тоже указывал  в  эту
сторону. Причиной  столь тщательного сохранения  тайны авторства Делия Бэкон
считала политическую  конспирацию. Более того, она решила, что под могильным
камнем  в   стратфордской   церкви  (с  надписью-заклинанием  не   тревожить
погребенный  под ним прах) спрятаны документы,  которые могут открыть тайну.
Это стало ее  навязчивой идеей, и однажды она попыталась отодвинуть камень и
проникнуть в могилу, но  была задержана. Не имея возможности доказать другим
то, в чем она была глубоко  убежденa, измученная многолетними исследованиями
сложнейшей  проблемы,  она  тяжело  заболела  и  умерла   в  психиатрической
лечебнице  в 1859 году. В ожесточенных полемических схватках последующих лет
даже  болезнь  и  смерть Делии  Бэкон  нередко использовались  как аргументы
против ее гипотезы - на войне, как на войне.
     Прямых  доказательств  своей правоты  исследовательница  представить не
смогла, но ее гипотеза  явилась  подлинным откровением  для всех, кто  и  до
этого  испытывал сильные сомнения, читая шекспировские  "жизнеописания". Она
получила поддержку со стороны самого Эмерсона и ряда историков литературы. В
том же году  писатель  и  драматург  У.Г. Смит  направил письмо  английскому
Шекспировскому обществу и издал свою книгу "Бэкон и Шекспир", где утверждал,
что именно Бэкон творил под псевдонимом-маской "Уильям Шекспир".  Количество
работ по проблеме  шекспировского авторства, шекспировской  личности  быстро
росло  -  к  концу  XIX  века  оно  исчислялось  уже  сотнями.  Временами  в
интеллектуальных кругах бэконианство становилось чуть ли не модой. Дискуссия
велась  на  разных  уровнях  и  растянулась  на  многие  годы;  она  вызвала
невиданное  повышение  интереса  к  творчеству  Шекспира  и   его  личности,
способствовала   расширению   круга   исторических   и   литературоведческих
исследований  елизаветинской Англии.  Были открыты многие доселе неизвестные
факты,  документы, хранившиеся в  архивах и частных собраниях, переизданы  с
научными комментариями многие редчайшие книги - современницы Шекспира (в том
числе и  честеровский сборник "Жертва Любви"). Сумма знаний о  шекспировской
Англии возросла  чрезвычайно,  и,  конечно,  добавилось много новых фактов о
Шакспере из Стратфорда, не противоречащих, а хорошо дополняющих то, что было
известно  о нем раньше;  образ его приобрел большую определенность, стал еще
более несовместимым с образом Великого Барда.
     Научный анализ  текстов  шекспировских  произведений  показал, наконец,
слепоту  и наивность  переходивших от одного  поколения  биографов к другому
представлений  о Барде как  человеке  природного  ума,  но  малообразованном
самоучке;  было доказано  с несомненностью,  что  шекспировские произведения
написаны  образованнейшим  человеком,  обладателем  колоссального  лексикона
(истина,  которая  и  сегодня еще продолжает замалчиваться или  софистически
оспариваться  теми, кто видит в ней  - и  не зря - серьезную  угрозу системе
традиционных представлений).  Великий  Бард  был человеком  того  же  уровня
образования и культуры, что и Фрэнсис Бэкон,  а его активный словарный запас
даже превышал бэконовский более чем вдвое.
     Кстати, существует  ходячее мнение  о якобы сухом, схоластическом, чуть
ли не канцелярском стиле, органически  присущем Бэкону. А вот послушаем, как
он рисует свое  зависимое  положение в одном из посланий королеве Елизавете:
"Я сейчас, как сокол в ярости, вижу случай послужить, но не могу летать, так
как я  привязан  к кулаку другого". Так  сказать мог бы  и  один  из  героев
Шекспира! Примеров подобной яркой образности, иносказательной художественной
речи  в  произведениях Бэкона множество.  Известен  восторженный  отзыв Бена
Джонсона  об  ораторском  искусстве  Бэкона.  Философские  сочинения  Бэкона
отличаются  ясностью и  глубиной мысли,  оригинальностью  и  афористичностью
изложения.  Известен, например,  его знаменитый  афоризм, который  с успехом
может быть отнесен и  к предмету настоящей работы: "Истина - дочь Времени, а
не  Авторитета".  Он  знал  замечательные  возможности   слова  и  умело  их
использовал;  в  зависимости  от  характера  своих произведений  и  писем он
мастерски  применял  как отвлеченные  понятия, так  и все  виды  образности.
