огда я еще не
до конца осознавал, что уже слишком поздно, пока неровный гул  двигателя
"фармолла" не замолк, не заскрипели дверцы  и  не  хрустнул  гравий  под
ногами Харри и Брута.
   Джон встал и потянул меня за собой. В тусклом свете его лицо казалось
оживленным и напряженным. А почему бы и нет? Я, помню, подумал так в тот
момент. Почему бы ему не быть напряженным? Он ведь дурак.
   Брут и Харри стояли плечом к плечу около кузова, как дети в грозу,  и
я увидел, что они оба так же напуганы и растеряны, как и я. От этого мне
стало еще хуже.
   Джон спрыгнул вниз. Хотя для него это был скорее шаг, а не прыжок.  Я
спрыгнул за ним, жалкий, на негнущихся ногах. Я растянулся бы  прямо  на
холодном гравии, не поймай он меня за плечо.
   - Это ошибка, - произнес Брут тихим хриплым голосом. Глаза  его  были
огромные и перепуганные. - Боже Милосердный, Пол, где были наши головы?
   - Уже слишком поздно, - сказал я.  Я  толкнул  Коффи  в  ногу,  и  он
послушно отошел и стал рядом с Харри. Потом я сжал локоть Брута,  словно
мы были на свидании, и мы вдвоем пошли к крыльцу, где теперь горел свет.
-Говорить буду я, понятно?
   - Да, - согласился Брут. - Именно это сейчас я только и понимаю.
   Я оглянулся через плечо:
   - Харри, стой с ним у грузовика, пока не позову.  Я  не  хочу,  чтобы
Мурс увидел его, пока я не подготовлюсь. - Разве что  я  не  буду  готов
вообще. Сейчас я это знал.
   Едва мы с Брутом дошли до крыльца, входная дверь резко  распахнулась,
так что молоточек ударил по пластинке. Перед нами стоял Хэл Мурс в синих
пижамных брюках и полосатой футболке, его седые волосы торчали в  разные
стороны. У этого человека за время службы появилась тысяча врагов, и  он
знал об этом. Пистолет, который он сжимал  в  правой  руке  -  известной
марки "Нед Бантлайн специал", с  ненормально  длинным  стволом,  -  этот
пистолет, всегда висевший над камином, принадлежавший еще  деду,  сейчас
был направлен отнюдь не в пол, он смотрел прямо на  нас  (я  видел  это,
ощущая холодок в животе).
   - Кого это, черт побери, принесло в полтретьего ночи? - спросил он. В
голосе Мурса я не услышал страха. И не заметил, чтобы его трясло.  Рука,
державшая пистолет, была тверда, как камень.  -  Отвечайте,  а  то...  -
Ствол пистолета начал подниматься.
   - Перестань, начальник. - Брут поднял руки вверх ладонями к  человеку
с пистолетом. Я никогда не слышал, чтобы его голос  так  звучал,  словно
дрожание рук Мурса каким-то образом перешло на горло Брутуса Ховелла.
   - Это мы! Пол и... Это мы!
   Брут сделал шаг вперед, так что свет над крыльцом  полностью  осветил
его лицо. Я присоединился к нему. Хэл Мурс смотрел то на одного,  то  на
другого, и его агрессивная решительность уступила место недоумению.
