м, и стал одним из самых
известных  людей  в  порту Фуншала. Стоило какому-нибудь судну войти в порт,
как Колумб тут же оказывался на его борту; он дружески общался с капитаном и
штурманами,  примечая   количество   съестных  припасов,  взятых  на   борт,
расспрашивая, на сколько их должно хватить, в общем, отмечая про себя все.
     -- Если он  и шпион,  -- сказал один  капитан  доне Мониц, вдове своего
старого друга Перестрелло, -- то очень уж  неопытный: он собирает нужные ему
сведения, расспрашивая всех так неприкрыто  и нетерпеливо! Мне думается, что
он просто влюблен в море и жалеет, что не родился португальцем, ибо тогда он
смог бы участвовать в крупных экспедициях.
     --  Но  он не португалец  и поэтому не  может  на  это рассчитывать, --
заметила дона  Мониц. -- Почему  он никак не успокоится? Ему совсем  неплохо
живется  с моей дочерью,  и он бы  жил  еще лучше, если бы  просто  побольше
обращал на нее внимания.
     В ответ старый моряк только рассмеялся.
     -- Если  в душу мужика запало море, то что может предложить ему  взамен
женщина? Что значит для него ребенок? Ветер --  вот его женщина, а  птицы --
его  дети. Зачем вы удерживаете его на  этих островах? Он постоянно  окружен
морем, а плавать по  нему  все равно не  может. Он генуэзец, и  поэтому  ему
никогда  не  позволят  отправиться  в  еще  неизведанные  воды  африканского
побережья. Но почему бы не  дать  ему  возможность  -- нет,  помочь  ему  --
отправиться с купеческими судами в другие места?
     -- Я вижу,  вам цействительно понравился этот  седовласый  мужчина, при
котором моя дочь чувствует себя вдовой.
     -- Вдовой? Ну, может быть, лишь наполовину вдовой? В мире есть три типа
мужчин: живые, мертвые  и  моряки.  Уж вы-то  должны это знать:  ваш муж был
одним из нас.
     -- Но он отказался от моря и остался дома.
     -- И умер, -- сказал капитан с безжалостной прямотой. -- У вашей Фелипы
есть  сын,  верно?  Так пусть она отпустит мужа,  чтобы он нажил  состояние,
которое, а один прекрасный день, он оставит вашему внуку. Вы просто медленно
убиваете его, удерживая здесь.
     Вот почему после  двух лет пребывания  на Мадейре дона Мониц неожиданно
заявила, что,  по  ее мнению, настало  время вернуться  в  Лиссабон.  Колумб
упаковал  карты и книги тестя,  и  стал энергично готовиться к  отъезду. При
этом он  понимал,  что  Фелипе  такая  перемена  не  сулит  никаких  надежд.
Путешествие в Порто-Санто было для нее  мучительным, несмотря на то что в то
время она ждала столь многого от своего брака. Теперь она не ждала ребенка и
отчаялась найти счастье с Колумбом. Все это усугублялось еще и тем, что, чем
больше он отдалялся от нее, тем сильнее, пусть и безнадежно, она любила его.
Она слышала, как он разговаривает с другими мужчинами, и находила его голос,
страстность, звучавшую в нем, его манеру речи завораживающими. Она смотрела,
как он сидит, погруженный в чтение книг, которые она едва ли могла понять, и
восхищалась  его  блестящим  умом.  Он  писал  что-то  на   полях  книг,  он
осмеливался добавлять свои слова к словам древних!  Он жил в мире,  куда она
никогда не сможет проникнуть, и тем не менее,  она мечтала  об  этом. Возьми
меня с собой, в эти непонятные мне  места,  беззвучно  молила она его. Но  в
молчании, служившем ей ответом, не было такого страстного стремления, а если
и было, то  оно не относилось ни к ней, ни  к маленькому Диего. Поэтому  она
знала,  что возвращение в Лиссабон ничего  не изменит  в их  отношениях. Она
никогда не сможет пробудить  нежность в его душе. У нее есть его ребенок, но
чем сильнее  она жаждала общества мужа, чем больше она тянулась  к нему, тем
настойчивее он отталкивал ее; однако, если бы она не делала этого, он вообще
забыл бы о ее существовании. Она отчетливо понимала, что никакие усилия с ее
стороны не принесут ей счастья.