Представление о несовершенстве  бэконовского  стиля,  вероятно,  ведет  свое
происхождение от  Дэвида Юма, характеризовавшего его как неловкий  и грубый;
интересно, что почти теми же словами Юм говорит и о стиле Шекспира!
     Все сказанное не  означает отсутствия разницы между стилем  философских
сочинений Бэкона и художественной манерой  Шекспира, но нельзя забывать  и о
том, что здесь нам приходится сравнивать элементы явлений разного порядка, -
что касается  художественной  литературы, то от  Бэкона  до  нас дошло  лишь
несколько стихотворений.
     Бэкон являлся таким человеком, который, вероятно, мог  быть  автором  -
или  соавтором -  каких-то  шекспировских произведений.  За это  говорили  и
некоторые  открытия прошлого века.  Например,  в 1867  году  был  найден так
называемый нортумберлендский манускрипт, где рукой Бэкона написаны  названия
шекспировских  пьес  "Ричард  II"  и   "Ричард  III",  несколько  строф   из
"Лукреции", забавно латинизированное словечко из "Бесплодных усилий любви" -
honori-ficabilitudino, и - самое  интригующее - его рукой здесь же  написано
имя   Уильяма   Шекспира.   Однозначного   объяснения   "нортумберленд-ского
манускрипта" нет, но он  свидетельствует о явном интересе Бэкона к Шекспиру,
который, однако, является одним из немногих современников, чье имя Бэкон  ни
в  своих произведениях,  ни  в многочисленных письмах  не назвал  ни разу...
Почему?
     Но все-таки фактов для  утверждения,  что Фрэнсис Бэкон  и был Уильямом
Шекспиром,  набиралось  явно  недостаточно.   Тогда   наиболее  нетерпеливые
бэконианцы  стали  искать  подтверждения  своей  гипотезы  прямо  в  текстах
произведений  Бэкона и  Шекспира, применяя специально изобретаемые для этого
ключи  и  шифры.  Возможно,  для первых  "дешифровщиков"  отправным  пунктом
явились смутные намеки Джонсона на какие-то  скрытые  сообщения о  подлинном
авторе,  имеющиеся  в шекспировских произведениях. Но эти намеки были поняты
слишком  прямолинейно: искомая секретная  информация стала  вычитываться при
помощи сложных  (часто произвольных) "систем дешифровки". Например, пытались
"прочитать" тайные  сообщения Бэкона по изменениям  типографского  шрифта  в
изданиях его сочинений (в том числе и посмертных) и т.п.
     Надо  сказать,  что Фрэнсис Бэкон интересовался  многим, в том  числе и
шифрами, и  даже написал о них  специальное исследование27. Поэтому  саму по
себе возможность существования каких-то зашифрованных сообщений в его -  или
шекспировских   -   сочинениях   нельзя   исключить.   Однако   произвольные
псевдоматематические   операции   (да  еще  в   отрыве  от  исторического  и
литературного контекста) к убедительному прочтению предлагаемых  бэконовских
сообщений привели.  В то же время кажущаяся доступность подобных  вычислений
плодила  многочисленных  подражателей,  подчас  терявших в своем  неофитском
рвении  всякое  чувство меры. Поэтому можно  понять  негодование  дороживших
шекспировским  наследием людей против бэконианских "дешифровщиков". В глазах
тогдашних  солидных  ученых-литературоведов   применяемые   этой  категорией
бэконианцев методы дискредитировали не только самых рьяных их изобретателей,
но заодно  и  всякие  критические исследования  традиционных представлений о
личности  Шекспира   вообще,  попытки   трезвого  осмысления  странностей  и
непреодолимых противоречий шекспировских биографий.
