е  публично.  Такое  допущение
противоречит историческим фактам. До последнего дня жизни королевы Елизаветы
никто  в  Англии открыто не называл шотландского  короля Иакова  наследником
английской короны;  лишь  несколько высокопоставленных вельмож в предвидении
будущего  позволяли   себе  касаться  вопросов  престолонаследия  в  глубоко
законспирированной  переписке   с  Эдинбургом.  А   за   печатные  намеки  и
комплименты  такого  рода (государственная  измена!)  виновные  могли дорого
поплатиться. Можно вспомнить, что в тайном доносе на Кристофера Марло  среди
других  его преступлений  доносчик  указывает  и на  сношения  с шотландским
двором. Позднейшие  исследователи  честеровского сборника  даже не  пытались
как-то  объяснить эту  рискованную "обмолвку"  Роберта Честера,  а ведь  она
свидетельствует о  том  что  он писал свою поэму (или  по крайней мере -  ее
часть) уже в царствование короля Иакова I*, то есть не ранее 1603 года.
     ______________
     *О короле Иакове напоминает и образ грозного Юпитера, который, восседая
на  троне  в  "Высокой  Звездной  Палате", выслушивает  жалобу  Розалинды  и
посылает  больному  Голубю чудодейственный  бальзам,  чтобы "привести  его в
постель Феникс".

     Гросарт также упоминает  (не  вдаваясь в тщательный анализ) о маленьком
томике, существующем  в  единственном экземпляре,  -  "Четыре птицы из Ноева
ковчега"  Томаса Деккера.  Книга содержит  молитвы, вложенные автором в уста
Голубя, Орла, Пеликана и Феникс; каждому персонажу отведена  отдельная глава
со своим шмуцтитулом. Особое  внимание уделено в авторских обращениях Голубю
и Феникс.  "Птицы" (и  их  прототипы) здесь явно те же, что  и  у Честера, и
отношение к ним автора также исполнено  глубочайшего пиетета, но характерные
для честеровского сборника траурные мотивы у Деккера полностью отсутствуют -
эти  прототипы были еще живы в 1609 году,  которым книга  о "четырех птицах"
датирована. Еще один  факт, говорящий за более позднее, чем традиционно было
принято считать, происхождение честеровского сборника.
     На   титульном   листе  фолджеровского  и  хантингтонского  экземпляров
указано, что поэма якобы переведена Честером с итальянского и даже приведено
выдуманное   имя  автора   итальянского   оригинала.   Это   -   откровенная
мистификация,  ибо ни  такой итальянской поэмы,  ни поэта  Торквато  Челиано
история литературы не знает,  и вообще  все произведения сборника безусловно
британского происхождения (с этим, слава  Богу,  согласны  все исследователи
книги).  Такая  мистификация, однако,  вполне согласуется  с предупреждением
составителей (на том же титульном листе,  двумя строками выше), что правда о
Голубе  и  Феникс будет выражена аллегорически  завуалированной,  затененной
(shadowed). Указание  на мифического  итальянца  - один  из элементов  этого
вуалирования.   Сюда   же   относятся    аллегорические   имена,   нарочитые
многостраничные   отступления,   призванные   сбить   с   толку,   отпугнуть
непосвященных читателей ("толпу") - судя  по всему, в планы издателей совсем
не  входило  рекламировать  свое  причудливое  детище,  предназначенное  для
"глубоких ушей", то есть для тех, кто знал тайну Голубя и Феникс. Заботясь о
том,  чтобы  не  дать  "толпе" ключ к  своей аллегории,  издатели  понимали:
главным   нежелательным  ключом  может  стать   подлинная  дата  издания,  и
приведенные  выше  факты  свидетельствуют,  что они  принимали меры  для  ее
сокрытия,  но, к  счастью для нас, полностью  скрыть все следы  не смогли (а
может быть - и не хотели).

     Странная "опечатка" в Британском музее

     Важным  -  и  убедительным  - доказательством  того,  что  честеровский
сборник  появился на  свет не в 1601  году,  а  значительно позже,  является
хранящийся в Британском музее экземпляр, датированный 1611 годом. Обычно его
принято называть переизданием или вторым изданием сборника. Однако целый ряд
очень странных  обстоятельств  противоречит такому упрощенному представлению
об этом уникуме.