     Колумб видел, что творится в ее душе. Он был не настолько слеп, как она
думала. У него просто  не было времени, чтобы сделать ее счастливой. Если бы
она  могла довольствоваться тем, что он  делит  с  ней ложе и проводит с ней
время,  когда устает от своих занятий, тогда, возможно, он и смог бы дать ей
что-то.  Но  она  требовала  куда  больше:  чтобы  он интересовался  и  даже
восхищался каждой милой и забавной проделкой этого непонятного Диего!  Чтобы
он проявлял интерес к женским пересудам, восхищался ее  рукоделием, чтобы он
обратил внимание  на ткань, выбранную ею для нового платья, чтобы он отчитал
слугу, ставшего ленивым и дерзким. Он знал, что если бы он проявил интерес к
подобным вещам, она  была бы счастлива, но  тогда  она стала  бы  еще больше
приставать к нему со всей  этой  чепухой, чтобы отвлечь  его от занятий. А у
него просто  не было на это времени. Поэтому он еще больше отдалился от нее,
не желая причинять  ей боли, и все же причиняя ее.  И все это потому, что он
должен был отыскать способ, как выполнить волю Господа.
     Во время путешествия обратно в Португалию Фелипа не так сильно страдала
от морской болезни, но тем не менее не вставала с  постели, безучастно глядя
на стены  своей крохотной каюты. От этой сердечной боли ей уже не избавиться
никогда.  Даже в  Лиссабоне, где, как надеялась  дона Мониц,  старые  друзья
поднимут  ей  настроение,  Фелипа лишь изредка соглашалась выйти  куда-либо.
Вместо этого она посвятила  себя маленькому  Диего, а  все  свободное  время
бесцельно бродила по  дому. Когда Колумб отсутствовал,  находясь  по делам в
городе или  отправившись в путешествие,  она ходила  по комнатам, как  будто
надеялась найти его;  а когда  он был дома, она  никак не могла  собраться с
духом и  заговорить с ним. Иногда он вежливо  выслушивал  ее,  а порой резко
просил  оставить его в покое, чтобы не отвлекать  от  работы. Но  каждый раз
результат был  один и тот же: Фелипа  бросалась на кровать и плакала, потому
что понимала, что она совсем  не  является частью его жизни  и не знает, как
исправить это. И несмотря на это  она все отчаяннее любила его, и все больше
верила, что в ней есть какой-то недостаток, мешающий мужу полюбить ее.
     Самым мучительным для нее  было  ходить вместе  с мужем на концерты,  к
мессе или на обед при дворе, потому  что она знала,  что в аристократических
домах Лиссабона его принимают лишь потому, что он женат на ней, и поэтому  в
подобных случаях  она ему нужна. Им обоим приходилось  вести себя  как муж и
жена,  и она все время едва удерживалась от того, чтобы не  разрыдаться и не
крикнуть  всем  и каждому, что  ее муж не любит ее, что он спит с ней, может
быть, раз в неделю, или в две,  и даже в этих случаях остается холоден. Если
бы  она хоть  однажды позволила  себе такое, то  изумилась  бы,  узнав,  что
остальные женщины удивлены не характером ее  взаимоотношений с мужем, а тем,
что она  находит в этом нечто необычное.  У  большинства из них  были именно
такие  отношения  с мужьями.  Женщины и  мужчины живут  в разных  мирах, они
встречаются только в постели, чтобы произвести на  свет  наследников, или на
светских приемах, чтобы укрепить положение друг друга в обществе. Почему это
так  ее  волнует? Почему она  не может  вести  такую же жизнь,  как  и  они,
приятную,  беззаботную жизнь среди других женщин,  время от времени баловать
детей,  всегда рассчитывая, что  слуги  позаботятся  о том,  чтобы  жизнь их
катилась гладко, как по наезженной колее.
     Ответ,  конечно, заключался в том, что ни один из  их мужей не был хотя
бы отдаленно похож на  Кристовао. Ни у одного из  них не пылал в груди такой
огонь. Ни  у кого из них  в сердце не таилась  такая всепоглощающая страсть,
притягивающая  женщину,  тонущую в этой бездонной  пучине,  так и не  утолив
своей жажды, так и не получив ничего в ответ.
     А сам Колумб видел,  как  годы их совместной  жизни старят  Фелипу, как
опустились   уголки   ее   рта,   и   на   лице   застыла   маска   холодной
неудовлетворенности. Видел, как  она  проводит все больше времени в постели,
жалуясь на  непонятные  болезни и понимая, что он  каким-то образом является
причиной этого. Это  он заставляет ее страдать,  но он не в  силах  что-либо
изменить, если хочет выполнить главное дело своей жизни.
