для  того,  чтобы совершить  нечто большее,  чем  просто быть
носителем исцеляющего вируса. На все воля  Аллаха, он знал это, но, вместе с
тем,  он  не  был  настолько  богобоязненным,  чтобы  удержаться  от желания
прошептать пару слов Аллаху на ухо. Несколько вполне конкретных пожеланий.
     Только на третий день он увидел парус. Немножко рано, в первой половине
дня. В  старом варианте истории Колумб должен был прибыть позже, и это стало
причиной того,  что  "Санта-Мария" потерпела крушение, наскочив в темноте на
подводные рифы. А теперь еще светло. Но даже если  бы уже наступила темнота,
ветры и подводные течения были бы иными. Значит, ему придется уничтожить все
три  корабля. Что  еще хуже,  без крушения  "Санта-Марии" у "Ниньи" не  было
причин бросить якорь. Кемалю придется следовать за ними по берегу и выжидать
подходящего случая. Если только он представится.
     Если я потерплю неудачу,  подумал Кемаль,  то,  может,  повезет другим.
Если    Хунакпу   удастся   опередить   тлакскаланов   и   создать   империю
сапотеков-тарасков, где  отказались бы  от человеческих жертвоприношений или
свели их к минимуму, испанцам пришлось бы нелегко. Если Дико сейчас где-то в
горах,  может,  ей  удастся основать  новую, прото-христианскую  религию  и,
возможно, единую  Карибскую империю,  которая окажется  для испанцев крепким
орешком. Ведь, в  конце концов, успехи  испанцев определялись почти  целиком
неспособностью индейцев организовать серьезное  сопротивление. Поэтому, если
даже Колумбу удастся вернуться в Европу, история все равно будет не той.
     Он шептал себе  все  эти  ободряющие слова, но они горечью отдавались у
него  во  рту. Если я  потерплю  неудачу,  Америка  потеряет пятьдесят  лет,
отпущенных ей на подготовку к приходу европейцев.
     Два судна. Не три. Уже легче. Или нет? Поскольку история менялась,  для
него было бы лучше,  если  бы корабли Колумба оставались вместе. Пинсон увел
"Пинту" от остальных судов точно так же, как это было в прежней истории.  Но
кто мог сейчас знать, не изменит ли  Пинсон опять свое решение и не вернется
ли  назад на Гаити,  чтобы присоединиться к  Колумбу?  На этот  раз он может
просто направиться на восток, первым прибыть в Испанию и приписать себе  все
заслуги Колумба в открытии новых земель.
     Но  здесь я бессилен,  сказал себе  Кемаль. "Пинта" либо вернется, либо
нет.  У меня на  руках  "Нинья" и  "Санта-Мария",  и  я должен позаботиться,
чтобы, по крайней мере, они никогда не вернулись в Испанию.
     Кемаль следил пока мог, как корабли поворачивают  на юг, чтобы обогнуть
мыс Св. Николая. Последуют ли  они тем же курсом, что и  в  прежней истории,
пройдя  немного дальше  к  югу, а затем повернув  назад, чтобы  пройти вдоль
северного  побережья  Гаити?  Теперь  все  было непредсказуемо, хотя  логика
подсказывала, что причины действий Колумба в той истории оставались в силе и
на этот раз.
     Кемаль осторожно спустился вниз к группе деревьев,  росших у воды,  где
он  спрятал  свою  надувную лодку. В  отличие от ярко-оранжевых спасательных
лодок, эта  была зеленовато-синего цвета,  делавшего ее незаметной  на воде.
Кемаль  натянул  на  себя  гидрокостюм такого же зеленовато-синего  цвета  и
стащил лодку в воду. Затем погрузил  в  нее достаточное  количество  зарядов
взрывчатки, чтобы  расправиться  с  "Санта-Марией"  и  "Ниньей",  если такая
возможность представится. Потом запустил двигатель и вышел в море.
     За полчаса он отошел на такое расстояние от берега, чтобы его наверняка
не могли обнаружить зоркие наблюдатели на испанских каравеллах. Только тогда
он повернул на запад  и прошел достаточно далеко,  чтобы не упускать из виду
паруса испанских судов. К его радости, они бросили якорь у мыса Св. Николая,
и  маленькие  шлюпки направились  к берегу.  Возможно, сегодня не шестое,  а
девятое декабря, но Колумб принял те же  решения, что  и раньше. Температура
воздуха упала ниже  обычной для  этих  широт, и Колумб столкнется с теми  же
трудностями, когда будет проходить  через пролив  между островами Тортуга  и
Гаити до четырнадцатого декабря. Может быть, Кемалю лучше вернуться на берег
и ждать, пока история повторится сама собой.