     Лондонский  экземпляр с  датой "1611"  на  титуле отпечатан  с  того же
набора,  что  и  фолджеровский,  датированный 1601  годом  (и хантингтонский
тоже),  -  это  факт  бесспорный,  так как  совпадает  весь  текст,  включая
опечатки, особенности и дефекты шрифта.  Однако  титульный лист с  заглавием
"Жертва   Любви..."  вместе  с  предварительными  обращениями  Честера  (без
пагинации)  отсутствуют,  и на  их месте  мы видим  другой титульный лист, с
совершенно  другим, витиеватым и  не соответствующим  содержанию  заглавием:
"Ануалы Великой Британии, или Самый превосходный Памятник..." Я уже  обращал
внимание  читателя на первое, отпечатанное крупным шрифтом  слово  "Ануалы",
которое сегодняшние  комментаторы часто  "добросовестно  исправляют"  на  не
вызывающее  вопросов  "Анналы". Но в своем действительном (а не исправленном
через  четыре столетия)  виде  это  слово  выглядит как  новообразование  от
латинского  anus  - заднепроходное отверстие. И тогда  заглавие  приобретает
непристойный,   раблезианский   смысл.  Такому  прочтению   соответствует  и
двусмысленная  заключительная  часть   заглавия.   Вероятность  неумышленной
опечатки  в  ключевом  слове на титульном листе крайне  мала, а  вероятность
того,  что  такую  "опечатку"  на  самом  видном  месте не заметил ни хозяин
типографии,  ни кто-то другой, -  почти нулевая.  Удивительно, что  на  этом
титуле вообще исчезло не только прежнее название книги (а чем "Жертва Любви"
плохое название для выпускаемой в продажу книги?), но и всякое  упоминание о
ее главных героях  -  Голубе и Феникс, и  даже имя автора - Роберта Честера!
Исчезло  и  сообщение  о  том, что  книга  содержит  произведения  некоторых
"современных писателей",  а  вместе с первыми страницами - и  посвятительное
обращение  Честера к имени Джона Солсбэри. Вместо издателя Блаунта появилось
имя его коллеги Мэтью Лаунза и эмблема печатника Эдуарда Оллда. Шмуцтитул же
с датой "1601" и с эмблемой Филда остался на своем прежнем месте нетронутым.
Кто же все-таки печатал эту книгу - Филд или Оллд?
     Немного  есть на свете книг, которые задавали бы исследователям столько
загадок, как этот экземпляр честеровского сборника, хранящийся  в Британском
музее. И  немного за четыре столетия  нашлось желающих  поломать голову  над
этими  загадками  -  неблагодарное  занятие;  куда  проще  занести  книгу  в
справочники как "второе издание" и на этом успокоиться.
     Что  же  все-таки  произошло  с  лондонским  экземпляром  честеровского
сборника, который почти  потерял право так называться (если  в фолджеровском
экземпляре имя Честера встречается восемь раз,  то в лондонском оно осталось
только в трех местах заключительной  части его поэмы - один  раз полностью и
дважды  инициалы,  -  откуда  его  было  непросто  удалить)?  Каким  образом
экземпляры книги,  отпечатанные с одного набора, на одной  и той  же бумаге,
вышли в свет с промежутком в десять  лет? Ясность могла бы  внести  запись в
Регистре  Компании  печатников  и книгоиздателей, но  мы  уже знаем,  что  и
Блаунт,  и  Лаунз,   вопреки  своему  обычаю,  почему-то  сочли  необходимым
уклониться от регистрации и в 1601-м, и в 1611 году.
     Ученые - сторонники гипотезы Гросарта, пытавшиеся как-то объяснить  эту
загадочную историю (или хотя бы ее часть),  могут только  предполагать - как
это делает Мэтчет, - что, отпечатав книгу слишком большим тиражом, Блаунт не
успел его  быстро  распродать.  Затем по  каким-то причинам (возможно, боясь
преследования за издание книги, касающейся запретной темы отношений королевы
с  казненным  графом)  Блаунт  спрятал  где-то   оставшиеся  экземпляры  или
несброшюрованные листы,  а через десять лет передал их Лаунзу. Последний, по
непонятным соображениям (например,  посчитав заглавие  книги устаревшим и не
сулящим коммерческого успеха), выдрал титульный и несколько следующих за ним
- непагинированных - листов, вклеил новый, специально напечатанный титульный
лист с  курьезным  и  содержащим странную  "опечатку" заглавием  и  в  таком
"подновленном"  виде  пустил  старую  книгу в  продажу. При  этом  оказалось
выброшенным имя  не  только Джона Солсбэри, но  и самого  автора  -  Роберта
Честера,  хотя  оба  были  еще  живы.   Почему  Лаунз  убрал  упоминание   о
произведениях  других  поэтов?  Ведь  за  прошедшие  десять  лет  эти  поэты
действительно стали знаменитыми, "лучшими и значительнейшими"  в Англии и их
имена могли бы только  привлечь  к  книге внимание покупателей (раз уж Лаунз
так заботился о "коммерческом успехе").
