его школьных приятелей, которые смотрели  на  него
широко распахнутыми глазами и боялись приблизиться,  охваченные  трепетом  и
плохо скрываемым страхом. Этим он  отличался  от  киношного  дома,  который,
несмотря  на  внешний  вид,  не   вызывал   ощущения   чего-то   необычного,
нестандартного. Он был всего лишь жилым домом на ранчо.
   Тот фильм разволновал его. Он был не традиционным фильмом ужасов,  скорее
- легкой эпической драмой с оттенками комедии, однако  дурные  предчувствия,
которые  навевала  мрачная  махина  дома  на  ранчо,  казались   более   чем
малоприятными. К середине фильма интерьер дома изменился, его перестроили, и
к  лучшему.  Более  светлые  стены  и  мебель  уже   выглядели   фальшивыми,
простецкими, и благодаря этому ассоциации между двумя домами распались.
   Отец, как он помнил, любил этот фильм.
   Он рано ощутил что-то необычное в своей семье. Они совершенно не общались
с соседями из расположенных в окрестностях  ранчо,  которые  и  представляли
собой городок у Сухого ручья - Драй Ривер. Родители были замкнуты на себе  и
контактировали лишь  с  помощником  отца  по  фамилии  Биллингс  и  случайно
заезжавшими в гости давними друзьями и родственниками откуда-то с Восточного
побережья. Даже когда Марк начал ходить в  школу  и  обзавелся  собственными
друзьями,  складывалось  впечатление,  что  родители  этого  не  одобряют  и
предпочли бы, чтобы он не приводил их к  себе,  что  вполне  устраивало  его
приятелей, которые и так побаивались их дома.  В  результате  большую  часть
своего  детства  он  провел  в  чужих  домах,  сочиняя  и  приукрашивая  при
необходимости рассказы о родителях, чтобы они  выглядели  более  нормальными
для посторонних глаз. Кристен тоже становилась персонажем  его  собственного
мифотворчества.
   Жесткие ритуалы, сопровождающие  всю  их  жизнь,  стали  первой,  на  его
взгляд, причиной того, что он начал подумывать о побеге. Отец неукоснительно
требовал, чтобы все начинали завтрак ровно в шесть  утра,  садились  ужинать
ровно в шесть вечера, при этом у каждого было  свое  неизменное  место.  Все
должны были ложиться в постель ровно в девять вечера, а перед этим каждый  в
своей комнате должен был проводить час  в  молитвах.  Он  знал,  что  другие
родители такого не требовали.  Конечно,  люди  иногда  молились,  часто  ели
вместе, но никто не требовал  столь  жесткого  соблюдения  режима,  как  его
родители.
   И они не били своих детей за малейшие оплошности или случайное  опоздание
на пару секунд к началу того или иного ритуала.
   В отличие от его родителей.
   И тем не менее это была его семья. Он  не  представлял  себе,  как  может
оставить Кристен. Он принимал на себя  все  удары,  которые  в  ином  случае
достались бы ей. Он старался полностью отгородить Кристен от своих  чокнутых
предков и держать ее как можно ближе к реальной жизни.
   Потом случилось это.
   Даже сейчас при одной мысли об этом по телу побежали мурашки.
   Середина лета. Сезон муссонов. Суббота,  день.  Кристен  с  родителями  в
городе,  он  дома  один.  Биллингс  где-то  на  заднем  дворе,   возится   с
цыплятами...
   Марк не любил оставаться один, несмотря на то что прожил в этом доме  всю
свою жизнь, и с пятилетнего возраста, когда заблудился в  лабиринте  темных,
казавшихся бесконечными коридоров и был спасен отцом, прибежавшим  на  крик,
до этого дня ухитрялся больше не оказываться в неприятной ситуации.
   С тех пор он повзрослел, перешел в  последний  класс  средней  школы,  но
по-прежнему, сидя в своей спальне и понимая, что в доме больше  никого  нет,
чувствовал себя маленьким мальчиком, по-прежнему испытывал  гнетущий  страх.
Он размышлял, не лучше ли выйти на улицу, найти себе какое-нибудь занятие  в
амбаре, или  на  огороде,  или  в  курятнике  и  там  дождаться  возвращения
родителей, но комната располагалась наверху, и ему не хотелось  преодолевать
весь путь по коридору, по лестнице, через общую комнату  и  гостиную,  чтобы
оказаться снаружи. Слишком долгий путь. Он решил, что лучше остаться у  себя
и дождаться за закрытой дверью, пока кто-нибудь не появится в доме.
