ля достижения своих
собственных целей. Единственной причиной для проведения такой политики было
то, что без постоянной угрозы с его стороны наш общий сосед, Айван Дилисния
- после смерти Рейнхольда в развитии этой семейной линии наступил упадок -
обратил бы все свое внимание на Баровию. Мои шпионы пустили в ход яд,
специальность Айвана, и это возбудило подозрения во многих умах, заставив
этих двоих сцепиться между собой и грызть друг друга уже в течение очень
долгого времени. Возможно, я и мог бы снабдить своих слуг более действенным
порошком или смесью для Дракова... но по-настоящему я не был заинтересован в
своей победе в этой схватке.
Так же я вел себя и с другими правителями других стран, окруженных
туманом. Я посылал к ним своих шпионов, они от меня не отставали. Мы не
могли сразиться в честной битве и все больше действовали хитростью,
расставляя друг для друга политические ловушки. Несмотря на то, что я всегда
предпочитал открытое выяснение отношений, я теперь тоже включился в эту
игру, в этот как бы уменьшенный, если не сказать даже цнизительный для меня,
вариант одного большого состязания.
Но Татьяна смотрела мимо меня, как будто ничто не имело значения.
Вероятно, она права.
Я смотрел на нее с затаенной болью, которую научился терпеть, привыкнув к
постоянному тупому покалыванию отчаяния у меня внутри. Свои последние слезы
я выплакал много-много лет назад? Сколько раз за эти столетия я встречал ее?
И сколько раз терял? Я не знал. У нее всегда было одного и то же лицо, но
другое имя и иногда совсем другие характер и привычки. Но каким-то образом я
всякий раз находил путь к скрытым воспоминаниям в ее сердце.
И каким-то образом я непременно терял ее: Марина, убитая своим приеным
отцом... Олия, погибшая от зимней лихорадки, как мне сказали... и остальные,
отнятые у меня. На протяжении веков она появлялась и исчезала опять и опять,
и моя великая радость сменялась великой печалью.
Если бы я только мог разбить заклятье, разбить то, что не давало нам
соединиться. Сделав это, я бы освободил и ее, и себя.
Я пытался. Бессчетное число раз.
Я не однажды ходил к границам, выставляя против темной силы тумана свое
растущее могущество. Я расспрашивал кочевников, которые беспрепятственно
путешествовали из страны в страну, но они не помнили своих дорог. Я изучил
все магические книги, находящиеся в моем распоряжении, и не нашел ничего,
что помогло бы мне понять природу моей и ее тюрьмы и как нам вырваться из
нее на волю. Этой ночью я должен был работать, но я не испытывал ни
малейшего желания идти в свою мастерскую. Возможно, позже я и пожалею о
потерянном времени, но пока мне было глубоко на все наплевать.
Наступила полночь... но ведь вечно она не продлится.
Какую бы силу я ни мог почерпнуть в ее тьме, я уже упустил момент, и на
следующий год мне не наверстать упущенного.
Но это такой пустяк. Годы стали для меня бесцветными. Сегодня я буду
охотиться среди сугробов, а завтра помчусь по воздуху, напоенному сладким
теплым ароматом цветов. Годы летели мимо меня; из них выстраивались
десятилетия, а за ними громоздились века.
Сколько еще ждало меня впереди? Обречен ли я на одиночество?
Не в состоянии ответить, не желая размышлять, я сидел и смотрел на портрет
Татьяны, чувствуя, как еще одна ночь утекает в безвозвратное прошлое.


*     *     *

Приближался рассвет и мое недолгое пребывание в гробу. В последнее время я
перестал отдыхать за короткие промежутки смерти. Сначала я думал, что это
связано с непродолжительностью зимних дней, но потом осознал, что моя
усиливающаяся усталость объяснялась совсем другим.
Дрова в камине давным-давно догорели. Меня бил озноб, хотя я и не ощущал
холода в комнате. Мороз шел откуда-то изнутри. Это было мучительное чувство
и вызывал его во мне мой утомленный дух.
Я так устал, как будто тяжесть всех годов навалилась на мое сердце и
теперь уже ничто не в состоянии снять ее. Все вокруг сделалось тяжелым.
Воздух затвердел и я не мог двигаться, но я и не хотел шевелиться. Мне
казалось, что я взбираюсь на бесконечно высокую гору, но никогда не смогу
долезть до ее вершины.
Мне бы только отдохнуть. Мне бы заснуть, но не на один день, заснуть и
забыть свои печали, заснуть и потеряться в... я не знал.
Плыть по течению, не видя снов, безмятежно и бездумно.
Не помнить ни о чем.
Чтобы...
Отдохнуть.



Эпилог
Ван Ричтан перевернул страницу и увидел, что следующая абсолютна чиста. Он
мельком просмотрел остальные листки в стопке. Ничего. Страд дописал до
точки... и просто ушел.
Он огляделся вокруг новыми глазами, обратив особое внимание на портрет -
Татьяна, несчастная душа. А вот то место на полу, не там ли Страда одолели
страшные силы тьмы?
Тело его затекло от долгого сидения. Ван Ричтан поднялся, взял свой фонарь
и направился к дверям, в спальню Страда. Вон то окно, выходящее на смотровую
площадку, где погиб Алек Гуилем, а вот и шкаф, где Страд спрятал его труп.
Здесь сгущались тени и легкий сквознячок, дующий из библиотеки, заставлял
занавески и покрывало на кроватитрепетать наподобие беспокойных призраков.
Его фонарь не справлялся с...
С темнотой... становилось темно.
Он позабыл, что в этом месте сумерки наступают раньше из-за того, что
солнце спускается за горные вершины. Господи помоги, мне надо убраться
отсюда.
Он бросился в библиотеку, но не стал тушить уже почти догоревшие свечи.
Скоро они погаснут сами и если кучки теплого воска скажут Страду, что кто-то
побывал в его замке, да будет так. У Ван Ричтана были неплохие шансы сбежать
до того, как проснется эта тварь. Он знал, как войти во дворец, и теперь да
придадут ему добрые боги скорости и сил, чтобы выбраться отсюда прежде,
чем...
Забыв про онемевшие мускулы, он понесся вниз по ступеням, не чуя под собой
ног.


*     *     *

В спальне от стены отделилась тень, чернее всех остальных, и придвинулась
к окну, которое бесшумно отворилось.  Тень выплыла наружу и замерла у края
смотровой площадки.
Через несколько долгих минут маленький исследователь появился во дворе,
торопясь по направлению к опускным воротам.
Страд фон Зарович с интересом наблюдал за его продвижением вперед и
усмехался. Удивительно, что человек в таком возрасте мог так быстро бегать,
но еще удивительнее то, что он, Страд, по-прежнему находил подобные штучки
забавными. Он было подумал о том, чтобы приказать одному из своих слуг
поймать нарушителя его спокойствия, но потом отказался от этой идеи. Если он
такой же, как и остальные, он очень скоро опять будет здесь. Вот тогда Страд
с ним и разберется.
Когда старый исследователь пересек мост и скрылся из виду в тумане, Страд
вернулся в библиотеку. Его книга лежала на столе в открытом виде. Он вытянул
руку и погладил ждущую его пергаментную страницу, своими длинными ногтями
оставляя на девственно чистой странице листа неглубокие бороздки.
Многое надо было сделать... многого еще не случилось.
Он уселся в кресло, сохранившее тепло тела старого ученого, выдернул из
стаканчика гусиное перо, откупорил чернильницу и принялся писать.