Когда пришло известие  о принятом решении, а Кемаль знал,  что
он-то  наверняка  отправится  в   прошлое,  он  одновременно   успокоился  и
испугался. Одно дело запланировать свою собственную смерть,  когда  она  еще
далеко.  А  теперь  уже  оставалось  всего  несколько  дней,  прежде чем  он
отправится в прошлое, и не более нескольких недель, прежде чем он предстанет
перед  Колумбом  и презрительно  скажет:  "Неужели  ты  думаешь,  что  Аллах
позволит христианам  найти эти  новые  земли? Я  плюю на  твоего Христа!  Он
слишком слаб, чтобы поддержать вас  в борьбе  с  Аллахом!  Нет  Бога,  кроме
Аллаха, и Магомет -- пророк его!"
     Пройдут годы, и когда-то, в  один  прекрасный  день,  будущий сотрудник
Службы,  возможно, увидит  его,  стоящего  здесь,  кивнет и скажет, что этот
человек остановил Колумба. Этот человек отдал свою жизнь, чтобы создать этот
прекрасный,  спокойный  мир,  в  котором  мы  живем.  Этот  человек  подарил
человечеству будущее. Как когда-то до него -- Евесведер, этот человек выбрал
путь гуманизма.
     Такую  жизнь  стоит  прожить, подумал Кемаль.  Заслужить  себе  место в
истории, чтобы его вспоминали наряду с самим Евсеведером.
     -- Вы что грустны, друг мой? -- спросил Манджам.
     --  Разве?  --  сказал  Кемаль.  --  Ах  да.  И  печален,  и   счастлив
одновременно.
     -- Как вы думаете, Тагири смирится с этим? Кемаль с легким раздражением
пожал плечами.
     -- Эта женщина непредсказуема. Всю жизнь она трудится ради этого  дела,
и вот, пожалуйста, теперь мы вынуждены чуть ли не связать ее, чтобы помешать
выйти на улицу, призывая  людей голосовать против  того, чему  она посвятила
свою жизнь!
     -- Думаю,  ее можно  понять, Кемаль,  --  сказал Манджам.  -- Вы правы.
Именно  благодаря  ее  силе воли  и целеустремленности  проект  "Колумб" был
доведен до  нынешней стадии. Она  отвечала за него. И это бремя было слишком
тяжелым,  чтобы  она  могла  его  нести  одна.  Теперь,  однако,  она  может
испытывать  какое-то  внутреннее  удовлетворение  от  того, что  противилась
уничтожению нашего времени, от того,  что окончательное решение было принято
без ее участия, и  лишь воля огромного большинства человечества  вынудила ее
подчиниться. Теперь ответственность за конец нашего  времени лежит не на ней
одной. Ее разделяют  множество людей.  Теперь  она  может жить с  пониманием
этого.
     Кемаль мрачно усмехнулся.
     -- Да, она может  жить -- но сколько дней? А затем, в мгновение ока она
исчезнет  вместе  со  всем  человечеством.  Так какое же  сейчас  это  имеет
значение?
     -- Имеет, -- сказал Манджам, -- потому что у нее еще есть эти несколько
дней, и потому, что эти  несколько дней  -- единственное будущее, которое  у
нее осталось. Она проживет их с чистыми руками и умиротворенной душой.
     -- Разве это  не лицемерие? -- спросил Кемаль.  -- Ведь она приложила к
этому руку не меньше, чем другие.
     --  Лицемерие?  Нет.  Лицемер  знает, что  он в действительности  собой
представляет, но старается  скрыть  это от  других, чтобы воспользоваться их
опрометчивым доверием.  Тагири мучается  от того двусмысленного положения, в
котором она оказалась. Она не может жить, не сделав этого. И страшится того,
что не сможет жить,  сделав это. Поэтому она скрывает это от самой себя, для
того чтобы сделать то, что она должна сделать.
     -- Если тут есть какая-то  разница,  то ее чертовски трудно разглядеть,
-- заметил Кемаль.
     --  Верно, --  сказал Манджам. -- Разница есть.  И  ее чертовски трудно
разглядеть.


     По  пути  в Палос Кристофоро время  от времени  прижимал руку  к груди,
чтобы ощутить жесткий  пергамент, спрятанный за пазухой. Все ради тебя. Боже
милостивый, ты дал это мне, и  теперь я использую это во славу Твою. Спасибо
Тебе,  спасибо Тебе  за то,  что  услышал  мою  молитву, и  теперь  Твой дар
разделит мой сын и Фелипа, моя покойная супруга.