   - Что вы тут делаете? - спросил он. - Ведь сейчас ночь, к тому же  вы
должны быть на дежурстве. Я знаю, у меня есть график в  мастерской.  Так
что какого черта... О  Боже.  Надеюсь  не  локаут?  И  не  мятеж?  -  Он
посмотрел на нас, и взгляд его стал настороженным. - А  кто  еще  там  у
грузовика? "Говорить буду я". Так я приказал Бруту, и вот настало  время
говорить, а я не мог даже рта раскрыть. По дороге на работу в тот  вечер
я тщательно продумал, что скажу, когда мы доберемся, и мне казалось, это
не будет звучать слишком безумно. Не нормально  -  в  этом  деле  ничего
нормального не было, - но  хотя  бы  чуть  ближе  к  нормальному,  чтобы
впустить нас и дать шанс. Дать шанс Джону. Но сейчас все  мои  тщательно
отрепетированные слова утонули в волнах растерянности. Мысли и образы  -
горящий Дэл, умирающая мышь, Тут, дергающийся на Олд Спарки  с  криками,
что он жареный индюк, вертелись  в  моей  голове,  как  песок  во  время
песчаной бури. Я верю, что в мире есть добро и оно так или иначе исходит
от любящего Бога. Но я уверен, что есть еще  и  другая  сила,  такая  же
реальная, как Бог, которому я молился всю свою жизнь, и  она  направлена
на то, чтобы разрушить все наши добрые порывы. Это  не  Дьявол  (хотя  я
верю и в то, что он существует), а своего рода демон раздора, озорной  и
глупый, который радостно смеется, когда старик поджигает  себя,  пытаясь
раскурить трубку, или когда любимое всеми дитя берет в рот  свою  первую
рождественскую игрушку и умирает от удушья. Я много лет об  этом  думал,
всю дорогу из Холодной Горы до Джорджии Пайнз, и уверен, что в  ту  ночь
именно эта сила действовала на нас, расстилаясь, как туман, и пытаясь не
допустить Джона Коффи к Мелинде Мурс.
   - Начальник... Хэл... Я... - Все, что я  пытался  сказать,  не  имело
смысла.
   Он снова поднял пистолет, направляя его между  мной  и  Брутом  и  не
слушая. Его покрасневшие глаза вдруг округлились.
   И тут подошел Харри Тервиллиджер, которого так или  иначе  тащил  наш
парень, улыбающийся широко и чарующе.
   - Коффи, - вдохнул Мурс. - Джон Коффи. - Он втянул в  себя  воздух  и
закричал пронзительным, но сильным голосом: - Стой! Стой, где стоишь или
буду стрелять!
   Откуда-то из-за спины слабый и неуверенный женский голос позвал:
   - Хэл? Что ты там делаешь? С кем это ты там беседуешь, долбаный сукин
сын?
   На секунду Мурс повернулся  на  звук  голоса  жены,  лицо  его  стало
растерянным и полным отчаяния. Всего на секунду, как я  сказал,  но  мне
хватило бы, чтобы выхватить пистолет  из  его  руки.  Однако  я  не  мог
поднять своих собственных рук. Будто к ним привязали гири.  Голова  была
полна разрядов, словно радио, пытающееся передавать программы в грозу.
   Единственные чувства, которые, я помню, испытывал  в  тот  момент,  -
страх и смущение за Хэла.
   Харри и Джон Коффи дошли до ступеней. Мурс отвернулся и снова  поднял
пистолет. Позже  он  сказал,  что  действительно,  в  самом  деле  хотел
застрелить Коффи; он предположил, что всех нас захватили и что  человек,
являющийся  мозговым  центром  происходящего,  находится  у   грузовика,
прячась в тени. Он не понял, почему мы приехали к  его  дому,  но  самой
вероятной причиной казалась месть.
   Однако прежде чем  он  успел  выстрелить,  Харри  Тервиллиджер  вышел
вперед, стал перед Коффи и  заслонил  собой,  насколько  мог.  Коффи  не
заставлял его это делать, Харри так поступил по собственной воле.
   - Нет, начальник Мурс,  -  сказал  он.  -  Все  нормально.  Никто  не
вооружен, никто не пострадает, мы здесь, чтобы помочь!
   - Помочь? - Изогнутые, спутанные брови Мурса  сдвинулись.  Глаза  его
сверкнули. Я не мог отвести глаз от ствола его "Бантлайна". -  Помочь  в
чем? Помочь кому?
   И словно в ответ опять раздался голос пожилой  женщины,  недовольный,
уверенный и явно безумный:
   - Иди сюда, сукин сын, и  заставь  свой  член  работать!  Зови  своих
долбаных друзей! Пусть и они развлекутся!