     Тогда осью развернувшейся  дискуссии была альтернатива: либо Шакспер из
Стратфорда, либо  Фрэнсис  Бэкон,  то  есть каждый,  кто  отрицал  авторство
стратфордца (или  даже сомневался в нем), почти автоматически рассматривался
как  бэконианец - приверженец  гипотезы об  авторстве  Бэкона. Такая жесткая
постановка вопроса, сведение его возможного решения к подобной  альтернативе
были неправомерны, мешали  дальнейшим исследованиям. Критическое отношение к
стратфордской традиции не означает, что человеком, писавшим  под псевдонимом
"Потрясающий  Копьем",  мог  быть  только  Фрэнсис  Бэкон.  Таких  людей   в
шекспировскую эпоху было если и  не особенно много, то, во всяком случае, не
один и не два. Нужны были тщательные научные  поиски  и исследования реалий,
анализ многих аспектов социальной,  культурной  и  политической жизни эпохи;
надежды на быстрое легкое решение сложнейшей  историко-литературной проблемы
оказались эфемерными.
     Бэконианцы, и  особенно те, кто  все  надежды возложил на "дешифровку",
стали объектом жестокой критики.  Ненаучные методы,  торопливость,  ажиотаж,
наивное убеждение, что  все средства хороши в споре,  была бы уверенность  в
своей правоте, неоднократно подводили тех, кто к ним прибегал, - и не только
в шекспироведении.
     Примером   раздраженной  реакции  на  безответственные   декларации   и
антинаучные  приемы бэконианцев-"дешифровщиков"  является статья  "Шекспир -
бэконовский  вопрос"28 известного  русского  ученого  Н.И. Стороженко  (того
самого,  кто  отмечал разительное  несоответствие между тем, что  известно о
Шекспире, и  его  произведениями) в превосходном  издании сочинений Шекспира
Брокгауза  и  Ефрона.  Можно  заметить,  как  в   этой   статье  Стороженко,
справедливо критикуя антинаучные приемы  некоторых бэконианцев, отбрасывает,
однако,   месте   с   их  необоснованными  утверждениями  и   саму  проблему
шекспировского авторства,  "шекспировскую  тайну", существование  которой он
сам косвенно признавал ранее. Защищая, как он полагал, Великого Барда от его
недоброжелателей, Стороженко не  жалел полемических стрел в адрес давно  уже
ушедшей из жизни Делии Бэкон и ее последователей. Аргументы,  схожие с теми,
что тогда выдвигал московский  профессор,  повторятся, как увидим,  и потом,
когда   речь   пойдет   уже   не  о   пресловутых  "дешифровщиках",   а   об
историко-литературоведческих  исследованиях,  о  научном   анализе  большого
фактического  материала,  новых  открытиях.  Этих исследователей также будут
обвинять в пренебрежении  художественной стороной шекспировского наследия, в
нечестивости, отсутствии пиетета перед именем великого гения и т.п.
     Итак,  сторонникам  и последователям  Делии  Бэкон  не удалось доказать
фактами, что под  псевдонимом  "Уильям  Шекспир"  скрывался  именно  великий
философ.  Несмотря   на   некоторые  обстоятельства,  говорящие  о  какой-то
причастности Фрэнсиса Бэкона к "шекспировской  тайне",  бэконианцы не смогли
отвести  ряд серьезных  возражений против своей  гипотезы. Прежде  всего это
относится к изданию в 1623 году Великого фолио. Бэкон был тогда жив и здоров
(он умер 6 апреля 1626 года, простудившись во время опыта по замораживанию),
в то время, как все  в Великом фолио говорит о посмертном характере издания,
особенно  стихотворения  Джонсона,  Диггза и  Анонима,  а  также  посвящение
братьям Герберт. Против кандидатуры Бэкона на роль автора шекспировских пьес
(где   обнаруживается  явная  симпатия   к  Эссексу)  говорит   и  поведение
королевского обвинителя  на  процессе несчастного  фаворита  -  именно Бэкон
приложил наибольшие усилия, чтобы отправить его на эшафот. Но и это не все -
уже после того, как голова Эссекса скатилась, Бэкон не побрезговал выступить
в   качестве  официального  литератора,   написав  "Декларацию  об  изменах,
совершенных Робертом, графом Эссексом", чернившую память о казненном.