     День клонился  к  вечеру,  отец  Перес, ехавший рядом с  ним, уже давно
замолчал, и тут в его душе вдруг всколыхнулось воспоминание. Его  отец смело
делает шаг к столу, за которым сидят богато разодетые господа. Отец наливает
вино. Когда же все это могло быть? Ведь отец его ткач. Когда он наливал вино
господам?  Что  это я вспоминаю? И  почему  это воспоминание всплыло  в моей
памяти именно сейчас?
     Он  не мог найти ответа. А лошадь  устало  двигалась  вперед,  с каждым
шагом поднимая пыль в  воздух.  Кристофоро  размышлял  о том,  что ждет  его
впереди.  Сколько еще надо сделать, чтобы подготовиться  к плаванию. Удастся
ли ему вспомнить, как  это делается, когда прошло столько лет с тех пор, как
он   в  последний  раз  выходил  в  море.  Неважно.  Он  вспомнит  все,  что
потребуется, он  сделает все, что должен сделать. Самое страшное препятствие
уже позади. Его вознесли руки Христа, и Христос пронесет над водами и вернет
его домой. Теперь его уже ничто не остановит.





ГЛАВА IX. ПРОЩАНИЕ




     Кристофоро  стоял  на корме,  наблюдая  за  тем,  как  матросы  готовят
каравеллу  к  отплытию.  Ему   безумно   хотелось   спуститься   со   своего
наблюдательного пункта и вместе с матросами ставить паруса, таскать на  борт
последние, самые свежие  съестные припасы, дать работу рукам,  ногам,  всему
телу, чтобы стать частью экипажа, частью живого организма корабля.
     Но теперь  у него другая роль. Господь избрал его, чтобы вести за собой
других,  и  вполне  естественно,  что  капитан  судна,  да  к  тому  же  еще
командующий экспедицией,  остается наверху, недосягаемый  для  матросов, как
сам Христос остается недосягаемым для церкви, которую он возглавляет.
     Кристофоро  знал,  что  люди,  собравшиеся  на  берегу   и  на  холмах,
спускающихся к морю,  пришли  сюда не для  того, чтобы подбодрить  человека,
отправляющегося выполнять свою высокую миссию. Они  собрались  здесь потому,
что  Мартин  Пинсон,  их любимец, их герой, набрал команду  из  их сыновей и
братьев, дядьев  и кузенов,  а  также  друзей,  чтобы  отправиться  в  такое
отважное плавание к неведомым берегам, что оно казалось сущим безумием. Или,
наоборот, оно было столь безумным, что казалось отважным? И  именно  Пинсону
они  доверяли;  только  он,  в  любых обстоятельствах,  сможет вернуть им их
мужчин. Что им этот  Кристобаль Колон?  Просто придворный,  который втерся в
доверие монархов  и  стал командующим  по королевскому указу, а не благодаря
искусству мореплавателя. Они ничего не знали о том, как в детстве Кристофоро
проводил  долгие  часы  в генуэзских  доках.  Они  ничего  не  знали  о  его
путешествиях. О том,  чему он так  долго  и упорно  учился.  О его планах  и
мечтах. И, что самое главное, они не имели ни малейшего представления о том,
что  Бог говорил  с ним на  берегу  в Португалии, не так  уж намного миль  к
западу от Палоса. Они  и не догадывались,  что  само это  путешествие -- уже
чудо и  что оно  никогда не состоялось бы, если бы  не Божье благоволение, а
потому оно не может закончиться неудачей.
     Все  было  готово. Предотъездная  суета стихла,  сменившись усталостью,
затем ожиданием. Теперь все взоры устремились к Колону.
     Смотрите на меня, думал Кристофоро. Когда я подниму руку, я изменю мир.
Несмотря на все ваши труды, никто из вас не сможет сделать этого.
     Он сжал  руку  в  кулак  и  поднял ее высоко над головой. Все  радостно
закричали,  когда  матросы  отдали  швартовы  и каравеллы плавно  отошли  от
берега.


