лучшего.
     - Тогда  я  вынужден  попросить вас, лорд Чандос, выйти вперед. Я также
передаю  вам  просьбу,  чтобы  это имя навсегда осталось тайной, и обещайте,
что  вы  никогда  не скажете и не напишете ни одного слова, которое могло бы
выдать это имя...
     Он  сошел  с  коня  и  что-то  прошептал  на  ухо  Чандосу,  отчего тот
вздрогнул,  пораженный,  и с острым любопытством посмотрел на чужого рыцаря,
который ехал к дальнему концу арены.
     - Неужели это действительно правда? - невольно вырвалось у него.
     - Правда, милорд, клянусь в этом святым Ивом Бретонским.
     - Я  должен  был догадаться, - сказал Чандос, задумчиво покручивая ус и
все еще глядя на незнакомца.
     - Ну как, сэр Джон? - спросил Принц.
     - Сир,  сражаться с этим рыцарем действительно великая честь, и я прошу
у  вас  разрешения  отлучиться,  чтобы  послать  моего  оруженосца  за моими
доспехами; мне бы очень хотелось принять его вызов.
     - Нет,  нет,  сэр  Джон,  вы уже заслужили столько славы, сколько может
достаться  на  долю  одному  человеку,  и было бы слишком жестоко лишить вас
отдыха.  Прошу  вас,  оруженосец,  скажите своему хозяину, что мы очень рады
видеть  его  при  нашем дворе и что если он хочет освежиться перед схваткой,
ему сейчас же подадут вино с пряностями.
     - Мой хозяин пить не станет, - сказал оруженосец.
     - Тогда пусть назовет джентльмена, с которым он хотел бы сразиться.
     - Он  удовольствуется этими пятью джентльменами, и пусть каждый выберет
оружие по своему желанию.
     - Я  полагаю,  -  сказал  Принц, - что ваш хозяин - человек благородной
души  и  высокой  отваги.  Однако солнце уже садится и нам едва хватит света
для  этого  поединка.  Прошу  вас,  джентльмены,  занять  свои места, ибо мы
желали  бы  посмотреть,  будут  ли действия незнакомца столь же смелы, как и
его слова.
     Во  время  этих  переговоров  неизвестный рыцарь сидел, словно стальная
статуя,  не глядя ни направо, ни налево. Он сменил коня, на котором приехал,
и  теперь  сидел  на  том  рослом  вороном  жеребце,  которого  вел в поводу
оруженосец.  Достаточно  было взглянуть на его мощные широкие плечи, суровый
и  замкнутый  облик  и  на  то,  как  он обращается со щитом и копьем, чтобы
тысячи  критически  настроенных  зрителей  убедились,  насколько это опасный
противник.  Эйлвард,  стоявший  в  первом  ряду  лучников  вместе  с  Черным
Саймоном,  Большим  Джоном  и  другими участниками Отряда, обсуждал весь ход
турнира  с той свободой и знанием дела, каким мог обладать воин, который всю
свою  жизнь  имел  дело с оружием и был способен с одного взгляда определить
достоинства   всадника   и   лошади.  Сейчас  он,  насупившись,  разглядывал
незнакомца,  и  на  лице  его  было  выражение  человека,  силящегося что-то
вспомнить.
     - Клянусь  эфесом!  Я  уже  где-то  видел это могучее тело. Но никак не
припомню  где!  Может  быть,  в  Ножане,  или  это было в Орее? Вот увидите,
ребята,  этот человек окажется одним из лучших воинов Франции, а искуснее их
никто в мире не владеет копьем.
     - Это  тыканье друг в друга - детская игра, - сказал Джон. - Я бы готов
попробовать, и, клянусь черным крестом, мне кажется, я бы справился.
     - А что бы ты сделал, Джон?
     - Да  мало ли что можно было бы сделать, - задумчиво проговорил лесник.
- Мне кажется, я начал бы с того, что сломал копье.
     - Все стремятся сломать копье.
     - Да  нет,  не об щит противника. Я бы переломил его об мое собственное
колено.
     - А что ты этим выиграешь, старая туша? - спросил Черный Саймон.
     - Таким  способом  я  превратил бы эту дамскую шпильку в весьма удобную
дубинку.
     - А тогда что, Джон?
     - Я  перехватил  бы  рукой  или  ногой  его копье там, куда ему было бы
угодно сунуть его, а потом ударом своей дубинки раскроил бы ему череп.
     - Клянусь  моими десятью пальцами, старина Джон, я бы отдал мою перину,
чтобы  поглядеть,  как ты выступаешь на турнирах и сражаешься на копьях. Это
самые  галантные  и  изысканные  состязания,  и  ты  заслужил  право  в  них
участвовать.
