чал  подниматься  по
лестнице наверх, к себе в спальню. Незнакомое ощущение огромности помещения,
которое он испытывал ранее, пропало. Дом уже казался уютным, комфортным,  не
пугающим и все запрещающим, а.., домашним.
   Однако принять душ еще храбрости не хватило. Он  зашел  в  ванную,  решив
просто умыться. Из крана потекла красная  густая  жидкость.  Несомненно,  он
должен был поверить, что это кровь, но жидкость пахла водой. Он  сунул  руки
под кран На них не осталось никаких следов. Наклонившись, он  набрал  полные
горсти этой жидкости и  плеснул  в  лицо,  наслаждаясь  холодной  освежающей
влагой. Заснул он совершенно счастливым.

Глава 14

МАРК

   Марк открыл глаза.
   Он сидел на крыльце в кресле.
   Была ночь. На севере, как маяк во мраке  пустыни,  светилось  полукруглое
оранжевое зарево - огни Драй Ривер. Разрозненные огоньки мерцали и на юге, и
на востоке, и на западе, где располагались соседние  ранчо.  Безлунное  небо
усеивали мириады  крупных  звезд.  Он  без  труда  мог  определить  знакомые
созвездия.
   Напротив, в подвесном кресле-качалке, сидели родители, голова  к  голове.
Справа, на верхней ступеньке крыльца, - Кристен.
   Семья вся в сборе.
   Нерешенные вопросы.
   Прищурившись, он всмотрелся в сестру. Несмотря  на  то  что  единственный
свет падал из квадратного окна гостиной, расположенного футах  в  десяти  от
крыльца, Марк мог отчетливо разглядеть ее. Она была ребенком,  той  Кристен,
которую он знал, а не той, с которой встретился недавно.
   Она что-то сказала, словно отвечая на заданный кем-то вопрос, и он понял,
что очутился в середине разговора, неспешной беседы  из  рода  тех,  которые
ведутся теплыми летними вечерами и когда долгие паузы между фразами - скорее
правило, чем исключение. Они часто так беседовали, когда он  был  маленьким;
именно в такие моменты он ощущал наибольшую близость  с  родителями.  Время,
когда закончены все дневные  хлопоты,  завершены  все  необходимые  дела,  а
другие отложены до завтрашнего  утра,  единственное  время,  когда  родители
действительно расслаблялись, не  выглядели  переутомленными,  перегруженными
заботами или нервным стрессом.
   Единственное время, когда они не работали ради Дома, единственное  время,
когда они могли позволить быть самими собой.
   Тогда он  этого  не  понимал,  но,  вероятно,  чувствовал.  Эти  вечерние
посиделки на крыльце были для него чем-то почти священным, резко  отделенным
от дневной жизни семьи, от жизни внутри Дома,  и  именно  поэтому  очень  не
хотелось заводить речь про Биллингса, его дочь и все остальное. Он знал, что
должен поговорить об этом с родителями, но не хотелось портить настроение, и
он решил подождать удобного момента, чтобы как можно естественней  перевести
разговор на эту тему.
   Ночной ветерок нес прохладу, дневная жара спала.  Помимо  всепроникающего
запаха цыплят, Марк чувствовал запах мескито   и  целый
букет ароматов степных цветов, ведущих ночной образ жизни.
   Он слушал мать, слушал отца, слушал сестру, получая огромное удовольствие
от того,  что  имеет  возможность  снова  побыть  с  ними  вместе.  Родители
вспоминали прошлое, строили планы  на  будущее,  он  постепенно  задремал  и
незаметно для себя заснул.
   Проснулся он уже утром.
   Он сидел в том же  самом  кресле,  только  кто-то  заботливо  укутал  его
одеялом,  как  маленького.  Солнце  уже  высоко  поднялось  над  горизонтом.
Слышался звук мотора отцовской машины. Значит, время завтрака уже прошло. Он
удивился, почему его не разбудили, чтобы принять пищу надлежащим образом и в
надлежащее время.
   В беседе они так и не коснулись темы девочки. Не говорили они  и  ни  про
Дом, и ни про Биллингса. Марк  откинул  одеяло,  потянулся  и  встал.  Мышцы
затекли, ломило шею. Зевая, он сделал несколько шагов до  парадной  двери  и
вошел в дом, ожидая почувствовать запахи завтрака  или  хотя  бы  прошедшего
завтрака. Однако ни в столовой, ни в кухне,  куда  он  постепенно  добрался,
вообще не пахло едой. Мойка была полна вчерашней грязной посуды.
   - Мам! - громко позвал он. - Кристен!
