ачала
Биттербака, а потом Президента (они там принимали душ  после  того,  как
местных заключенных закрывали на ночь), Брут спросил меня,  не  поискать
ли нам Вилли-Парохода в смирительной комнате.
   - Да, думаю, надо, - кивнул я. Мы хорошо посмеялись над ним тогда, но
я знаю, что, если мы с Брутом найдем  мышонка  в  смирительной  комнате,
особенно если он начал выгрызать себе что-то вроде  гнезда  в  одной  из
мягких стен, мы его убьем. Лучше убить  разведчика,  неважно,  каким  бы
забавным он ни был, чем потом жить с переселенцами. И нет нужды говорить
о том, что никто из нас не  стыдился  убивать  мышей.  В  конце  концов,
именно за убийство крыс нам и платят зарплату.
   Но мы не нашли Вилли-Парохода, позже ставшего  известным  как  Мистер
Джинглз, в ту  ночь  ни  в  мягких  стенках,  ни  за  собранным  хламом,
выброшенным в коридор. А хлама было много, гораздо больше, чем я ожидал,
потому что мы давненько не пользовались смирительной комнатой. Скоро  мы
опять начнем се  часто  открывать  с  появлением  Вильяма  Уортона,  но,
конечно, мы тогда этого еще не знали. К счастью.
   - Куда он делся? - наконец спросил Брут, вытирая пот  с  шеи  большим
голубым платком. - Ни дырки, ни трещины... Ничего, но... - Он указал  на
сток в полу. Ниже решетки, сквозь которую проходил мышонок, была  тонкая
стальная сетка, через которую и муха бы не пролетела. - Как он  попадает
внутрь? Как выходит?
   - Не знаю, - пожал я плечами.
   - Но ведь он пролез сюда, так?  Я  хочу  сказать,  что  мы  трое  его
видели. - Да, прямо под  дверью.  Ему  пришлось  протискиваться,  но  он
пролез.
   - Боже, - произнес Брут, и  слово  это  прозвучало  странно  в  устах
такого громадного человека, -  как  хорошо,  что  заключенные  не  могут
становиться такими маленькими, правда?
   - Да уж, верно, - сказал я, пробегая глазами по ткани  на  стенках  в
последний раз в поисках дырочки, трещины, чего угодно. Ничего. -  Ладно,
пошли.
   Вилли-Пароход появился снова  через  три  дня,  когда  дежурил  Харри
Тервиллиджер. Перси  тоже  дежурил,  и  прогнал  мышь  назад  той  самой
шваброй, которой чуть не воспользовался Дин.
   Грызун легко удрал от  Перси  и  победно  залез  в  щель  под  дверью
смирительной комнаты. С громким воплем  Перси  открыл  дверь  и  вывалил
снова весь хлам. Харри рассказывал, что это было одновременно и  смешно,
и страшно. Перси орал, что поймает  эту  проклятую  мышь  и  оторвет  ей
голову, но, естественно, не поймал. Потный и взлохмаченный, с выбившейся
сзади рубашкой, он вернулся к столу дежурного через полчаса,  отбрасывая
волосы со лба и говоря Харри (который молча читал во время  всего  этого
гвалта), что прикрепит полоску звукоизоляции  под  дверь,  -  это  решит
проблему грызунов, заявил он.
   - Это ты здорово  придумал,  Перси,  -  сказал  Харри,  переворачивая
страницу вестерна. Он подумал,  что  Перси  забудет  о  том,  что  хотел
закрыть щель под дверью, и был прав.
 
Глава 8 
 
   Гораздо позже, зимой, уже по прошествии всех  этих  событий,  однажды
ночью пришел Брут, мы были вдвоем тогда в  блоке  "Г":  камеры  временно
пустовали, и все охранники на время распущены.  Перси  перешел  в  Бриар
Ридж. - Пойди-ка сюда, - сказал Брут смешным  сдавленным  голосом,  и  я
удивленно взглянул на него. Я только что пришел с улицы, где  шел  дождь
со снегом, и стряхивал снег с кителя, прежде чем повесить его.