     - Мне  тоже  так  кажется,  - ответил Джон без улыбки. - Опять же, один
может  обхватить  другого  вокруг  талии,  стащить  его  с лошади, отнести в
палатку и отпустить только за выкуп.
     - Отлично!  -  воскликнул  Саймон  среди  хохота  стоявших  рядом с ним
лучников.   -   Клянусь  Фомою  Кентским,  мы  сделаем  тебя  распорядителем
турниров,  и  ты  будешь  сочинять  правила  для наших состязаний. Но скажи,
Джон, кто же та, в честь кого ты будешь так по-рыцарски и храбро сражаться?
     - Что ты имеешь в виду?
     - Ну,  Джон,  ведь  такой  сильный и необычный воин должен сражаться во
имя  блестящих  глаз своей дамы или ее загнутых ресниц, вон даже сэр Найджел
сражается в честь леди Лоринг.
     - Насчет  этого  я  ничего  не  знаю, - сказал лучник-великан, смущенно
почесывая  затылок. - С тех пор, как Мэри обманула меня, я не могу сражаться
в честь ее.
     - Да это может быть любая женщина.
     - Ну  тогда пусть будет моя мать, - сказал Джон. - Ей было очень трудно
вырастить  меня,  и,  клянусь  спасением  души,  я  буду  сражаться  ради ее
загнутых ресниц, ведь у меня сердце болит, когда я думаю о ней. Но кто это?
     - Сэр  Уильям Бошан. Он очень храбрый человек, но, боюсь, едва ли сидит
достаточно  крепко  в  седле чтобы выдержать бой с таким противником, каким,
видимо, окажется чужеземец.
     Предсказание  Эйлварда  быстро оправдалось: он еще не успел договорить,
как  оба  рыцаря встретились в середине арены. Бошан нанес своему противнику
сильный  удар по шлему, но получил встречный удар такой мощи, что вылетел из
седла  и покатился по земле. Сэр Томас Перси также потерпел неудачу: его щит
раскололся,  наручень  был  пробит,  а  сам  он был слегка ранен в бок. Лорд
Одлей  и  незнакомец  благородно ударили друг друга по шлемам. Но в то время
как  неведомый  рыцарь остался сидеть на своем коне так же прямо и уверенно,
удар   его  оказался  настолько  сокрушительным,  что  заставил  англичанина
откинуться  назад  на круп лошади, и, лишь проскакав галопом половину арены,
он  пришел  в  себя.  Сэр Томас Уэйк был сброшен наземь военным топором - он
сам  избрал  это  оружие,  -  и Уэика пришлось унести в палатку. Эти победы,
одержанные  столь быстро над четырьмя знаменитыми воинами, взволновали толпу
зрителей,  которые  были  изумлены  и  восхищены. Гром аплодисментов, какими
разразились  английские  солдаты, горожане и крестьяне, показывал, насколько
любовь  к  отважным  рыцарским  деяниям  могла  подняться над соперничеством
наций.
     - Клянусь  спасением  души,  Джон! - воскликнул Принц. Его щеки пылали,
глаза  блестели. - Это человек высокой отваги и большого мужества. Я никогда
бы  не  поверил,  что на земле есть хоть один рыцарь способный победить этих
четверых.
     - Как  я  уже сказал, сир, это рыцарь, который может принести нам много
чести.  Но  нижний  край  солнца  уже касается воды, и скоро оно опустится в
море.
     - Вот и сэр Найджел Лоринг, он пеший, и у него меч. - сказал Принц.
     - Я слышал, что он превосходно владеет этим оружием.
     - Лучше  всех  в  вашем  войске,  государь, - ответил Чандос. - Но я не
сомневаюсь, что сегодня ему понадобится все его искусство.
