за этой скалой. А
потом судно взорвалось.
     --  Он?  --  спросил  Колон,  не  обращая  внимания на  то, что  Раскон
докладывает Пинсону, а не ему, главнокомандующему.
     -- Человек, который это сделал.
     -- Где он сейчас? -- спросил Колон.
     -- Он не мог уйти далеко, -- ответил Раскон.
     --  Он  скрылся  в  том  направлении,  --  сказал  Хиль  Перес,  второй
вахтенный.
     -- Сеньор Пинсон, не соблаговолите ли организовать поиски?
     Когда  его ярость обрела цель,  Пинсон немедленно начал действовать: он
разделил людей на поисковые партии, не забыв оставить достаточное количество
матросов для охраны форта на случай  воровства или саботажа. Педро не мог не
признать, что Пинсон -- хороший руководитель, быстро соображающий и отдающий
приказы  так, что люди понимали их и подчинялись  без промедления. Для Педро
это делало его еще более опасным.
     Вскоре  Колон остался один  на берегу.  Он внимательно  всматривался  в
куски дерева, прыгавшие на волнах.
     --  Даже  если  бы  весь порох  на  "Пинте"  взорвался одновременно, --
произнес главнокомандующий, -- то и тогда судно не могло бы быть разрушено с
такой силой.
     -- Так что бы это могло быть? -- спросил Педро.
     -- Может быть. Бог, -- сказал главнокомандующий.
     -- А может быть, дьявол. Индейцы незнакомы с порохом.  Если нам удастся
поймать человека, который,  предположительно, сделал  это, не думаешь ли ты,
что он окажется мавром?
     Значит,   главнокомандующий  вспомнил  проклятье  горной  ведьмы.  Одно
несчастье за другим. Что может быть хуже, чем лишиться последнего корабля?
     Однако,  когда они нашли  этого человека, он оказался не мавром. Не был
он и индейцем. Это был крупный, сильный белый мужчина с бородой. Одет он был
весьма  необычно,  о  чем  можно было  судить даже  по  тем клочьям, которые
матросы  оставили  на нем. Они  привели его с гарротой  на  шее, и заставили
стать на колени перед главнокомандующим.
     -- Мне с  большим трудом удалось  привести его живым сюда, чтобы вы его
допросили, сеньор, -- сказал Пинсон.
     --  Почему ты это сделал? -- спросил Колон. Мужчина ответил по-испански
-- с сильным акцентом, но вполне разборчиво.
     -- Когда я впервые услышал  про вашу экспедицию, то поклялся, что, если
она увенчается успехом, вы никогда не вернетесь в Испанию.
     -- Почему? -- нахмурился главнокомандующий.
     --  Меня зовут Кемаль, -- сказал мужчина. -- Я  турок. Нет Бога,  кроме
Аллаха, и Магомет пророк его.
     Люди зароптали в гневе. Неверный. Язычник. Дьявол.
     --  Я  все-таки вернусь в Испанию, -- сказал Колон. -- Ты не остановишь
меня.
     -- Дурак, -- усмехнулся Кемаль. -- Как ты вернешься в Испанию, когда ты
окружен врагами? Пинсон немедленно взревел:
     -- Ты здесь единственный враг, неверная собака!
     -- А как  ты  думаешь, как  бы я проник сюда, если  бы  мне не  помогли
кое-кто из этих? -- он кивнул на  окружавших  его людей.  Затем посмотрел на
Пинсона и подмигнул.
     -- Лжец, -- закричал Пинсон. -- Убейте его! Убейте его.
     Люди,  державшие турка,  немедленно  повиновались,  хотя  Колон  громко
крикнул им,  приказывая  остановиться.  Возможно,  из-за собственных  криков
ярости они не услышали его. Турок мучился недолго. Вместо того чтобы удушить
его,  они  стянули  гарроту  так плотно,  затянули винты  с такой силой, что
сломали ему шею, и, дернувшись раза два, он умер.
     Наконец,   возбужденная  толпа   успокоилась.  В   наступившей   тишине
послышались слова главнокомандующего:
     --  Дурачье,  вы  убили его  слишком быстро.  Он  не  успел нам  ничего
сказать.
