иш де ла Траном и другими.
Дальше  вы видите рыцарей из Керси, Лимузена, Сентонжа, Пуату и Аквитании, а
также   храброго  сэра  Гискара  д'Англя.  Он  в  розовом  камзоле,  обшитом
горностаем.
     - А кто вон те рыцари?
     - Все  они  англичане,  некоторые  из них - придворные, другие, подобно
вам,  являются  командирами  отдельных  отрядов.  Среди них лорд Невилл, сэр
Стефен  Коссингтон,  сэр Мэтью Горней, сэр Уолтер Хьюетт, сэр Томас Ванастер
и  сэр  Томас  Фелтон,  брат  старшего  советника.  Заметьте себе хорошенько
человека  с  крупным  носом  и  льняной  бородой, он как раз положил руку на
плечо смуглого суроволицего рыцаря в кафтане с пятнами ржавчины.
     - Клянусь  апостолом,  - заметил сэр Найджел, - у обоих следы от лат на
кафтанах.  Мне  кажется, эти люди лучше себя чувствуют в военном лагере, чем
при дворе.
     - Для  многих  из  нас  это  так,  Найджел,  -  заметил Чандос, - и мне
кажется,  первый  из них - сам глава этого двора. Один из тех двух - сэр Хью
Калверли, другой - сэр Роберт Ноллз.
     Сэр  Найджел  и  сэр  Оливер  вытягивали  шеи, чтобы разглядеть получше
прославленных  воинов.  Один  - замечательный вождь добровольческих отрядов,
другой  благодаря  своим высоким доблестям и энергии поднялся из самых низов
и был признан армией вторым после самого Чандоса.
     - В  бою  у  сэра Роберта тяжелая рука, да, тяжелая, - сказал Чандос. -
Если  он  проходит  через какую-нибудь страну, это чувствуется еще несколько
лет  спустя.  Дом,  от  которого  остались  только  два щипца без стен и без
крыши, на севере до сих пор называют "митрою Ноллза".
     - Я  не  раз  слышал о нем, - сказал сэр Найджел, - и надеялся, что мне
выпадет  высокая  честь действовать вместе с ним. Но слушайте, сэр Джон, что
случилось с Принцем?
     Пока  Чандос и оба рыцаря беседовали, в зал непрерывным потоком входили
желавшие  получить  аудиенцию:  авантюристы  стремились  запродать свой меч,
купцы  жаловались  на  какие-то  обиды - для перевозки войска было задержано
судно  или  отряд  терпевших  жажду  лучников  выбил  дно у бочки со сладким
вином...  Принц  в  нескольких словах решал каждое дело, а если жалобщик был
не  удовлетворен  его приговором, Принц быстрым взглядом темных глаз отдавал
ему  приказ удалиться, и недовольство мигом улетучивалось. Молодой правитель
сидел  задумавшись на своем табурете, а два монарха, словно куклы, восседали
за  его  спиной;  но вдруг по его лицу скользнула темная тень, он вскочил на
ноги  в одном из тех приступов ярости, которые являлись единственным изъяном
в его благородном и великодушном характере.
     - Ну  как же, дон Мартин де ла Kappa? - воскликнул он. - Как же теперь,
милостивый  государь?  Какие  вести  вы  принесли  нам  от  нашего  брата из
Наварры?
     Новое  лицо,  к  которому  был  обращен  этот короткий вопрос, оказался
высоким,  необычайно  красивым  рыцарем;  его  только  что  ввели в комнату.
Смуглые  щеки  и волосы, как вороново крыло, свидетельствовали о том, что он
с  пламенного  юга,  а  длинный  черный  плащ лежал на груди и плечах такими
изящными складками, какие не были в моде ни у французов, ни у англичан.
     Прежде  чем  ответить на вопрос Принца, он торжественной поступью, то и
дело низко кланяясь, приблизился к помосту.