     В  это  время противники пошли друг другу навстречу держа на плече свои
двуручные  мечи.  Чужеземец ступал тяжелым и размеренным шагом, а английский
рыцарь  двигался так стремительно, словно железная раковина лат не сковывала
его  движений. Когда между ними осталось четыре шага, они остановились, одно
мгновение  смотрели  друг  на  друга,  затем вдруг заработали мечами с таким
звоном  и  звяканьем,  как  будто  два  усердных  кузнеца  стучали  по своей
наковальне.  Вверх  и  вниз  мелькали  сверкающие  лезвия,  описывая один за
другим  мерцающие  круги,  мечи  скрещивались, сталкивались, отлетали, и при
каждом  парировании сыпались искры. Сэр Найджел прыгал из стороны в сторону,
голову  он  держал  прямо,  перо  развевалось,  а  его  сумрачный  противник
обрушивал  удар  за ударом, свирепо колол и рубил, но ему ни разу не удалось
обойти  искусного  англичанина. Толпа начинала реветь от восторга, когда сэр
Найджел  опускал  голову,  чтобы избежать клинка, или легким движением всего
тела  уклонялся  от  сокрушительного  удара  и  спокойно  смотрел,  как  меч
проносится  мимо.  И  вдруг  нужный  миг  наступил. Француз, вращая поднятым
мечом,   приоткрыл   щель   между  наплечником  и  нарукавником,  защищавшим
предплечье.  Сэр Найджел так стремительно всадил туда и тут же выхватил свой
клинок,  что глаз не успел уловить этого движения, но струйка крови на плече
незнакомца  и  быстро расползавшееся красное пятно на белом плаще показывали
место,  куда  был  нанесен  удар.  Все  же  рана оказалась незначительной, и
рыцарь  уже  намеревался  возобновить  поединок,  но  по знаку Принца Чандос
бросил  наземь  свой  жезл,  участники  состязания  подняли оружие, и турнир
закончился.
     - Самое  время  положить  ему  конец,  -  сказал  Принц,  улыбаясь. - Я
слишком  дорожу  сэром  Найджелом,  и,  клянусь пятью ранами Христа, если бы
повторилась  такая  стычка,  я бы очень опасался за нашего победителя. А что
вы думаете, Педро?
     - Я  думаю,  Эдуард,  что  этот коротышка вполне мог защитить себя. Что
касается  меня,  то  я  охотно поглядел бы, как такая удачная пара бьется до
тех пор, пока в жилах у них есть хоть капля крови.
     - Мы  должны  побеседовать  с  ним. Такой человек не может покинуть мой
двор  без  отдыха  и  ужина.  Проводите его сюда, Чандос, и если лорд Лоринг
отказывается  от  своих  притязаний  на кубок, то, конечно, справедливость и
честность  требуют,  чтобы  этот  рыцарь  увез  его  во  Францию,  как  знак
проявленной им сегодня доблести.
     В  это  время  странствующий рыцарь, снова вскочивший на своего боевого
коня,  подъехал  галопом  к  помосту  Принца;  его  раненое  предплечье было
обвязано   шелковым   платком,  закатное  солнце  озаряло  багряными  лучами
блестящие  латы,  а  по  ровной земле арены за ним бежала его длинная черная
тень.  Осадив  коня,  он  слегка склонил голову и как бы замер в той суровой
замкнутости,  с  которой  держался  все  время,  равнодушный к одобрительным
возгласам   смелых   мужчин   и   к   улыбкам   прекрасных  женщин,  которые
приветствовали его с помостов, махая разноцветными платочками.
     - Достойный  рыцарь,  -  сказал Принц. - Мы все сегодня восхищались тем
великим  мастерством  и отвагой, какими бог соизволил наделить вас! Я был бы
рад,  если бы вы побыли при нашем дворе хотя бы недолгое время, пока заживет
ваша рана и отдохнут ваши кони.
     - Моя  рана  -  пустяки,  сир,  да  и  лошади  мои не устали, - ответил
незнакомец низким суровым голосом.
     - Может  быть,  вы  хотя  бы  вернетесь с нами в Бордо, чтобы выпить за
нашим столом чашу муската и поужинать?
     - Я  не  буду  ни  пить  вашего  вина,  ни  сидеть  за  вашим столом, -
отозвался  рыцарь.  -  Я не питаю любви ни к вам, ни к вашей нации. Я ничего
не  возьму  из  ваших  рук  и только жду того дня, когда ваш последний парус
унесет вас на ваш остров и я увижу, как он скроется на западе.
     - В  ваших речах звучит ожесточение, сэр, - сказал принц Эдуард, гневно
сдвинув брови.
     - Они  идут  от ожесточенного сердца, - произнес незнакомец. - Давно ли
царил  мир  на  моей  несчастной  родине?  А где теперь ее фермы и фруктовые
сады,  ее  виноградники  -  все,  что  делало  Францию такой прекрасной? Где
города,  придававшие  ей величие? От Прованса до Бургундии нас, христианскую
страну,  осаждают  наемники и мародеры, они терзают и рвут ее на части, а вы
оставили  ее  слишком  слабой,  чтобы она могла охранять свои границы. Разве
уже  не  стало  поговоркой, что у нас можно проехать целый день и не увидеть
ни  одного  дома  под  крышей,  не  услышать  ни  одного  петуха?  Разве вам
недостаточно  вашего  прекрасного  королевства, что вы так жаждете завладеть
другим,  где  вас  не  любят?  Par  dieu*, речи истинного француза, конечно,
могут  быть  горькими,  ибо  горька  его  участь и горьки его мысли когда он
проезжает по своей трижды несчастной стране.