   - Мама уехала в город за продуктами.
   В дверном проеме стояла сестра. Он ощутил мгновенный приступ дежа-вю.  Он
уже был здесь раньше, стоял на этом самом месте, и Кристен тоже стояла точно
так же, произнося эту же самую фразу. Он подумал, не  является  ли  все  его
нынешнее   пребывание   в   Доме   неким   собранием   предыдущих   событий,
смонтированных вместе, как на видеопленке или в компьютерной игре.
   Нет. Кристен вошла в кухню, достала  упаковку  хлеба  из  холодильника  и
положила два ломтика в тостер. Ничего подобного в их  Доме  не  могло  быть;
есть на ходу запрещалось категорически, и все приемы пищи должны  были  быть
совместными.
   Значит, это происходит наяву.
   - Отец во дворе, - пояснила сестра.  -  Кажется,  разгружает  корм.  Твоя
помощь ему, наверное, не помешает.
   Марк  тупо  кивнул,  потоптался  секунду  и  пошел  на  улицу.  Он  думал
что-нибудь перекусить, но на самом деле не чувствовал голода. Завтракал он с
Дэниэлом, Лори, Нортоном и Сторми, потом, когда Дома разделились,  обнаружил
себя на крыльце, это был поздний вечер, затем заснул, и тем не менее, хотя и
наступило следующее утро, организм вел себя, как во время ленча  предыдущего
дня. А ленч он обычно пропускал.
   Спустившись с крыльца, он пошел вокруг дома. В уже  прогревшемся  воздухе
стоял неумолчный шум тысяч цыплят, пищащих и  суетящихся  в  своих  клетках.
Четыре длинных  приземистых  здания  из  необработанных  досок  с  железными
крышами простирались вдаль от дома по пологому склону.
   Отцовский  пикап  стоял  у  второго  птичника   рядом   с   металлическим
резервуаром. Марк пошел к  нему.  Небольшая  покатость  территории  невольно
способствовала ускорению шага.
   В дверях птичника, за спиной отца, он заметил девочку.
   Отец выгружал поддоны с птичьим кормом. Он  вытаскивал  их  из  кузова  и
составлял под стеной строения с прогнувшейся крышей. Если бы он посмотрел  в
ее направлении, она могла легко спрятаться, убежать в  глубь  курятника,  но
стоит ему отвернуться - она может в любой момент выскочить обратно,  задрать
подол своего балахона, предъявляя на  всеобщее  обозрение  и  не  только  на
обозрение свои тощие грязные ляжки.
   Марк впервые увидел ее с  момента  своего  возвращения.  Его  моментально
окатило подзабытой волной холодного страха. Это происходило  снаружи,  средь
бела дня, на открытом пространстве, при отце, который у своего пикапа как бы
разделял их, но он ощутил то же самое чувство, что и  давным-давно,  один  в
темном коридоре.
   Страх.
   Отец поставил очередной поддон, запустил руку в карман и  извлек  носовой
платок. Утирая обильный пот, он заметил Марка и помахал рукой.
   - А я все думаю - когда ты проснешься? Почему бы тебе  не  помочь?  Спина
меня достала вконец.
   Марк, кивая, подошел к нему, не сводя глаз с девочки в дверном проеме.
   Твой отец это делает.
   Он отвернулся и переключился на работу. Вдвоем они брали поддоны за торцы
и составляли на земле в штабель, но краем глаза он продолжал следить за ней,
видел, как взлетает подол ее грязного платья, и думал -  действительно  отец
ее не замечает или только делает вид?
   Он делает это грубо.
   Наконец они закончили. Отец снова утер со лба крупные капли пота.
   - Я поеду в город, привезу еще партию,  заодно  захвачу  мать.  Не  уходи
далеко. Мне понадобится твоя помощь.
   Марк кивнул. Отец сел в кабину, мотор рявкнул, и пикап покатил  к  шоссе.
Марк стоял и смотрел ему вслед.
   А потом повернулся к птичнику.
   Девочка уже стояла в дверях.
   - Марк! - произнесла она, и он тут же вспомнил этот голос, вспомнил,  как
она обращалась к нему по имени, и по спине пробежал холодок.
   Она медленно пошла вперед - от птичника в его сторону, и он непроизвольно
отступил.
   Она остановилась. А в следующее мгновение уже опустилась на  четвереньки,
задрала подол и, как прежде, лукаво поглядела через плечо.
