ак  щетина,  а лучник легким и быстрым шагом
переходил  то  направо,  то  налево,  согнув  колени  и вытянув вперед руки.
Затем,  внезапным броском, столь стремительным и свирепым, что глаз едва мог
уловить  его,  он  ринулся  на  врага и обхватил его одной ногой. При равных
силах  от  такого удара один из противников должен был упасть; но Хордл Джон
оторвал  лучника от себя, словно крысу, и швырнул через всю комнату так, что
тот стукнулся головой о деревянную стену.
     - Ma  foil*. - воскликнул воин, проводя рукой по своим кудрям, - ты был
уже  недалеко  от перины. Еще немного, и у этой милой гостиницы появилось бы
еще одно окошко.
     ______________
     * Клянусь (франц.).

     Ничуть  не  укрощенный,  он  снова  приблизился  к Джону, но теперь уже
более  осторожно,  чем  в  первый  раз.  Сделав  ложный выпад, чтобы отвлечь
внимание  противника, он вдруг прыгнул на него, обхватил ногами его талию, а
руками  бычью  шею, в надежде быстрым толчком опрокинуть его наземь. Яростно
взревев,  Хордл  Джон  так стиснул врага своими огромными ручищами, что чуть
было  не  раздавил;  затем  поднял и бросил на пол с такой силой, что мог бы
сломать  ему  кости,  если  бы  лучник,  сохраняя  полное  самообладание, не
вцепился  ему в предплечья, чтобы задержать свое падение. Поэтому он упал на
ноги  и  не потерял равновесия, хотя толчок сотряс все его тело и, казалось,
каждый  сустав  заскрипел.  Затем он отскочил подальше от опасного врага, но
Джон,  разгоряченный  схваткой,  ринулся  за ним, как бешеный, и тем сам дал
опытному  вояке  то  преимущество,  к  которому он и стремился. Когда бывший
монах  снова  бросился  на  него,  лучник  увернулся от больших красных рук,
наклонился  и,  обхватив врага вокруг бедер, перекинул его через свое плечо,
использовав    не   только   яростный   наскок   противника,   но   и   свою
натренированность  в  этом  ловком  приеме.  Аллейну  почудилось, будто Джон
вдруг  обрел  крылья  и  полетел;  когда  он пронесся по воздуху, размахивая
огромными  руками  и  ногами,  сердце  юноши  замерло; уж, наверное, ни один
человек  не  падал  с  такой силой, ничего, однако же, себе не повредив. Ибо
как  ни  крепко сколочен был Хордл, он, несомненно, сломал бы себе шею, если
бы  не  ткнулся  головой  в грудь пьяного менестреля, который мирно дремал в
углу,  не подозревая обо всех этих волнующих событиях. Незадачливый музыкант
внезапно  разбуженный,  выпрямился,  издав пронзительный вопль, а Хордл Джон
отскочил  обратно на середину круга с такой же быстротой, с какой вылетел из
него.
     - Я  требую  еще  одной  схватки,  клянусь всеми святыми! - крикнул он,
воздевая руки.
     - Не   согласен,  -  ответил  лучник,  натягивая  одежду.  -  Я  удачно
выкарабкался  из этой истории и скорее готов биться с здоровенным наваррским
медведем, чем с тобой.
     - Это была хитрость! - заорал Джон.
     - Конечно,   хитрость,   клянусь   моими  десятью  пальцами!  Хитрость,
благодаря которой к Отряду прибавится еще один настоящий мужчина.
     - Ну,  этой  проделке  я никакого значения не придаю, - ответил Джон, -
ведь  я  уже  час назад решил отправиться с тобой, раз жизнь там настоящая и
веселая. Но я бы охотно заполучил французскую перину.
     - Не  сомневаюсь, mon ami*, - сказал лучник, возвращаясь к своей пивной
кружке.  - Твое здоровье, парень, и будем друг другу добрыми товарищами! Но,
hola, что болит у нашего друга, у него такое сердитое лицо?
     ______________
     * Мой друг (франц.).

     Незадачливый  музыкант  сидел и уныло растирал себе грудь, глядя вокруг
отсутствующим  взором,  и было ясно, что он не знает ни где он, ни что с ним
приключилось.
     Вдруг  его  растерянное лицо озарилось вспышкой сознания, он поднялся и
заковылял к двери.
     - Берегитесь  эля!  -  произнес  он  хриплым  шепотом,  предостерегающе
поднял  палец  и  помахал  им,  обращаясь  к  остальным. - О пресвятая Дева,
берегитесь эля!
     Затем,  прижав  руки  к ушибленному месту, он выбежал в ночной мрак под
взрыв  хохота,  к которому весело присоединились и победитель и побежденный.
Лесник  и  оба  работника  также  были  готовы пуститься в путь, а остальные
улеглись  на одеялах, которые госпожа Элиза и служанка постелили им на полу.
Аллейн,  уставший  от  всех  сегодняшних неожиданных волнений, скоро забылся
крепким  сном;  он  прерывался  лишь  видениями  мелькающих  ног, бранящихся
нищих,  свирепых  разбойников  и  многих  странных  людей,  встреченных им в
"Пестром кобчике".