     Мотивы, которыми могли  при  таком  варианте  руководствоваться сначала
Блаунт, а потом Лаунз, представляются достаточно нелогичными и непостижимыми
для каждого, кто попытается в  них  проникнуть. Если в какой-то момент между
1601 и  1611  годами  некая опасность действительно  угрожала изданию, самым
простым  и  естественным  для  Блаунта  было  уничтожить нераспроданный  или
несброшюрованный   остаток.   Он,   однако,   предпочел   прятать   этот   -
предполагаемый   -  остаток  в  течение  долгих   десяти  лет,  невзирая  на
серьезнейшие изменения, происшедшие в  стране в эти годы. Если  еще  можно с
натяжкой  допустить,  что  кто-то из  власть имущих  увидел в  вышедшей  без
надлежащей регистрации книге  недозволенный  намек на  королеву  Елизавету и
графа Эссекса  (хотя и  тогда, как и сегодня,  обнаружить такие намеки  было
чрезвычайно  трудно), то какое  значение вообще  эти соображения могли иметь
после смерти королевы, то есть после 1603 года? (Да и в 1601 году ни Блаунт,
ни  типограф Филд, ни  кто-либо  из авторов не пострадал, как это  бывало  в
подобных случаях. Так, в 1605 году те же Джонсон и Чапмен оказались в тюрьме
только  за  расцененные  как  политически  вредные пассажи в  пьесе "Эй,  на
Восток!".)
     Известно чрезвычайно  благосклонное отношение короля Иакова к уцелевшим
соратникам Эссекса и  его достаточно равнодушное отношение к памяти покойной
королевы  Елизаветы. В любом случае после 1603 года Блаунт (очень активный и
влиятельный именно в этот  период)  мог спокойно распродать остатки  тиража,
если  таковые у него действительно были. Но выходит, что он  еще долгие годы
продолжал  прятать  книгу (или начисто  забыл  о  ней),  после  чего передал
"остатки" другому книгоиздателю, который нелепо искажает ее выходные данные,
ставит зачем-то эмблему другого типографа  и в таком виде отправляет книгу в
продажу.  И  опять ни  Блаунт,  ни Лаунз не  регистрируют  книгу, в  которой
напечатаны  не  содержащие  ничего  крамольного  (не так  ли?)  произведения
известных поэтов. Почему? Что им могло мешать теперь?
     Сторонники гипотезы Брауна тоже  привычно называют лондонский экземпляр
"вторым изданием" сборника. Но, объясняя  десятилетнюю  разницу,  отличающую
его  титульный  лист от  фолджеровского,  они не  могут,  конечно, ссылаться
надело Эссекса  и связанные  с  ним  опасности  для  издателя. Вместо  этого
предполагаются  причины  чисто  коммерческого характера.  Сначала  -  та  же
выдуманная версия  о том,  что Блаунт  не  смог распродать весь отпечатанный
тираж.  Известно, что приблизительно  в 1609 году  он  передал свою  книжную
лавку "Голова епископа"  Лаунзу.  Отсюда появляется предположение: очевидно,
вместе с лавкой были переданы и  остатки  нераспроданных книг, в том числе и
"Жертва  Любви"  (будто  бы  пролежавшая  в  лавке  восемь лет).  Далее  уже
знакомое:  книга  по-прежнему не пользовалась спросом, вот и пришлось Лаунзу
еще через два года выдирать у пресловутого "остатка" титульные листы и т.п.
     Как видим, привычное представление о  том, что в 1611 году продавался с
новым титульным листом остаток тиража  1601 года, наталкивается на множество
серьезнейших несоответствий, преодолеть  которые можно путем явных натяжек и
домыслов, далеких от подлинных реалий и логики.