   Рядом с кроватью стоял  стереопроигрыватель.  Он  врубил  его  на  полную
мощность и погрузился в изучение автомобильного журнала, стараясь не  думать
об окружающей тишине пустого  дома,  однако  примерно  через  час  поднялась
обычная дневная буря, и, как часто бывало, электричество  вырубилось.  Погас
свет, пластинка с басовым завыванием остановилась,  и  в  комнате  наступила
тишина.
   Окно его спальни выходило на участок перед домом и дорогу,  однако  из-за
плотной низкой облачности в помещении было сумрачно. Конечно, не как  ночью,
но и днем это  было  назвать  затруднительно.  Это  промежуточное  состояние
каким-то образом усиливало зловещую атмосферу дома.
   Он взял журнал, делая вид, что не происходит ничего необычного,  что  ему
вовсе не страшно,  и  встал  с  постели.  Была  надежда,  что  Биллингс  уже
вернулся, вошел через заднюю дверь и занимается чем-нибудь на  кухне  или  в
мастерской. Однако уже на пороге  комнаты  его  поразила  полнейшая,  просто
мертвая тишина, и он понял, что помощник до сих пор где-то на улице, а он  в
доме один.
   Коридор был погружен во мрак. Здесь не было ни  одного  окна,  не  считая
маленького узорчатого непрозрачного оконца в дальнем конце,  над  лестницей.
Двери всех остальных комнат закрыты. По спине пробежал холодок,  и  Марк  со
всех ног ринулся по коридору и начал спускаться  по  лестнице,  перескакивая
через ступеньки.
   Лестница кончалась  другим  коридором.  Он  уже  был  готов  одним  махом
преодолеть и его, но успел заметить какое-то движение впереди.
   И остановился как вкопанный, с бешено заколотившимся сердцем.
   В дальнем конце коридора на темно-красном и темно-коричневом  фоне  стен,
потолка и пола смутно белела маленькая фигура.
   Дочка Биллингса.
   Девочку считали умственно отсталой. Она не жила с отцом в доме; она спала
на раскладушке рядом с инкубатором, потому что, считалось, она  очень  любит
цыплят. Биллингс никогда ничего не говорил про нее, и родители предупреждали
и его, и Кристен никогда не заговаривать с помощником  про  его  дочь.  Марк
некоторое время не сталкивался с ней, почти забыл о ее  существовании  и  не
мог вспомнить, видел ли ее вообще когда-нибудь в доме. Тем не менее это была
она. По возрасту она должна была  быть,  видимо,  ровесницей  Кристен  -  во
всяком случае, она существовала в доме столько, сколько он мог  помнить,  но
выглядела младше. Лет на десять, одиннадцать максимум.
   Что-то в этом ему казалось не правильным.
   Он стоял, разглядывая ее, и размышлял, каким образом она могла проникнуть
в дом.
   - Марк.
   Ему никогда раньше не приходилось  слышать,  как  она  разговаривает.  От
звука голоса его прохватил озноб.  Это  не  был  голос  умственно  отсталого
ребенка. Это  был  голос  чистый,  мягкий,  женственный.  Негромкий,  однако
отчетливо различимый в гулкой тишине коридора, и в  этом  тоже  было  что-то
неестественное. На ней было тонкое белое платье, больше похожее на  балахон.
Несмотря  на  отсутствие  источника  света  у  нее  за  спиной,  он  мог   с
уверенностью сказать, что платье надето на голое тело.
   Девочка медленно двинулась в его сторону, призывно вытянув  руку,  и  это
испугало его еще больше. В коридоре потянуло холодным ветерком, хотя никакие
кондиционеры  не  работали  и  все  окна  в  доме   были   плотно   закрыты.
Единственными звуками, фиксируемыми  его  сознанием,  были  легкое  шуршание
ткани платья по  ее  обнаженным  ногам  и  оглушительный  стук  собственного
сердца.
   - Марк, - повторила она с легкой улыбкой, продолжая манящие жесты,  и  он
двинулся ей  навстречу,  не  желая  демонстрировать  свой  страх,  не  желая
признаться в своих предчувствиях.