                                 Глава VII

ТРИ ПРИЯТЕЛЯ ИДУТ ЧЕРЕЗ ЛЕС

     Едва  рассвело,  как деревенская гостиница ожила: ни за что не стали бы
люди  терять  целый  час  дневного  света,  ибо  в те времена освещение было
скудным  и  дорогим.  Когда  госпожа  Элиза поднялась, оказалось, что другие
опередили  ее:  дверь  была  распахнута,  и  ученый студент из Кембриджа уже
исчез,  причем  его  мысли  были, видимо, слишком заняты высокими предметами
древности,  так  что  он  не  вспомнил  о  тех  четырех  пенсах, которые ему
надлежало   уплатить   за  стол  и  ночлег.  Пронзительный  вскрик  хозяйки,
обнаружившей  это  обстоятельство,  а  также  кудахтанье  кур,  вбежавших  в
открытую дверь, и были первыми звуками, прервавшими сон путников.
     Когда   вчерашняя   компания  поднялась,  ее  участники  быстро  начали
расходиться.  Лекарю  привели  из  соседней  конюшни  сытого мула, покрытого
красной  попоной;  он сел на мула с достойным видом, и тот иноходью удалился
по  Саутгемптонской дороге. Зубодер и менестрель спросили себе по глотку эля
и  вместе  отправились на ярмарку в Рингвуд, причем у старого жонглера после
вчерашней  выпивки совсем пожелтели белки глаз и отекло лицо. Однако лучник,
который  выпил  больше всех, был весел, словно кузнечик: поцеловав хозяйку и
еще  раз  загнав  служанку  на  чердак,  он  отправился  к  ручью,  и, когда
вернулся, вода стекала у него с лица и волос.
     - Hola,  мой  миролюбец!  -  окликнул он Аллейна. - Куда ты направляешь
стопы свои нынче утром?
     - В  Минстед,  -  ответил юноша. - Там у меня брат, Саймон Эдриксон, он
тамошний  сокман, и я хочу немного пожить у него. Прошу вас, добрая госпожа,
скажите, сколько я вам должен?
     - Должен?  Вот  выдумал!  -  воскликнула  она,  стоя с воздетыми руками
перед  доской, на которой Аллейн рисовал в прошлый вечер. - Скажи лучше, чем
я  отплачу  тебе,  добрый  юноша!  Да, вот это настоящий пестрый кобчик, и в
когтях  у  него  даже  зайчонок,  клянусь  жизнью!  Ты  в самом деле рисуешь
искусно и изящно!
     - А красный глаз видите? - воскликнула служанка.
     - Ну да, и раскрытый клюв!
     - И взъерошенные крылья, - добавил Хордл Джон.
     - Клянусь эфесом, - заявил лучник, - птица как живая!
     Молодой  клирик  радостно  зарделся,  слыша  все  эти похвалы: они были
простодушны  и  грубоваты,  и все же насколько сердечнее и доброжелательнее,
чем  все,  что  он  слышал  от придирчивого брата Иеронима или скудословного
аббата.  Как  видно, есть много доброго и много злого в этом мире, о котором
ему  говорили  так  мало  хорошего.  Хозяйка  и слышать не хотела ни о какой
плате  за  постель  и  ужин, а лучник и Хордл Джон положили свои руки ему на
плечи  и  повели  к  столу, где им был подан завтрак, состоявший из копченой
рыбы, блюда со шпинатом и кувшина с молоком.
     - Я  не  удивлюсь, мой друг, - сказал лучник, передавая Аллейну большой
кусок  рыбы  на  ломте  хлеба,  -  если  окажется,  что  ты  и читать умеешь
по-писаному, раз ты так ловко управляешься с красками и кистями.
     - Я  посрамил  бы  добрых  монастырских  братьев,  если  бы  не умел, -
ответил Аллейн. - Я же был их учеником целых десять лет.
     Лучник посмотрел на него с огромным уважением.
     - Удивительно!  - сказал он. - И притом на лице у тебя нет ни волоска и
