и себя
"мучеником любви", прямо повторяет название честеровского сборника.
     В собраниях сочинений Донна  можно найти поэтическое письмо, написанное
им совместно с поэтом Генри Гудиа некой  анонимной  поэтической  паре; Донну
принадлежит  половина  строф,  другая  половина - Гудиа  (поочередно). Поэты
направляют своим адресатам  это послание как клятву верности, отдают себя  в
полное им подчинение.
     Неведомая  поэтическая пара сравнивается с  солнцем,  которое согревает
всех, в них двоих живут все музы. Донн и его друг жаждут встретиться с ними.
"В  пении  соловьев  мы  слышим ваши песни,  которые превращают целый  год в
сплошную весну и спасают  нас  от страха перед осенью... О, если бы мы могли
выразить наши мысли с помощью чернил и бумаги, бумага не смогла бы выдержать
на себе  их  груз".  Поэты считают  для себя  великой  честью  писать  своим
адресатам, ибо, "обращаясь к вам, наше письмо приобщается к вечности".
     К  кому  же  тогда  (1608-1610)  в  таком  тоне,  с  таким  бесконечным
преклонением, к каким двум бессмертным гениям,  соединяющим в себе все музы,
могли  обращаться Джон Донн  и Генри Гудиа - сами выдающиеся и прославленные
поэты  своего  времени?  Биографы  и  комментаторы  Донна  затрудняются даже
высказывать какие-то предположения на этот счет, ибо, как правило, ничего  о
"поэтах  Бельвуарской  долины"  не  знают.  А  ведь  единственной  анонимной
поэтической парой,  к которой  Донн и Гудиа  могли  тогда обращаться с таким
посланием, была именно бельвуарская чета...
     Исследователи,  занимавшиеся шекспировской поэмой  о  Голубе и Феникс и
честеровским  сборником,  отмечали  явное использование  ключевых образов  и
выражений  оттуда  в  поэме  Гудиа  из  книги  "Зерцало  величия" (1618) и в
таинственной  (как  часто  приходится  употреблять  это  слово!)  донновской
"Канонизации";  на  этом  основании  делалось предположение,  что  анонимные
стихотворения  в честеровском сборнике,  возможно,  написаны  Гудиа и Донном
(Неизвестный и Хор  Поэтов). Такую  возможность  исключить нельзя, но для ее
проверки  требуются  дополнительные сложные  исследования.  А  вот  то,  что
"Канонизация" вполне  могла  бы стать  частью честеровского сборника "Жертва
Любви" - бесспорно.
     Стихотворение  "Канонизация" начинается обращением  лирического героя к
некоему другу:  "Во имя Бога,  молчи и не мешай  мне любить/  Или брани  мои
параличи, мою подагру,/ Мои несколько седых волос,  презирай мое растроенное
состояние..."  Он  продолжает: "Увы,  увы, кому моя любовь  принесла  вред?/
Какие корабли затоплены моими вздохами?/  Кто  скажет, что мои  слезы залили
его  поля?.." Заметим, что слабость, раннее  постарение,  подагра,  параличи
(спазмы сосудов  головного мозга) - это болезни, от которых страдал Рэтленд,
и  его же  долго  мучили  долги и расстроенные дела. А эта необыкновенная  -
благоговейная -  любовь ("не  страсть, а  мир,  покой"),  ассоциирующаяся со
слезами, с  потоками  слез -  это  ведь отношения  бельвуарской четы,  столь
мучительные для обоих, их платоническая любовь, делающая их  единым духовным
целым...
     "Называй  нас, как ты захочешь - такими нас сделала  любовь./ Назови ее
одним, меня другим мотыльком./ Мы также  - догорающие свечи, и мы умираем по
своей  воле/ И в самих себе мы  находим орла  и голубку./  В загадку Феникса
нами вложено много ума,/ Мы двое являемся одним./ Так оба пола образуют одну
нейтральную вещь./ Мы умираем и восстаем, и утверждаем/ Тайну этой любовью./
Эта тайна может умертвить нас, если не будет этой любви".
     Мы слышим голос  героев честеровского сборника, голос Голубя  и Феникс:
"Если наша легенда не подходит для надгробных  памятников и катафалков,  она
годится  для  поэтических  строк.  И  если  мы  избегаем  занимать  место  в
летописях, мы построим себе уютные гнезда в сонетах; ибо искусная урна может
хранить  величайший прах, как  самые пышные гробницы и  памятники. И  в этих
гимнах мы будем канонизированы".
     Заключительная строфа:

     "И тогда все будут взывать к нам:
     Вы, кого благоговейная любовь сделала надежным убежищем
     										друг для друга,
     Вы, для кого любовь была покоем и миром, а не слепой страстью,
     Вы, чьи глаза смогли увидеть самую сущность этого мира
     И, подобно волшебным зеркалам,
     Вместить и отразить все увиденное:
     Страны, города, дворцы владык... Просите небеса,
     Чтобы нам было дано следовать примеру вашей любви".

