ать обыскать меня, а не Кеннеди. Да, сегодня он был не таким сооб-
разительным, как всегда.
   - Мы не хотим торопить вас,  Тальбот, - с подчеркнутым сарказмом ска-
зал Вилэнд.
   - Уже иду, - отозвался я и, выпив последнюю порцию обезболивающего, с
недоумением стал рассматривать свои записи, держа их в руке, потом сунул
их в карман и повернулся к двери в колонну.
   Я старался не смотреть на Мэри, генерала и Кеннеди.
   Вилэнд схватил меня за раненое плечо.  Если бы не  обезболивающее,  я
пробил  бы головой переборку и вылетел через эту дыру.  Теперь же только
подпрыгнул на два или три сантиметра,  а два лилипута снова стали распи-
ливать мое раненое плечо с небывалым усердием.
   - Вы уже нервничаете,  да?  - усмехнулся Вилэнд.  Он кивнул в сторону
стоящего на столе механизма.  Это был простой соленоидный переключатель,
который я принес из батискафа. - Вы даже кое-что забыли, не так ли?
   - Ничего я не забыл. Эта штука нам больше не понадобится.
   - Тогда пошли... Идите впереди... Следите за всеми, Кибатти.
   - Не беспокойтесь,  босс,  я буду следить за ними, - заверил Кибатти.
Нет сомнений,  он действительно будет следить. Он пробьет пистолетом го-
лову любому,  кто будет дышать слишком глубоко. Генерал и Кеннеди не по-
лезут на рожон,  когда Вилэнд и Ройял спустятся со мной в батискафе. Они
будут  сидеть в этой комнате,  и их будут держать под прицелом до нашего
возвращения.  Я был уверен,  что Вилэнд предпочитает,  чтобы  и  генерал
спустился с нами в батискафе:  если бы генерал был у него на глазах, Ви-
лэнду было бы спокойнее.  Но в батискафе сравнительно комфортабельно мо-
жет  уместиться не более трех человек,  а Вилэнд никогда бы не отважился
подвергнуться даже незначительной опасности и предпочитал  всегда  иметь
рядом  своего  головореза Ройяла.  Поэтому старый генерал должен был ос-
таться.  Кроме того,  он никогда бы не одолел спуска по лестнице из  ста
восьмидесяти ступенек.
   Да я  и  сам  едва  одолел эту проклятую лестницу.  Проделав половину
спуска,  почувствовал себя так,  словно мое плечо,  руку и шею окунули в
литейную форму с расплавленным свинцом. Вспышки обжигающей боли пронзали
голову, где пламя превращалось в кромешную тьму, а потом обжигающая боль
переходила ниже, в грудь и затем в живот, вызывая тошноту. Несколько раз
непереносимая боль, темнота перед глазами и острое чувство тошноты почти
лишали меня сознания,  и я в отчаянии вцеплялся в ступеньки единственной
здоровой рукой, ожидая, когда пламя боли стихнет и ко мне полностью вер-
нется  сознание.  С каждой новой ступенькой,  на которую удавалось спус-
титься, периоды темноты и тошноты становились все продолжительнее, а пе-
риоды сознания короче.  Последние тридцать или сорок ступенек я спускал-
ся, наверное, как автомат, руководствуясь только инстинктом и памятью, а
также какой-то подсознательной волей.  В мою пользу было только то,  что
галантные Вилэнд и Ройял предложили мне спускаться первым,  чтобы у меня
не возникло искушения сбросить им на головы что-нибудь тяжелое.  Поэтому
им и не посчастливилось видеть мои мучения.  К тому времени,  как я доб-
рался до платформы на дне,  и после того,  как появился Кибатти, который
должен был закрыть крышку люка платформы, я мог хотя бы стоять, не кача-
ясь.  Кажется,  мое лицо было белым, как бумага, и покрылось бисеринками
пота. К счастью, свет от маленькой лампочки у подножия этой цилиндричес-
кой  могилы  был слабым,  и опасность,  что Вилэнд или Ройял заметят мое
плачевное состояние, мне не угрожала. Наверное, Ройял после этого спуска
тоже будет чувствовать себя довольно мерзко:  любой человек,  перенесший
два нокаута, уложившие его на целых полчаса, не сможет похвастаться, что
находится в отличной форме через пятнадцать минут после того, как к нему
вернулось сознание.  Относительно же Вилэнда у меня было слабое подозре-
ние,  что  он  изрядно  трусил и в данную минуту его интересовали только
собственная персона и предстоящее путешествие. Люк платформы был открыт,
и  мы  с  трудом  пролезли через отверстие заполняемой камеры батискафа,
спустились в стальной шар.  Я спускался со всей осторожностью,  стараясь
уберечь  раненое плечо,  но путешествие причиняло мучения,  граничащие с
агонией.  Я включил свет над головой и, открыв электрошкаф, занялся пре-
дохранителями и электропроводами,  предоставив Вилэнду удовольствие зак-
рыть за собой тяжелый круглый люк затопляемой камеры батискафа.