   Я посмотрел на Брута, потрясенный до глубины души. Я понял,  что  она
ругается, что это опухоль как-то заставляет ее ругаться, - но то были не
просто ругательства, а нечто гораздо большее.
   - Что вы здесь делаете? - снова спросил  Мурс.  Решительности  в  его
голосе заметно  поубавилось  после  срывающихся  криков  жены.  -  Я  не
понимаю. В тюрьме что, ЧП или... Джон отстранил Харри -  просто  взял  и
передвинул в сторону, - потом взошел на крыльцо. Он стал  между  мной  и
Брутом, такой большой, что чуть не столкнул нас в  кусты  остролиста  по
сторонам крыльца. Мурс проследил за  ним  глазами  так,  словно  пытался
разглядеть верхушку высокого дерева. И вдруг для меня все встало на свои
места. Дух  сомнений,  ворошивший  мои  мысли,  словно  сильные  пальцы,
перебирающие песок или рис,  улетучился.  Я  понял,  почему  Харри  смог
действовать, когда мы с Брутом были в состоянии лишь стоять перед боссом
в растерянности и нерешительности. Харри находился с Джоном...  И  какой
бы дух ни противостоял той демонической силе, он в ту ночь жил  в  Джоне
Коффи. И, когда Джон вышел вперед к начальнику Мурсу, это был тот дух  -
я его представляю как нечто белое, - и он взял  ситуацию  в  свои  руки.
Другая сила не исчезла, но я видел, как она уползает прочь, словно  тень
под внезапным ярким светом.
   -  Я  хочу  помочь,  -  сказал  Джон  Коффи.  Мурс  поднял  на   него
взволнованный взгляд, рот его открылся.  Когда  Коффи  забрал  "Бантлайн
специал" из его руки  и  передал  мне,  Хэл,  по-моему,  этого  даже  не
заметил.  Я  осторожно  опустил  курок.  Позднее,  проверив  барабан,  я
обнаружил, что он совсем пуст. Иногда мне интересно,  знал  ли  об  этом
Хэл. Сейчас же я все повторял:
   - Я пришел ей помочь. Просто помочь. Это все, что мне нужно.
   - Хэл! - крикнула Мелинда из спальни. Голос ее  на  этот  раз  звучал
громче, но как-то испуганно, словно та сила, которая сбила нас с  толку,
переселилась в нее. - Пусть они уходят, кто бы там ни был! Нам не  нужны
торговцы  посреди  ночи!  Никаких  холодильников  и  пылесосов!  Никаких
французских панталон с дырой в паху! Гони их! Пусть убираются к такой-то
матери на белом катере! - И тут что-то  разбилось,  наверное  стакан,  а
потом послышались рыдания.
   - Только помочь, - повторил Джон Коффи так тихо, что почти перешел на
шепот.  Он  не  обратил  внимания  ни  на  рыдания  женщины,  ни  на  ее
ругательства. - Просто помочь, босс, вот и все.
   - Ты не можешь, - сказал Мурс. - И никто не может. - Этот его  тон  я
уже слышал раньше, и через секунду понял, что сам говорил так же,  входя
в камеру Коффи в ту ночь,  когда  он  вылечил  мою  "мочевую"  инфекцию.
Гипноз. "Занимайся своим делом, а я займусь  своим"  -  сказал  я  тогда
Делакруа, но моими делами занялся Коффи, как сейчас  он  решал  проблемы
Хала Мурса.
   - Мы думаем, что он может, - произнес Брут. - И  мы  не  рискнули  бы
своей работой просто ради того, чтобы прокатиться сюда и  назад,  как  в
колледже.
   Я был готов это сказать три минуты назад. Но Джон Коффи взял игру  на
себя. Он прошел в дверь мимо  Мурса,  который  поднял  бессильную  руку,
чтобы остановить его (она задела бедро Коффи и упала; я уверен, что  тот
даже не почувствовал), а потом пошел через переднюю в гостиную, в кухню,
затем в спальню, откуда снова раздался этот резкий неузнаваемый голос:
   - Идите отсюда! Просто идите к черту! Я не одета, сиськи торчат и все
наружу!