     А  может быть, и нет.  Колумб  будет стремиться плыть  на восток, чтобы
опередить Пинсона  на пути  в  Испанию, и  на этот раз он может  отправиться
вокруг  Тортуги,  чтобы  воспользоваться господствующими  ветрами,  стараясь
держаться  как  можно дальше  от  предательских прибрежных  ветров,  которые
загонят его на рифы. Возможно, это последний шанс для Кемаля.
     Но  ведь мыс Св. Николая находится далеко от  того  племени, где  живет
Дико -- если, конечно, ей удалось стать своей среди жителей деревни, которые
когда-то  впервые обратились к людям из будущего с просьбой спасти их. Зачем
усложнять ей задачу?
     Он будет ждать и наблюдать.


     Поначалу, когда  "Пинта"  все больше  и  больше отклонялась  в сторону,
Кристофоро думал, что Пинсон обходит какое-то опасное место  в  воде. Затем,
когда каравелла  переместилась ближе к горизонту, матросы стали уверять его,
что  "Пинта", вероятно, не  может  прочесть  сигналы,  которые  ей  посылает
Кристофоро.  Это, конечно, была нелепость. "Нинья" тоже  шла по левому борту
от "Санта-Марии"  и  без  всякого  труда  следовала заданному курсу. К  тому
времени,  когда  "Пинта"  исчезла за  горизонтом, Кристофоро  уже понял, что
Пинсон предал его, что  бывший  пират теперь решился плыть прямо в Испанию и
предстать перед их величествами раньше  Кристофоро. Неважно, что  Кристофоро
был  официально   признан   главой   экспедиции,  неважно,  что  королевские
чиновники, участвовавшие в экспедиции, доложат о вероломстве Пинсона. Именно
его будут считать  победителем,  и  его  имя сохранится  в  истории  как имя
человека, вернувшегося первым с западного маршрута на Восток.
     Пинсон никогда не заплывал так  далеко к югу, и поэтому не знал, что  в
низких  широтах  устойчивый восточный ветер  сменяется столь  же  устойчивым
западным ветром,  в  чем Кристофоро убедился,  когда плавал на португальских
судах. Поэтому, если бы Кристофоро мог взять еще больше к югу, он вполне мог
бы  достичь Испании задолго до Пинсона, который, несомненно, будет стараться
пробиться  напрямую через Атлантику, что, в лучшем  случае,  потребует много
времени. Весьма вероятно, что продвижение будет настолько медленным, что ему
придется  отказаться  от  своей затеи и  вернуться  на  эти  острова,  чтобы
пополнить запасы на своей каравелле.
     Да, вероятно,  но  полной уверенности нет, и Кристофоро не мог отогнать
от себя мысль, что нужно что-то  срочно предпринять, -- равно как и подавить
с трудом сдерживаемую  ярость,  и все это из-за предательства  Пинсона. Хуже
всего  было то,  что  ему некому довериться, потому что  матросы, наверняка,
желали  Пинсону  победы,  а  перед  офицерами  и  королевскими   чиновниками
Кристофоро не мог проявить ни слабости, ни беспокойства.
     Вот  почему  Кристофоро  почти  не получал  радости,  нанося  на  карту
очертания  неизвестного берега  большого острова,  который  туземцы называли
Гаити, а  Кристофоро  назвал  Эспаньола.  Возможно,  он  получил  бы  больше
удовольствия, если бы судно следовало  прямо, но  восточный ветер дул ему  в
нос  всю дорогу  вдоль берега. Несколько дней им  пришлось провести в бухте,
которую матросы  окрестили Залив Москитов,  а  затем  еще  несколько  дней в
Райской  Долине. Матросы  хорошо  отдохнули  и  развлеклись  во  время  этих
стоянок. Местные  жители были выше ростом и более крепкого  телосложения; из
женщин   две  оказались   такими  светлокожими,  что   матросы  прозвали  их
"испанками". Как  командир и христианин,  Кристофоро  должен был делать вид,
что не знает, чем занимаются матросы и  женщины, которые поднялись  на борт.
Напряжение  от длительного путешествия несколько  спало в Райской Долине. Но
не  для  Кристофоро, поскольку каждый день задержки увеличивал шансы Пинсона
первым прибыть в Испанию.