     - Могущественный  и  прославленный государь. - начал он. - Карл, король
Наваррский,  герцог  Эвре,  граф Шампанский, подписывающийся также верховным
правителем  Беарна,  посылает  свою  любовь  и  приветствия  своему дорогому
кузену    Эдуарду,   принцу   Уэльскому,   правителю   Аквитании,   главному
командиру...
     - Тьфу!  Тьфу!  Дон  Мартин,  -  перебил его Принц, который нетерпеливо
топал  ногой  во  время  этой  торжественной  преамбулы,  - нам уже известны
титулы  и  звания  нашего  кузена и, разумеется, наши собственные. К делу, и
сразу!  Открыты  ли  для нас проходы, или ваш государь изменил своему слову,
данному мне в Либурне только что, во время ярмарки на Михайлов день?
     - Было  бы  очень  худо,  сир,  если  бы  мой  достойный государь, сир,
отступился   от  данного  обещания.  Он  всего-навсего  просит  о  некоторой
отсрочке, о дополнительных условиях и о заложниках...
     - Условия!  Заложники!  Что  он  -  обращается к наследнику английского
престола  или  к  городскому  голове  сдающегося  города? Условия, говорите?
Придется  ему многое изменить в своих собственных условиях, и скоро. Значит,
проходы для нас закрыты?
     - Да нет, сир...
     - Значит, открыты?
     - Да нет, сир, если бы только вы...
     - Довольно,  довольно,  дон  Мартин,  - заявил Принц. - Очень печальное
зрелище,  когда  такой  вот истинный рыцарь, как вы, а ходатайствует в столь
вероломном  деле.  Мы осведомлены о поступках нашего кузена Карла. Мы знаем,
что  если  он  правой  рукой  берет наши пятьдесят тысяч крон, чтобы держать
проходы  открытыми,  то  протягивает левую Генриху Трастамарскому или королю
Франции,  готовый  взять  столько  же,  чтобы  их  держать закрытыми. Знаю я
нашего   доброго   Карла   и   клянусь  моим  небесным  наставником,  святым
исповедником  Эдуардом,  Карл  скоро  поймет,  что  я  вижу его насквозь. Он
предоставляет   свое   королевство   любому  наддатчику,  подобно  некоторым
пролазам-коновалам, продающим лошадь, зараженную сапом. Он...
     - Милорд!  -  воскликнул дон Мартин. - Я не могу стоять здесь и слушать
такие  слова  про  моего  государя. Если б их произнесли другие уста, я знал
бы, чем на них ответить.
     Дон  Педро  насупился  и  скривил  губы,  но  Принц улыбнулся и кивнул,
соглашаясь.
     - Ваше  поведение  и  ваши  слова, дон Мартин, именно таковы, каких я и
ждал  от  вас,  -  заметил  он.  - Вы скажете королю, своему повелителю, что
деньги  ему  заплатили,  и  если  он сдержит свое обещание, я даю слово, что
никакого  ущерба  не  будет  причинено  ни его подданным, ни их домам, ни их
имуществу.  Но  если он нам откажет в разрешении, я тоже без разрешения буду
следовать  по  пятам  за  этим  посланием,  и  при  мне  будет ключ, который
отомкнет все, что будет заперто.
     Принц  смолк  и  что-то  шепнул  сэру Ноллзу и сэру Хью Калверли, а они
заулыбались, очень довольные, и поспешили прочь из комнаты.
     - Наш  кузен  Карл  имел  возможность испытать нашу дружбу, - продолжал
Принц,  -  а  теперь,  клянусь  всеми  святыми,  он  узнает,  что такое наше
неудовольствие.  Я  сейчас  отправил  послание  нашему  кузену,  его  сможет
прочесть  все  королевство  Наваррское.  Пусть же он поостережется, чтобы не
было  хуже.  Где  милорд  Чандос?  Поручаю  этого  доблестного  рыцаря вашим
заботам.  Вы  увидите,  что  у  него есть и ясный разум и кошелек с золотом,
чтобы  оплатить  свои  расходы;  для  любого двора большая честь иметь столь
благородного  и  достойного  рыцаря.  Что вы говорите, сир? - обратился он к
испанскому   беглецу   в  то  время,  как  старый  воин  провожал  до  двери
наваррского посланца.