     Совершенно  ясно,  что речь  идет  о  духовном  слиянии,  о  совместном
поэтическом  (сонеты, гимны)  творчестве. Герои постигают  мир, чтобы  потом
волшебной силой  творческого преображения воссоздать его  в своем искусстве,
своей неподвластной времени  поэзии.  Как  и  честеровские  Голубь и Феникс,
герои Донна тайно служат Аполлону, "избегая занимать место в летописях".
     Если литературоведы прошлого  не  скрывали  своей  беспомощности  перед
этими  потрясающими  строками, то сегодняшние западные  специалисты по Донну
нередко пытаются  вчитать  в  "Канонизацию"  некую  метафизику  сексуального
переживания, не понимая - или делая вид, что не  понимают, - чисто духовного
характера  любви, связывающей  героев  и  неотделимой от  служения  высокому
искусству.  Но   ведь  и  в  случае  с  честеровским  сборником  современные
последователи гипотезы  К. Брауна готовы видеть в поэме-реквиеме по Голубю и
Феникс  свадебный  гимн! Впрочем, недаром  мы читаем в "Канонизации",  что в
загадку Феникса вложено много ума; в этом, как мы уже знаем, могло убедиться
не одно поколение ученых.
     Итак, герои "Канонизации"  - это герои честеровского сборника, Голубь и
Феникс - необыкновенная поэтическая  чета, покинувшая мир в полном молчании,
оставив  после себя лишь несравненное Совершенство -  свои великие творения,
свой  единственный  настоящий  памятник.  "И  Мэннерс ярко сияет в  своих...
строках,  в  каждой из  которых  он  как бы  потрясает копьем перед  глазами
незнания...".
     "Канонизация" принадлежит к тем  произведениям Донна, точная  датировка
которых  затруднена;  в последнее  время  было  высказано  мнение,  что  она
относится к концу первого - началу второго десятилетия XVII века. Напечатано
стихотворение было только в первом посмертном  издании  1633 года, где кроме
бесспорно донновских были и чужие  оказавшиеся среди его бумаг  и попавшие к
издателю произведения. Но писал  ли это  потрясающее откровение  Джон  Донн,
видя перед собой Голубя и Феникс (когда они  умерли, Донна,  как и Джонсона,
не было  в  Англии, он вернулся домой  через  месяц после этого трагического
события), или  это - предсмертные строки самого Голубя,  их  связь с поэмами
честеровского сборника бесспорна  (в какой-то  степени  с этим  согласны все
исследователи)*. И тайна загадочных произведений  открывается  одним ключом.
Этот ключ - Бельвуар.
     _________________
     *Не  исключено,  что   "Канонизация"   (если   она   написана   Донном)
предназначалась  для честеровского сборника, но по каким-то причинам не была
в него включена.

     В 30-х  годах XVII века не стало Джонсона,  Донна,  Дрейтона, Пембрука,
многих  других  представителей  шекспировского   поколения,  лично   знавших
Потрясающего  Копьем.  Еще  раньше  умерли  Саутгемптон,  Бэкингем,  графиня
Бедфорд, король Иаков. В  стране назревали  грозные события. В 1640 году был
созван  Долгий   парламент,  и  вскоре  началась   его   война  с   королем,
закончившаяся  победой пуритан, запретивших  театральные представления; музы
прозябали.  Следующее,  третье  издание  шекспировского  Фолио  вышло  после
Реставрации, в 1663 году,  когда  почти никого из современников Шекспира уже
не было в живых. Произведения Потрясающего Копьем, "его сироты" перешли  под
опеку   новых  поколений,  принявших  и  канонизировавших   легенду  о  нем.
Бельвуарская чета обрела  столь желанное ей забвение - в  течение нескольких
столетий никто о Рэтлендах не вспоминал.

     Когда же появились шекспировские пьесы
     о войне Алой и Белой розы?

