обоих противников обступила густая взволнованная толпа.
     - За  это ты поплатишься жизнью, - сказал задира, и лицо его исказилось
яростью.
     - Если ты сможешь отнять ее, - ответил Аллейн.
     - Милый друг, - шепнул Форд, - крепко стой на своем.
     - Я  буду  судить  по  справедливости! - воскликнул Норбери, молчаливый
оруженосец сэра Оливера.
     - Ты  сам  все  это  затеял,  Джон  Трантер,  -  сказал  высокий малый,
которого  называли  Роджером Харкомбом. - Вечно ты дразнишь новичков. Стыд и
срам, если дело зайдет дальше, чем следует. Юноша показал себя смелым.
     - Но  удар перчаткой! Удар! - закричало несколько оруженосцев постарше.
- Этого нельзя так оставить!
     - Нет,  можно.  Трантер первый коснулся его головы, - сказал Харкомб. -
Как ты полагаешь, Трантер? На этом следовало бы и покончить?
     - Мое  имя известно в здешних краях, - горделиво ответил Трантер, - и я
не  могу  допустить,  чтобы на нем осталось пятно. Пусть поднимет перчатку и
заявит, что был не прав.
     - Я предпочел бы, чтобы он попал к черту в лапы, - прошептал Форд.
     - Вы  слышите,  молодой  сэр? - спросил миротворец. - Наш друг согласен
забыть   об   этом   случае,  если  вы  только  признаете,  что  действовали
необдуманно и сгоряча.
     - Я этого не могу признать, - ответил Аллейн.
     - Но  таков у нас обычай, молодой сэр: когда среди нас появляются новые
оруженосцы  из  Англии, мы подвергаем их тем или иным испытаниям. Подумайте,
ведь  если  у  человека  новый  боевой  конь  или  копье,  он  всегда  будет
испытывать  их  в  мирное  время,  чтобы, когда в них скажется нужда, они не
подвели  его.  Насколько  же  важнее  испытывать  наших будущих товарищей по
оружию.
     - На  вашем  месте  я  бы  отступил, если это можно сделать с честью, -
шепнул  Норбери  на ухо Аллейну. - Человек этот - известный мастер сражаться
мечом и гораздо сильнее вас.
     Однако  в  жилах  Эдриксона  текла кровь упрямых саксов - разогревалась
она  очень  медленно,  но, закипев, остывала нелегко. Намек на грозившую ему
опасность только укрепил его решимость.
     - Я  прибыл  со  своим  хозяином, - сказал он, - и в каждом видел здесь
англичанина  и  друга.  Этот  господин  встретил  меня  грубостью,  и если я
ответил  ему тем же, то пусть пеняет только на себя. Перчатку я подниму, но,
конечно,  не  откажусь  от  своего  поступка,  если  мой  обидчик  первый не
извинится за свои слова и свое поведение.
     Трантер пожал плечами.
     - Ты  сделал  все,  что  мог, Харкомб, чтобы спасти его, - сказал он. -
Лучше решить спор сразу.
     - Я тоже так считаю! - воскликнул Аллейн.
     - Совещание  продлится  до самого пира, - заметил седой оруженосец. - У
вас добрых два часа...
     - А место?
     - В это время двор для турниров свободен.
     - Нет,  нельзя  устраивать встречу на монастырской земле, все участники
могут поплатиться, если эта история дойдет до ушей Принца.
     - На  берегу  реки есть тихое местечко, - заявил один из юношей, - надо
только  пройти  через  владения  аббатства, потом мимо оружейной мастерской,
мимо церкви Сен-Реми и потом по улице Апостолов.
     - Итак,  en avant! - решительно воскликнул Трантер, и толпа высыпала на
свежий  воздух, за исключением тех, кто, выполняя особые приказы их рыцарей,
должен был оставаться на своем посту.
     Эти  незадачливые  юноши  столпились  у  маленьких оконниц и, вытягивая
шеи,   старались   как   можно   дальше  следовать  взглядом  за  уходившими
товарищами.