     -- А что мы могли услышать, кроме лжи? -- спросил Пинсон.
     Колон посмотрел на него долгим пронизывающим взглядом.
     -- Мы теперь никогда не узнаем этого. Единственное, что я могу сказать,
это  то,  что его  смерть на руку тем,  кого он  мог  бы назвать,  как своих
соучастников.
     -- В чем вы меня обвиняете? -- потребовал объяснений Пинсон.
     -- Я вообще вас ни в чем не обвиняю. Только теперь до Пинсона, кажется,
дошло, что его  собственные действия не могли не навлечь на него подозрения.
Он несколько раз кивнул, а затем улыбнулся.
     -- А-а, понятно, главнокомандующий. Вы, наконец, нашли способ подорвать
ко мне  доверие, и  ради этого вы не остановились  перед тем, чтобы взорвать
мою каравеллу.
     -- Думайте, о чем говорите, -- как удар бича хлестнул  по  толпе  голос
Сеговия.
     --  Лучше  бы он  подумал, прежде  чем обвинять  меня. Я не обязан  был
приводить сюда "Пинту". Но я доказал свою преданность. Здесь меня знают все.
Я не чужеземец. Откуда нам знать, что этот Колон и в самом деле христианин и
генуэзец? Ведь  эта черная  ведьма и маленькая  шлюха-переводчица знают  его
родной язык, который не может понять ни один уважающий себя испанец.
     Педро отметил  про  себя, что оба раза,  когда звучала генуэзская речь,
Пинсона там не было. Очевидно, с тех пор было много разговоров о том, кто  и
с кем говорил, и на каком языке.
     Колон смотрел на Пинсона, не отводя глаз.
     --  Если  бы  я  не  потратил  полжизни,  добиваясь  организации   этой
экспедиции,  она  вообще  бы не  состоялась.  Разве стал бы я  уничтожать ее
сейчас, когда удача была так близка?
     --  Вы  все равно никогда  бы  не доставили нас домой,  вы,  напыщенный
дурак!  --  крикнул Пинсон. --  Я вернулся, потому  что убедился, как трудно
плыть  на восток  против ветра.  Я  знал,  что  вы  -- никудышный  моряк,  и
доставить моего брата и моих друзей домой вам будет не по плечу.
     По лицу Колона пробежала тень легкой усмешки.
     -- Если вы такой уж хороший  моряк, то должны бы знать, что к северу от
нас господствующие ветры дуют с запада.
     -- А вы-то откуда это знаешь? -- спросил Пинсон с вызывающей издевкой.
     --  Вы   разговариваете  с  главнокомандующим  флотом   их  королевских
величеств, -- вмешался Сеговия.
     На мгновение Пинсон умолк. Возможно, он  понял, что  в своих разговорах
зашел дальше, чем намеревался, по крайней мере, в данный момент.
     -- Когда вы были пиратом,  -- спокойно  сказал Колон, -- я плавал вдоль
побережья Африки с португальцами.
     Матросы  недовольно  заворчали,  и  Педро  понял, что Главнокомандующий
сейчас допустил серьезную ошибку. Соперничество между моряками из Палоса и с
португальского   побережья  всегда  остро  ощущалось,  --   тем  более,  что
португальцы  были  опытными   моряками,  заходившими   так  далеко,  как  не
осмеливались  делать  испанцы.  И  открыто  напомнить  Пинсону  о  днях  его
пиратства -- это  уже  задевало всех жителей Палоса,  поскольку это было  их
основным  занятием в  самые  трудные дни  войны  с  маврами,  когда  обычная
торговля просто  невозможна.  Колон,  возможно,  и  укрепил  свою  репутацию
моряка,  но тут же утратил те остатки преданности, которую еще питали к нему
матросы.
     --  Закопайте  тело,   --  распорядился   главнокомандующий.  Затем  он
повернулся спиной к собравшимся и вернулся в лагерь.


     Гонец от Гуаканагари  не мог удержаться  от  смеха, рассказывая историю
смерти Молчащего Человека.