     Почти сразу же после возвращения в Лиссабон Колумб нашел книгу, которую
искал.  Труд по географин некоего  арабского автора  по имени Альфрагано был
переведен на латинский язык, и Колумб обнаружил,  что с ее помощью он сможет
сократить те последние 60 градусов до вполне приемлемого для его путешествия
расстояния.  Если  предположить,  что расчеты  Альфрагано были  выполнены  в
римских милях, то тогда  расстояние в 60 градусов  между Канарами и  Чипангу
составит всего  две тысячи  морских  миль в тех широтах, где он будет плыть.
При  благоприятных   ветрах,  которые  наверняка   обеспечит  ему   Господь,
путешествие можно будет проделать всего за восемь  дней, самое большее -- за
две недели.
     Теперь  в его  распоряжении  были доказательства  в  тех  выражениях  и
значениях,  которые  ученые должны понять.  Он предстанет перед  ними  не  с
пустыми руками,  и не  с одной  только верой  в то  видение, о  котором  ему
запретили рассказывать. Теперь на его стороне древние ученые, и неважно, что
один из них  был  мусульманином; он сможет выстроить  цепочку  доказательств
необходимости своей экспедиции.
     Наконец-то его женитьба на Фелипе  принесла свои плоды.  Он использовал
многочисленные знакомства и  получил  возможность представить свои  идеи при
дворе.  Кристофоро  смело  стоял  перед  королем   Жуаном,  зная,  что   Бог
позаботится о том, чтобы тот был  к  нему благосклонен, и внушит ему, что по
Его воле он  должен  снарядить  экспедицию во  главе с Колумбом. Он разложил
перед присутствующими карты со всеми  расчетами, доказывающими, что  Чипангу
находится  в пределах досягаемости,  а  Катей -- на  небольшом расстоянии от
него. Король и  ученые слушали. Они задавали вопросы. Они вспоминали древних
мудрецов, взгляды которых противоречили мнению Колумба относительно размеров
Земли и соотношения суши и воды, а Колумб терпеливо и уверенно отвечал им.
     -- Это  истина, -- заявил  он.  Все  шло  своим  чередом,  пока один из
присутствующих не спросил:
     -- Откуда вы знаете, что Маринус прав, а Птолемей ошибается?
     Колумб ответил:
     --  Потому  что,  если  Птолемей  прав,  то  это  путешествие  было  бы
невозможно. Но оно возможно, и оно закончится успешно. И поэтому я знаю, что
Птолемей ошибается.
     Еще  не успев закончить  свою речь, он уже  знал,  что  такой  довод не
убедит их.  Видя,  как  они,  слушая его,  вежливо  кивают и  почти  открыто
поглядывают на короля, он понял, что они дружно выступят против него. Ну что
ж, подумал Кристофоро, я сделал все, что мог. Теперь все в руках Господа. Он
поблагодарил  короля за его  милость,  вновь выразил уверенность,  что такая
экспедиция покрыла бы славой Португалию, сделала  ее величайшим королевством
Европы  и обратила  бы в христианскую веру  великое  множество  язычников. И
после этого ушел.
     Он счел обнадеживающим признаком, что, пока он ждал  ответа короля, ему
разрешили   присоединиться   к   торговой   экспедиции,   направлявшейся   к
африканскому побережью. Это не было разведывательным  путешествием,  поэтому
никаких тайн португальской  короны  перед ним не раскрыли.  Тем не менее тот
факт,  что ему позволили доплыть до самой  крепости Сан Жоржи в Ла Мине, был
знаком  доверия. Дав мне  возможность ознакомиться с  великими  достижениями
португальских мореплавателей, король, видимо, хочет подготовить меня к тому,
чтобы я возглавил мою экспедицию, подумал Колумб.
     По возвращении он с нетерпением  ждал  королевского  ответа, надеясь  в
любой день услышать, что ему дают необходимые суда, людей и припасы.
     Но король ответил отказом.
     Колумб был раздавлен. Долгие дни он почти ничего не ел и не спал. Он не
знал, что и думать. Разве это не было Божьим планом? Разве  Бог не указывает
королям и принцам, как поступать? Тогда как же король Жуан мог отказать ему?