   Как я и ожидал, неимоверное количество разноцветных перепутанных про-
водов,  свисающих из электрошкафа,  а также скорость и оперативность,  с
которой я подключил их в их гнезда, ориентируясь на сделанные мной запи-
си,  произвели на них неизгладимое впечатление.  К счастью,  электрошкаф
был установлен на уровне моей талии:  моя левая рука почти совсем  вышла
из строя и действовала только от кисти до локтя, но не выше... Я подклю-
чил последний провод,  закрыл крышку электрошкафа и стал  проверять  все
электроцепи.  Если Вилэнд наблюдал за мной с нетерпением, то на физионо-
мии Ройяла вообще отсутствовало выражение.  Его избитое лицо было удиви-
тельно похоже на каменный лик Большого Сфинкса из Гизы. Тревога и нетер-
пение Вилэнда меня совершенно не трогали:  в батискафе с ними был только
я,  и мне не хотелось упускать этого шанса.  Включив контрольный реостат
обоих моторов, получающих ток от силовых батарей, я повернулся к Вилэнду
и показал на пару светящихся дисков.
   - Моторы. Здесь их шум совсем не слышен, но они работают так, как по-
ложено. Вы готовы?
   - Да, - он облизнул губы. - Готов, если готовы вы.
   Я кивнул, повернул регулирующий клапан, чтобы заполнить входную каме-
ру батискафа водой,  и,  указав на микрофон,  стоящий на полке на уровне
головы между Ройялом и мной,  повернул стенной переключатель с положение
"включено".
   - Может быть, вы изволите дать команду сбросить давление из резиново-
го уплотнительного кольца?
   Он кивнул,  отдал приказ и снова поставил микрофон на полку. Я выклю-
чил микрофон и стал ждать.
   Батискаф начал  плавно раскачиваться в пределах трех-четырех градусов
в направлении с носа на корму.  Внезапно  раскачивание  прекратилось.  Я
посмотрел на манометр глубины погружения.  Показания его были неустойчи-
вы:  мы находились еще достаточно близко к поверхности моря,  и  большие
волны,  бушующие  над  нашими головами,  вызывали эту неустойчивость.  И
все-таки никаких сомнений не оставалось:  по шкале манометра было видно,
что глубина погружения заметно увеличилась.
   - Батискаф оторвался от опоры,  - сказал я Вилэнду и,  включив верти-
кальный прожектор,  направил свет через плексигласовый  иллюминатор  под
нашими ногами. Теперь песчаное дно было в двух метрах от нас.
   - Говорите,  какое направление надо взять. Скорее, у меня нет желания
утонуть в этом иле.
   - Вперед.  Никуда не сворачивайте! Я включил сцепление винтов с двумя
моторами, передвинул регулятор на половину максимальной скорости и отре-
гулировал горизонтальные рули на максимальный угол подъема. Угол подъема
был  небольшой,  не  более двух градусов:  горизонтальные рули батискафа
имели второстепенное значение для подъема на поверхность и погружения  в
воду.  Этим горизонтальные рули батискафа в корне отличаются от горизон-
тальных рулей самолета. Я плавно передвинул регулятор скорости на макси-
мальное значение.
   - Мы идем почти на юго-запад,  - Вилэнд все время сверялся с какой-то
бумагой, которую он вынул из кармана. - Курс 222.
   - Это правильное направление?
   - Что вы имеете в виду под словом "правильное"? - сердито спросил он.
Теперь,  когда его желание исполнилось и батискаф опустился на дно,  Ви-
лэнда раздражало все. Вполне возможно, у него клаустрофобия, и он боится
замкнутого пространства.
   - Это направление по карте или по вашему компасу? - нетерпеливо спро-
сил я.
   - По компасу.
   - Компас был отрегулирован на девиацию?  Вилэнд  снова  посмотрел  на
листок бумаги.