     Напомню главное: никаких  подтверждений  того, что книга Честера вообще
была  в   продаже,   тем   более,  что  у  Блаунта   якобы  образовались  ее
"нераспроданные остатки", которые он  через много лет  передал  Лаунзу, - не
существует и никогда не существовало. Никаких!
     Еще хуже обстоит дело с предположением о десятилетнем - беспрецедентном
- хранении старых наборных досок. Эта версия отпала окончательно после того,
как в ходе исследования было установлено, что лондонский экземпляр отпечатан
на  той  же  -  причем  уникальной -  партии  бумаги,  что  и  остальные.  К
доказательствам   мистификационного   характера   честеровского    сборника,
полученным аналитическим путем, добавились эмпирические - чрезвычайно важные
и интересные. Вот как это произошло.
     Поскольку  вначале я  изучал  книгу Честера по  микрофильмокопиям и  по
переизданию  Гросарта, то не мог сам проверить и сравнить бумагу, на которой
напечатаны оригиналы первоиздания, находившиеся в Англии и  США. В  западной
научной  литературе отсутствовали  какие-либо  сведения  об  этой  бумаге, о
водяных знаках на ней (как  потом  выяснилось, за четыре  столетия  никто не
удосужился  посмотреть  на  свет страницы загадочного издания,  на титульных
листах которого стояли разные даты). А между тем выявить  и сличить  водяные
знаки было  совершенно необходимо: они могли нести  бесценную для правильной
датировки информацию. Поэтому после публикации первой  статьи о честеровском
сборнике  я  стал обращаться  к друзьям и коллегам, направлявшимся в  США  и
Англию, с  просьбой принять участие в следующем этапе исследования. Наконец,
в   декабре  1988  года   известная  переводчица,   преподаватель  Института
иностранных  языков   и  энтузиаст   шекспироведческих  исследований  Марина
Дмитриевна Литвинова, будучи по  своим делам в Вашингтоне, добилась пропуска
в  Шекспировскую библиотеку Фолджера и попросила показать ей хранящийся  там
экземпляр честеровского сборника "Жертва Любви". И  вот она - первый человек
за несколько веков - рассматривает потемневшие страницы на свет  и на многих
из  них  ясно  различает  контуры старинных  знаков.  Среди  них  - занятный
единорог  с  искривленными  задними  ногами.  Подходят  научные   сотрудники
Библиотеки,   приносят   специальные  справочники   по  водяным   знакам   и
констатируют,  что, хотя изображения мифических  единорогов  встречаются  на
старинной   бумаге  нередко,  такой  единорог  обнаружен  впервые*  (*И  где
обнаружен этот единорог -  в самом  центре Вашингтона!),  этот водяной  знак
является уникальным! К странностям честеровской книги добавилась еще одна, и
весьма существенная.
     Теперь было необходимо проверить водяные знаки в лондонском экземпляре,
уже  много   десятилетий   отделенном  от   своего   вашингтонского  собрата
Атлантическим  океаном.  Получив  от  Библиотеки  Фолджера  воспроизведенные
специальной аппаратурой  факсимильные изображения водяных знаков, посылаю их
в  Британскую библиотеку  (отпочковавшуюся от Британского музея) с  просьбой
сравнить их со знаками в лондонском экземпляре. Ответ задерживается, поэтому
надоедаю  всем знакомым и  незнакомым, собирающимся в  Лондон... Наконец,  в
июле  1989  года  в  поиск включается находящийся в Лондоне  в  командировке
историк Игорь Кравченко  - он добирается до заветной книги, просматривает ее
страницы на свет, зарисовывает  контуры  водяных  знаков.  Потом в Москве мы
сравниваем эти зарисовки с фолджеровскими отпечатками - водяные знаки одни и
те же! Вскоре  приходит подтверждение и  от эксперта  Британской библиотеки.
Всего в книге -  в  каждом  экземпляре - шесть видов водяных знаков (включая
необыкновенного  единорога);  страницы с  этими  знаками занимают две  трети
объема,  остальной текст напечатан на бумаге без определенных  знаков, но  с
фабричной  водяной  сеткой.  Все  совпало.  Так  впервые было  открыто,  что
фолджеровский экземпляр с датой "1601" и лондонский экземпляр с датой "1611"
печатались не только  с одного набора, но и на бумаге с одними и теми же - в
том числе уникальными - водяными знаками.  Потом, уже будучи в Вашингтоне, я
и  куратор отдела редких  книг  Библиотеки Фолджера Летиция  Йендл запросили
Библиотеку  Хантингтона  в Калифорнии  и Национальную  библиотеку  Уэльса  и
получили оттуда подтверждение, что и в их экземплярах сборника водяные знаки
идентичны фолджеровским. Круг замкнулся.