     Наконец  они  двинулись дальше, подняв  паруса  вечером  и прижимаясь к
берегу,  где ночной бриз отклонял господствующие  восточные ветры  и  плавно
поворачивал их на восток. Хотя  ночи были  ясные,  плыть в такое время вдоль
незнакомого берега  было  рискованно, потому что неизвестно, какие опасности
подстерегали их  под водой. Но  у Кристофоро  не было  выбора. Либо плыть на
запад  и  юг  вокруг  острова,  который  мог  быть  настолько  большим,  что
потребовались  бы   месяцы,  чтобы   обогнуть  его,  либо  плыть  по  ночам,
подгоняемым  ночными  бризами.  Господь защитит  их  суда, потому  что иначе
путешествие закончится неудачей,  по крайней мере, для Кристофоро и двух его
судов.  Сейчас  важно  было вернуться  в  Испанию с  триумфальными отчетами,
умолчав о скудных запасах золота, которые им встретились на пути, и о низком
уровне развития живших там племен. Тогда их величества снарядят большой флот
и  он сможет произвести тщательную разведку, пока не найдет земли, описанные
Марко Поло.
     Однако  больше всего беспокоило  Кристофоро какое-то  странное чувство,
непонятное ему  самому. В  те дни,  когда они стояли  на якоре  и Кристофоро
занимался составлением карты берега, он временами  отворачивался от  него  и
смотрел в сторону моря. В эти моменты он иногда замечал что-то движущееся на
поверхности воды. Каждый раз это что-то было видно только несколько  секунд,
и никто другой этого не  замечал.  Однако  Кристофоро был  уверен, что видел
что-то  --  было ли то пятно  воды,  слегка отличавшееся по  цвету от  общей
массы,  или человек,  по пояс  стоящий в  воде. Первый раз, когда  он увидел
такую фигуру, он тут же вспомнил  все рассказы генуэзских моряков о тритонах
и  других  чудищах морских  глубин.  Но  что  бы  это  ни было,  оно  всегда
появлялось далеко  в море и никогда не приближалось. Было ли это  видение? А
может  быть,  некий   знак,  посланный  Богом?  Или   это  посланец  сатаны,
наблюдающий, ждущий возможности погубить благое христианское дело?
     Только раз,  всего один раз, Кристофоро уловил отблеск света, как-будто
у этого  нечто  тоже была подзорная  труба, и он  следил за Колумбом так  же
упорно, как Колумб следил за ним.
     Кристофоро ничего не  написал  об этом в судовом журнале.  Он предпочел
отнести это  на счет  временного помрачения рассудка, вызванного тропическим
климатом  и беспокойством  о  Пинсоне.  Так  все и шло,  пока рано  утром  в
воскресенье не произошло несчастье.
     Кристофоро лежал без сна в своей каюте. Ему было  трудно заснуть, когда
судно шло в такой опасной близости  к берегу, и поэтому большинство ночей он
бодрствовал, изучал  карты  или делал записи в судовом журнале, или  в своем
собственном дневнике. Однако в эту ночь он просто лежал на койке,  размышляя
обо всем, что произошло в его жизни до сегодняшнего дня, поражаясь тому, как
удачно  все  сложилось,  несмотря  на  все  препятствия.  А  под конец  стал
молиться,  вознося  хвалу Господу  за  тот  Божий  Промысел,  который раньше
казался ему забвением, и за то, что сейчас Он так заботливо направляет его к
цели.  Прости за  то,  что я не понимал Тебя, за  то,  что считал, будто  Ты
измеряешь  время краткими  мгновениями  человеческой жизни. Прости  мне  мои
страхи  и сомнения, потому что теперь я вижу, что  ты всегда рядом, смотришь
за  мной, оберегаешь меня и помогаешь мне выполнить Твою волю. Внезапно  все
судно содрогнулось, и с палубы послышался вопль.


     Кемаль  смотрел  сквозь  свой прибор  ночного видения,  боясь  поверить
удаче. Чего  он  так  беспокоился?  Погода была причиной опоздания  Колумба,
когда  за  ним наблюдали  через Трусайт,  и она  же определяла скорость  его
продвижения  сейчас. Подождав  попутных  ветров, Колумб обогнул мыс Гаити  в
ночь  на  Рождество, в  пределах  пятнадцати минут  времени его  прибытия  в
прошлом Кемаля. Точно так же, как и раньше, под воздействием тех же ветров и
тех же течений,  "Санта-Мария"  наткнулась на риф. Таким  образом оказалось,
что все может пойти согласно их плану.