     Совсем  рядом  с  берегом  Гаронны находилась лужайка; с одного ее края
тянулась  высокая  стена  монастырского  парка,  с другого - фруктовый сад с
густой  щетиной  безлистых  яблонь.  Река,  глубокая  и  быстрая, бежала под
крутым  берегом,  на  ней чернело всего несколько лодок, большие суда стояли
на  якорях  далеко от этого места, посередине течения. Придя на лужайку, оба
противника  извлекли  из  ножен  мечи  и накинули куртки, ибо на них не было
никаких  лат.  Дуэль,  с  ее  установленным этикетом еще не вошла в моду, но
внезапные  и грубые поединки являлись делом вполне обычным, как оно и должно
быть,  если  горячие  юноши  попадают  в чужую страну и у них есть оружие. В
таких  поединках,  так  же  как  и на более официальных турнирах на замковой
арене,  Трантер  прославился  своей  силой  и  ловкостью,  почему Норбери из
добрый  побуждений  и  предостерег  Аллейна. С другой стороны, Аллейн учился
владеть  оружием  и упражнялся ежедневно в течение многих месяцев; будучи от
природы  очень  сообразительным  и проворным, он владел теперь мечом не хуже
своего  противника.  Странно  противоположной  казалась  эта пара, когда они
сходились:  Трантер  -  смуглый,  кряжистый,  плотный,  с волосатой грудью и
жилистыми  руками,  и  Аллейн  -  живое воплощение миловидности и изящества,
золотоволосый,  с  кожей  нежной,  как  у  женщины.  Многим  казалось,  что,
конечно,  этот  бой будет неравным; но несколько зрителей, наиболее опытных,
заметили  в  решительном  взгляде  серых глаз и в воинственной поступи этого
юноши что-то вызывавшее сомнение в исходе поединка.
     - Стойте,  стойте! - воскликнул Норбери до того, как был нанесен первый
удар.  -  У этого джентльмена двуручный огромный меч, на добрый фут длиннее,
чем у нашего друга.
     - Возьми мой, Аллейн, - предложил Форд.
     - Нет,  друг,  -  ответил  Аллейн,  - я уже приноровился к своему, умею
управлять  его  тяжестью  и  владею его равновесием. Начнемте, сэр, не то мы
можем понадобиться нашим рыцарям в монастыре.
     Огромный  меч Трантера являлся, конечно, большим преимуществом. Трантер
стоял,  сдвинув  ноги,  согнув  колени,  готовый  к рывку назад или к прыжку
вперед.  Свое  оружие  он  держал перед собой стоймя, так, что мог или сразу
обрушить  его  вниз  разящим  ударом  или,  повернув  этот  тяжелый  клинок,
прикрыть  собственную  голову  и  тело.  Защитой ему служила также большая и
тяжелая  чашка  меча,  через  которую  проходил  эфес, в ней имелась узкая и
глубокая  прорезь,  которой  опытный  боец мог захватить клинок противника и
быстрым  поворотом  кисти  сломать  его.  С другой стороны, Аллейн при своей
защите  должен был особенно полагаться на зоркость глаз и быстроту движений,
ибо его меч, как остро он ни наточил его, был очень легок и тонок.
     Трантер   отлично   знал   свои   преимущества  и,  не  теряя  времени,
воспользовался  ими.  Когда его противник пошел на него, он внезапно прыгнул
вперед  и  рубанул  - меч со свистом опустился и наверняка рассек бы Аллейна
пополам,  если  бы  тот  не  отскочил  в сторону. Меч прошел так близко, что
острием  разрезал  полу  его  льняной  куртки. Стремительно, словно пантера,
Аллейн  ринулся  вперед,  но  Трантер,  который  был  не  только силен, но и
подвижен,  уже  снова прикрылся и отбил удар Аллейна клинком своего тяжелого
меча.  Он  снова  обрушил  свистящий  удар  такой  силы,  что присутствующие
замерли,  и  Аллейн  снова  ловко и быстро выскользнул из-под меча и ответил
двумя  выпадами,  подобными  молнии,  которые  Трантер едва смог парировать.
Противники  уже  настолько  сблизились  что  Аллейн  не  успел отскочить при
следующем  ударе  которым  был  отбит  его  меч и рассечен лоб; кровь залила
глаза  и  щеки. Он отскочил подальше, где меч Трантера не мог его достать, и
оба остановились, тяжело дыша, а толпа молодых оруженосцев зааплодировала.
     - Храбро  бились  оба противника, - воскликнул Роджер Харкомб. - Вы оба
заслужили честь этим поединком, и было бы грехом и позором продолжать его.
     - Ты, Эдриксон, дрался хорошо, - сказал Норбери.
     - И держался ты достойно! - крикнуло несколько оруженосцев.
     - Что  касается  меня,  то  у  меня  нет желания убивать этого молодого
человека, - заявил Трантер, вытирая лоб.
     - Этот  джентльмен  просит  у  меня  прощения  за  то,  что вел себя по
отношению ко мне грубо и оскорбительно? - спросил Аллейн.
     - Я? Нет.
     - Тогда берегитесь, сэр!