     Что  касается  курьезного титульного листа лондонского экземпляра, то в
1995 году я получил возможность исследовать его в Британской библиотеке. Так
же,  как и треть других листов в книге, он  не  имеет определенного водяного
знака, лишь  фабричную  водяную  сетку.  Измерение расстояний между линиями,
образующими водяную сетку, показало, что они точно соответствуют аналогичным
параметрам сетки на нескольких других листах в конце книги.

     Самый знаменитый издатель

     Теперь пора обратить внимание на издателя честеровского сборника, столь
тщательно позаботившегося  о том, чтобы не  посвященный  в тайну читатель не
смог догадаться, о ком в  этой книге  идет речь. Имя этого издателя навсегда
вошло в историю мировой культуры.  Ибо  Эдуард  Блаунт - тот самый  человек,
который 8 ноября 1623 года  предстанет перед старшиной Компании печатников и
книгоиздателей,  чтобы  законно  зарегистрировать  только  что  отпечатанный
объемистый фолиант: "Мастера Уильяма Шекспира Комедии, Хроники и Трагедии" -
великое  шекспировское Первое фолио,  где впервые появляется 20 из  37 пьес,
составляющих ныне  шекспировский драматургический канон. Случилось это через
семь  лет  после смерти  Шекспира;  без этого издания  человечество,  скорее
всего,  так  никогда  бы  не  узнало  о  "Буре", "Макбете",  "Юлии  Цезаре",
"Двенадцатой ночи", "Цимбелине", "Кориолане", "Зимней  сказке"  и о  других,
прежде не печатавшихся пьесах. До этого, в 1608 году, Блаунт зарегистрировал
шекспировские  пьесы "Перикл"  (издана  его другом Госсоном)  и  "Антоний  и
Клеопатра"  (напечатана только  в  Первом фолио),  а  другой  его  ближайший
сподвижник, Томас Торп, зарегистрировал и издал в 1609 году сонеты Шекспира,
попавшие к нему от загадочного до сего дня "Мистера W.H.".
     Блаунт  известен  не  только  как  издатель,  но  и  как  переводчик  с
испанского  и  итальянского языков;  возможно,  он  был  автором  нескольких
изданных  им  книг.  Кроме  бесценного по своему  значению  для всей мировой
культуры  шекспировского  Первого  фолио,  можно  назвать  и другие  издания
Блаунта, сыгравшие важную роль в истории английской литературы. В 1596  году
он  зарегистрировал и в 1598  году выпустил англо-итальянский  словарь  "Мир
слов"  Джона  Флорио,  в  том  же,  1598  году  -  посмертное издание  поэмы
Кристофера Марло "Геро и Леандр"; в посвящении сэру Томасу Уолсингему Блаунт
говорит  о себе  как об одном из интимных друзей  убитого поэта. 1600  год -
Томас Торп публикует  переведенную Марло  книгу  Лукана с теплым посвящением
своему  "доброму и  истинному другу Эдуарду Блаунту"; в  этом же году Блаунт
выпускает  странную  книгу  неизвестного  автора  "Больница  для неизлечимых
дураков"  (есть предположение, что автор - он  сам). Позже  он издает первые
переводы "Опытов" Монтеня и "Дон Кихота" Сервантеса, а  также  собрание пьес
Лили  с  собственным  предисловием,  где Блаунт высоко  оценивает  не только
драматургию Лили, но и то значение, которое имел для английской культуры его
роман "Эвфуэс". Он же впервые зарегистрировал в Регистре Компании печатников
и  книгоиздателей  джонсоновского  "Сеяна",  а  потом  там  же  зафиксировал
передачу своих  прав на  эту книгу  Томасу Торпу  - один  из  многочисленных
фактов,  показывающих, что законы  и  правила,  регулировавшие книгоиздание,
были  ему хорошо  известны.  Как  мы  уже знаем, свои  издания Блаунт всегда
оформлял   и  регистрировал,  придерживаясь  действовавших  правил.   Только
серьезная причина могла побудить его уклониться от регистрации.
     В  1610 году Блаунт зарегистрировал и в 1611-м выпуст