   - Да. И Брайсон сказал, что если мы все время будем идти прямо в этом
направлении,  то металлические опоры буровой вышки не  будут  влиять  на
отклонение компаса.
   Я промолчал.  Брайсон,  погибший от кессонной болезни, где он теперь?
Когда мы прошли шестьдесят метров, у меня появилась полная уверенность в
следующем:  чтобы пробурить нефтяную скважину глубиной четыре километра,
понадобилось бы, по крайней мере, шесть тысяч мешков цемента, причем два
из них пошли бы на то, чтобы обеспечить нахождение трупа Брайсона на дне
океана достаточно длительное время, так как он должен был превратиться в
скелет, который нельзя было бы опознать. Возможно, он пролежал бы на дне
океана до тех пор, пока труп вообще перестали бы искать.
   - Пятьсот двадцать метров, - прервал мои размышления голос Вилэнда. -
Если считать от опоры до самолета.
   Это было первое упоминание о самолете.
   - Иначе говоря,  - продолжал Вилэнд, - это расстояние по горизонтали.
Если же учесть глубину погружения на дно, то она составляет что-то около
шестисот двадцати метров. По крайней мере, так сказал Брайсон.
   - Где начало впадины?
   - Приблизительно в двух третях расстояния отсюда. Глубина здесь сорок
пять метров.  На такой же глубине установлена буровая вышка. Потом спуск
под углом тридцать градусов до глубины сто сорок метров.
   Я молча кивнул. Мне доводилось слышать, что человек не может одновре-
менно иметь два источника боли. Люди сказали мне неправду. Это возможно.
Моя рука,  плечо и спина были широким океаном боли. Она прокалывала ост-
рием копья мою верхнюю челюсть.  Это было острие агонии.  У меня отсутс-
твовало желание говорить,  отсутствовало вообще желание жить...  Я попы-
тался забыть о боли и сконцентрировать мысли на работе, которой были за-
няты мои руки.
   Канат, привязывающий батискаф к опоре,  как я установил,  был обмотан
вокруг силового барабана с электроприводом.  Барабан создавал  натяжение
только в одном направлении:  в направлении буровой вышки при нашем возв-
ращении обратно. Теперь же, когда мы двигались от опоры, барабан раскру-
чивался,  освобождая изолированный телефонный кабель, находящийся внутри
каната. Количество оборотов барабана отмечалось счетчиком, установленным
внутри барабана.  Таким образом, у нас была точная информация о пройден-
ном батискафом расстоянии.  Кроме того,  счетчик регистрировал  скорость
батискафа. Его максимальная скорость равнялась четырем километрам в час,
но даже легкая нагрузка при разматывании каната снижала скорость  вдвое,
хотя  и  эта  скорость  была вполне достаточной,  так как идти батискафу
предстояло недалеко.
   Вилэнд, казалось,  был очень удовлетворен тем, что доверил мне управ-
лять батискафом.  Большую часть времени он проводил у бокового иллюмина-
тора,  предаваясь дурным предчувствиям. Единственный глаз Ройяла, холод-
ный и немигающий,  был неотрывно прикован к моему лицу: он следил за ма-
лейшим движением, за тем, как я управляю батискафом и регулирую приборы.
Но,  видимо,  это было больше по привычке, так как его незнание принципа
работы батискафа и законов регулирования было совершенно очевидно. Вско-
ре у меня появилась возможность убедиться в этом: я настроил прибор пог-
лощения углекислого газа на минимум и увидал, что он не прореагировал на
это.
   Мы медленно дрейфовали по курсу на расстоянии около четырех метров от
дна моря.  Нос батискафа был направлен слегка вверх,  а направляющий ка-
нат, разматывающийся с барабана батискафа, то цеплялся за подводные ска-
лам и коралловые рифы,  то проходил над колонией губок. Вода была совер-
шенно темной, но два наших прожектора и свет, льющийся через иллюминато-
ры со стеклами из плексигласа,  достаточно хорошо освещали дно. Один или
два морских окуня лениво проплыли мимо.  Занятые своими собственными де-
лами, они не обращали на нас никакого внимания. Гибкая, как змея, барра-
куда, извиваясь узким серебристым телом, подплыла к нам, ткнулась зубас-
той головой в иллюминатор и,  словно не веря своим глазам,  целую минуту
заглядывала внутрь.  Косяк рыб, похожих на скумбрию, какое-то время плыл
рядом с батискафом,  и вдруг мгновенно исчез,  словно его снесло сильным
порывом ветра. Его спугнула акула с носом в форме бутылки, величественно
выплывшая откуда-то. Она плыла вперед, неуловимо помогая себе движениями
длинного мощного хвоста. Но чаще всего дно моря казалось пустынным: воз-
можно, бушующая на поверхности буря повлияла на поведение рыб и застави-
ла их уйти на глубину.