     - У  нас  в  Испании  не  в  обычае  воздавать  за дерзость вестнику, -
заметил  дон Педро, поглаживая голову своей борзой. - Но все слышали о вашем
беспримерном королевском великодушии.
     - Поистине так! - воскликнул король Мальорки.
     - Кому  это  знать лучше, чем нам? - с горечью продолжал дон Педро. - С
той   минуты,  как  нам  пришлось  бежать  в  смятении  к  вам,  неизменному
покровителю всех, кто слаб?
     - Нет,  нет,  вы  пришли только как братья к брату, - возразил Принц, и
глаза  его  вспыхнули.  -  Мы не сомневаемся, что с помощью божьей мы вскоре
снова   увидим   ваше  возвращение  на  престолы,  с  которых  вы  были  так
предательски свергнуты.
     - Когда  настанет этот счастливый день, - сказал Педро, - Испания будет
для  вас второй Аквитанией, и каковы бы ни были ваши планы, вы всегда можете
рассчитывать  на  любой полк и любой корабль, над которыми развевается знамя
Кастилии.
     - И,  кроме  того, - добавил второй, - на любую помощь и силу, которыми
располагает Мальорка.
     - Что  касается  тех  ста  тысяч крон, которые я вам должен, - небрежно
добавил Педро, - не может быть сомнения...
     - Ни  слова,  сир,  ни  слова! - воскликнул Принц. - Теперь, когда вы в
беде,  я  не  буду оскорблять вас столь низменными и скаредными помыслами. Я
уже  заявил раз и навсегда, что я ваш - каждой тетивой моего войска и каждым
флорином моих сундуков.
     - Ах,  вот поистине образец рыцарства, - сказал дон Педро. - Я полагаю,
что  если  Принц  так  щедр,  то мы можем, сэр Фернандо, воспользоваться его
добротой  в  пределах  еще  пятидесяти  тысяч крон. Присутствующий здесь сэр
Уильям Фелтон, без сомнения, все это уладит.
     Старый  толстяк  -  английский  советник  -  несколько  опешил от столь
стремительного согласия воспользоваться щедростью его государя.
     - Дозвольте  сообщить  вам,  сир,  - сказал он, - что в государственной
казне  сейчас  нет  средств,  мне  пришлось  выплатить  жалованье двенадцати
тысячам  солдат,  а  новые  налоги  - на очаги и на вино - еще не поступили.
Если бы вы могли подождать, пока прибудет обещанная помощь из Англии...
     - Нет,  нет,  дорогой  кузен!  -  воскликнул дон Педро. - Да если бы мы
знали,  что  ваши  собственные сундуки настолько пусты или что эта ничтожная
сумма   имеет  то  или  иное  значение,  с  нашей  стороны  было  бы  просто
низостью...
     - Довольно,  сир,  довольно, - прервал его Принц, вспыхнув от досады. -
Раз  государственная казна в столь плачевном состоянии, как вы говорите, сэр
Уильям,  то,  я  надеюсь, существует мой личный кредит, которым я никогда не
пользовался  для  себя,  но  теперь  он  может быть пущен в ход ради друга в
беде.  Итак,  раздобудьте  эти  деньги  под  мои  драгоценности, если ничего
другого нельзя сделать, и вручите их дону Фернандо.
     - В виде обеспечения я предлагаю... - заявил дон Педро.