     Три полых  серого цвета полушария составляли треугольник, напоминая три
гигантские чаши, расставленные  на  обеденном  столе.  Каждая  была начинена
оборудованием,  предназначенным для  различных задач,  возложенных на  Дико,
Хунакпу и  Кемаля.  В  каждом полушарии находилась  также  часть библиотеки,
собранной  и  сохраненной Менджамом и  его  тайным  комитетом. Если  хотя бы
одному  из  них  удастся достичь прошлого и  изменить его так,  что нынешнее
будущее  будет  уничтожено,  тогда любая  часть  библиотеки будет  содержать
достаточно информации, чтобы когда-нибудь люди нового будущего смогли узнать
об  исчезнувшем  ради них  времени. Они  смогут воспользоваться достижениями
науки  исчезнувшего  прошлого, с  интересом  ознакомиться  с  его  историей,
извлекать пользу из техники, учиться  на примере случившихся когда-то  бед и
разочарований. Печально содержание этих  чаш,  подумала  Тагири.  Но так  уж
устроен мир.  Всегда что-то  должно  умереть, чтобы  дать  возможность  жить
другому  организму.  И  сейчас  сообщество,  целый   мир  сообществ,  должно
превратить свое умирание в пиршество возможностей для других.
     Дико  и Хунакпу стояли рядом друг с другом, слушая последние объяснения
Са Ферейра; Кемаль стоял в одиночестве. Он слушал достаточно внимательно, но
вид у него был отрешенный. Он уже простился с жизнью, как маленькая антилопа
дик-дик, зажатая в пасти гепарда. Должно  быть, так  выглядели  христианские
мученики, входившие в  клетку льва. На лице  его не было выражения  угрюмого
отчаяния, которое Тагири видела на лицах  рабов, прикованных к цепи в трюмах
португальских судов.  Смерть есть смерть,  и  больше  ничего,  сказал кто-то
однажды Тагири. Но  тогда она не могла в  это поверить,  не верила и сейчас.
Кемаль  знает,  что  идет  на  смерть,  но она будет  что-то значить, она не
окажется бесполезной, она -- его апофеоз, она придаст смысл его жизни. Такую
смерть надо  не отталкивать, а встречать с раскрытыми  объятиями. Да,  в ней
есть элемент  гордости, но  оправданной, а не  гордыни  тщеславия;  гордости
оттого, что приносишь себя в жертву ради великой цели.
     Вот как мы все должны чувствовать  себя сейчас, ибо  сегодня эти машины
принесут всем нам смерть. Кемаль чувствует в  душе, что он умрет первым,  но
это не так. Из всех людей в  мире в этот день, в этот  час он будет одним из
троих, которые не  умрут в тот момент,  когда будет откинут рубильник и  три
полушария с грузом и пассажирами устремятся  в прошлое. Из этих  троих  двое
проживут дольше, чем Кемаль.
     И  все  же  он был  не  так уж неправ, радуясь своей смерти.  Он умрет,
окруженный разъяренными,  ненавидящими его  людьми; его  убьют  те,  кто  не
поймет  смысла содеянного им;  их  ненависть будет своего  рода почетом,  их
ярость -- закономерной реакцией на то, что он сделал.
     Са уже заканчивал свою речь.
     -- Теперь перейдем от серьезного к банальному, -- сказал он. -- Следите
за тем,  чтобы ни одна часть вашего тела не  выступала  за пределы сферы. Не
вставайте, не поднимайте рук, пока не убедитесь, что прибыли на место.
     Он  указал  на провода  и кабели, свисающие с потолка прямо над центром
каждой полусферы.
     -- Эти кабели, которые крепят генераторы поля, будут обрублены успешным
генерированием поля.  Таким образом, ваше отделение  от потока времени будет
почти  мгновенным. Поле будет  существовать, но в какой-то момент  генератор
перестанет функционировать, и оно прекратит свое существование. Вы, конечно,
ничего  этого  не  почувствуете;  единственное,  что  вы  увидите,  это  как
генератор внезапно упадет. Ни одна часть вашего тела не будет находиться под
генератором и, я  надеюсь,  вы не станете рисковать  своей  лодыжкой,  чтобы
проверить, прав я или нет...
     Дико   нервно   рассмеялась.   Лица   Хунакпу   и   Кемаля   оставались
бесстрастными.
     -- Падение генератора не представляет для вас никакой опасности. Однако
он потянет за собой кабели. Они тяжелые, но к счастью, падать им недалеко, и
удар будет  не такой  уж  сильный. Тем не  менее вы  должны помнить, что вас
может стукнуть кабелем, хотя и не очень больно. Поскольку кому-нибудь из вас
может прийти в  голову  идея  принять изящную позу, то умоляю вас не  делать
этого,  а сидеть  по  возможности  сжавшись,  оберегая  себя  от  неприятных
случайностей, иначе вы подставите  под  удар  успех  вашей  миссии,  получив
неожиданную травму.