кожа,  как у девушки. Я могу попасть в цель на триста пятьдесят шагов из вот
этой  игрушки  и  на  четыреста  двадцать  - из большого боевого лука; а вот
насчет  грамоты  -  ни в какую: собственного имени не прочту. Во всем Отряде
был  только  один  парень,  который  умел читать, но при взятии Вентадура он
упал  в колодец, а это доказывает, что не пристала солдату грамотность, хотя
клирику она и необходима.
     - Этот фокус я  тоже  немного  знаю, - заявил  Большой  Джон. - Хотя  и
пробыл у монахов слишком мало, чтобы навостриться как следует.
     - Вот  мы  сейчас  и  попробуем,  - сказал лучник и извлек из-под своей
рубашки сложенный прямоугольником кусок пергамента.
     Он  был  туго  перевязан  широкой  лентой  пунцового  шелка  и накрепко
запечатан  с  обоих  концов  большой сургучной печатью. Джон долго и усердно
разглядывал  надпись  на  обратной стороне пергамента, сдвинув брови, как их
сдвигает человек при огромном умственном напряжении.
     - Так  как  я за последнее время читал маловато, - заявил он наконец. -
я  бы  не  хотел  объяснять  подробно,  что  тут написано. Одни скажут одно,
другие  -  другое, так же как один лучник любит тис, а другой будет стрелять
только  стрелами  из  ясеня.  Что  касается  меня,  то, судя по виду и длине
строк, я бы сказал, что это стих из какого-нибудь псалма.
     Лучник покачал головой.
     - Едва  ли, - возразил он, - не думаю, чтобы сэр Клод Латур послал меня
в  такую  даль,  за  море,  всего-навсего  со стихом из псалма. На этот раз,
приятель,  ты  явно промахнулся. Дай-ка малышу. Ставлю в заклад свою перину,
что он тут вычитает больше твоего.
     - Что  ж,  это  написано по-французски, - сказал Аллейн, - и правильным
почерком,  каким  пишут клирики. Тут сказано следующее: "A le moult puissant
et  moult honorable chevalier, Sir Nigel Loring de Christchurch, de sop tres
fidele  amis Sir Claude Latour, capitaine de la Compagnie blanche, chatelain
de  Biscar,  grand  seigneur  de Montchateau, vavaseur de le renomme Gaston,
Compte  de  Foix, tenant les droits de la haute justice, de la milieu, et de
la  basse".  На  нашем  языке  это  означает  вот  что:  "Могущественному  и
предостойному   рыцарю,   сэру  Найджелу  Лорингу  из  Крайстчерча,  от  его
преданнейшего  друга  сэра  Клода  Латура, капитана Белого отряда, владельца
замка  Бискар, знатного лорда Моншато и вассала прославленного Гастона графа
Фуа, владеющего полномочиями высокого, среднего и низшего суда".
     - Вы  слышите?  -  торжествующе  воскликнул  лучник.  - Он именно так и
должен был написать!
     - Теперь  я  вижу, что это действительно то самое, - заявил Джон, снова
разглядывая  пергамент.  -  Хотя  мне  трудно  понять,  что  такое "высокий,
средний и низший суд".
     - Клянусь  эфесом,  ты  понял  бы,  будь  ты  Жак  Простак.  Низший суд
означает,  что  ты  можешь  вымогать  у  виновного  деньги, средний - что ты
можешь  пытать  его,  а  высший - что можешь его убить. Вот смысл этих слов.
Это  письмо  я  и  должен  доставить; а теперь, раз вы очистили тарелки, нам
пора  пускаться  в  путь. Ты пойдешь со мной, mon gros Jean*. А что до тебя,
малыш, то куда ты направляешься, как ты сказал?
     ______________
     * Мой Большой Джон (франц.).