   - Что-то случилось? - спросил я.
   - Нет, но я узнал,  где  обитал  Мистер  Джинглз.  Когда  он  впервые
появился, то есть еще до того, как Делакруа  взял  его  к  себе.  Хочешь
взглянуть?
   Конечно же, я хотел. Я пошел за ним по Зеленой  Миле  в  смирительную
комнату. Все, что мы хранили там, было вывалено в коридор. Брут, похоже,
воспользовался временным затишьем, чтобы  навести  порядок.  Дверь  была
открыта, я увидел внутри камеры наше ведро со шваброй. На полу  того  же
самого оттенка, что  и  Зеленая  Миля,  высыхали  лужицы  воды.  Посреди
комнаты стояла лестница,  та,  что  обычно  хранилась  в  кладовке,  где
приговоренные делали последнюю остановку на своем пути. На  самом  верху
лестницы была выступающая полочка для того, чтобы рабочий  мог  положить
свои инструменты, а маляр поставить ведерко с краской. На полочке  лежал
фонарик. Брут протянул его мне.
   - Поднимайся сюда. Ты ниже меня, поэтому придется подняться почти  на
самый верх, но я подержу тебя за ноги.
   - Я щекотки боюсь, - заметил я, поднимаясь. - Особенно под коленками.
- Я буду иметь это в виду.
   - Ладно, - сказал я, - но сломанное бедро, по-моему, слишком  высокая
плата за то, чтобы найти гнездо одной-единственной мышки.
   - Чего?
   - Не обращай внимания. - Моя голова уже была на  уровне  забранной  в
сетку лампы посередине потолка, и я ощущал, как лестница слегка качается
под моей тяжестью. Снаружи доносился вой зимнего ветра. - Держи крепче.
   - Я держу, не беспокойся. - Он крепко схватил меня за  лодыжки,  и  я
поднялся еще  на  одну  ступеньку.  Теперь  моя  голова  почти  касалась
потолка, я увидел паутину, сотканную несколькими трудолюбивыми пауками в
углах, где сходились балки крыши. Я посветил  вокруг  фонариком,  но  не
увидел ничего такого,  ради  чего  стоило  рисковать  и  забираться  так
высоко.
   - Нет, не туда, - сказал Брут, - ты  слишком  далеко  смотришь,  Пол.
Посмотри налево, туда, где  сходятся  две  балки.  Видишь?  Одна  слегка
светлее. - Вижу.
   - Посвети на нее фонариком.
   Я посветил и почти сразу увидел то, что он мне  хотел  показать.  Две
балки были скреплены шестью шпунтами, один из них выпал, оставив  черное
круглое отверстие размером  с  пятак.  Я  посмотрел  на  него,  потом  с
сомнением взглянул сверху через плечо на Брута.
   - Мышонок был маленький, но не настолько. Нет, не похоже.
   - Но он проходил именно  тут,  -  сказал  Брут.  -  Это  просто,  как
апельсин.
   - Не представляю, как это может быть.
   - А ты придвинься поближе, не бойся, я держу тебя, и понюхай.
   Я сделал, как он просил, упершись левой рукой в одну из балок, -  так
я чувствовал себя устойчивей. Ветер снаружи  поднялся  опять,  и  воздух
свистел через отверстие прямо мне в лицо. Я ощущал пронизывающее дыхание
зимней ночи на границе с Югом... И что-то еще.
   Запах мяты.