     С  металлическим  звоном  клинки  снова  скрестились.  Аллейн все время
старался  держаться  как  можно  ближе  к противнику, чтобы не дать Трантеру
слишком  сильно  замахнуться  мечом, а тот упорно отпрыгивал назад, стремясь
получить место для нанесения одного из своих роковых ударов.
     Аллейн  трижды  парировал  удары, и все же на левом плече его выступила
кровь,  но  в  то  же  мгновение  он слегка ранил Трантера в бедро. Однако в
следующий  миг  его  клинок скользнул в роковую щель, раздался резкий треск,
что-то,  зазвенев, упало, и он увидел полоску стали длиною пятнадцать дюймов
- все, что осталось от его оружия.
     - Ну,  твоя  жизнь  в  моих  руках!  -  воскликнул  Трантер  со злобной
усмешкой.
     - Нет, нет, он сдается! - закричали несколько оруженосцев.
     - Вот другой меч! - предложил Форд.
     - Нет, сэр, - возразил Харкомб, - так не принято.
     - Бросай свой эфес, Эдриксон! - потребовал Норбери.
     - Никогда! - ответил Аллейн. - Вы просите у меня прощения, сэр?
     - Ты спятил!
     - А  тогда  берегись!  -  крикнул  молодой оруженосец и ринулся в бой с
таким  пылом  и  яростью,  которые  с  избытком  восполняли  недостатки  его
короткого меча.
     От  его  внимания  не  ускользнуло,  что  противник  уже дышит тяжело и
хрипло,  как  человек,  изнемогающий  от  усталости. Настала минута, когда в
этом  поединке  должна была сказаться более чистая жизнь и более ловкое тело
одного   из   сражающихся.   Все  дальше  и  дальше  отступал  Трантер,  ища
подходящего  мгновения  для  последнего  удара. Все ближе надвигался Аллейн,
направляя  обломанный  конец  меча  то в лицо врагу, то в горло, то в грудь,
продолжая  колоть  и  стараясь  обойти  барьер его стали, каким тот заслонял
себя.  Однако  многоопытный  враг  знал,  что  долго таких усилий Аллейну не
выдержать.  Пусть  он  хоть  на  миг ослабит свой напор - и смертельный удар
будет  нанесен.  Он  должен  перевести дух. Плоть и кровь не могут выдержать
такого  бесперерывного  напряжения.  Уже броски юноши стали менее яростными,
нога  менее  тверда,  хотя  в  упрямых  серых  глазах  не отражалось никакой
слабости.  Трантер,  за  многие  годы  боев  ставший  коварным и осторожным,
почувствовал,   что  благоприятная  минута  настала.  Он  оттолкнул  хрупкое
оружие,  которым с ним сражался противник, вихрем занес свой огромный меч и,
отскочив  еще  дальше,  чтобы  придать  удару еще большую мощь... свалился в
воды Гаронны.
     И  зрители и сражающиеся были настолько поглощены поединком, что всякая
мысль  о крутизне берега и быстрой, бесшумной реке вылетела у них из головы.
И  лишь когда Трантер, отступая назад пламенным напором противника, оказался
на  самой  кромке  берега,  общий  крик напомнил ему об опасности. Последний
бросок  назад,  который,  как  он  надеялся,  положит  бою  кровавый  конец,
отбросил  его  самого  далеко  от берега, и он мгновенно очутился на глубине
восьми  футов  в  ледяной  воде.  Раз  или  два вынырнуло лицо задыхающегося
человека,  и  судорожно ищущие опоры пальцы мелькнули в тихой зеленой струе,
которая  выносила  его  на  середину  течения.  Тщетно  товарищи бросали ему
ножны,  яблоневые  ветки  и  связанные  вместе  пояса.  Аллейн  выронил свой
сломанный  меч  и  стоял,  дрожа всем телом; весь гнев его внезапно сменился
жалостью.  В  третий  раз  тонущий  вынырнул на поверхность, его горсти были
полны  липких  речных  водорослей,  глаза  с отчаянием смотрели на берег. Их
взгляд  нашел Аллейна, и тот не смог устоять перед безмолвной мольбой. Через
миг  он  тоже погрузился в волны Гаронны и поплыл сильными взмахами к своему
недавнему врагу.
     Однако  течение  было  стремительным  и  быстрым, и, хотя Аллейн плавал
хорошо,  задача  его  оказалась  нелегкой.  Схватить Трантера за волосы было
делом   нескольких  секунд,  но  вот  удерживать  его  голову  над  водой  и
выбираться  из течения оказалось гораздо труднее. После сотни взмахов он как
будто  не  подвинулся  ни  на  дюйм. Наконец среди взрыва радостных криков и
похвал  они  медленно и вполне явственно передвинулись в более тихую воду, и
в  эту  же  минуту  Форд  бросил  в реку с десяток поясов, скрепленных между
собою  пряжками,  и этот спасательный канат попал им прямо в руки. Три рывка
нетерпеливых  товарищей  - и обоих противников, промокших и бледных, втащили
на берег; задыхаясь, они тут же повалились на траву.