     - Ни  слова  больше! - остановил его Принц. - Я не ломбардец, сир. Ваша
королевская  порука  -  вот  мое обеспечение, и мне не нужны ни договоры, ни
печати.  Но  у  меня  есть  вести  для  вас, милорды и вассалы мои: наш брат
Ланкастер  на пути к нашей столице с четырьмя сотнями копейщиков и столькими
же  лучниками,  дабы  оказать  нам  помощь  в  нашем  предприятии.  Когда он
прибудет  и  наша  прекрасная  супруга оправится от болезни, что, я надеюсь,
произойдет  с  божьей помощью через две-три недели, мы присоединимся к армии
в Даксе и снова подставим знамена бризу.
     Радостным  гулом  голосов  встретила  группа  воинов  это  сообщение  о
немедленных   действиях.   Принц   улыбнулся   воинственному  пылу,  который
отразился на лицах людей, стоявших вокруг него.
     - И  вот  что  еще  вас  обрадует,  -  продолжал  он.  -  Я имею точные
сведения,  что  этот  Генрих  - очень храбрый командир, в его власти оказать
нам  упорное  сопротивление,  и  борьба  с  ним  сулит  нам  немало  чести и
удовольствия.  Как мне сообщили, среди собственных подданных он набрал около
пятидесяти   тысяч  воинов,  и  к  этому  надо  прибавить  двенадцать  тысяч
французских  добровольцев,  а  они,  как вы знаете, весьма храбрые и опытные
солдаты.  Можно  сказать  с  уверенностью,  что  смелый  и достойный Бертран
Дюгесклен  прибыл  во Францию к герцогу Анжуйскому, намереваясь вместе с ним
набрать  большое  войско  в Пикардии и Бретани. Мы высоко почитаем Бертрана,
ибо  он  раньше  вкладывал  немалый  труд,  чтобы  обеспечить  нам  почетную
схватку.  Что  вы  думаете  на этот счет, достойный Капталь? Он захватил вас
врасплох   в  Кошереле,  и,  клянусь  спасением  души,  вы  получите  теперь
возможность отплатить ему за обиду.
     При  этом  напоминании  гасконский  воин  слегка нахмурился, недовольны
были  и  окружавшие  его  земляки,  ибо  в  тот  единственный раз, когда они
столкнулись  с  вооруженными  силами  Франции и англичане не помогли им, они
потерпели жестокое поражение.
     - Иные  утверждают,  сир,  что  счет  уже больше, чем выравнен, ибо без
поддержки  гасконцев  Бертран  не был бы разбит под Ореем, а короля Джона не
потеснили бы под Пуатье.
     - Клянусь  небом,  это  уже  слишком!  - воскликнул какой-то английский
дворянин.  -  Мне  кажется,  Гасконь  -  слишком  маленький  петушок,  чтобы
кукарекать так громко.
     - Чем  меньше  петушок,  милорд  Одлей,  тем  длинней  у  него шпора, -
заметил Капталь де Буш.
     - Ему  могут  прищемить  гребешок,  если  он  будет  слишком  шуметь, -
вмешался другой англичанин.
     - Клянусь  божьей матерью Рокамадурской! - воскликнул лорд Мюсидан. - Я
больше  не  могу  этого  выносить.  Сэр Джон Чарнелл, вы ответите мне за эти
слова.
     - С  удовольствием,  милорд,  и  в  любое  время,  когда  вам угодно, -
небрежно ответил англичанин.
     - Милорд   де   Клиссон,  -  воскликнул  лорд  Одлей,  -  вы  почему-то
пристально  смотрите  в  мою  сторону.  Клянусь  богом!  Я буду рад, если мы
продолжим с вами это объяснение.
     - А  с  вами,  милорд  Поммерс,  -  сказал  сэр  Найджел, протискиваясь
вперед,  -  мне думается, мы тоже могли бы сразиться на копьях в достойном и
почетном споре по этому вопросу.
     В  течение  нескольких  минут обе стороны успели переброситься десятком
вызовов,  ибо  туча,  столь  долго  выраставшая  между рыцарями обеих наций,
внезапно  разразилась  грозой.  При  этом  гасконцы яростно жестикулировали,
англичане   держались   бесстрастно,   холодно   и  насмешливо,  а  Принц  с
полуулыбкой  переводил  взгляд с одних на других, как человек, который любит
горячую  схватку  и  вместе с тем опасается, чтобы страсти не разгорелись до
той степени, когда он уже не сможет их сдержать.