     -- Да, да, --  сказал Кемаль,  -- мы свернемся  калачиком,  как плод  в
чреве матери.
     -- Тогда все. Пора отправляться.
     На  мгновение  почувствовалось  общее  замешательство.  Потом  начались
последние прощания.  Почти  в  полном молчании братья Хунакпу обняли его,  а
Хасан с Тагири и сыном Аго в последний раз обнимали и  целовали Дико. Кемаль
стоял в одиночестве, пока Тагири  не подошла к нему и не поцеловала слегка в
щеку, а Хасан  обхватил его  за  плечи  и что-то прошептал на ухо. Наверное,
слова из Корана, а затем поцеловал его в губы.
     Кемаль забрался  в  свою полусферу. Хунакпу вместе с Дико подошли к  ее
полусфере,  и перед  тем, как она вскарабкалась по лестнице, он  обнял  ее и
нежно  поцеловал. Тагири не слышала слов, которыми  они обменялись, хотя она
знала  -- все они знали, но не говорили  об этом, что для Хунакпу  и Дико --
это тоже жертва, может  быть, не такая абсолютная, как у Кемаля, но со своей
болью, со своей сладкой  горечью. Кемаль и Дико  еще,  возможно, увидят друг
друга, потому что оба отправляются на остров Эспаньола -- нет, остров Гаити,
ибо  отныне он сохранит свое  исконное имя. А  Хунакпу отправляется в болота
Чиапас в Мексике, и вполне  вероятно,  что он или Дико умрут за долгие годы,
прежде чем их пути вновь смогут пересечься.
     И все это при условии, что все три полушария  вообще прибудут  к  месту
назаначения. Проблема одновременного прибытия так и не была решена. Хотя при
монтаже  схем длина всех  соединений была тщательно измерена, для того чтобы
время прохождения сигнала от выключателя к  трем компьютерам и от них к трем
генераторам поля,  была совершенно одинакова, они знали, что никакие,  самые
тщательные   измерения  не  могут  обеспечить  действительно   одновременное
поступление всех  сигналов. Это  вызовет  пусть  и  крохотное,  но  реальное
расхождение  во времени. Один  из  сигналов постулит  первым. Одно из  полей
возникнет,  пусть  даже всего на  одну  наносекунду,  раньше  появления двух
других.  Поэтому  существовала опасность,  что  из-за  изменений,  вызванных
первым полем, другие поля вообще не появятся. И тогда будущее, в котором они
существовали, будет уничтожено.
     Поэтому  было  решено, что  каждый из трех путешественников  во времени
должен  действовать так,  как если бы  двое  других  уже потерпели  неудачу.
Каждый должен  выполнить  свою  миссию  настолько тщательно,  как будто  все
зависит только от него, что и на самом деле вполне могло оказаться правдой.
     Но они надеялись, что все три машины времени сработают точно, и все три
путешественника прибудут каждый в  свое место назначения.  Дико прибудет  на
Гаити в 1488 году, Кемаль в 1492, Хунакпу достигнет Чиапаса в 1475.
     --  Природе  присуща  некоторая  небрежность, -- сказал  им Манджан. --
Абсолютная  точность вообще  недостижима,  даже  невозможна, и  поэтому  все
происходящее  зависит  от  степени  вероятности,  и  здесь  всегда  возможны
отклонения,  как  бы определенный запас для  компенсации  промахов и ошибок.
Генетические молекулы характеризуются большой избыточностью, и могут поэтому
справиться   с  определенным  объемом  потерь  или  повреждений  и  внешнего
вмешательства.  Точное местоположение электронов,  покидающих свою квантовую
оболочку, почти непредсказуемо, поскольку важно только, чтобы они оставались
на одном и  том же расстоянии от ядра. Планеты совершают колебания  на своих
орбитах, и тем не менее существуют миллиарды лет, не падая на звезду, вокруг
которой  вращаются.  Поэтому   между  моментами  возникновения  трех   полей
неизбежно  существует  разница  в  микросекундах  или   миллисекундах,   или
сантисекундах  или даже децисекундах. Мы  не можем  экспериментальным  путем
установить, каковы должны быть допуски на эти расхождения, возможно, мы даже
значительно  превысили  их.  Возможно, мы  не дотянули на какую-нибудь  долю
наносекунды.  Возможно,  мы так далеки от успеха, что все  наши  труды  были
напрасны. Кто знает?