     ______________
     * Ей-богу (франц.).

     - Сэр, - сказал Принц, - вы говорите, как подобает смелому человеку,  и
наш кузен во Франции должен быть  счастлив, имея такого рыцаря который может
столь  успешно  защищать его и словом и мечом. Но если вы на столько плохого
мнения  о  нас,  то  как вы могли довериться нам без всякой нашей гарантии и
охранного свидетельства?
     - Я  же  знал,  что  здесь  будете  вы,  сир,  вот почему. Если бы этой
страной  правил  человек,  сидящий  справа  от  вас,  я бы весьма усомнился,
способен ли он вести себя по-рыцарски или великодушно.
     Откланявшись  по-военному,  незнакомец  повернул  коня  и, проскакав по
арене,  исчез  в  толпе  пеших  и  конных зрителей, спешивших покинуть место
турнира.
     - Вот   наглец!   -  воскликнул  дон  Педро  провожая  его  разъяренным
взглядом.  - Я видел, как человеку вырвали язык за гораздо меньшую дерзость!
А  может  быть  и  сейчас  не поздно, Эдуард, послать верховых и вернуть его
обратно?  Подумайте, а что, если это кто-нибудь из французского королевского
дома  или  на худой конец какой-нибудь рыцарь, лишиться которого было бы для
его  государя  очень  тяжело?  Сэр Уильям Фелтон, вы верхом, скачите за этим
негодяем, прошу вас.
     - Поезжайте,  сэр  Уильям, - сказал Принц, - и вручите ему этот кошелек
с  сотней  ноблей  в  знак  моего уважения, ибо, клянусь святым Георгием, он
сегодня  так  преданно  служил  своему  сюзерену,  как я хотел бы, чтобы мои
вассалы служили мне.
     С  этими словами Принц повернулся спиной к испанскому королю и, вскочив
на коня, медленно направился в аббатство св. Андрея.


                                 Глава XXV

КАК СЭР НАЙДЖЕЛ
                           ПИСАЛ В ЗАМОК ТУИНХЭМ

     На  другое  утро  после  турнира, когда Аллейн Эдриксон вошел в комнату
своего  хозяина,  чтобы  помочь  ему одеться и завить волосы, оказалось, что
сэр  Найджел  уже  встал  и  очень  занят. Он сидел на табуретке за столом у
окна.  По  одну  его  сторону лежала шотландская борзая, по другую - ищейка.
Его  ноги  торчали  из-под  табуретки,  он упирался языком в щеку и имел вид
человека   чрезвычайно   озабоченного.   На  столе  перед  ним  белел  кусок
пергамента,  в  руке  было  зажато  перо, которым он выводил каракули, точно
школьник.  Но  на  пергаменте оказалось столько клякс, столько исправлений и
помарок,  что  он,  как  видно,  пришел  в  отчаяние  и сидел теперь, подняв
незалепленный глаз к потолку, словно ожидая вдохновения свыше.
     - Клянусь  апостолом!  -  воскликнул  он, когда Аллейн вошел. - Вот кто
поможет мне в этом деле. Ты очень нужен мне, Аллейн.
     - Господь  с  вами, достойный лорд, - ответил оруженосец. - Надеюсь, вы
не ранены после всего, что вам вчера пришлось пережить?
     - Нет,  тем  свежее я себя чувствую, Аллейн. Я хоть немного размялся, а
то  за  несколько лет мирной жизни мои суставы совсем одеревенели. Я уверен,
что  ты  очень  внимательно  наблюдал  и  следил  за поведением и действиями
французского  рыцаря;  ибо именно сейчас, пока ты молод, тебе следует видеть
все,  что  есть  лучшего,  и  стремиться  подражать  этому. Ты видел рыцаря,
который  может  служить высоким образцом чести, и я редко встречал человека,
к  которому  бы  чувствовал  такую  любовь  и  уважение. Если б только я мог
узнать  его  имя,  я  послал  бы тебя к нему с моим вызовом, и мы бы еще раз
имели возможность полюбоваться его военным искусством.
     - Говорят,  достойный  лорд,  что никто не знает его имени, кроме лорда
Чандоса,  но  он  дал  клятву  не  открывать его. Так рассказывали за столом
оруженосцев.
     - Кто  бы он ни был, он очень отважен. Но сейчас следует выполнить одно
дело, и оно для меня труднее, чем вчерашнее участие в турнире.
