже изгнанница из Ко-Ро-Ба? Жители города рассеяны,
вспомнил я и прикусил губу. Нет двух камней города или двух его
жителей, которые были бы вместе. Эта мысль жгла мою голову. Даже
камни растащили по всей планете.
    Если же она из Ко-Ро-Ба, то я даже ради нее не могу остаться и
помочь ей. Это означало бы обречь ее или себя, а может, и нас
обоих, на Пламя Смерти Царствующих Жрецов. Я видел человека,
погибшего от Пламени Смерти. Это был Высший Посвященный Ара и это
произошло на крыше Цилиндра Справедливости. Внезапная вспышка
голубого пламени уничтожила его, показывая неудовольствие Царствующих
Жрецов. Хотя у этой одинокой женщины было очень мало шансов
спастись от хищников или охотников за рабами, но еще меньше шансов
было избежать гнева Царствующих Жрецов.
    Если она была свободной женщиной, то с ее стороны было весьма
неразумно быть здесь одной. Она, казалось, совсем не задумывалась
об этом.
    Кое-что в отношении похищений на Горе становилось понятным, если
вспомнить, что первой же обязанностью молодого тарнсмена является
приобретение раба для услужения в его доме. Обычно это женщина.
Он привозит ее обнаженной на своем тарне и поручает рабыню своим
сестрам, чтобы ее вымыли, умаслили благовониями и одели в короткую
тунику - одежду рабов на Горе.
    Этим же вечером на большом празднике он представляет свою пленницу,
одетую в прозрачный алый шелк, с браслетами на руках и коленях,
своим родителям, друзьям и товарищам. Колокольчики на браслетах
непрерывно звенят тонким, мелодичным, даже жалобным звоном.
    Под музыку лютней и грохот барабанов девушка опускается на колени.
Юноша приближается к ней с воротником раба, на котором выгравировано
его имя и название города. Музыка становится все громче, все
навязчивей, переходит в оглушительное крещендо и затем резко,
внезапно умолкает. В комнате наступает абсолютная тишина. Слышан
только резкий металлический скрежет защелкивающегося замка. Этот
звук девушка не забудет никогда.
    И сразу же раздаются приветственные крики, восхваляющие молодого
воина. Он возвращается за свое место за столом под низким потолком
с висячими медными лампами. Он сидит среди родственников,
ближайших друзей, товарищей-воинов, за длинным низким деревянным
столом, уставленным всякой снедью, скрестив ноги по горийскому
обычаю.
    Теперь все глаза устремлены на девушку.
    С нее снимают браслеты рабыни и она поднимается. Босые ноги
утопают в толстом прекрасном ковре, которым покрыт пол комнаты,
звенят тоненькие колокольчики на ножных браслетах. Она вне себя
от негодования и злобы. И хотя на ней только прозрачный шелк, она
гордо выпрямляется и поднимает голову. Она решила, что не покорится
своей судьбе, им не удастся ее приручить. Зрители в полном
восхищении, они наслаждаются зрелищем. Девушка смотрит на них. Ее
гневный взор переходит