     Вероятно, я что-то сделал  не так. Я  не должен был  тратить так  много
времени,  пытаясь  доказать,  что путешествие возможно.  Следовало потратить
больше времени на то, чтобы убедить короля, что оно желательно и необходимо,
и почему Богу угодно, чтобы  оно было совершено. Я  вел себя как  глупец.  Я
недостаточно подготовился. Я никуда не гожусь. Перебирая в уме все возможные
объяснения, он все глубже погружался в отчаяние.
     Фелипа  видела, как страдает  ее муж, и поняла, что потерпела неудачу с
тем единственным, в чем он нуждался и что она  подарила ему, выйдя замуж. Он
нуждался  в  связях  при  дворе,  а  влиятельность  ее  семейства  оказалась
недостаточной. Почему же  тогда он не уйдет от нее? Сейчас она была для него
невыносимым  бременем.  Она  не  обладала ничем,  что  он  мог бы  пожелать,
полюбить, в  чем  мог  бы  нуждаться. Когда  она, в  попытке  отвлечь его от
мрачных  мыслей,  привела к нему  пятилетнего Диего, он  так  грубо  отослал
ребенка  прочь,  что  тот целый час плакал, а  потом отказался опять пойти к
отцу.  Этот  эпизод явился последней каплей, переполнившей чашу ее терпения.
Теперь  Фелипа  знала,  что  Колумб ненавидит ее, и что  она  заслужила  его
ненависть, не дав ему ничего, в чем он нуждался.
     Она  бросилась  в   постель,  повернулась   лицом  к  стене  и   вскоре
почувствовала, что действительно больна.
     В  последние  дни  ее  жизни  Колумб  был  с  ней  таким  заботливым  и
внимательным, что раньше она и  помыслить  бы об этом не смела. Но в глубине
души она знала, что он все равно не любит ее. Он скорее выполнял  свой долг,
когда говорил ей, как он  переживает то,  что  долго был невнимателен к ней,
она понимала:  это  вовсе не значит, что он желает ей поскорее  выздороветь,
чтобы получить  возможность искупить  свою вину;  нет, он просто ждет от нее
прощения, чтобы  совесть  его была чиста, когда ее смерть  освободит  его от
всех обязательств брака.
     -- Ты  обязательно  прославишься, Кристовао,  так или иначе, -- сказала
она.
     -- И ты будешь рядом со мной и увидишь это, Фелипа, -- отозвался он.
     Ей хотелось верить в это или хотя  бы в то, что он действительно  хочет
этого, но она знала, что это, увы, не так.
     -- Я прошу тебя обещать мне только одно: ты завещаешь все Диего.
     -- Да, Диего, -- ответил Колумб.
     --  Никаким  другим  сыновьям,  --  добавила  она,  --  никаким  другим
наследникам.
     -- Я обещаю, -- последовал ответ.
     Вскоре  она умерла.  Колумб держал Диего за руку,  когда  они шли за ее
гробом, направляясь к фамильному  склепу.  Внезапно он поднял сына на руки и
промолвил:
     --  Ты единственное, что мне осталось  от  нее. Я  нехорошо поступал  с
твоей матерью, да и с тобой тоже, и не могу обещать, что в  будущем изменюсь
к лучшему. Но я обещал ей кое-что и сейчас скажу тебе то  же самое: все, чем
я когда-либо буду владеть, все, чего я когда-либо добьюсь, каждый титул, все
свое имущество, все мои почести, всю мою славу я оставлю тебе.
     Диего запомнил эти слова. Оказывается, отец  все-таки  любит его,  и он
также любил  его мать, и когда-нибудь, если отец станет великим, и сам Диего
будет великим после его смерти. Он подумал, не означает  ли  это, что в один
прекрасный  день он будет владельцем  острова,  как бабушка. Он подумал,  не
значит  ли это, что  когда-нибудь  он  сам  поведет  корабль в  плавание. Он
подумал, не означает ли это, что в один прекрасный день он предстанет  перед
королем. И еще он подумал, а не значит ли это, что отец сейчас покинет его и
он никогда его больше не увидит.
     Весной  следующего года Колумб отправился  в Испанию. Он отвез Диего во
францисканский монастырь Ла Рабида неподалеку от Палоса.
     --  Меня  учили отцы-францисканцы  в Генуе, -- сказал он сыну. -- Учись
хорошо,  сын  мой,  стань   настоящим  ученым,  христианином  и  благородным
человеком.  А я  буду служить Господу  и постараюсь,  чтобы мы с тобой стали
богатыми людьми.