     Конечно всегда предполагалось, что может  подвести человеческий фактор,
а не только погода. Опровергая рассуждения о том,  что взмах крыла бабочки в
Пекине может вызвать ураган в Карибском море, Манджам объяснил Кемалю, что в
основе  таких  псевдохаотических систем  как погода всегда  лежит стабильная
модель, которая компенсирует случайные незначительные отклонения.
     Действительной  проблемой  были  решения, принимаемые  людьми во  время
путешествия. Будут ли  они делать то, что делали  раньше? Кемаль  сотню  раз
наблюдал гибель "Санта-Марии", поскольку от этого зависело так много. Гибель
судна  была   обусловлена  несколькими  факторами,  каждый  из  которых  мог
измениться  по прихоти  судьбы  или человека. Во-первых,  Колумб должен  был
плыть ночью, и, к радости Кемаля, он постоянно поступал так для  того, чтобы
воспользоваться  попутным  ветром. Во-вторых, Колумб  и  Хуан  де  ла  Коса,
владелец  и  капитан судна, должны были находиться в  своих  каютах, поручив
управление  судном Пералонсо Ниньо, -- что было вполне оправданно, поскольку
тот был штурманом. Однако, немного  погодя, Ниньо решил вздремнуть,  оставив
руль в руках одного из судовых юнг и показав ему  звезду, на которую следует
править; что было бы вполне  допустимо  при плавании  в  открытом  океане  и
совершенно не годилось при плавании вдоль незнакомого и опасного берега.
     В данном случае единственное отличие заключалось в том, что юнга был не
тот, что  прежде, по  росту и  манере держать себя Кемаль даже на расстоянии
определил, что на этот раз у руля стоял Андрее Евенес, чуть старше прежнего.
Но  каким бы опытом судовождения ни обладал Андрее, сейчас он ему вряд ли бы
помог; никто еще  не  нанес на карту это  побережье,  и  даже самый  опытный
штурман  не смог бы  заметить  риф.  Хотя  тот и  подступал очень  близко  к
поверхности воды, он ничем не выдавал своего присутствия.
     Но даже в прежней истории гибель судна еще  могла  быть  предотвращена,
потому  что Колумб немедленно  отдал  команды, которые,  будь они выполнены,
спасли  бы  судно.  Кто в действительности погубил "Санта-Марию", так это ее
владелец,  Хуан де  ла Коса, который  совершенно растерялся  и  не только не
подчинился  приказам  Колумба, но и не давал  другим  сделать это.  С  этого
момента каравелла была обречена.
     Кемаль, наблюдавший жизнь де Ла Косы с рождения до смерти, никак не мог
понять,   почему  он  поступил  так  необъяснимо.  Де  ла  Коса  каждый  раз
рассказывал   о  случившемся   по-иному   и,   очевидно,  каждый  раз  лгал.
Единственное  объяснение, которое приходило на ум Кемалю, заключалось в том,
что де ла Коса испугался при виде тонущего  судна и просто удрал с него  как
можно быстрее. К тому моменту, когда стало ясно, что у них есть время  снять
всех людей с судна  без особого риска, было уже слишком поздно, чтобы спасти
каравеллу.  В такой ситуации де ла  Коса  вряд  ли мог признаться в том, что
струсил, либо как-то еще объяснить свое поведение.
     Судно  содрогнулось от удара, а затем  завалилось на один  борт. Кемаль
внимательно  следил   за   происходящим.   На  нем  было  полное  снаряжение
аквалангиста,  и он мог подплыть к  судну и  заложить  подрывной  заряд  под
каравеллу в том  случае,  если  бы  у Колумба появилась  надежда  спасти ее.
Однако было бы  лучше, если бы судно затонуло само по себе, без необъяснимых
взрывов и вспышек.


     Хуан де  ла  Коса выскочил из своей каюты и вскарабкался на квартердек,
еще не  совсем  проснувшись, но явно  став  невольным  участником  какого-то
кошмара.  Его каравелла села  на мель! Как  это могло случиться? Разъяренный
Колон  уже был на  палубе. Как всегда, Хуан  разозлился  при одном лишь виде
этого  придворного  генуэзца.  Если бы флотилией командовал  Пинсон,  он  не
допустил  бы такой  глупости, как  плавание  ночью.  Но  Пинсона  не было, и
единственное, что Хуан мог сделать, это отправиться спать, не забывая о том,
что его каравелла в темноте идет вдоль  незнакомого берега. И вот,  как он и
боялся, они  сели на мель. Они все утонут, если не смогут покинуть  судно до
того, как оно пойдет ко дну.