   - Я по-прежнему больше  всего  люблю  в  зад.  У  него  не  было  желания
совокупляться с ней ни в какой форме и ни под каким видом, но было  огромное
желание пнуть ее изо всей силы. Мысль о том, как ботинок  входит  в  жесткий
контакт с этой задницей, она  кувыркается  через  голову,  чтобы  наконец-то
сползла с ее лица эта мерзкая улыбка,  чтобы  ей  стало  больно,  чтобы  она
наконец заплатила за все, казалась очень соблазнительной, но он понимал, что
ничего этим не добьется. На самом деле ей не может быть больно - ни в  каком
смысле, - и он только подставит себя, обнаружит  свои  истинные  чувства.  А
это, подумалось Марку, может оказаться самым  опасным.  Поэтому  он  остался
там, где стоял, бесстрастно  продолжая  глядеть  на  девочку.  Та  похотливо
рассмеялась, отвратительным, мерзким смешком, который когда-то  казался  ему
соблазнительным и насмешливым, раскрепощающим и  обещающим.  Она  приподняла
зад, выставляя ягодицы, он отвернулся и зашагал в сторону Дома. Дикие  звуки
ее вульгарного хохота всю  дорогу  сопровождали  его.  Вернувшиеся  родители
застали его в кухне. Каждый  нес  по  большому  пакету  с  продуктами.  Марк
глубоко вдохнул.
   - Мама, отец, нам надо поговорить.
   Родители переглянулись, потом уставились на него.
   - О чем, сын? - спросил отец.
   - О Доме.
   - Мне еще поддоны разгружать. Думал, ты поможешь мне...
   - О девочке.
   Родители снова переглянулись.
   -  Присядьте,  -  попросил  Марк,  показывая  на  табуретки,  которые  он
предусмотрительно вытащил из-под кухонного стола.
   Они поговорили.
   Он не стал давить на отца по поводу  девочки,  но  подробно  описал,  что
случилось с ним в холле, и подчеркнул, что именно это заставило его покинуть
Дом, сбежать  куда  глаза  глядят.  И  объяснил,  что  именно  этого  она  и
добивалась. Она хотела ослабить Дом, хотела расколоть семью, хотела  выгнать
их всех.
   - Но я ей этого не позволю, - сказал Марк. - Я  люблю  вас.  Я  всех  вас
люблю.
   - Я тоже тебя люблю, - вздохнула мать. Отец молча кивнул и  положил  руку
ему на плечо. И тут  Марк  заплакал.  Слезы  полились  ручьем,  он  принялся
сердито вытирать их руками, а когда снова смог открыть глаза, обнаружил, что
остался на кухне один.  За  окном  больше  не  было  видно  ни  крыльца,  ни
птичников, только белая непроницаемая пелена, и он понял, что вернулся.
   Ощутив тепло на затылке, он резко вскочил, обернулся.., и увидел  стоящую
рядом Кристен. Она улыбалась.
   - Ты хорошо все сделал. Просто замечательно.
   - Все решено?
   - Ты по-прежнему на них сердишься?
   - Нет.
   - Ну, тогда все. - Она обняла его, он опять почувствовал теплый солнечный
луч, но в этот миг показалось, что откуда-то из туманной  белизны  за  окном
доносится эхо того дикого, вульгарного хохота, и он не мог  поклясться,  что
оно звучит только в его голове.
   Кристен отстранилась, поглядела на него и произнесла:
   - Осталось только одно.
   - Что же?
   - Ты должен найти эту суку. И убить ее.

Глава 15

ДЭНИЭЛ

   Дэниэл вышел за  Донин  на  улицу,  под  дождь.  Покидая  здание,  он  не
почувствовал никакого барьера. На улице было прохладно, ветрено,  кожа  лица
чувствовала влагу.
   Даже пахло дождем так,  как  на  его  родной  улице  во  время  ливня,  и
физические ощущения более чем что-либо иное окончательно убедили его в  том,
что все это происходит на самом деле.
   - Куда мы идем? - спросил он.
   - Кое с кем повидаться.
   - С кем?
   - Я же сказала, тебе придется поверить мне.
   - И ты оставишь в покое Марго и Тони?
   - Договорились.
   Они прошли по дворику, миновали  ворота  и  оказались  на  тротуаре.  Под
стеной кучковалась группка подростков хулиганского вида, слишком пижонистая,
чтобы  пользоваться  зонтиками,  но  недостаточно   пижонистая,   чтобы   не
облачиться в плотные куртки. Похоже, они поджидали кого-то.
   Дэниэл вспомнил про Марго и Тони, оставшихся в доме, и подумал, что  надо
бы послать этих парней куда подальше,  посоветовать  им  найти  себе  другое
место для тусовки, но сообразил, что они его не смогут услышать.