     Колумб оставил сына в монастыре,  но время  от времени навещал его, а в
своих  письмах  настоятелю,  отцу  Хуану  Пересу,  он  никогда  не   забывал
справиться об успехах и здоровье сына.  Диего понимал, что немногие отцы так
заботятся о  своих сыновьях, как его отец.  И даже  малая толика внимания со
стороны его  дорогого отца  значила  куда больше,  чем вся любовь и внимание
отцов не  столь  выдающихся,  как  его отец.  Примерно так говорил  он себе,
стараясь  заглушить слезы обиды и  одиночества в эти  первые месяцы жизни  в
монастыре.
     Сам же Колумб отправился  дальше, ко двору  испанского  короля,  где он
намеревался представить на этот раз куда более тщательно продуманный вариант
тех самых  расчетов,  которые подвели его в Португалии. На этот раз он будет
еще более  настойчивым. Все, что  пришлось пережить Фелипе, все,  что сейчас
переживает  Диего, лишенный семьи и оставленный  в  чужом месте, среди чужих
людей, все это будет оправдано. Ибо в конце концов Колумб добьется успеха, и
его победа окупит все сторицей. Он уверен, что не потерпит поражения. Потому
что, даже не располагая никакими доказательствами, он знал, что прав.


     -- У меня нет доказательств, но я знаю, что я прав, -- сказал Хунакпу.
     Голос женщины  на  другом  конце линии показался  ему молодым.  Слишком
молодым, пожалуй, чтобы его владелица занимала влиятельное положение, но она
единственная ответила  на его обращение и  поэтому придется  говорить  с ней
так, как будто она -- важная персона. А что еще ему остается делать?
     -- Откуда вы знаете, что правы, не имея доказательств? -- спросила  она
мягко.
     --  Я не  говорил, что  вообще нет доказательств, я лишь хотел сказать,
что не может быть доказательств того, что могло бы произойти.
     -- Ну что же, по крайней мере честно, -- заметила она.
     -- Все, о чем  я  прошу, это возможность представить мои доказательства
Кемалю.
     -- Я не  могу гарантировать  этого, -- сказала  она, --  но  вы  можете
приехать в Джубу и представить их мне.
     Приехать  в Джубу!  Как будто у него куча  денег,  чтобы разъезжать  по
свету, у него, которого вот-вот выкинут из Службы.
     -- Боюсь, что такое путешествие было бы мне не по средствам, -- ответил
он.
     --  Но  мы, конечно,  оплатим вашу поездку, -- возразила она, --  и  вы
можете жить как наш гость.
     Он был поражен  услышанным. Как  может какая-то молодая девица обладать
достаточной властью, чтобы обещать ему такое?
     -- Как вы сказали, вас зовут?
     -- Дико, -- ответила она.
     Теперь он вспомнил это имя; почему же он сразу не обратился к ней? Хотя
Кемаль и был руководителем проекта,  осуществлению которого он хотел помочь,
не Кемаль обнаружил Вмешательство.
     -- Так вы та самая Дико, которая...
     -- Да, -- ответила она.
     -- Вы прочитали мои работы? Те, которые я отправил почтой, и...
     -- И на которые никто не обратил ни малейшего внимания? Да.
     -- А вы верите мне?
     -- У меня есть к вам вопросы, -- сказала она.
     -- А если вы будете удовлетворены моими ответами?
     -- Я тогда буду весьма удивлена, --  сказала она.  -- Общеизвестно, что
империя ацтеков была  на  краю  гибели, когда Кортес прибыл туда в двадцатые
годы шестнадцатого  века.  Все  также знают,  что  мезоамериканская  техника
никоим образом не могла составить конкуренции европейской.  Ваши рассуждения
относительно завоевания Европы мезоамериканцами безответственны и абсурдны.
     -- И тем не менее вы позвонили мне.
     --  Я люблю  выяснять все до  конца  так, чтобы  не  оставалось никаких
сомнений.
     -- А вами до сих пор никто не заинтересовался, и поэтому...
     -- Вы заинтересовались мной.
     -- Вы приедете?
     --  Да, -- ответил он.  Пусть  у него будет  лучше слабая надежда,  чем
вообще никакого отклика.
     -- Предварительно отправьте копии всех относящихся к делу файлов, чтобы
я могла про