   "Берегите Мистера Джинглза" - услышал я голос Делакруа, звучавший  не
очень уверенно.  Я  услышал  эти  слова  и  почувствовал  тепло  Мистера
Джинглза, когда французик передал мне его, обычного мышонка,  несомненно
более умного, чем другие его собратья, но все равно всего лишь  мышонка,
а не такого-то имярек.  "Смотрите,  чтобы  этот  скот  не  трогал  моего
мышонка", - сказал он, и я пообещал, как всегда обещаю им в конце, когда
прогулка  по  Зеленой  Миле  перестает  быть   чем-то   нереальным   или
гипотетическим  и  становится  неизбежностью.  Отправить  письмо  брату,
которого не видел двадцать лет? -Обещаю. Произнести пятнадцать раз "Аве,
Мария" за упокой души? - Обещаю. Разрешить умереть под духовным именем и
чтобы это имя было написано на могиле? - Обещаю. Именно с этим они могли
идти спокойно, и  спокойно  садиться  на  стул  в  конце  Зеленой  Мили,
оставаясь в здравом  рассудке.  Конечно  же,  я  не  мог  выполнить  все
обещания, но я сдержал то, которое дал Делакруа. Что же касается  самого
французика, с ним расплатились сполна. "Этот скот"  причинил  ему  много
боли и страданий. Да, я, конечно, знаю, что он  совершил,  но  никто  не
заслужил того, что случилось  с  Делакруа,  когда  он  попал  в  суровые
объятия Олд Спарки.
   Запах мяты.
   И что-то еще. Что-то в глубине  отверстия.  Правой  рукой  я  вытащил
авторучку из нагрудного кармана, все еще держась левой за балку и уже не
обращая внимания на то, что Брут неосторожно щекочет меня под коленками.
Одной рукой я отвинтил колпачок авторучки  и  кончиком  пера  выковырнул
что-то  наружу.  Это  нечто  оказалось   тонкой   деревянной   щепочкой,
выкрашенной в яркожелтый цвет, и я снова услышал голос Делакруа, да  так
отчетливо, словно его призрак находился в одной комнате с нами, - причем
именно в той, где Вильям Уортон провел так много времени.
   - Эй, ребята! - На  этот  раз  это  был  смеющийся,  довольный  голос
человека, забывшего хоть нанемного, где он и что его  ожидает.  -  Идите
смотреть, что умеет Мистер Джинглз!
   - Боже, - прошептал я. У меня перехватило дыхание.
   - Ты что, нашел еще одну? - спросил Брут. - Я нашел три или четыре.
   Я спустился и посветил на его раскрытую большую ладонь. На ней лежало
несколько щепочек, словно бирюльки для эльфов. Две желтые, такие,  какие
нашел я, одна зеленая и одна красная. Покрашены они были не красками,  а
восковыми карандашами.
   - Боже мой, - произнес я низким,  срывающимся  голосом.  -  Ведь  это
кусочки той катушки? Но почему? Почему они здесь?
   - Ребенком я не был таким большим, как сейчас, -  сказал  Брут.  -  Я
сильно вырос где-то между пятнадцатью и  семнадцатью.  А  до  этого  был
малявкой. И когда впервые пошел в  школу,  мне  казалось,  что  я  такой
маленький, как... Маленький, можно сказать, как мышка. Я был напуган  до
смерти. И знаешь, что я делал?
   Я покачал головой. На улице ветер завыл снова. Паутина в углах  между
балками качалась, как рваные кружева. Никогда я  не  находился  в  более
населенном призраками месте. Именно здесь, когда мы стояли и смотрели на
щепочки  катушки,  доставившей  нам  столько  хлопот,  я   вдруг   начал
осознавать то, что почувствовал в сердце  после  того,  как  Джон  Коффи
прошел по Зеленой Миле: я уже не могу здесь работать. Плевать, Депрессия
или что там еще, я больше не могу смотреть,  как  люди  идут  через  мой
кабинет навстречу смерти. Даже если появится еще всего один - это  будет
уже слишком.
   - Я попросил у мамы ее платочек, - продолжил Брут.  -  И,  когда  мне
хотелось плакать, я его  доставал,  чувствовал  запах  ее  духов  и  мне
становилось легче.
   - Ты считаешь, что эта мышь сжевала кусочки катушки, чтобы  вспомнить
Делакруа? Эта мышь?