   Донин побежала вперед, свернула с тротуара налево, оказалась  перед  этой
компанией юнцов и, к удивлению Дэниэла, о  чем-то  заговорила  с  ними.  Они
обступили ее полукругом и даже наклонились, чтобы лучше слышать.
   Они ее слышали!
   Самый высокий из них  выпрямился,  посмотрел  в  его  сторону,  и  сердце
Дэниэла замерло при виде  диких  пурпурных  глаз  под  неестественно  густой
шапкой волос. Огромный рот расплылся в улыбке, обнажив пасть, полную  мелких
острых зубов.
   Он понял, что она его обманула. Подставила.
   Развернувшись, он бросился было бежать назад,  к  Дому,  но  почти  сразу
наткнулся на невидимый барьер, разбил нос и  губы  и  упал  от  неожиданного
удара.
   - Убейте его! - визжала Донин с тротуара. - Убейте его!
   Ошеломленный, он даже не успел встать на ноги, как банда уже налетела  на
него. Он понял, что они -  с  Другой  Стороны.  Он  видел  странные  волосы,
странные лица, видел невообразимого цвета глаза. Напрягшись,  он  постарался
лягнуть ближайшего из нападавших, но тот без труда увернулся,  и  вся  орава
бросилась пинать, бить, царапать его. Дэниэл прежде всего старался  защитить
лицо и живот, поэтому плохо видел, что происходит.
   Несколько сильных рук подняли его  в  воздух,  и  твари  впились  в  тело
зубами.
   Острые как бритва клыки располосовали руку, разодрали лицо. Он заорал  от
невыносимой,  нечеловеческой  боли.  Тут  же   боль   пронзила   бедро.   Из
перекушенной артерии сильными толчками хлынула горячая кровь.
   Его поедали заживо. Несмотря на дикую боль, несмотря на льющуюся  ручьями
кровь и облепившую толпу хищников,  он  все  еще  видел  Донин  и  ее  лицо,
расплывшееся в ухмылке. Если бы его спросили в этот миг о последнем желании,
его единственным желанием было бы увидеть ее смерть.
   Но никто не собирался интересоваться его последним желанием.
   Он чувствовал гибель своего тела, чувствовал, как жизнь оставляет  его  с
последними слабеющими ударами сердца, чувствовал, как отказывается  работать
мозг, но шок и боль отступали  перед  наступающим  просветлением,  ощущением
невесомости  по  мере  того,  как  душа  освобождалась  от  своего  тяжелого
плотского обиталища и поднималась, ничем не отягощенная, в  воздух.  Переход
от жизни к смерти не сопровождался какой-то трансформацией; не  возникло  ни
малейшего провала в мыслях, никакого изменения в самоощущении. Все равно что
сбросить обувь и пойти босиком  Или  раздеться  донага.  Различие  оказалось
сугубо внешним, потерей облачения, а не сущности.
   Он уже видел под собой свое тело. Видел,  как  твари  в  плотных  куртках
поедают его останки, видел Донин, сияющую победной ухмылкой.  Она  тоже  его
видела. В тот момент, когда некая могучая сила вытягивала его, как магнитом,
из телесной формы, она насмешливо помахала ему рукой. Он подумал о  Марго  и
мгновенно оказался в ее спальне, в ее  постели,  рядом  с  ней.  Между  ними
больше не существовало барьера. На долю секунды он  успел  почувствовать  ее
запах, прикоснуться к ее лицу, ощутить гладкую упругость ее груди.
   Затем та же сила выдернула его обратно и пробросила сквозь Дом в  Дом  на
Другой Стороне.
   Это  тоже  произошло  в  мгновение  ока.  Не  было  никакого   полета   в
пространстве,  никакого  мрака,  сквозь  который  он  бы  промчался.  Только
ощущение вакуумной дыры, всосавшей его. Спальня превратилась в Дом, и тут же
он обнаружил себя лежащим на полу на Другой Стороне.
   Он быстро вскочил на ноги. Дом, в  котором  он  оказался,  был  идентичен
тому, в который он выходил из двери кабинета, когда в первый раз  встретился
с матерью. Никаких внутренних помещений, только одно  огромное  пространство
со стенами того же непередаваемого цвета. Над головой  кружились  облачка  -
души, но теперь они казались ему индивидуальными  существами,  а  не  просто
белыми комочками ваты. Очевидно, он еще не стал одним  из  них.  Он  не  мог
летать, парить в воздухе,  поэтому  пришлось  просто  идти  в  дальний  угол
помещения, где в том же самом гнезде на яйце сидела  его  мать,  по-прежнему
лысая.