     Гипотеза  о  том,  что  под  маской-псевдонимом  "Потрясающий   Копьем"
скрывался  Роджер Мэннерс, 5-й  граф  Рэтленд,  была сформулирована в начале
нашего века в трудах К. Блейбтрея, и особенно С. Демблона и  потом развита и
дополнена   П.   Пороховщиковым,  К.  Сайксом.   В   основном   их  внимание
сосредоточивалось на самом Рэтленде (правда, Пороховшиков считал, что первые
шекспировские поэмы написаны Бэконом); роль Елизаветы Сидни - Рэтленд и Мэри
Сидни - Пембрук  эти исследователи явно  недооценивали. Чрезвычайно активная
деятельность  сторонников гипотезы  "Шекспир - Оксфорд"  в  Англии и  США  в
течение  последних шести-семи  десятилетий оставляла фигуру Рэтленда в тени,
несмотря на  высокую  научную  достоверность фактов, свидетельствующих о его
связи с шекспировским творчеством.
     Мои исследования честеровского сборника, Кориэтовых книг,  поэмы Эмилии
Лэньер  (сначала в  микрофильмах, потом  -  в оригиналах), "парнасских" пьес
показали, что только через необыкновенную бельвуарскую чету можно постигнуть
целый  ряд доселе  непонятных исторических  и литературных фактов эпохи и  в
конечном счете гениальную Игру о Потрясающем Копьем.
     Теперь, прежде чем перейти к заключительной  части  нашего рассказа,  я
хочу  коротко   суммировать   главные  факты  и  аргументы,   подтверждающие
присутствие Рэтлендов за шекспировской маской. Мы уже убедились, что, идя по
следам  Шекспира, то и дело  выходим  на Рэтленда,  встречаем его одного или
вместе с поэтической подругой, с другими фигурами его окружения. Эти встречи
так многочисленны  и взаимосвязаны, что случайность совершенно  исключается.
Рэтленды и Шекспир неразделимы.