   Он поднял глаза. Мне вдруг показалось, что в  них  стоят  слезы,  но,
наверное, я ошибся.
   - Не знаю, Пол. Но я нашел их здесь и почувствовал  запах  мяты,  так
же, как и ты, - ведь ты тоже почувствовал. И я больше не могу. Я не хочу
здесь работать. Мне кажется, что если я увижу еще хоть  одного  человека
на этом стуле, то умру. В  понедельник  я  хочу  попросить,  чтобы  меня
перевели в колонию для малолетних. Если  удастся  перейти  до  появления
следующего узника, отлично. Если нет,  я  уволюсь  и  вернусь  снова  на
ферму.
   - А что ты выращивал в жизни, кроме камней?
   - Неважно.
   - Я понимаю, - сказал я. - Думаю, что уйду вместе с тобой.
   Он пристально посмотрел на меня, как бы убеждаясь,  что  я  не  шучу,
потом кивнул, словно все решилось. Ветер снова завыл и  задул,  на  этот
раз так сильно, что заскрипели балки, и мы с тревогой посмотрели  вокруг
на обитые тканью стены.  Мне  вдруг  показалось,  что  я  слышу  Вильяма
Уортона - не Крошку Билли, нет, для нас он  с  первого  дня  был  Буйный
Билл, когда кричал и хохотал, и говорил нам, что мы будем  безумно  рады
от него избавиться и никогда его не забудем. В этом  он  оказался  прав.
То, о чем мы с Брутом договорились в ту ночь в смирительной комнате, так
и  случилось.  Словно  мы  дали  торжественную  клятву  над   крошечными
щепочками крашеного дерева. Никто из нас больше не участвовал в  казнях.
Джон Коффи был последним.
 
ЧАСТЬ 2 
МЫШЬ НА МИЛЕ 
 
Глава 1 
 
   Дом престарелых, где я  ставлю  последние  точки  над  i,  называется
"Джорджия Пайнз". Он находится примерно в ста километрах от Атланты и на
расстоянии двухсот световых лет от  жизни  большинства  людей  -  людей,
которым меньше восьмидесяти и которые просто живут.  Вам,  читающим  эти
строки, нужно подумать, не ожидает ли и вас подобное  место  в  будущем.
Само по себе место  не  страшное,  есть  кабельное  телевидение,  кормят
вкусно (хотя человек может так мало прожевать), но в каком-то смысле это
такая же морилка для бабочек, как и блок "Г" в Холодной Горе.
   Здесь даже есть  парень,  немного  напоминающий  мне  Перси  Уэтмора,
получившего работу на Зеленой Миле только потому, что  губернатор  штата
был его родственником. У здешнего парня, по-моему, важных  родственников
нет, хотя он ведет себя так же, как Перси. Его зовут Долан. Он все время
причесывает волосы,  как  Перси,  и  в  заднем  кармане  всегда  таскает
какоенибудь чтиво.  У  Перси  были  журналы  типа  "Аргоси"  и  "Мужские
приключения", а у Брэда - небольшие  тоненькие  книжечки  под  названием
"Анекдоты". Он все  время  задает  вопросы  вроде  таких,  как:  "Почему
француз  перешел  дорогу?",  "Сколько  поляков  нужно,  чтобы   вкрутить
лампочку?" или "Сколько человек несут гроб на похоронах в Гарлеме?". Как
и Перси, Брэд отличается тупостью, и в его понимании смешно  только  то,
что отдает злорадством.
   То, что Брэд сказал позавчера, показалось мне  остроумным,  но  я  не
слишком этим восхищался, ведь, как гласит пословица, даже остановившиеся
часы два раза в день показывают точное время. Он сказал мне:
   "Поли, тебе повезло, что у тебя  нет  болезни  Альцгеймера".  Мне  не
нравилось, что Брэд называет меня "Поли",  но  он  все  равно  продолжал
называть меня так, и мне надоело просить  не  делать  этого.  Есть  пара
пословиц, которые вполне применимы к Брэду Долану:
   "Можно завести лошадь в воду, но нельзя  заставить  ее  пить"  -  это
одна,  а  вторая:  "Можно  нарядить,  но  нельзя  с  ним  выйти".  Своей
бестолковостью он тоже был сродни Перси.