   Он отчаянно надеялся, что  в  ближайшую  секунду  в  доме  появятся  либо
родители, либо Биллингс придет искать дочь. Непонятно почему, но он не хотел
находиться наедине с этой девочкой, и  хотя  еще  час  назад  он  бы  громко
расхохотался в лицо тому, кто сказал бы, что он испугается до дрожи при виде
умственно отсталой дочки помощника по  хозяйству,  сейчас  ему  было  не  до
смеха.
   Ладони вспотели. Он вытер их о штаны и остановился в каких-нибудь  десяти
футах перед девочкой. За ее спиной оказалось кресло - темное кресло красного
дерева, как нельзя лучше гармонирующее с соседствующей стеной. Однако он  не
помнил, чтобы оно стояло здесь раньше.
   Ветер подул в лицо и пошевелил волосы. Он  постарался  сделать  вид,  что
ничего не происходит.
   - Эй, - произнес он. - А где твой отец?
   - Марк, - опять повторила девочка.
   Может, это единственное слово, которое она знает? Может, это единственное
слово, которое она в состоянии выговорить?
   Но в  голосе  по-прежнему  не  было  ни  малейшего  намека  на  дебилизм.
Напротив, теперь в нем послышалась какая-то.., чувственность.
   Она слегка повернулась налево, переместила кресло,  продолжая  улыбаться,
не спеша прилегла на него животом и задрала подол платья, обнажив  сливочную
белизну ягодиц.
   - Трахни меня, - мягко проговорила она. - Трахни меня в задницу.
   Он отшатнулся, чуть не задохнувшись, и замотал головой.
   - Нет.
   -  Мне  нравится  грубо.  Трахни  меня  грубо.  Что-то  в  этом  было  не
правильное, глубоко искаженное, нечто гораздо большее, чем просто  поведение
сексуально развитой не по годам девочки,  одержимой  пугающе  неестественной
нимфоманией. Он чувствовал, почти физически ощущал в  этом  темном  коридоре
присутствие какой-то злой силы,  умышленно  создавшей  ситуацию,  в  которую
включена дочка Биллингса, но не ограниченную этим. Все,  что  пугало  его  в
этом доме, все угрозы, исходящие от  него  и  ощущаемые  на  подсознательном
уровне, проявились здесь и теперь,  и  Марк  понял,  что  должен  выбираться
отсюда, причем чем быстрее, тем лучше, пока не произошло нечто ужасное.
   Он продолжал отступать назад, не сводя глаз с девочки.
   - Я хочу этого, - продолжала она. - Хочу сейчас.
   - Нет.
   - Я хочу, чтобы ты трахнул меня в задницу.
   - Нет, - тверже заявил он.
   - Твой отец это делает, - с улыбкой через плечо сообщила она,  и  были  в
этой улыбке такая порочность, такая гибельность, далеко выходящие за границы
простого секса, что глубокая безнравственность и  разврат  могли  показаться
лишь самыми простыми и очевиднейшими  ее  определениями.  -  Он  делает  это
грубо.
   Марк бросился бежать. Он ринулся наверх по лестнице к себе в комнату.  За
спиной слышался притворный смех девочки; его мягкий  звук  эхом  множился  в
пустом темном коридоре.
   Он просидел там до тех пор, пока не приехали родители и не пришла Кристен
позвать его помочь перенести из машины в дом продукты.
   Именно после этого события он получил возможность пользоваться Силой.  Он
полагал, что она существовала всегда; только если его страхи и  предчувствия
относительно дома свидетельствовали о ее проявлении  на  низком  уровне,  то
столкновение  с  дочерью  Биллингса  стало  тем  мощным   толчком,   который
способствовал ее проявлению в полной  мере.  Она  стала  для  него  поистине
шестым чувством;  не  надо  было  думать,  не  надо  было  каким-то  образом
концентрироваться для ее применения. Как зрение,  слух,  обоняние,  осязание
или вкус, она была физической реакцией на людей, место или события,  которые
с ним происходили, естественной частью его  существа,  которая  обеспечивала
поступление сенсорной информации, которую затем воспринимал и оценивал мозг.
   Теперь он имел возможность ощущать гибельность, присутствующую и в  доме,
и в собственных родителях, и понимал, что рано или поздно  ему  придется  их
покинуть. Между ними не было ничего общего, он был здесь  лишним.  Либо  ему
придется отвергнуть дом, либо дом отвергнет его.
   Не хотелось думать, что может произойти в таком случае.