     --  Белые люди  настолько глупы,  что  сначала  убили его, а пытали  --
потом!
     Дико услышала эти слова и вздохнула с облегчением.  Кемаль умер быстро.
А "Пинта" была уничтожена.
     -- Мы должны внимательно  следить за деревней  белых людей, --  сказала
Дико. -- Белые люди скоро восстанут против своего вождя, и мы должны сделать
так, чтобы он пришел в Анкуаш, а не в какую-нибудь другую деревню.





ГЛАВА XII. УБЕЖИЩЕ




     Женщина  там, в горах, прокляла его, но Кристофоро  понимал, что это не
было колдовством. Проклятие было в том, что он не мог думать ни о чем, кроме
нее,  ни  о  чем, кроме  того, что  она  сказала. Все  возвращало  его  к ее
пророчеству.
     Неужели  все-таки  Бог  послал  ее? Не  была  ли  она наконец-то первым
подтверждением, которое  он получил, после того видения на берегу? Она знала
так много: слова, с которыми  обратился к нему Спаситель. Язык его детства и
юности в Генуе. Его  чувство вины перед  сыном,  оставленным  на  воспитание
монахам Ла Рабиды.
     Но внешне она совершенно не походила на то, что он  ожидал. Ведь ангелы
-- ослепительно белые, не так ли? Во всяком случае, такими их изображали все
художники. Значит, она вряд ли ангел. Но с какой стати Господь  посылает ему
эту  женщину, да к тому же африканку?  Разве чернокожие не дьяволы? Все ведь
так  и думают,  а  в Испании хорошо  известно,  что черные мавры дерутся как
дьяволы. Да и  португальцы хорошо  знают, что  чернокожие дикари с побережья
Гвинеи поклоняются дьяволу  и  занимаются черной магией, насылая проклятия в
виде болезней, быстро убивающих любого белого,  который осмеливается ступить
на африканское побережье.
     С  другой стороны, разве его цель не заключалась в том, чтобы окрестить
людей, которых он встретит в конце путешествия? Если их можно окрестить, то,
значит, их можно  спасти.  Если их  можно спасти, тогда она, похоже,  права:
когда их обратят в истинную веру,  они станут христианами,  и, значит, будут
обладать теми же правами, что и любой европеец.
     Но они же дикари. Они ходят голые. Они не умеют ни читать, ни писать.
     Но они могут научиться.
     Если бы только он мог смотреть на мир глазами своего  слуги. Юный Педро
совершенно  очевидно  влюблен  в  Чипу. Хотя  у  нее темная кожа,  сама  она
приземиста и  уродлива, у нее хорошая улыбка, и никто не может отрицать, что
по уму  она  превзойдет  любую испанскую  девушку. Она изучает  христианское
вероучение и настаивает, чтобы ее немедленно крестили. Когда это произойдет,
она будет находиться под такой же защитой, как любой христианин, не так ли?
     --  Главнокомандующий,  --  обратился  к нему  Се-говия,  --  позвольте
обратить ваше внимание -- люди перестают нам подчиняться. Пинсон ведет  себя
возмутительно -- повинуется только тем приказам, которые случайно  совпадают
с его  желаниями,  а  люди выполняют  только те распоряжения, с  которыми он
согласен.
     -- И чего же вы от меня хотите? -- спросил Кристофоро.  -- Заковать его
в кандалы?
     -- Именно так поступил бы король.
     -- У короля есть кандалы,  а наши лежат  на дне морском. И у короля,  к
тому же, есть тысячи солдат, чтобы проследить за выполнением его приказов. А
где мои солдаты, Сеговия?
     -- Вам следовало больше использовать власть, которой вы облечены.
     -- Я уверен, что вы на моем месте действовали бы лучше.
     -- Возможно и так, главнокомандующий.
     -- Я вижу, дух неповиновения заразен, -- сказал Кристофоро, но -- спите
спокойно. Как сказала черная женщина там,  на горе, беда  не  приходит одна.
Возможно, после очередного несчастья,  вы в качестве королевского инспектора
будете командовать этой экспедицией.