     - В Минстед.
     - Ах  да! Я хорошо знаю эту лесную местность, хотя сам родился в округе
Изборн,  что  в  Чичестере, возле самой деревни Мидхерст. Но я слова плохого
не  скажу  о  хамптонских  жителях,  ибо  во  всем Отряде не найдется лучших
товарищей  и  более  искусных  стрелков,  чем  те несколько человек, которые
научились  именно  в этих местах натягивать тетиву. Мы отправимся, парень, с
тобой в Минстед, это уж не такой крюк.
     - Я  готов,  -  ответил  Аллейн, очень довольный, что на большой дороге
его будет сопровождать столь надежная компания.
     - Но  я не готов. Я должен пристроить свою добычу в этой гостинице, ибо
хозяйка,  как видно, женщина честная Hola, ma cherie*, я хотел бы оставить у
вас  свои золотые вещи, свой бархат, свои шелка, перину, кадильницу, кувшин,
постельное  белье и все остальное. Я возьму с собой только деньги в холщовой
сумке  и шкатулку с розовым сахаром - ее мой капитан посылает в подарок леди
Лоринг. Вы сохраните мои сокровища до моего возвращения?
     ______________
     * Милочка (франц.).

     - Я  спрячу  их  в самый надежный тайник, добрый лучник. Когда бы вы ни
вернулись, они будут ждать вас.
     - Вы  истинный друг! - воскликнул лучник, беря ее руку. - Вот это bonne
amie.  Хороши  английская  земля  и  английские женщины, а также французское
вино  и  французская добыча. Я скоро вернусь, мой ангел. Человек я одинокий,
моя  прелесть,  и  когда-нибудь,  когда  с войнами будет совсем покончено, я
обоснуюсь...  Ах,  mechante,  mechante*.  Вон la petite заглядывает в щелку.
Ну,  Джон,  солнце  уже  стоит  над  деревьями;  когда  сигнальщик протрубит
"Лучники, вперед", ты должен действовать расторопнее, чем нынче.
     ______________
     * Злая, злая (франц.).

     - Я только и жду этого, - сердито заявил Хордл Джон.
     - Итак,  нам  пора  уходить.  Adieu  ma vie*. Эти два ливра покроют все
расходы,  и  еще  останется  на  ленты  к ближайшей ярмарке. Не забывай Сэма
Эйлварда,  ибо  его  сердце будет вечно принадлежать тебе одной и тебе тоже,
ma  patite!  А теперь - вперед, и пусть святой Юлиан пошлет нам еще такие же
хорошие места для стоянки.
     ______________
     * Прощай, жизнь моя! (франц.)

     Солнце  уже  поднялось  над  лесами Эшерста и Денни и уже ярко светило,
хотя  восточный  ветер нес приятную свежесть и золотые листья целыми пучками
вспыхивали  на  деревьях.  На  главной  улице Линдхерста путникам пришлось с
трудом  прокладывать  себе  дорогу,  ибо  городок  так  и кишел гвардейцами,
конюхами  и  доезжачими  королевской  охоты.  Сам король остановился в замке
Мэлвуд,  но  многие  из  его  свиты  вынуждены  были  искать  пристанища где
придется  -  хотя  бы в сельских хижинах и шалашах. То там, то тут маленький
герб  в  окне  без стекла показывал, что здесь остановился рыцарь или барон.
Гербы   прочитывались   лучше,   чем  надпись,  потому  что  лучник,  как  и
большинство   людей   его   возраста,  был  хорошо  осведомлен  относительно
общепринятых геральдических знаков.
     - Вон  "Голова  сарацина" сэра Бернарда Брокаса, - заявил он. - Я видел
его  в  последний  раз во время схватки при Пуатье лет десять тому назад, он
держался  очень  мужественно.  Он состоит королевским конюшим и может нехудо
спеть  веселую песню, хотя его не сравнить с сэром Джоном Чандосом: тот всех
опередит  и  за столом и в седле. А вот три ласточки на лазурном поле - это,
должно  быть,  кто-то  из семьи Латтреллов. Судя по лунному серпу, вероятно,
второй  сын  старого сэра Хью; у него стрела прошла через лодыжку при взятии
Роморантэна  -  он  ринулся  в драку, прежде чем оруженосец успел надеть ему
ножные  латы.  А  вот петушиное перо - старинный знак Де Бреев. Я служил под
началом  сэра  Томаса  де  Брея,  тот  был  весел,  как  сорока, и страстный
фехтовальщик, пока так не растолстел, что доспехи на него не лезли.
     Так   болтал  лучник,  пробираясь  со  своими  двумя  спутниками  среди
брыкающихся   лошадей,  суетливых  конюхов,  пажей  и  оруженосцев,  которые
повсюду   стояли   кучками  и  спорили  о  достоинствах  хозяйских  коней  и
охотничьих  собак.  Когда  они  проходили мимо старинной церкви, стоявшей на
холме  слева  от  деревенской  улицы, двери церкви распахнулись, вышли толпы
верующих  и  стали  спускаться  по  извилистой  тропе;  они  шли от обедни и
шумели,  как  огромная стая пискливых соек. Увидев открытые церковные двери.
Аллейн  преклонил  колени  и  снял шляпу; но не успел он дочитать "Ave", как
его спутники исчезли за поворотом тропы, и ему пришлось бегом догонять их.
     - Что  это, - спросил он, - ни слова молитвы перед открытой дверью дома
божия? Как же вы можете надеяться, что он благословит ваш сегодняшний день?
     - Друг  мой, - отозвался Хордл Джон, - я так много молился за последние
два  месяца,  не  только  днем,  но и во время утрени, вечерни и всех других
служб,  что  у  меня  чуть  голова  не  отвалилась  от поклонов. По-моему, я
немного перемолился.
     - Как  можно  быть  слишком религиозным? - воскликнул Аллейн с глубокой
серьезностью.  -  Только  благочестие  действительно  и приносит нам пользу.
Человек  равен  скоту, если он живет со дня на день, ест, пьет, дышит, спит.
Лишь  когда  он  поднимается  над  собой  и  созерцает себя своими духовными
очами,  он становится поистине человеком. Подумай, как это было бы печально,
если б кровь Искупителя пролилась напрасно.
     Боже  правый, парень краснеет, точно девица, а проповедует, точно целая
коллегия кардиналов! - воскликнул лучник.
     - Я  и  правда краснею оттого, что существо столь слабое и недостойное,
как  я,  пытается  объяснить другому вещи, которые ему самому представляются
очень трудными.
     - Хорошо   сказано,   mon   gargon*.   Кстати,  что  касается  убийства
Спасителя,  то  это была прескверная история. Добрый падре во Франции прочел
нам  по  записи  всю  правду о ней. Солдаты настигли его в саду. Может быть,
апостолы  Христовы  и  были  людьми  святыми,  но  как  воинам им грош цена.
Правда,  один,  сэр Петр, действовал как настоящий мужчина; но - если только
его  не  оклеветали  он  отсек  слуге  всего  лишь  ухо, а рыцарь не стал бы
хвалиться  таким  подвигом.  Клянусь  десятью  пальцами! Будь я там с Черным
Саймоном  из  Нориджа  и  несколькими  отборными  людьми из Отряда, мы бы им
показали!  А  если  уж  ничего бы не смогли поделать, мы бы этого лжерыцаря,
сэра  Иуду,  так  истыкали английскими стрелами, что он проклял бы тот день,
когда взял на себя столь подлое поручение.
     ______________
     * Мой мальчик (франц.).