   Она улыбнулась при его приближении.
   - Я умер! - крикнул он.
   Она кивнула.
   Он забрался в гнездо, обнял ее. Она оказалась плотной, реальной, и в этом
было нечто успокаивающее - Марго вдова! Тони остался без отца!
   - Здесь время идет быстро, - произнесла мать. - Скоро они будут с тобой.
   Жесткие прутья гнезда кололи в бок, но руки матери были теплыми, мягкими,
ее улыбка - приветливой. Миллион вопросов роился в мозгу. Он хотел  спросить
про отца, спросить, где находятся все остальные умершие, есть ли Бог,  ад  и
рай,  что  ему  самому  предстоит  -  реинкарнация,  пребывание  здесь   или
перемещение куда-то в другое место, но сильнее  всего  его  обуревала  жажда
мести, жгучее желание добраться до Донин и отомстить ей, заставить заплатить
за все,  что  она  сделала.  Пускай  он  умер,  но  не  утратил  способности
переживать человеческие эмоции. Ощущения  покоя,  любви  и  теплого  чувства
умиротворенности он не испытывал вовсе Он ненавидел эту суку.
   Он жаждал ее смерти.
   - Почему я здесь? - спросил он мать. - Здесь мне предстоит  провести  всю
мою. , загробную жизнь?
   Она вытащила откуда-то из гнезда  розу  на  длинном  стебле  и  принялась
задумчиво жевать ее.
   - Ты все еще в Доме, -  сказала  мать.  -  Похоже,  он  не  намерен  тебя
отпускать.
   - Это хорошо или плохо?
   - Это.., интересно.
   - Что было с тобой?
   - После того, как меня убили? Он кивнул.
   - Меня отпустили мгновенно.
   - Ты.., попала сюда?
   Она рассмеялась и покачала головой. Смех ее был как музыка.
   - На самом деле меня здесь нет.
   - А где ты?
   - На Другой Стороне.
   - А мы сейчас где? Мне казалось, это уже Другая Сторона.
   - На границе. На Другой Стороне границы, и тем не менее еще  на  границе.
До тех пор, пока ты не окажешься полностью  на  Другой  Стороне,  ты  можешь
вернуться. Ты уже умер, но еще не совсем свободен.., от того мира. В этом-то
весь интерес.
   - Я решил, что Дома уже полностью зарядились энергией. Решил, что  барьер
уже снова на месте и ты.., мы не можем перемещаться туда-сюда.
   - Ты все еще часть Дома. Барьер не мешает тебе. Очевидно,  ты  еще  нужен
Дому.
   - Но барьер ведь действует, да? И оттуда уже ничто не может просочиться?
   - Нет, - взъерошила она ему волосы.
   - А как же те.., твари, которые убили меня?
   - Видимо, они застряли там, когда барьер был ослаблен.
   - Боже, как же Марго и Тони!
   Она успокаивающе положила ладонь ему на руку.
   - Эти создания скорее всего спалили себя, сражаясь с тобой. Они там - как
рыба на песке. Они не держатся долго. Миры на самом деле несовместимы,  -  с
улыбкой закончила мать.
   - Это хорошо.
   - Да.
   - А где Биллингс?
   Улыбка  на  лице  матери  погасла,   впервые   она   показалась   Дэниэлу
встревоженной.
   - Его не стало.
   - Я знаю, что он умер. Я о другом. Где его призрак, или душа, или...
   - Его не стало, - с нажимом повторила мать. - От него ничего не осталось.
   - Он...
   - Дворецкий и девочка - не такие, как мы. И тут его осенило.
   - Если он мог быть убит, значит, ее можно убить тоже! Мать кивнула.
   - Поэтому я до сих пор остаюсь частью Дома?
   - Возможно. - Подумав некоторое время, она сказала:
   - Знаешь, ты можешь ее захватить.
   - Могу я ее убить?
   - Нет. Уже не можешь. Мог бы, если бы был жив. Мертвым ты  можешь  только
поймать ее, задержать. Даже можешь вернуть ее. Вернуть в Дом и запереть там,
лишить ее  возможности  добраться  до  твоей  жены  и  твоего  сына.  -  Она
посмотрела на него и произнесла так, словно эта мысль только что пришла ей в
голову:
   - Твой сын. Мой внук.
   - Тони, - улыбнулся он.
   - Тони.
   - Думаю, он бы тебе понравился, мам.
   - Даже не сомневаюсь.
   Яйцо вздрогнуло  и  начало