   Точно через  десять минут после того,  как мы отошли от буровой,  дно
внезапно провалилось,  и мгла настолько сгустилась,  что, казалось, свет
нашего  прожектора  не сможет проникнуть до основания почти вертикальной
скалы.  Но я знал, что это только иллюзия: Вилэнд нанимал людей, которые
сделали топографические съемки дна океана не менее дюжины раз, и если он
сказал,  что угол равняется тридцати градусам,  так оно и было. И все же
впечатление от этой внезапно появившейся перед глазами бездонной пропас-
ти ошеломляло.
   - Вот она,  - тихо сказал Вилэнд.  На его гладком,  ухоженном лице  я
увидел капельки пота. - Опускайте батискаф, Тальбот.
   - Немного позже.  Если мы начнем спускаться сейчас,  то буксирный ка-
нат,  который мы травим,  поднимет вверх хвостовую часть батискафа. Наши
прожекторы не могут освещать пространство перед нами, они освещают толь-
ко дно.  Вы хотите,  чтобы мы врезались носом в скалу, которую не сможем
увидеть?  Вы хотите повредить переднюю емкость с бензином?  Не забудьте,
эти емкости выполнены из тончайшей листовой стали.  Достаточно повредить
хотя бы одну из них,  и мы получим такую негативную плавучесть,  что ни-
когда уже не всплывем на поверхность.  Надеюсь, вам это ясно, Вилэнд, не
так ли?
   Его лицо блестело от пота. Он снова облизал губы и сказал:
   - Поступайте, как знаете, Тальбот.
   Я поступил  так,  как считал нужным:  придерживался курса 222ё до тех
пор, пока счетчик не показал, что пройдено шестьсот метров. Потом выклю-
чил  мотор  и  создал  незначительную величину отрицательной плавучести,
чтобы горизонтальные рули при движении вперед не дали батискафу всплыть.
   Мы опускались на дно предельно  медленно.  Стрелка  глубиномера  едва
двигалась. Вес свисающего каната тянул нас назад, и каждые двадцать мет-
ров погружения между шестьюдесятью и ста сорока метрами я включал моторы
и слегка вытравливал канат.
   Точно на глубине сто тридцать метров прожекторы осветили дно моря. На
дне не было ни скал,  ни коралловых рифов,  ни морских губок.  Там  были
только неглубокие дорожки на сером песке и длинные темные полосы ила.  Я
снова включил моторы и отрегулировал скорость движения на половину  мак-
симальной.  Потом  отрегулировал  горизонтальные  рули  и начал медленно
продвигаться вперед.  Мы прошли около пяти метров.  Расчет Брайсона  был
абсолютно правильным.  Когда счетчик показал шестьсот двадцать пять мет-
ров пройденного пути,  я увидел какой-то предмет, возвышающийся над дном
моря слева, почти за пределами видимости. Это был хвост самолета. Оказы-
вается, мы проскочили нашу цель, которая находилась справа: нос самолета
был направлен в сторону приближающегося к нему батискафа.  Я включил мо-
торы на обратный ход и перевел барабан на намотку каната.  Пройдя  назад
около двадцати метров, я снова направился вперед, слегка отклоняясь вле-
во, и подошел к месту, которое считал местом назначения. Тут же переклю-
чил моторы на обратный ход и сразу выключил их.  Батискаф начал медленно
погружаться,  так как свисающий канат,  коснувшись дна, увлек его за со-
бой. Но этот уменьшенный вес все же не мог противостоять небольшой отри-
цательной плавучести, и батискаф тяжело опустился на черный ил дна.
   Прошло всего пятнадцать минут с тех пор, как я переведена минимум ре-
гулятор аппарата поглощения углекислого газа,  но уже чувствовалось, что
воздух в камере батискафа начал портиться.  Ни Вилэнд,  ни Ройял,  каза-
лось,  не замечали этого.  Возможно,  они думали, что воздух должен быть
именно таким в этих условиях.  Скорее же всего,  они вообще не  заметили
этого.  Они были полностью поглощены тем,  что видели в ярком свете про-
жекторов через передний иллюминатор.  И только одному Богу известно, как
я был поглощен этим.  Сотни раз задавал себе один и тот же вопрос: что я
буду чувствовать и как буду реагировать,  когда увижу то,  что находится
на дне,  наполовину захороненное под илом. Думал, что меня охватит гнев.