     - Не могу ли я вам помочь, милорд?
     - Конечно,  можешь. Я написал моей дорогой супруге, что приветствую ее;
на  этой  неделе Принц отправляет в Саутгемптон гонца, и тот охотно захватит
мое  послание.  Прошу тебя, Аллейн, просмотри, что я тут написал, и разберет
ли  дама  моего сердца эти слова. Мои пальцы, как ты видишь, больше привыкли
к  железу  и  коже,  чем  к  писанию  строк  и расстановке букв. Почему ты в
недоумении? Что-нибудь не так?
     - Вот  первое  слово,  милорд.  На  каком  языке  вам  угодно  было его
написать?
     - На английском. Моя супруга больше говорит на нем, чем по-французски.
     - Однако  это  не  английское  слово,  дорогой  лорд.  В нем только две
согласных и никакой гласной.
     - Клянусь  апостолом!  То-то  оно  мне  показалось  странным,  когда  я
написал  его,  -  ответил  сэр  Найджел.  - Буквы торчат как-то врозь, надо,
вероятно,  подставить еще одну. Я хотел написать "что". Теперь я прочту тебе
все  письмо,  Аллейн,  а  ты  напишешь  его  заново, как следует; мы сегодня
покидаем  Бордо, и для меня будет большой радостью, если леди Лоринг получит
от меня весточку.
     Аллейн  сел за стол, как ему было приказано, положил перед собой чистый
лист  пергамента  и  взял  перо  в  руку,  а сэр Найджел начал медленно и по
складам читать свое письмо, водя пальцем от слова к слову:
     "Что  мое сердце с тобою, моя любимая, это тебе скажет твое собственное
сердце.  У  нас  все  хорошо, только у Пепина чесотка на спине, да и Поммерс
едва  опомнился  после  четырех  дней  на  корабле, тем более, что море было
очень  бурное  и  мы  чуть  не утонули по случаю дыры в боку судна, пробитой
камнем,  который  в  нас  запустили  некие  морские  пираты,  и многие у нас
погибли,  да  будут  с  ними  святые  угодники, также и юный Терлейк и сорок
лучников  и  матросов,  а  нам они очень бы здесь пригодились, видимо, будет
доблестная  война,  она  принесет  нам  много чести и надежд на успехи, ради
чего  я  еду  собирать солдат моего отряда, они сейчас в Монтобане, грабят и
разрушают,  все же я надеюсь с божьей помощью показать им, что я их командир
в той же мере, в какой я для вас, моя любимая, покорный слуга".
     - Ну,  что  скажешь,  Аллейн?  -  спросил сэр Найджел, косясь на своего
оруженосца.  Лицо его выразило даже некоторую гордость. - Разве я не сообщил
ей все что с нами случилось?
     - Вы   сообщили   многое,  милорд,  но,  осмелюсь  заметить,  изложение
несколько  запутанно,  так  что  леди Лоринг может и не разобраться. Если бы
фразы были покороче...
     - Нет,  мне  не  нравится,  как ты собираешься их выстроить по порядку.
Пусть  моя  супруга прочтет слова, а уж она расставит их, как ей нравится. Я
просил бы тебя прибавить то, что ей будет приятно узнать.
     - Хорошо, я напишу, - весело ответил Аллейн и наклонился над столом.

     "Достойная  госпожа моя, леди Лоринг! - так начал Аллейн. - Господь бог
охраняет  нас,  и  милорд  здоров  и  бодр.  Он заслужил большую честь перед
Принцем,  когда  на  турнире успешно сражался с очень храбрым незнакомцем из
Франции.
     Что  касается  денег,  то  их  хватит  нам  до  Монтобана.  Заканчивая,
достойная  госпожа,  посылаю Вам мое смиренное уважение и прошу Вас передать
то  же  самое дочери Вашей, леди Мод. Да охраняют вас обеих святые угодники,
о чем вечно молится ваш покорный слуга
                                                           Аллейн Эдриксон".

     - Ты  очень  хорошо написал, - заметил сэр Найджел, кивая лысой головой
при  каждой фразе, которую оруженосец читал ему. - Что касается тебя, Аллейн
то,  если  есть у тебя близкий друг и ты хотел бы послать ему приветствие, я
могу вложить его в свое письмо.
     - Такого друга у меня нет, - печально отозвался Аллейн.
     - Значит, у тебя нет родных?
     - Никого, кроме брата.
     - Ха!  Я  и  забыл, что вы в ссоре. Но разве во всей Англии нет никого,
кто бы любил тебя?
     - Н