x x x

     Первые  шекспировские  поэмы  снабжены  авторскими  посвящениями  графу
Саутгемптону,  о неразлучной дружбе которого с Рэтлендом в то  время имеются
многочисленные  письменные  свидетельства;  позже  было  замечено,  что  оба
молодых  графа  прямо-таки  днюют  и  ночуют  в  театре.  Учивший  их  обоих
итальянскому языку Джон  Флорио  выведен в пьесе "Бесплодные усилия любви" в
образе  учителя  Олоферна.  Другой персонаж пьесы,  дон Адриано де Армадо  -
шаржированный портрет хорошо знакомого Рэтленду Антонио Переса.
     Первыми, кто признал  и  высоко  оценил поэзию  и драматургию Шекспира,
были  кембриджские университетские  однокашники Рэтленда -  Уивер, Барнфилд,
Ковел, позже - Мерез.
     Города Северной Италии, где  побывал Рэтленд, являются  местом действия
ряда шекспировских пьес. В Падуанском университете Рэтленд занимается вместе
с  датскими  студентами  Розенкранцем и Гильденстерном. Транио в  "Укрощении
строптивой"   перечисляет   дисциплины,  изучаемые  в   Падуе;   этот  город
упоминается - иногда невпопад - и в других пьесах.
     Сразу   же  после  визита  Рэтленда  в  Данию  в  "Гамлете"  появляются
многочисленные  датские реалии, свидетельствующие о личном знакомстве автора
с  обычаями   датского  королевского  двора  и  даже  с  деталями  интерьера
королевской резиденции.
     В студенческой  пьесе "Возвращение  с Парнаса" персонаж Галлио  - живая
шутовская  маска Рэтленда -  оказывается  автором сонетов и относит  к  себе
похвалы, воздаваемые его однокашником поэтом Уивером Шекспиру.
     Рэтленд  был ближайшим другом,  родственником  и  соратником Эссекса, о
горячей  симпатии к  которому  говорит Шекспир в  "Генрихе  V".  Трагический
перелом в творчестве Шекспира совпадает с провалом  эссексовского  мятежа, в
котором принял участие Рэтленд, жестоко за это наказанный и униженный.
     Женой Рэтленда стала дочь великого поэта Филипа Сидни - Елизавета, сама
талантливая поэтесса, подобно мужу,  всегда скрывавшая свое авторство. С  ее
двоюродным  братом  графом  Пембруком  и его матерью  Мэри  Сидни  - Пембрук
Рэтленда  связывала тесная, продолжавшаяся всю его жизнь дружба. Именно граф
Пембрук,  как  считают,  передал  издателю  шекспировские  сонеты,   ему  же
посвящено  посмертное  Великое  фолио,  инициатором  появления и  редактором
которого была Мэри Сидни - Пембрук.
     Рэтленд был одним из вдохновителей и авторов многолетнего литературного
фарса  вокруг придворного шута Томаса Кориэта,  которому приписали несколько
книг и объявили величайшим в мире путешественником и писателем.
     В шекспировских сонетах несколько раз обыгрывается родовое имя Рэтленда
- Мэннерс. Аналогично поступает и Бен  Джонсон, особенно блестяще  он делает
это в поэме,  посвященной памяти  Шекспира  в Великом  фолио. Джонсон хорошо
знал  Рэтлендов,  бывал  в  их  доме, назвал  их  и  их  окружение  "поэтами
Бельвуарской долины". К Елизавете Сидни - Рэтленд обращен - как открыто, так
и завуалированно - ряд поэтических произведений Джонсона.
     Смерть   четы  Рэтленд  летом  1612  года  совпадает   с   прекращением
шекспировского  творчества.  Появившийся позже  "Генрих  VIII"  был  дописан
Флетчером (тоже однокашник Рэтленда).
     Издание первого полного собрания пьес Шекспира - Великого фолио -  было
запланировано на  лето  1622  года  - к десятой годовщине смерти  Рэтлендов.
Второе фолио было издано в 1632 году - к двадцатой годовщине.
     К десятой  годовщине смерти Рэтлендов в  их  фамильной  усыпальнице был
установлен надгробный памятник,  изготовленный скульпторами братьями  Янсен;
они же  -  и  примерно  в  то  же  время  -  создали  настенный  памятник  в
стратфордской церкви возле могилы Шакспера.
     Через несколько месяцев после смерти Рэтлендов Шакспер  получает от  их
дворецкого  деньги  и  навсегда  покидает Лондон.  Рэтленды  -  единственные
современники,  о которых  точно  известно, что в их  доме  Шаксперу  платили
деньги.
     Рэтленд был  одним из образованнейших людей своего времени, владел теми
языками,  знание  которых обнаруживается  в шекспировских произведениях.  Он
полностью соответствует  тем  характеристикам Шекспира-автора,  которые были
сформулированы  Т.  Луни.  Особенно  это  относится  к  таким  чертам,   как
неуверенность  там,  где  дело  касается  женщин,  щедрость  и  великодушие,
терпимое отношение к католицизму, эксцентричность,  страсть к таинственности
и секретности.
     Почти все книги,  послужившие источниками для Шекспира при создании его
произведений, были в  библиотеке Бельвуара (многие из них и сейчас там). Там
же находится  рукопись варианта песни из "Двенадцатой ночи", написанная, как
установил  П. Пороховщиков,  рукой  Рэтленда.  Это  единственная достоверная
рукопись шекспировского текста!