     Были и другие возражения, менее  серьезные. Например, в "Двух веронцах"
герой отправляется из Вероны в Милан на корабле. Мог ли  Бэкон не знать, что
оба города  не являются  приморскими, мог ли такой  образованный человек так
ошибаться? -  спрашивали оппоненты бэконианцев. Бэконианцы установили, что в
те  времена  Милан  был  соединен  каналом  с  Адриатическим  морем,  каналы
связывали между собой  и другие  города Северной Италии,  так что ошибки  не
было. К  тому же  в другом акте герои идут  из Милана  в  Верону  через лес,
который  тогда существовал; при этом упоминается поворот на Мантую - значит,
не  только географические,  но и топографические реалии Северной Италии были
автору  пьесы  известны.  В  "Зимней  сказке"  Богемия  оказывается  морским
государством - в этом тоже видели  ошибку, невозможную для Бэкона. Но в XIII
веке  Богемия  простиралась  до  Адриатического моря - и  в  этом,  как  и в
некоторых других случаях, возражения стратфордианцев ("Шакспер мог допустить
такие ошибки, а  образованный Бэкон не мог") безосновательны,  что, конечно,
само по себе не доказывает и авторство Бэкона.
     Первые   атаки   нестратфордианцев   застали  тогдашних   шекспироведов
врасплох.  Привыкшим  доверчиво  пересказывать  "историю  жизни Шекспира  из
Стратфорда",  как  она  сложилась в  XVIII веке,  погруженным  с  головой  в
текстологические проблемы  ученым было трудно  и непривычно  дискутировать с
людьми,  которые не просто сомневались  в  том  или  ином частном факте  или
"предании", но - подумать только - утверждали, что Шекспир не был Шекспиром!
По  этому  главному  пункту - был  ли  Шакспер Шекспиром -  ученые,  надежно
прикрытые стратфордским культом и традицией, в  серьезные дискуссии вступали
редко;  обнаружив,  что фактическая база  в ее  позитивной части (то есть  в
утверждении  авторства Бэкона) у еретиков довольно  слабая  и  уязвимая, они
именно  ее  сделали основной мишенью  своей  критики.  Очень  помогли  им  в
дискредитации оппонентов ляпсусы "дешифровщиков".
     Можно   считать,   что  бэконианцы   потерпели   поражение   (хотя   их
последователи  есть  и  сегодня).  История  этой  первой  нестратфордианской
гипотезы  во   многом  поучительна:   она   свидетельствует  об  инерционной
устойчивости сложившихся традиций и культов даже сомнительного происхождения
и предостерегает, что в дискуссии  с ними должны применяться, несмотря ни на
что, только научные методы.

     Становление исторической науки.
     Появляется Рэтленд - совпадения, совпадения...

     Академическому  шекспироведению бэконианская критика помогла избавиться
от наиболее сомнительных и одиозных "преданий" и легенд, от образа неученого
провинциального   подмастерья,  вдруг  превратившегося  в  Титана  мысли   и
искусства. Его эрудиция, высокая культура теперь частично признавались, хотя
оставалось необъясненным - и даже стало труднее объяснимым, - где и когда он
мог  их  обрести,  как  произошла  такая  метаморфоза? Развязавшаяся,  пусть
специфическая,  дискуссия  стимулировала с обеих  сторон поиски  и  изучение
документов в архивах и частных собраниях,  изучение биографий многочисленных
современников  Шекспира  -   государственных  деятелей,  литераторов,  людей
театра.  К  тому же пережившая период  своего  становления  научная  история
распространяла  присущие ей методы научно-исторического анализа на всю семью
исторических  наук.   Огромное  количество   новых   фактов,   пришедших   в
шекспироведение, не укладывалось ни в прокрустово ложе донаучных "преда-ий",
ни в  скороспелые схемы "дешифровщиков".  Противоречие  между стратфордскими
реалиями и творениями Великого Барда  по мepe  их научного изучения делалось
еще заметней, еще неустранимой. Знаменитый писатель Генри Джеймс, измученный
попытками   проникнуть  в  "шекспировскую  тайну",   не  удовлетворенный  ни
бэконианской гипотезой, ни тем более стратфордским  евангелием,  писал после
посещения  Стратфорда: "Меня неотступно преследует  мысль, что  божественный
Уильям является величайшим мистификатором,  когда-либо существовавшим в этом
мире..."29.