     - Друзья,   друзья,   -  воскликнул  он  наконец,  -  вашу  ссору  пора
прекратить!  И  тому,  кто  будет  продолжать  ее  за  стенами этой комнаты,
гасконец  он  или  англичанин,  придется  отвечать  передо  мной.  Я слишком
нуждаюсь  в  ваших  мечах,  чтобы вы обращали их друг против друга. Сэр Джон
Чарнелл,  лорд  Одлей, вы, надеюсь, не сомневаетесь в храбрости наших друзей
из Гаскони?
     - Нет,  сир,  -  ответил лорд Одлей. - Я слишком часто видел их на поле
боя и знаю, что они весьма решительные и отважные джентльмены.
     - Скажу  тоже  самое,  - заявил второй англичанин, - но, конечно, мы не
забудем о сегодняшнем, а они пусть научатся не болтать попусту.
     - Нет,  сэр  Джон,  - сказал Принц с укоризной, - у всякого народа свои
нравы  и  обычаи.  Найдутся  такие, которые назовут нас холодными, хмурыми и
молчаливыми.  Но  вы  слышите,  милорды  из Гаскони, у этих джентльменов и в
мыслях  не  было  набросить тень на вашу честь и достоинство, - так укротите
же свой гнев. Клиссон, Капталь, Де Поммерс, вы мне обещаете?
     - Мы  ваши  подданные,  сир,  -  ответили  гасконские бароны не слишком
охотно. - Ваше слово для нас закон.
     - Тогда  зальем все взаимные неудовольствия доброй мальвазией! - весело
воскликнул  Принц.  -  Эй,  там!  Открыть  двери зала для пиров. Я долго был
разлучен  с  моей  дорогой супругой, но я скоро вернусь к вам. Пусть кравчие
подают  и  менестрели  играют,  а  мы  выпьем чашу за предстоящие нам на юге
славные бои!
     И   Принц   удалился   в   сопровождении   обоих  монархов,  тогда  как
собравшиеся,  многие поджав губы и грозно хмурясь, медленно выходили друг за
другом  через  боковую  дверь  в  обширный покой, где были накрыты столы для
королевского пира.


                                  Глава XX

КАК АЛЛЕЙН ЗАВОЕВАЛ СЕБЕ МЕСТО
                              В ПОЧЕТНОМ ЦЕХЕ

     Пока  совет Принца обсуждал дела, Аллейн и Форд ждали в другой комнате,
где  их  скоро  окружила шумная толпа молодых англичан одного с ними звания,
жаждавших услышать последние новости с родины.
     - Ну как поживает старик в Виндзоре? - спросил один.
     - А как добрая королева Филиппа? - осведомился второй.
     - А дама Алиса Перрерс? - крикнул третий.
     - Уот!  Чертов болтун! - заорал высокий молодой человек, хватая Уота за
шиворот и в назидание встряхивая его.
     - Да за эти слова тебе Принц голову бы снес.
     - Клянусь  богом,  Уот  бы и не заметил. Она же у него пустая, как сума
нищего.
     - Пустая, как сума английского оруженосца, - отозвался первый.
     - Куда  к черту запропастился стольник и его кравчие? Они до сих пор не
расставили козел для столов.
     - Mon  Dieu!  Если  бы  человек  мог  дожраться  до  рыцарства, так ты,
Хамфри,  был  бы  по  меньшей  мере  знаменитым  рыцарем,  -  заметил второй
оруженосец среди взрывов хохота.
     - А  если  бы  ты мог допиться до чего-нибудь, дурья голова, ты стал бы
первым  бароном  королевства!  -  крикнул  обиженный Хамфри. - Но как дела в
Англии, скажите, оруженосцы Лоринга?