   При этом от Биллингса не исходило никаких подобных флюидов; Биллингс  был
непроницаем, и это пугало. Они с Биллингсом всегда отлично ладили,  помощник
был ему вроде дядьки, но теперь, каждый раз встречаясь с этим человеком,  он
вспоминал про его дочь, и  вся  доброта  и  заботливость,  которую  проявлял
Биллингс раньше, теперь  казалась  нарочитой,  фальшивой,  и  Марк  старался
держаться от него как можно дальше.
   Родители, кажется, поняли, что произошло, почувствовали, что он  обладает
свежеприобретенной Силой, и их отношение к нему изменилось. Не  кардинально,
но  ощутимо.  От  него  по-прежнему  требовалось  неукоснительно   соблюдать
установленные отцом правила, находиться в определенных местах в определенное
время  и  выполнять  определенные  функции,  но  появилась  сухость,  легкая
эмоциональная отстраненность, и хотя в  их  отношении  к  сестре  ничего  не
изменилось, он чувствовал, что они не будут иметь  ничего  против,  если  он
покинет отчий дом.
   Он начал стараться по возможности не бывать дома, ночевал у друзей, спал,
если позволяла погода, на крыльце, но однажды ночью  увидел  ее,  стоящую  в
дверях первого курятника, залитую лунным светом и  делающую  манящие  жесты,
после чего вскочил как ужаленный, ринулся в дом и заперся в своей комнате. В
ушах долго звучал ее тот же мягкий, переливчатый смех.
   После этого он начал убеждать Кристен уехать с ним,  сбежать  куда  глаза
глядят, но она, хотя тоже не испытывала особой радости от жизни в доме, а он
к тому же был способен различить глубоко затаенный в ней страх перед  дочкой
Биллингса, тем не менее ни за что не хотела расставаться  с  родителями.  Он
объяснял, что они смогут написать или позвонить, объяснить отцу  с  матерью,
куда и почему они уехали, но она стояла на своем.  Это  ее  дом,  и  она  не
желает его покидать.
   Он обрабатывал Кристен до конца  лета,  но  все  его  ухищрения  возымели
обратный эффект. Она стала более твердой в своем намерении  остаться,  более
погруженной в  повседневную  жизнь.  Понимая,  почему  он  хочет  уехать,  и
несмотря на эгоистическое желание  удержать  брата,  Кристен  говорила,  что
будет всегда любить его и всегда поддержит его выбор, каким бы он ни был.
   А потом однажды ночью умственно отсталая появилась в его спальне.
   На этот раз она  выглядела  вполне  дебильной,  ничего  не  говорила,  но
эротизм всех ее движений нельзя было не  заметить,  и  сочетание  умственной
отсталости с откровенной чувственностью выглядело весьма неприятно.
   Ложась спать, он тщательно проверил, заперты ли дверь и  окно,  и  теперь
лихододочно огляделся в поисках предателя. Но и дверь, и  окно  были  плотно
закрыты.
   Девочка хихикнула.
   Он схватил одеяло, натянул его до подбородка, прижался спиной к изголовью
кровати и, насколько мог,  подобрал  под  себя  ноги.  От  страха  он  хотел
закричать, но сознание, похоже, утратило всю власть над телом, и  лишь  один
сиплый выдох сорвался с пересохших губ.
   Девочка  повернулась  спиной,  нагнулась  и  обхватила  себя  руками   за
щиколотки. Рубашка задралась, и он опять  увидел  ее  бледные  ягодицы.  Она
смотрела на него между ног и улыбалась.
   В этот момент он окончательно понял, что должен  сматываться.  С  Кристен
или без нее, но он должен бежать из этого дома.
   После этого он заорал.  На  крик  через  несколько  секунд  примчались  и
родители, и сестра, он обежал согнувшуюся пополам девочку, чтобы открыть  им
дверь, но когда они вошли в  комнату,  никого,  разумеется,  не  обнаружили.
Родители категорически настаивали, что ему приснился кошмар и он ведет  себя
как маленький, а Кристен заявляла, что верит ему, но он воспользовался Силой
и понял, что они-то как раз поверили в то, что  случилось,  а  вот  Кристен,
удивительно добрая душа, - нет.
   Он слинял на следующее же утро, сделав вид, что отправляется  в  город  к
друзьям и поставив в известность одну Кристен. Уходя,  в  окне  мансарды  он
заметил - светлым пятном на  темном  фоне  -  девочку,  машущую  ему  рукой.
Несмотря на расстояние, он был уверен, что она улыбалась.
   - Эй, ты в порядке?