   Когда Брэд сказал насчет Альцгеймера, он мыл шваброй пол солярия, где
я просматривал уже написанные страницы. Их набралось много, и  я  думаю,
будет еще больше, пока я доберусь до конца.
   - Ты знаешь, что такое болезнь Альцгеймера?
   - Нет, - сказал я. - Но ведь ты мне расскажешь, Брэд?
   - Это СПИД у пожилых  людей,  -  объяснил  он  и  разразился  смехом:
ха-хаха-ха, совсем как над своими идиотскими анекдотами.
   Я не смеялся - то, что он сказал, меня слегка задело. У меня не  было
болезни Альцгеймера, хотя здесь, в прекрасном местечке  Джорджия  Пайнз,
много страдающих ею. Сам же я страдал обычным  старческим  склерозом.  А
это проблема вспомнить  скорее  "когда",  чем  "что".  Просматривая  уже
написанное, я подумал, что помню все, что произошло в  далеком  тридцать
втором, а вот хронология событий несколько перепуталась в  моей  голове.
Но все равно, если следить, то, надеюсь, смогу и это восстановить. Более
или менее.
   Джон Коффи появился в блоке "Г" и на  Зеленой  Миле  в  октябре  того
года, осужденный за убийство  девятилетних  девочек-близняшек  Деттерик.
Это -  моя  главная  веха,  и  если  отталкиваться  от  нее,  все  будет
нормально. Вильям Уортон - Буйный Билл - пришел после Коффи, Делакруа  -
раньше. А еще раньше - мышь, которую Брутус Ховелл, для  друзей  "И  ты,
Брут", назвал ВиллиПароход, а Делакруа перекрестил в Мистера Джинглза.
   Как ни называй ее, но мышь появилась первой, даже раньше  Дэла,  ведь
еще стояло лето, когда он поступил, и у нас тогда было  два  заключенных
на Зеленой Миле: Вождь - Арлен Биттербак и Президент - Артур Фландерс.
   Эта мышь. Эта проклятая мышь. Делакруа ее любил, а вот  Перси  совсем
наоборот.
   Перси ненавидел ее с самого начала.
 
Глава 2 
 
   Мышь появилась снова дня через три после того, как Перси прогнал ее в
первый раз. Дин Стэнтон и Билл Додж говорили о политике, а в те годы это
значило, что они обсуждали Рузвельта и Гувера - Герберта, а вовсе не Дж.
Эдгара. Они ели печенье из коробки, купленной Дином у  старого  Тут-Тута
час назад. Перси стоял в дверях кабинета, слушал и отрабатывал  короткие
выпады  своей  любимой  дубинкой.  Он   вытаскивал   ее   из   дурацкого
самодельного чехла, жонглировал ею (вернее, пытался, чаще всего он ронял
ее, но она не падала, потому что висела на петле у него на кисти), потом
снова совал в чехол. В ту ночь я не дежурил, но получил полный отчет  на
следующий вечер от Дина. Мышь прошла по  Зеленой  Миле,  как  и  раньше,
семеня,  останавливаясь  и  словно   проверяя   пустые   камеры.   Потом
направилась вперед, ничуть не смущаясь, словно знала, что впереди долгий
путь, и была готова его пройти. На этот раз не спал Президент, он  стоял
у двери камеры. Этот парень был что надо,  умудрялся  выглядеть  опрятно
даже в тюремной робе. По его виду мы знали, что Олд Спарки не для  него,
и оказались правы - не прошло и недели после  того,  как  Перси  прогнал
мышь  во  второй  раз,  как  Президенту   заменили   смертный   приговор
пожизненным заключением, и он присоединился ко всем остальным.