     Почему это, размышляла Тагири, хотя я и знаю, что через несколько минут
я, мой  дорогой муж и  мой любимый сын  Аго  почти  наверняка  превратимся в
ничто, я печалюсь не о них, а о Дико. А ведь это она останется жить, и это у
нее есть  будущее. И все же животная  часть  меня, та  часть,  которая живет
эмоциями, не может  представить  собственную смерть,  когда  вместе  с тобою
гибнет весь  мир. Нет, животная часть во мне знает только  то,  что мое дитя
покидает меня, и об этом я и печалюсь.
     Она смотрела, как Хунакпу помог Дико подняться по лестнице, затем пошел
к своему полушарию и взобрался туда.
     И теперь  настала очередь Тагири. Она поцеловала и обняла Хасана и Аго,
затем  вскарабкалась  но  своей лестнице  к  запертой клетке. Нажала кнопку,
чтобы  открыть ее;  одновременно  с  ней  Манджам  и Хасан тоже  нажали свои
кнопки, удаленные друг от друга, а Дико,  Хунакпу и Кемаль нажали кнопки  на
своих  генераторах  поля. Замок  щелкнул, она  открыла  дверь клетки и вошла
внутрь.
     -- Я внутри, -- сказала она. -- Отпустите ваши кнопки, путешественники.
     -- Займите нужное положение, -- крикнул Са.
     Тагири теперь находилась  над полушариями и видела, как Кемаль, Дико  и
Хунакпу свернулись калачиком поверх оборудования и припасов, стараясь, чтобы
ни  одна  часть  тела  не находилась под генератором поля и не выступала  за
пределы сферы, которую создает генератор поля.
     -- Вы готовы? -- крикнул Са.
     -- Да, -- сразу же отозвался Кемаль.
     -- Готов, -- сказал Хунакпу.
     -- Я готова, -- сказала Дико.
     -- Вы их видите, -- крикнул Са, обращаясь теперь к Тагири и трем другим
наблюдателям. Все  они  подтвердили,  что  путешественники,  похоже,  заняли
правильное положение.
     -- Когда будете готовы, Тагири, -- приступайте, -- сказал Са.
     Тагири колебалась только одно мгновение. Я убиваю всех, чтобы все могли
жить,  напомнила она себе.  Они сами выбрали это, хотя, может быть, и не  до
конца понимали, что выбирают. С самого дня своего рождения мы  все обречены,
и поэтому хорошо, что  мы, по  крайней  мере, можем быть  уверены, что  наша
смерть сегодня может принести  в конце концов нечто хорошее, мир со  светлым
будущим. Этот  оправдательный монолог длился  недолго,  и она опять осталась
один на один с болью, которая грызла ее недели и годы работы над проектом.
     На мгновение  ей захотелось, чтобы она никогда  не работала  в  Службе,
чтобы не было этого момента, чтобы ее рука не потянула переключатель.
     Но чья же еще рука? -- спросила она себя. Кто же другой должен взять на
себя эту ответственность, если мне это не под силу? Все рабы  прошлого ждут,
чтобы  она  принесла им  свободу.  Все  еще  неродившиеся  дети бесчисленных
поколений ждут,  чтобы  она спасла их от неизбежной  гибели мира. Дико ждет,
когда она отправит ее, чтобы выполнить главное дело своей жизни.
     Она сжала рукоятку переключателя.
     -- Я люблю вас, -- сказала Тагири. -- Я люблю вас всех.
     И потянула рукоятку вниз.





ГЛАВА Х. ПРИБЫТИЕ




     Сказал ли Господь, что Кристофоро первым  увидит новую  землю? Если да,
то пророчество должно сбыться. Если не сказал, то Кристофоро может позволить
Родриго  де Триана утверждать, что он первым  увидел ее.  Почему  Кристофоро
никак не может  вспомнить  точные слова Господа? Самый  важный момент в  его
жизни до сегодняшнего дня, а он начисто забыл слова.
     Однако теперь уже не оставалось ни малейших сомнений.  В лунном  свете,
пробивающемся сквозь облака, каждый мог разглядеть землю. Родриго де Триана,
с его острым зрением, первым увидел ее час назад: в два часа ночи, когда это
была всего лишь тень,  немного отличавшаяся по цвету от горизонта на западе.
Теперь вокруг Родриго  собрались другие матросы, от души поздравляли его, со
смехом напоминали  ему  о его долгах как  действительных, так и вымышленных.
Они  делали это не без основания, поскольку первому,  кто увидит землю, было
обещано выплачивать пожизненно десять тысяч  мараведи  в год.  Этого хватило
бы,