     Джон  Трантер  пришел в себя первым: хотя он и пробыл дольше в воде, но
не  тратил  сил  во  время отчаянной борьбы с течением. Он с трудом встал на
ноги  и  опустил  глаза на своего спасителя, который приподнялся на локте и,
чуть   улыбаясь,   слушал  шумные  поздравления  и  похвалы  окружавших  его
оруженосцев.
     - Я   вам   чрезвычайно   обязан,  сэр,  -  сказал  Трантер  отнюдь  не
дружелюбно.  -  Certes*,  если  бы  не вы, я так и остался бы в реке, ведь я
родился  в  Уорикшире,  местность там безводная, и в наших краях почти никто
не умеет плавать.
     ______________
     * Конечно (франц.).

     - Благодарности  мне  не нужно, - отрывисто ответил Аллейн. - Форд, дай
руку и помоги встать.
     - Река  стала  моим  врагом,  -  продолжал  Трантер,  -  а  для вас она
оказалась добрым другом, ибо сегодня спасла вам жизнь.
     - Что ж, пусть будет так, - отозвался Аллейн.
     - Но  теперь  все  кончено,  -  заявил  Харкомб,  -  и  никакой беды не
случилось,  а  я  одно  время  опасался,  что  будет иначе. Наш молодой друг
честно  и  благородно  заслужил  право  стать  членом  нашего  славного цеха
оруженосцев города Бордо. Вот твой камзол Трантер.
     - Но, увы, мой славный меч лежит на дне Гаронны! - сказал тот.
     - А  вот  и твоя куртка, Эдриксон - воскликнул Норбери. - Набрось ее на
плечи пусть на тебе будет хоть что-нибудь сухое.
     - Теперь идем обратно в аббатство. - предложили несколько голосов.
     - Одну минуту  господа, - крикнул  Аллейн,  который  стоял, опираясь на
плечо  Форда  и все еще держа в ослабевшей руке сломанный меч. - Может быть,
мне  налилась в уши вода и я не уловил того, что было сказано, но, по-моему,
этот  джентльмен  до  сих  пор  не  извинился передо мной за то оскорбление,
которое нанес мне в зале.
     - Как? Вы все еще хотите продолжать ссору? - спросил Трантер.
     - А  почему  бы  и  нет, сэр! Я очень медлю, решаясь на такое дело, но,
уже начав, буду доводить до конца пока во мне есть жизнь и дыхание.
     - Ma  foi!  В  вас  теперь  маловато  и  того и другого, - резко заявил
Харкомб.  - Послушайте моего совета, сэр, и прекратите эту историю. Вышли вы
из положения весьма удачно.
     - Нет,  - возразил Аллейн, - не я затеял ссору, но так как я уже здесь,
то  клянусь,  что  не  уйду отсюда, пока не получу того, зачем пришел. Итак,
или извинитесь, сэр, или найдите другой меч и будем продолжать.
     Молодой  оруженосец был смертельно бледен и обессилен перенесенным и на
суше  и  в воде. Он промок насквозь, весь измазался, а из раны на плече и на
лбу   сочилась   кровь,  но  вся  его  поза  и  выражение  лица  говорили  о
непоколебимой  решимости.  Его  противник, с более грубой и низменной душой,
невольно  робел  перед  пылкостью  и  упорством  более одухотворенной натуры
Аллейна.
     - Я  не думал, что вы отнесетесь к этому так серьезно, - пробормотал он
в  смущении.  -  Это была просто шутка. Мы постоянно дразним друг друга, но,
если вы смотрите по-другому, прошу извинить меня.
     - Тогда  и  я  прошу  меня извинить, - сердечно отозвался Аллейн, - вот
вам моя рука.
     - А  к  полднику  уже  трубили  три  раза,  - сказал Харкомб, когда все
поспешили  прочь,  разбившись  на  кучки  и оживленно болтая. - Не знаю, что
подумает  или  скажет  стольник Принца. Честное слово, приятель Форд, вашему
другу  необходима  кружка  вина, ведь он наглотался воды из Гаронны. Судя по
его  красивенькому  лицу  я  никогда  бы  не  подумал,  что он выкажет такую
твердость характера.