     Молодой  клирик  улыбнулся, слушая, с какой серьезностью рассуждает его
спутник.
     - Когда  бы  Он  хотел  помощи, - сказал Аллейн, - Он мог бы призвать с
небес  сонмы  архангелов.  Так  зачем  Ему  ваш убогий лук и стрелы? А кроме
того, вспомните Его собственные слова: "Поднявший меч от меча и погибнет".
     - А  разве для мужчины это не самая лучшая смерть? - удивился лучник. -
Кабы  моя  воля,  я  хотел  бы  пасть  именно  так;  но, заметь, не во время
какой-нибудь  случайной стычки, а в большом суровом сражении, чтобы над нами
развевалось  прославленное  знамя  со  львом,  впереди  пылала  орифламма, а
вокруг  раздавался  боевой клич товарищей и свист стрел. И пусть меня сразит
меч,  копье  или стрела, ибо я счел бы позором умереть от железного ядра, от
огнемета,  или  бомбарды, или подобного же несолдатского оружия. Их дурацким
грохотом и дымом только ребят пугать.
     - Даже  в  монастырской тиши я много слышал об этих страшных машинах, -
сказал  Аллейн. - Говорят, хотя мне трудно поверить, будто они посылают ядро
вдвое  дальше,  чем  лучник  может пустить стрелу, и пробивают непроницаемую
броню.
     - Это  правда, мой мальчик. Но пока бомбардир насыплет свой дьявольский
порошок,  вложит  ядро  и  подожжет фитиль, я успею выпустить шесть стрел, а
может  быть, и восемь, так что в конце концов преимущество у него небольшое.
Однако  не  буду отрицать, что когда берешь город, хорошо иметь подкрепление
в  виде  нескольких  бомбард.  Рассказывали,  что  под  Кале они пробивали в
стенах  такие  бреши, что можно было голову просунуть. Но взгляните, друзья,
перед нами по этой дороге наверняка прошел тяжелораненый.
     И  действительно:  вдоль  лесной  тропы  тянулся неровный и прерывистый
кровавый  след,  иногда  это  были  отдельные  капли, иногда большие красные
сгустки,  размазанные  на  увядших  листьях  или алевшие на белых кремнистых
камнях.
     - Наверно, подбитый олень, - заметил Джон.
     - Нет,  я достаточно знаю лес и могу сказать, что сегодня утром никакой
олень не проходил по этой дороге. Вместе с тем - кровь свежая. А это что?
     Все  трое остановились, прислушиваясь, повернув головы. Среди безмолвия
огромного  леса  раздавался  какой-то  хлещущ