   Марк открыл глаза и увидел водителя "лендровера",  внимательно  глядящего
на него. Встряхнув головой, он проморгался.
   - Да, да.
   - Показалось, у тебя приступ или еще что. Ты так дергался, бился в дверь.
   - Извини, друг.
   - Очень похоже на припадок.
   - Да нет, кошмар приснился, -  пояснил  Марк,  украдкой  прикрывая  рукой
возникшую эрекцию. - Просто кошмар приснился.

Глава 6

ДЭНИЭЛ

   Кто-то подбросил к ним во двор дохлую кошку, несомненно, один из  панков,
слоняющихся тут по улицам, и Дэниэл, брезгливо подбирая лопатой  окоченевшую
тушку, клялся всем на свете, что вышибет мозги  тому  ублюдку,  который  это
сделал.  Скорее  всего  их  дом  подвернулся  случайно,  действие  не   было
направлено против него лично, но не выглядело от этого менее оскорбительным,
и он поймал себя на мысли о том,  что,  владеют  они  этим  домом  или  нет,
все-таки  пора  убираться  отсюда.  Соседи  постепенно  разъезжались,  и  им
следовало бы поторопиться, пока улица не превратилась в настоящие трущобы  и
еще можно получить за дом приемлемые деньги.
   Впрочем, Марго будет против. Это ее родина, на этой улице она выросла,  и
в ее сознании она оставалась той же самой, как раньше. Она словно глядела на
все окружающее сквозь розовые очки, мозг хранил милые картинки, которых  уже
не было и в помине. Дома по обеим сторонам улицы пришли в полную негодность,
зеленые когда-то газоны превратились в  площадки  высохшей  земли,  поросшей
случайными сорняками, потому что  до  них  не  было  дела  ни  хозяевам,  ни
бесконечной череде каких-то  невероятно  нечистоплотных  арендаторов.  Но  в
глазах Марго они оставались домами ее друзей детства, в которых  всего  лишь
поселились новые жильцы.
   Скорчив гримасу и отставив от себя подальше совок лопаты,  Дэниэл  прошел
через двор и  вышел  в  переулок,  где  стояли  мусорные  баки,  куда  он  и
намеревался выбросить кошку. Мелькнула  мысль  позвонить  в  город,  вызвать
Службу защиты животных, чтобы те  позаботились  о  тушке,  но  ему  хотелось
избавиться от этой кошки как можно быстрее и тише.  Не  хотелось  привлекать
внимания к этому событию. Не хотелось доставлять удовольствие этим подонкам.
   Прежде  чем  возвращаться  домой,  он  огляделся.   К   счастью,   ничего
необычного, никаких странных теней, ничего экстраординарного в  переулке  он
не заметил. Лопату он отнес в гараж, затем вошел в  дом.  Марго  заканчивала
готовить апельсиновый сок и покрикивала Тони,  что  пора  вставать,  чистить
зубы, потому что уже пора. Он слегка шлепнул ее по заду, но она отстранилась
и бросила на него беспокойный взгляд.
   - Что это ты сегодня так рано? Разве у тебя опять собеседование?
   - Нет. - Мелькнула мысль сказать правду, рассказать,  что  ночью  снились
кошмары, толком так и не смог заснуть, но это повлекло бы за собой и рассказ
о дохлой кошке, подброшенной во двор, а  ему  не  хотелось  расстраивать  ее
перед работой. Поэтому Дэниэл непринужденно сообщил:
   - Думаю сегодня заняться уборкой. Хочу начать пораньше.
   Она скептически прищурилась.
   - Честное слово!
   Делать нечего, сам загнал  себя  в  угол.  После  отъезда  Марго  и  Тони
пришлось мыть, скрести, лазить с тряпкой,  пылесосить...  Закончить  удалось
далеко после полудня. Середину дня, самое жаркое время, он проспал, и только
случайный звонок с телефонной станции разбудил его незадолго перед тем,  как
настало время ехать в школу за Тони.
   Ожидая сына на площадке  перед  школой,  он  опять  ощутил  непреодолимое
желание покинуть город. Уроки еще не закончились. Группка хулиганского  вида
подростков курила  в  открытую  на  тротуаре  прямо  перед  административным
корпусом. Все были одеты в одинаковые белые майки  с  короткими  рукавами  и
мешковатые штаны. При них обреталась парочка вульгарного вида девиц,  одетых
слишком вызывающе для своего возраста.
   Прозвенел звонок. Ворота распах