     - Клянусь  - ответил Форд, - сам воздух в вашем Бордо превратил горлицу
в боевого петуха. Никогда Хампшир не видел более мягкого и любезного юноши.
     - Его  хозяин  тоже,  насколько я могу судить, весьма мягкий и любезный
джентльмен,  - заметил Харкомб, - и все же, мне кажется, оба они такие люди,
что ссориться с ними отнюдь не безопасно.


                                 Глава XXI

КАК АГОСТИНО ПИЗАНО
                              РИСКОВАЛ ГОЛОВОЙ

     Даже  стол для оруженосцев в аббатстве св. Андрея в Бордо был роскошен:
ведь  здесь  держал  свой  двор  Принц. И только здесь, после скудной пищи в
Болье  и  скупых обедов у леди Лоринг, Аллейн увидел, до чего могут доходить
роскошь   и   изысканность.   Жареные  павлины  в  перьях,  вновь  аккуратно
водворенных  на  место, так что птица лежала на блюде в том же виде, в каком
она  расхаживала при жизни, кабаньи головы с позолоченными клыками и пастью,
выложенной  фольгой,  желе  в  виде  двенадцати  апостолов и огромный пирог,
воспроизводивший  новый королевский замок в Виндзоре, - вот некоторые из тех
невиданных  блюд,  с  которыми  ему  довелось иметь дело. Один лучник принес
Аллейну  с  корабля  смену  одежды,  и  он,  с  живостью юности, уже позабыл
огорчения  и  усталость  этого утра. Явился паж из зала для пиров и сообщил,
что  их хозяин будет вечером пить вино у лорда Чандоса и желал бы, чтобы его
оруженосцы  ночевали в гостинице "Полумесяц" на улице Апостолов. Поэтому оба
юноши  в  сумерках  пустились в путь, насладившись выступлениями жонглеров с
их фокусами и менестрелей с их песнями, последовавшими за главной трапезой.
     Шел  мелкий  дождь,  когда Аллейн и Форд, набросив на головы плащи, шли
пешком  по  улицам древнего города; своих лошадей они оставили в королевских
конюшнях.  Изредка  масляный  фонарь  на  углу  улицы  или под портиком дома
богатого  горожанина бросал слабый свет на поблескивающие булыжники мостовой
и  на пеструю разношерстную толпу, которая, несмотря на дурную погоду, текла
туда и сюда по каждой проезжей улице.
     В  этих  разбросанных  повсюду  кругах  тусклого  света открывалась вся
панорама  жизни  богатого  и воинственного города. Тут шествовал круглолицый
горожанин,  раздувшийся  от  преуспеяния,  в  длинном кафтане темного сукна,
плоской  бархатной  шляпе,  с  широким кожаным поясом и мотающимся кошелем -
живое  воплощение  богатства  и  благополучия.  За  ним  шла  его  служанка,
повязанная  голубым  шарфом, держа в вытянутой правой руке фонарь, озарявший
золотой  полоской света дорогу, по которой шествовал хозяин служанки. Дальше
брела,  пошатываясь,  группа  полупьяных  йоркширцев,  они говорили на таком
диалекте,  что  даже  их  земляки  едва  их понимали; на их куртках был знак
пеликана,  показывавший,  что  они  прибыли  из северного графства Стэплтон.
Горожанин  оглянулся на их багровые, свирепые лица и ускорил шаг, а служанка
прикрыла  лицо  шарфом,  ибо  в  их  взглядах,  устремленных на девушку и на
кошель,  было  выражение,  понятное  людям,  говорящим на любом языке. Затем
следовали  лучники  из  охраны,  визгливые  женщины, английские пажи с белой
кожей  и  с голубыми изумленными глазами, монахи в темных рясах, слоняющиеся
воины,  загорелые болтливые слуги-гасконцы, матросы, грубоватые крестьяне из
Медока  и  придворные оруженосцы в плащах и в шляпах с плюмажем; эти молодые
люди   решительно   проталкивались   и   протискивались   через   изменчивый
многоцветный   людской   поток,  наполнявший  улицу  прямо-таки  вавилонским
смешением  языков: английского, французского, валлийского, баскского и самых
разнообразных   диалектов   Гаскони   и   Гиени.   Время  от  времени  толпа
расступалась,  пропуская  лошадь под дамским седлом или кучку несущих факелы
лучников,  которые  шли  впереди  гасконского барона или английского рыцаря,
разыскивавших  после  дворцового  пира  свою  гостиницу.  Топот  копыт, лязг
оружия,  крики  ночных  забулдыг, звонкий смех женщин - все это поднималось,
словно туман над