Гнев и ярость,  ужас и душераздирающая горечь утраты.  И страх.  Но этих
чувств уже не осталось во мне.  Вернее,  почти не осталось.  Я испытывал
только чувство жалости и глубокую грусть.  Нет, даже не грусть, а глубо-
чайшую меланхолию,  доселе неведомую мне.  Возможно, моя реакция не была
такой, как я предвидел, потому, что мой ум затуманили водовороты боли. И
все же я знал,  что причина не в этом.  Знать,  что жалость и меланхолия
удел не каких-то других людей,  а мой собственный,  не было облегчением.
Меланхолия,  вызванная воспоминаниями об утерянном прошлом,  - все,  что
осталось мне в этой жизни. Меланхолия и чувство жалости к самому себе, -
человеку, непоправимо затерянному в своем одиночестве.
   Самолет более чем на метр погрузился в ил. Правого крыла не было: ви-
димо,  оно отлетело,  когда самолет ударился о воду. Кончик левого крыла
обломлен, но хвостовая часть и фюзеляж сохранились почти полностью, если
не считать изрешеченной пулями носовой части и разбитого стекла,  усеян-
ного сеткой трещин. Это наглядно демонстрировало, как умер пилот самоле-
та.  Мы находились совсем близко от фюзеляжа.  Наблюдательная камера ба-
тискафа была не более чем в двух метрах от разбитых окон кабины самолета
и почти на одном уровне с ними. За разбитыми вдребезги ветровыми стекла-
ми я увидел два скелета:  один,  на месте капитана,  все еще находился в
выпрямленном положении и опирался на разбитое боковое окно,  удерживаясь
в таком положении ремнем безопасности; другой скелет, на месте штурмана,
сильно наклонен вперед. Он был почти вне поля зрения.
   - Чудеса,  не так ли,  Тальбот? Ну разве не чудеса? - Вилэнд, который
на  время забыл о своей клаустрофобии,  довольно потирал руки.  - Прошло
столько времени, но игра стоила свеч, игра стоила свеч! Подумать только,
целый! А я-то думал, что он уже рассыпался в прах по дну моря. Для тако-
го опытного специалиста,  как вы,  никаких  осложнений  не  предвидится,
правда,  Тальбот? - не ожидая ответа, он тут же отвернулся и с интересом
уставился в иллюминатор.  - Просто чудесно!  - повторил он. - Просто чу-
десно!
   - Да, чудесно! - согласился я, поражаясь твердости и безразличию сво-
его голоса. - Если не считать английского фрегата "Де Браак", затонувше-
го во время шторма недалеко от побережья залива Делавэр в 1798 году, это
самое большое затонувшее сокровище в западном полушарии, оцененное в де-
сять миллионов двести пятьдесят тысяч,  сокровище в золотых монетах, ал-
мазах и изумрудах.
   - Десять миллионов и двести... - голос его замер. - А откуда... отку-
да вам это известно, Тальбот?
   - Я  знал об этом сокровище еще до того,  как вы услышали о нем,  Ви-
лэнд.  Оба они мгновенно отвернулись от иллюминатора и уставились на ме-
ня.  Удивление на лице Вилэнда сменилось подозрением,  потом в нем начал
проглядывать страх. Ройял широко раскрыл свой единственный, плоский, хо-
лодный,  мраморный глаз.  Так широко он еще никогда не раскрывал его.  -
Боюсь,  что вы не так умны,  как генерал, Вилэнд. Я тоже не додумался до
этого.  Он зашел ко мне сегодня утром.  Я понял, почему он сделал это. А
вы-то знаете почему, Вилэнд? Вы хотите знать, почему?
   - О чем это вы? - резко спросил он.
   - Генерал - умный человек,  - продолжал я,  пропустив мимо  ушей  его
вопрос. - Он заметил: когда мы прилетели на вертолете на буровую вышку в
то утро, то я прятал лицо до тех пор, пока не убедился, что среди людей,
встречающих  нас,  не было кого-то,  кого я не хотел увидеть,  и когда я
уб