   Джон, не обращая внимания, шел, слегка согнувшись,  чтобы  не  задеть
светильники, его коричневый круглый череп блестел, а руки  болтались  по
бокам. Через секунду мы двинулись за ним: сначала я, Брут и Хэл,  плечом
к плечу, замыкал шествие Харри. В этот момент я понял одно: дело ушло из
наших рук, все теперь решал Коффи.
 
Глава 8 
 
   Женщина,  сидевшая,  откинувшись  на  спинку  кровати,  и  глядевшая,
выпучив глаза, на приближающегося гиганта, совсем не была похожа  на  ту
Мелли Мурс, которую я знал двадцать лет, она не напоминала даже ту Мелли
Мурс, которую мы с Дженис навестили незадолго до казни Делакруа. Женщина
в подушках на кровати походила на больного ребенка,  одетого  ведьмой  в
ночь Всех Святых. Ее кожа висела складками.  Морщинки  собрались  вокруг
правого глаза, словно она пыталась подмигнуть. С той же стороны  ее  рот
изогнулся вниз, и старый пожелтевший клык торчал над потемневшей  нижней
губой. Волосы тонким туманом окружали череп. В  комнате  пахло  тем,  от
чего наши тела освобождаются с  особым  тщанием,  когда  все  нормально.
Ночная  ваза  у  ее   кровати   была   наполовину   заполнена   какой-то
отвратительной желтоватой массой. И я с испугом подумал, что мы все-таки
опоздали. Ведь всего несколько дней назад она была узнаваемой:  больной,
но сама собой. С тех  пор  болезнь  в  ее  голове,  должно  быть,  стала
прогрессировать с ужасающей быстротой. Я не думал, чтобы даже Джон Коффи
смог помочь ей теперь.
   На лице Мелинды было выражение испуга и ужаса, когда  Коффи  вошел  в
спальню, будто что-то внутри нее узнало доктора, который сможет  наконец
облегчить ее страдания, словно посыпать соль на пиявку, чтобы та отпала.
Слушайте меня внимательно: я  не  хочу  сказать,  что  Мелли  Мурс  была
одержима, я знаю, что это не так, хотя в  таком  возбужденном  состоянии
трудно доверять своим ощущениям. Но я в то же время никогда  не  отрицал
возможности быть одержимым дьяволом. Однако в ее глазах  стояло  что-то,
уверяю вас, похожее на страх. Тут вы можете мне доверять, уж это чувство
я перепутать не могу. Что бы там ни было, но все быстро прошло,  уступив
место неподдельному интересу. Уродливый рот  Мелинды  задрожал  подобием
улыбки.
   -  Какой  большой!  -  вскрикнула  она.  Словно  маленькая   девочка,
заболевшая ангиной. Она вытащила руки из-под одеяла - мертвенно бледные,
как ее лицо, - и сложила их вместе.
   - Ну-ка, сними штаны! Я слышала о членах у негров всю свою жизнь,  но
никогда не видела!
   За моей спиной Мурс издал мягкий печальный  вздох,  полный  отчаяния.
Джон Коффи не обратил на это внимания. Постояв немного, словно  наблюдая
Мелинду  со  стороны,  он  подошел  к  кровати,  освещенной  лишь  одной
прикроватной  лампой.  Она  отбрасывала  яркий  круг  света  на  одеяло,
натянутое до кружев у горловины ночной рубашки Мелли. Позади кровати,  в
тени, я  заметил  шезлонг,  принесенный  с  веранды.  Шерстяной  платок,
связанный  Мелли  собственноручно  в  лучшие  дни,  сполз  наполовину  с
шезлонга на  пол.  Именно  здесь  спал  Хэл,  вернее  дремал,  когда  мы
подъехали.