     - Я  считаю,  -  заявил  Форд,  -  что во многом она осталась такой же,
какой  была,  когда  ты  видел  ее в последний раз, может, только шуму в ней
поменьше.
     - А почему меньше шуму, юный мудрец?
     - Ну, пораскинь мозгами.
     - Клянусь  богом!  К нам заявился паладин, а на башмаках у него все еще
хампширская  грязь!  Он  хочет  сказать, что шуму стало поменьше, так как мы
оттуда уехали.
     - Быстро они тут соображают, - заметил Форд, повернувшись к Аллейну.
     - Как прикажете вас понять, сэр? - спросил оруженосец-задира.
     - Как хотите, так и понимайте, - небрежно отозвался Форд.
     - Это дерзость! - воскликнул другой.
     - Сэр, я преклоняюсь перед вашей догадливостью, - ответил Форд.
     - Сдержись,  Хамфри,  - заметил высокий оруженосец, рассмеявшись. - Мне
кажется,  тебе  нечего  ждать  снисхождения от этого джентльмена. В Хампшире
языки остры, сэр.
     - А мечи?
     - Гм!  Мы можем проверить! Через два дня турнир, тогда и посмотрим, так
же ли остро твое копье, как язык.
     - Все   это  распрекрасно,  Роджер  Харкомб!  -  воскликнул  коренастый
молодой  человек  с  бычьей  шеей;  его  квадратные плечи и массивная фигура
говорили  об исключительной физической силе. - Ты слишком легко относишься к
этому  делу.  Мы  не  можем допустить, чтобы над нами так просто взяли верх.
Лорд  Лоринг  уже  показал  себя,  но  мы ничего не знаем о его оруженосцах,
кроме  того, что один остер на язык. Ну, а вы, молодой сэр? - обратился он к
Аллейну, опуская тяжелую руку ему на плечо.
     - Что я, молодой сэр?
     - Ma  foi! Можно подумать, будто это паж моей дамы. Прежде чем ты снова
увидишь свою мать, твои щеки должны стать посмуглее и потяжелее рука.
     - Если рука моя и не тяжела, зато она всегда готова.
     - Готова? Готова для чего? Чтобы нести шлейф моей дамы?
     - Готова проучить любого за дерзость, сэр.
     - Хорошенький  мой  дружок!  - ответил коренастый оруженосец. - Какой у
тебя  нежный  румянец!  Какой  мелодичный  голос!  Глаза - точно у стыдливой
девы,  а  волосы  трехлетнего  младенца.  Voila!  - И он грубо сунул толстые
пальцы в золотистые кудри юноши.
     - Вы  напрашиваетесь  на  ссору,  сэр,  -  сказал  Аллейн, побледнев от
гнева.
     - Ну и что же?
     - Вы  делаете  это  как  деревенский  олух, а не как надлежит вежливому
оруженосцу.  Вы  дурно  воспитаны и грубы. Рыцарь, которому я служу, показал
бы вам, как себя ведут в таких случаях.
     - А что бы он сделал, о цвет оруженосцев?
     - Он  бы  не шумел и не дерзил, а держался бы еще любезнее, чем обычно.
Он  сказал бы: "Сэр, я счел бы для себя честью, если бы мог слегка сразиться
с  вами,  не  ради  моей  славы или из честолюбия, но больше ради славы моей
дамы  и  поддержания рыцарской чести". Затем он снял бы перчатку - вот так -
и  бросил  бы  наземь;  или, если бы полагал, что имеет дело с грубияном, он
бросил бы ему перчатку в лицо - как я бросаю ее сейчас!
     Толпа    оруженосцев   взволнованно   загудела,   когда   Аллейн,   чья
прирожденная   мягкость   при  это  беспричинном  нападении  на  него  вдруг
сменилась   ожесточенной   решимостью,  изо  всех  сил  швырнул  перчатку  в
насмешливое  лицо оскорбителя. Со всех сторон сбежались оруженосцы и пажи, и
вскоре