   - Эй, - позвал он. - Да здесь  мышь!  Ребята,  что  у  вас  здесь  за
заведение?
   Он смеялся, но Дин сказал, что Президент  был  слегка  возмущен,  как
будто смертного приговора недостаточно, чтобы вывести его  из  себя.  Он
был главой регионального общества  под  названием  Ассоциация  торговцев
недвижи мостью  Среднего  Юга,  и  ему  хватило  ума  вытолкнуть  своего
престарелого отцамаразматика из окна третьего этажа,  а  потом  получить
двойную страховку. Вот здесь он был неправ, хотя и не очень.
   - Заткнись, верзила, - сказал Перси, но как-то машинально. Его взгляд
был прикован к мыши. Он уже засунул дубинку в чехол и доставал  один  из
журналов, но теперь бросил его на стол дежурного  и,  выхватив  дубинку,
стал постукивать ею по костяшкам пальцев левой руки:
   - Сукин сын, - проговорил Билл Додж.  -  Я  никогда  не  видел  здесь
мышей.
   - Она такая симпатичная, - сказал Дин, - и совсем не боится.
   - Откуда ты знаешь?
   -  Она  приходила  раньше.  Перси  тоже  ее  видел.  А  Брут   назвал
ВиллиПароходом.
   Перси фыркнул, но промолчал. Он все быстрее  постукивал  дубинкой  по
руке.
   - Посмотри, - сказал Дин. - Она уже подходила почти к  самому  столу.
Давай посмотрим, а вдруг опять появится.
   Она подошла, далеко обойдя Президента, как будто ей не нравился запах
отцеубийцы. Она проверила две пустые  камеры,  даже  залезла  под  койку
понюхать, потом вернулась на Зеленую Милю. А Перси все стоял, барабаня и
барабаня, ничего не говоря, желая проучить эту мышь, заставить пожалеть,
что вернулась.
   - Хорошо, ребята, что этого мышонка вам не надо сажать на Олд Спарки,
- заметил Билл с неожиданным интересом. - Вам  пришлось  бы  повозиться,
пристегивая лапки и надевая шлем.
   Перси  опять  промолчал,  но  очень  медленно  зажал  дубинку   между
пальцами, словно сигару.
   Мышь остановилась там же, где раньше, менее  чем  в  метре  от  стола
дежурных, глядя на Дина, как узник за решеткой. Она взглянула на  Билла,
потом снова переключила внимание на Дина. Перси она словно  и  вовсе  не
заметила.
   - Какая смелая маленькая чертовка, я должен ей это дать, - воскликнул
Билл. Он слегка повысил голос. - Эй, эй! Вилли-Пароход!
   Мышь чуть шевельнулась и навострила уши, но  не  убежала  и  даже  не
проявила к этому ни малейшего желания.
   - Теперь смотри, - сказал Дин, вспоминая как Брут скормил ей  кусочек
бутерброда с солониной. - Я не знаю, повторит  она  это  или  нет...  Он
отломил кусочек крекера и уронил  его  прямо  перед  мышью.  Она  только
посмотрела своими остренькими черными глазками на оранжевый кусочек,  ее
усики зашевелились, когда она принюхивалась. Потом взяла крекер лапками,
села и начала есть.
   - Провалиться мне на  этом  месте!  -  воскликнул  Билл.  -  Ест  так
аккуратно, как приходский священник в субботний вечер.
   - А мне больше напоминает негра, который ест арбуз, -  сказал  Перси,
но никто из охранников не обратил на него внимания.  Вождь  и  Президент
тоже пропустили его замечание мимо ушей. Мышь покончила с  крекером,  но
продолжала сидеть, словно балансируя на пружинке своего хвоста  и  глядя
снизу вверх на великанов в сиНем. - Дай я попробую. - Билл  отломил  еще
кусочек крекера, наклонился через стол  и  аккуратно  бросил  его.  Мышь
принюх