     Один из корабельных  юнг  -- Андрее, который на этой неделе приглянулся
Ниньо, -- путаясь под ногами, жалко оправдывался:
     -- Я не сводил глаз со звезды, на  которую он указал мне, и держал руль
так, чтобы  мачта находилась с ней  на одной линии. -- У него был совершенно
перепуганный вид.
     Судно тяжело накренилось на один борт.
     Мы утонем, подумал Хуан. Я потеряю все, что у меня есть.
     --  Моя каравелла! -- закричал он. -- Моя дорогая  каравелла! Что  вы с
ней сделали?
     Колон повернулся к нему и спросил ледяным тоном:
     -- Вам хорошо спалось? Ниньо, наверняка, тоже не страдал бессонницей.
     А  почему  бы  хозяину  судна  и  не  поспать?  Хуан не  штурман  и  не
судоводитель. Он  просто  судовладелец. Разве ему  не  объяснили, что он  не
обладает на судне никакой властью,  кроме той,  которой  его  наделит Колон.
Баск по национальности, Хуан был таким же  чужеземцем  среди этих  испанцев,
как и Колон, поэтому итальянец относился к нему покровительственно,  офицеры
испанского флота  с презрением, а матросы насмешливо. А теперь, оказывается,
что это он, лишенный всех прав и уважения,  виноват в том, что судно село на
мель?
     Судно еще больше завалилось на левый борт.
     Колон что-то говорил, но Хуан не мог сосредоточиться и понять смысл его
слов.
     -- Корма  у судна  тяжелая,  и  нас  все  больше затягивает на  риф или
отмель. Вперед нам не продвинуться. У нас нет другого выбора, как попытаться
стянуть судно кормой на воду.
     Ничего  более глупого  Хуан в жизни  не слышал.  Темно, судно  тонет, а
Колон хочет  попытаться выполнить какой-то нелепый маневр, вместо того чтобы
спасать жизни.  Чего еще можно ожидать от  итальянца --  что для него  жизнь
испанцев? И если уж на то  пошло, что значит для испанцев жизнь баска? Колон
и офицеры первыми прыгнут в  шлюпки, и им будет наплевать,  что  случится  с
Хуаном де ла Коса. А уж матросы и подавно не возьмут его в шлюпку, даже если
у них будет такая возможность. Он всегда знал это, он читал это в их глазах.
     --  Стягивайте  судно,  --  повторил  Кристофоро.  -- Спустите  рабочую
шлюпку,  отведите на  ней  якорь к  корме,  бросьте  его, а  затем брашпилем
стяните нас со скалы.
     -- Я  знаю, что  это  такое,  -- огрызнулся Хуан. Вот дурак, неуж-то он
вздумал учить меня морскому делу?
     --  Тогда займитесь этим, -- скомандовал Кристофоро,  -- или вы  хотите
потерять свою каравеллу здесь, в этих водах?
     Ну  что  ж, пусть  Колон командует  --  он  совершенно не разбирается в
ситуации.  Хуан де ла Коса  -- настоящий христианин, не чета всем остальным.
Единственный способ спасти всех людей -- это подогнать на помощь все  шлюпки
с  "Ниньи".  Нечего и  думать,  чтобы  подтягиваться  к якорю  -- это  будет
медленно и  долго,  а тем временем люди погибнут. Хуан спасет всех со своего
судна, и  люди  будут  знать,  кто о них  позаботился.  Не  этот хвастунишка
Пинсон, который, никого не спросив, пустился восвояси. И, конечно, не Колон,
думающий  только об успехе  своей  экспедиции.  Ему наплевать, что при  этом
погибнут люди. Только я, Хуан  де ла Коса, баск, северянин, чужак.  Только я
помогу вам остаться в живых и вернуться к своим семьям в Испанию.
     Хуан немедленно отправил несколько человек спустить рабочую шлюпку.  Он
слышал, как Колон тем временем отдает  короткие отрывистые  команды свернуть
паруса  и поднять якорь. Ну и прекрасная мысль, подумал Хуан.  Судно затонет
со свернутыми парусами. Для акул это будет иметь огромное значение.
     Шлюпка  тяжело плюхнулась  в воду.  Тотчас  же  экипаж шлюпки  из  трех
гребцов спустился  в нее по тросам и  начал распутывать узлы, чтобы отвязать
ее  от  каравеллы.  Тем  временем Хуан