x x x

     Здесь  перечислена  лишь  часть  фактов,  о  которых  мы   говорили  на
предыдущих  страницах.  Даже  этот  неполный, сжатый до нескольких  десятков
строк перечень весьма внушителен. Ни один шекспировский современник, ни один
другой  "претендент"  на "трон Великого Барда"  (включая Шакспера) не  может
похвастаться и малой частью такого собрания достоверных фактов о своей связи
с Потрясающим Копьем,  с  его  творчеством.  И это несмотря на  то,  что все
имеющее  отношение  к  литературной  деятельности Рэтленда,  как  показывают
сохранившиеся документальные  свидетельства,  было  окружено секретностью, а
рукописи -  после переписки  - уничтожались;  нахождение  написанного  рукой
Рэтленда варианта песни из "Двенадцатой ночи" - не просто чрезвычайно важное
свидетельство, но  и  редкая удача.  Ну  и конечно,  важнейшим  литературным
фактом является адекватно прочитанный наконец честеровский сборник.
     В Англии и США Рэтленд и его жена - интереснейшие, необыкновенные люди,
находившиеся в самом центре  культурной  жизни шекспировской  эпохи, -  мало
известны. И отнюдь не потому, что факты,  на которых зиждется рэтлендианская
гипотеза, недостоверны или сомнительны. Эти факты достоверны, документальны,
но  об  их  совокупности  обычно  не  осведомлены  даже ученые-шекспироведы;
поэтому,  сталкиваясь иногда с тем или  иным из  таких  фактов, они не могут
понять  их значения,  их связь  с "шекспировской  тайной".  Имеет,  конечно,
значение и то обстоятельство, что эта гипотеза пришла из франко-бельгийского
и немецкого шекспироведения (работы Демблона и Блейбтрея так и не переведены
на английский язык). Но  главная причина заключается  в господстве привычных
представлений о Шекспире в академическом шекспироведении. Среди же  тех, кто
эти   традиционные   представления  отвергает,  господствует  оксфордианская
гипотеза. Ну  и,  конечно же,  нельзя  забывать о  чрезвычайной  сложности и
запутанности многолетних споров.
     Сходные  ситуации известны и из истории других наук - путь к постижению
истины  не  прост  и  не  прямолинеен,   но  непрекращающееся  накопление  и
осмысление  достоверных  фактов делают  конечную  селекцию  идей  и  гипотез
неизбежной.
     Факты,  лежащие в основании рэтлендианской гипотезы, никогда и никем не
были научно опровергнуты ни у  нас,  ни на  Западе; это вообще  невозможно в
силу  их объективного, документального характера.  Речь может идти о деталях
их интерпретации, о  заполнении  лакун  между ними,  о  степени и  характере
участия Рэтлендов и других "поэтов Бельвуарской долины" в появлении того или
иного произведения.
     Рассмотрим теперь аргументацию критиков  рэтлендианской  гипотезы: A.A.
Смирнова (1932), Ф.  Уодсворта и Р. Черчилля (1958). В своем  предисловии  к
пьесе М.  Жижмора, о  котором мы уже говорили, Смирнов так пишет о Рэтленде:
"В одном итальянском  университете, где  учился Рэтленд, были студентами два
заезжих датчанина, Розенкранц и  Гильденстерн... Самое большое, что мы можем
предположить - это то, что Рэтленд явился информатором Шекспира.... Близость
молодых аристократов ("золотой молодежи") с актерами была вещью обычной в те
времена".  О  возможном  участии  Рэтленда  в  создании шекспировских  пьес:
"Конечно, вундеркинды бывали во все времена, однако  чтобы 14-летний мальчик
создавал   пьесы  не   только   весьма  художественные,   но  и  чрезвычайно
сценичные...  - вещь  трудно  допустимая. Ничто  решительно  не указывает  в
биографии Рэтленда на то, чтобы он  обладал каким-либо литературным талантом
или  вообще выдающимся  умом". Очевидно,  Смирнову  не были известны аллюзия
Джона   Флорио  на  литературное   творчество   Рэтленда  в  посвящении  ему
итальянско-английского  словаря, слова Джонсона в послании Елизавете Рэтленд
о том,  что  ее супруг возлюбил искусство  поэзии, не говоря о многих других
фактах.
     Ф.   Уодсворт,   подробно   разбирая   бэконианскую,   дербианскую    и
оксфордианскую  гипотезы,  в  своей  книге10 о  Рэтленде пишет  немного.  Он
приводит тот же неопровержимый, как он полагает, довод о молодости Рэтленда.
     Р.  Черчилль11 пытается поставить  под  сомнение некоторые факты.  Так,
говоря о получении Шакспером  денег в  Бельвуаре  за "импрессу", он приводит
высказывавшееся  в  начале  века  предположение,  что  это  был  однофамилец
Шекспира,  ибо  "маловероятно,  чтобы  известный драматург  занимался  таким
делом, как изготовление какой-то импрессы  или щита для участников турнира".
Но,  во-первых,  Шакспер  был там  не  один,  а  вместе  со своим  другом  и
компаньоном Ричардом Бербеджем, и большинство ученых (в том числе Э. Чемберс
и С.  Шенбаум)  давно уже согласились с тем, что речь в записи бельвуарского
дворецкого идет  именно  о Шекспире  (то  есть  о  Шакспере).  Что  касается
сомнений в том, что знаменитого поэта и драматурга пригласили из Лондона для
выполнения  подобной работы (к тому же не очень высокооплачиваемой), то  для
тех, кто считает, что Уильям Шакспер не был ни поэтом, ни драматургом, такие
сомнения служат еще одним подтверждением их правоты.
     Черчилль  упоминает  о  Розенкранце  и  Гильденстерне   из  Падуанского
университета,  но никак  этот  факт  не комментирует,  также не  обращает он
внимания на  особенную привязанность Шекспира к Падуе  и ее  университету. В
отношении  появления других  датских реалий в "Гамлете" Черчилль выс