     В  XIX веке  продолжалась  интенсивная работа ученых над шекспировскими
текстами, заново сличались тексты прижизненных  кварто и посмертных фолио. В
1860-х   годах   появилось   девятитомное  издание  произведений   Шекспира,
считавшееся самым авторитетным,  -  кембриджское,  включавшее  все  основные
разночтения. В 1871 году в США О.Х.  Фэрнес начал выпускать Новый вариорум -
каждому произведению посвящен отдельный большой том. Колоссальное издание, в
котором позже приняли участие и другие ученые (в том числе Х.Э. Роллинз), не
закончено  и  сегодня.  Многое  было  сделано  для  изучения  и  переиздания
произведений   современников  Шекспира;   была   начата  работа  над  полным
комментированным  изданием сочинений Бена  Джонсона,  появившимся  лишь в XX
столетии. Стали  выходить тома  фундаментального  британского  Национального
биографического  словаря,  включавшего  жизнеописания  многих  современников
Шекспира.   Вакуум  заполнялся   реальными  елизаветинцами  с  их  реальными
творческими  и бытовыми  заботами,  но  центральная фигура эпохи, называемой
"шекспировской", - сам Потрясающий Копьем, Титан, Бард упорно продолжал жить
лишь в своих творениях, словно  отделенный ото всех современников магической
завесой умолчания и стратфордскими реликвиями.
     Говоря  об  изданиях Шекспира в XIX  веке  и  работе  над его текстами,
нельзя не  упомянуть -  хотя бы в нескольких  словах  -  о  такой  курьезной
странице истории  английского шекспироведения, как бурная деятельность Джона
Пейна  Кольера  (1789-1883).  Обладая  репутацией  большого  знатока  старой
английской  литературы, Кольер  издал немало книг,  в  том  числе  сочинения
Шекспира, Сидни, Спенсера, Марло, Манди,  Четла. Позже,  однако, выяснилось,
что при этом он постоянно  использовал сфабрикованные или фальсифицированные
им документы эпохи. Подделывая почерк и чернила под старинные, он изготовлял
нужные ему  "письма" с упоминанием  имени  Шекспира  или вписывал  это имя в
подлинные документы  XVI  - XVII  веков.  Особенно  скандальную  известность
приобрели его махинации с попавшим в его руки экземпляром Второго фолио 1632
года, куда он  вписал  огромное количество "поправок", объявив  на весь мир,
что нашел подлинные корректорские правки,  современные книге. Эти "поправки"
он  стал вносить в тексты шекспировских пьес  в своих  изданиях (1842-1853),
широко  их  рекламируя; газетные  и  журнальные обозреватели  приветствовали
"великие открытия ученейшего шекспироведа".
     Прошло немало  времени, пока  подделки Кольера были разоблачены  (и  то
благодаря тому, что,  войдя  во вкус, он стал забывать про осторожность). Но
многие сочиненные  им "факты" и  "поправки"  в  шекспировских текстах успели
разойтись по миру (особенно в переводах)  и еще долго продолжали приниматься
за чистую монету и  оказывать влияние на представления о Великом Барде и его
творениях среди читателей  в разных странах, в  том числе и в России... Этот
эпизод  показывает, что  странное "белое пятно" (или "черная  дыра") в самом
сердце  елизаветинско-якобианской  культуры   было  замечено   и  оперативно
использовано   не  только  "открывателями  шекспировских  портретов",  но  и
"литературными экспертами" определенного толка.
     В  XIX  веке шекспировские биографии стали изобиловать фактами, выгодно
отличаясь в этом  от своих предшественниц: данные о  постановках  и изданиях
шекспировских пьес, литературоведческий и театроведческий их анализ, отклики
на  них  современников и, конечно, больше всего - документы  и "предания" об
Уильяме  Шакспере,  его  денежных  и  имущественных  операциях, его  родне -
близкой и дальней, судьбе приобретенных им в Стратфорде участков и  строений
и  т.п.  Много  места  стали  занимать  и  рассказы  о  лондонских  театрах,
театральных труппах и отдельных актерах. Связать воедино  весь этот обширный
и разнородный материал было непросто, но помогала традиция.
     Из тех, кто в XIX  веке  внес наиболее значительный вклад в становление
шекспировской биографии, следует отметить Джеймса Холлиуэл-Филлипса. В своих
многочисленных  работах  он  уделял особое внимание не только поискам, но  и
тщательному  воспроизведению  и   анализу  докум