   Когда Джон приблизился, ее лицо в третий раз  изменило  выражение.  Я
вдруг увидел ту самую Мелли, доброта которой так много значила для  меня
все эти годы, а еще больше для Дженис, когда наши  дети  разлетелись  из
гнезда и ей стало так одиноко и печально.
   Лицо Мелли выражало интерес, но теперь этот интерес был осознанным.
   - Кто ты? - спросила она чистым разумным голосом. - И почему  у  тебя
так много шрамов на руках и на плечах? Кто тебя так обидел?
   - Я почти не помню, откуда они взялись, мэм, - ответил Коффи смущенно
и сел рядом с ней на кровать.
   Мелли улыбалась, как могла, но отвисшая правая часть ее рта  дрожала,
и улыбка не  получалась.  Она  потрогала  белый  шрам,  закрученный  как
турецкая сабля, на тыльной стороне его левой ладони.
   - Какой счастливый дар! А ты понимаешь, почему?
   - Думаю, что если не знаешь, кто ударил тебя или  затравил  собаками,
это не мешает спать ночами, - сказал Джон Коффи своим глубоким голосом с
южным акцентом.
   Она рассмеялась, смех  рассыпался,  как  серебро,  в  дурно  пахнущей
комнате больной. Хэл стоял рядом со мной, дыша неровно,  но  не  пытался
вмешиваться. Когда Мелли засмеялась,  его  быстрое  дыхание  на  секунду
замерло, а крупная рука схватила мое плечо. Он сжал его так сильно,  что
остались синяки - я видел их на следующий день, -  но  тогда  ничего  не
почувствовал.
   - Как тебя зовут? - спросила она.
   - Джон Коффи, мэм.
   - Коффи, как напиток.
   - Да, мэм, только пишется иначе.
   Она откинулась на подушки и полулежала, глядя  на  него.  Джон  сидел
рядом и тоже глядел на нее, и круг света от  лампы  окружал  их,  словно
актеров на  сцене:  громадный  чернокожий  мужчина  в  тюремной  робе  и
маленькая умирающая белая женщина. Она смотрела в глаза Джона с  сияющим
восхищением. - Мэм?
   - Да, Джон Коффи? - Слова, едва долетали  до  нас  в  дурно  пахнущем
воздухе. Я чувствовал, как напрягаются мускулы моих рук,  ног  и  спины.
Откуда-то издалека я ощущал, что начальник тюрьмы сжимает мое  плечо,  а
боковым зрением видел Харри и Брута, обнявших друг друга, как  маленькие
дети, потерявшиеся в ночи. Что-то должно было произойти. Что-то большое.
Мы все это чувствовали.
   Джон Коффи  наклонился  к  ней  ближе.  Пружины  кровати  заскрипели,
зашуршали простыни, и холодно улыбающаяся луна заглянула сквозь  верхнюю
раму в окно спальни.  Налитые  кровью  глаза  изучающе  разглядывали  ее
поднятое кверху лицо.
   - Я ее вижу, - сказал он. Но говорил не ей, мне так кажется, а самому
себе. - Я ее вижу, и я могу помочь. Сидите тихо... Только сидите тихо...
Он  склонялся  все  ближе  и  ближе.  На  секунду  его   огромное   лицо
остановилось почти в пяти сантиметрах от ее лица. Он отвел одну ладонь в
сторону, растопырив пальцы,  словно  веля  кому-то  подождать...  Только
подождать... А потом  снова  опустил  лицо.  Его  широкие  гладкие  губы
прижались к ее губам и приоткрыли их. Секунду  мне  был  виден  один  ее
глаз, смотревший удивленно куда-то мимо Коффи. Потом его  гладкая  лысая
голова двинулась, и глаз исчез.
   Послышался мягкий свистящий звук, когда он вдыхал воздух из глубин ее
легких. Пару секунд мы слышали только это, а  потом  пол  закачался  под
ногами и весь дом содрогнулся. Я не придумал, все  это  почувствовали  и
потом  рассказали.  Словно  пульсирующий  тяжелый  удар.  Вслед  за  ним
раздался звук падения чего-то тяжелого, как  оказалось  позже,  в  холле
упали старинные дедовы часы. Хэл Мурс пытался их починить,  но  они  так
никогда и не стали ходить.
   После этого  вскоре  раздался  треск,  послышался  звон  осыпающегося
стекла: разбилась часть окна, через которую заглядывала луна. Картина на
стене - клипер, рассекающий волны одного из семи морей,  -  соскочила  с
крюка, ударилась об пол, стекло раскололось вдребезги.
   Я почувствовал запах паленого и увидел дымок, поднимающийся с одеяла,
под которым лежала она. Часть его вокруг дрожащей правой ноги почернела.
Словно во сне, я стряхнул руку Мурса и шагнул к ночному столику.  Там  в
окружении четырех баночек с лекарствами, упавшими, когда все затряслось,
стоял стакан с водой. Я взял  его  и  вылил  воду  на  дымящееся  место.
Послышалось шипение.
   Джон Коффи продолжал целовать ее  долго  и  страстно,  все  вдыхая  и
вдыхая, отставив одну руку в  сторону,  а  второй  упираясь  в  кровать,
поддерживая  свой  огромный  вес.  Пальцы  были  расставлены,   и   рука
напоминала мне коричневую морскую звезду.
   Внезапно ее спина изогнулась. Одна рука  повисла  в  воздухе,  пальцы
судорожно сжимались и разжимались. Ноги  барабанили  по  кровати.  Потом
раздался крик. Опять-таки  слышал  не  только  я,  но  и  другие.  Бруту
показалось, что было похоже, будто крик принадлежит  волку  или  койоту,
попавшему ногой в капкан. А мне он напомнил  клекот  орла,  какой  можно
было услышать иногда тихим утром,  когда  он  кружил,  спускаясь  сквозь
туман, широко распластав крылья.
   С улицы долетел порыв ветра,  такой  сильный,  что  дом  тряхнуло  во
второй раз, - так странно, ведь до этого ветра не было совсем.
   Джон Коффи отстранился, и я  увидел,  что  лицо  Мелли  разгладилось.
Правая сторона рта больше  не  отвисала.  Глазам  вернулась  их  обычная
форма, и вся она помолодела лет на десять. Коффи посмотрел на  нее  пару
секунд, а потом закашлялся. Он отвернулся, чтобы не кашлять ей  в  лицо,
потерял равновесие (что было не трудно, ведь он сидел почти  на  краешке
кровати), и упал вниз на пол.  Этого  оказалось  достаточно,  чтобы  дом
содрогнулся в третий раз. Он опустился на  колени  и,  наклонив  голову,
кашлял, как человек на последней стадии туберкулеза.
   Я подумал: "Теперь мошки. Он выпустит их с кашлем, теперь  их  должно
быть так много".
   Но этого не последовало. Джон  только  продолжал  кашлять  глубокими,
резкими лающими звуками, едва успевая между приступами глотнуть воздуха.
Его  темная,  шоколадная  кожа  становилась  серой.  Встревоженный  Брут
подошел к нему, опустился на одно колено рядом и положил руку на широкую
вздрагивающую спину. Движение Брута словно сняло заклятие. Мурс  подошел
к постели своей жены и опустился на то место, где сидел  Коффи.  Похоже,
он вообще не замечал присутствия кашляющего,  задыхающегося  гиганта.  И
хотя Коффи стоял на коленях почти у самых ног Мурса, тот смотрел  только
на свою жену, а она в ответ глядела с  изумлением.  Ее  лицо  напоминало
зеркало, с которого стерли тряпочкой пыль.
   - Джон, - крикнул Брут. - Выдохни это! Выпусти наружу, как раньше!
   Джон продолжал кашлять и задыхаться. Глаза его стали влажными, но  не
от слез, а от напряжения.  Слюна  текла  изо