     -- Не думаю, чтобы я справился с этой задачей хуже вас.
     -- Да, уверен, вы  правы, -- согласился  Кристофоро.  --  Этот турок не
взорвал  бы  "Пинту",  и  вы  потушили  бы  пожар   на  "Нинье",  хорошенько
помочившись на огонь.
     -- Мне кажется, вы забыли, кого я здесь представляю.
     --  Лишь потому,  что  вы забыли,  кто назначил  меня командовать этими
судами.  Если  король и дал  вам какую-то власть,  извольте помнить,  что  я
получил еще большую от того  же лица. Если Пинсон захочет уничтожить остатки
этой власти, разразившаяся буря сметет не одного меня.
     И  все  же,  не успел еще Сеговия  уйти,  как Кристофоро  опять силился
понять, чего же Господь  ждет  от  него.  Может  ли  он  хоть что-то  сейчас
сделать,  чтобы  люди опять стали  ему  повиноваться?  Пинсон  привлек  их к
постройке  судна, но они были  всего  лишь  матросы,  а не судостроители  из
Палоса. Доминго --  неплохой бондарь, но делать  бочки -- совсем не то,  что
заложить киль судна. Лопес -- конопатчик, а не плотник. Большинство матросов
многое могли сделать своими руками, но ни один из них не  обладал знаниями и
практикой строительства судна.
     Тем не менее им придется попробовать. Должны будут попробовать,  и если
первая  попытка  окажется  неудачной,  попробовать  еще  раз. Поэтому  между
Кристофоро  и Пинсоном  не возникало  никаких  ссор  по поводу строительства
судна. Поводом для ссоры послужило то,  как испанцы обращались  с индейцами,
без  помощи  которых им  было  не обойтись.  От искреннего  желания  помочь,
которое  люди  Гуаканагари проявили  при разгрузке  "Санта-Марии",  давно не
осталось  и  следа.  Чем больше  приказов  отдавали  испанцы,  тем меньше их
слушали   индейцы.   С   каждым   днем  все  меньше  индейцев  приходило  на
строительство, а в результате с теми, кто все-таки появлялся, обращались еще
хуже. Похоже,  испанцы полагали,  будто  каждый из них, независимо от своего
служебного  положения и  звания,  имеет  право отдавать команды и  назначать
наказания любому индейцу, и молодому и старому, любому...
     Все эти мысли идут от нее, в который уже раз осознал Кристофоро. Пока я
не поговорил с ней, я  не подвергал сомнению  право белых людей  командовать
людьми  с  темной кожей. Только после  того,  как она отравила  мое сознание
странным  толкованием христианства, я начал замечать, что  индейцы внутренне
сопротивляются тому, чтобы с  ними обращались  как с  рабами. Не  будь ее, я
смотрел  бы на них глазами Пинсона,  как на бесполезных, ленивых дикарей. Но
теперь  я вижу,  что  это  -- спокойные,  мягкие  люди, избегающие ссор. Они
безропотно вынесут наказание, но после этого  не  вернутся на стройку, чтобы
их не  избили вновь. И все же есть среди них и такие, которые и после побоев
приходят помочь  опять,  по доброй воле,  стараясь только не  попадаться  на
глаза самым жестоким из испанцев. Не это ли имел в виду Христос, когда велел
подставить  и вторую  щеку? Если  кто-то заставляет тебя пройти  с  ним одну
милю,  пройди  и  вторую, уже по  собственной воле  --  разве  не в этом дух
христианства? Так кто же истинные христиане? Крещеные испанцы или некрещеные
индейцы?
     Она перевернула мир вверх дном. Эти индейцы ничего не знают об Иисусе и
тем не  менее  живут  по его заветам,  а  испанцы,  веками воевавшие во  имя
Христа, превратились в кровожадных, жестоких людей. И нельзя сказать,  чтобы
они были хуже любого другого народа, живущего в  Европе. Не  хуже, чем те же
генуэзцы, обагрившие свои  руки кровью в  междоусобицах.  А может  быть. Бог
привел его сюда не для того, чтобы просветить язычников, а чтобы поучиться у
них?
     -- А тайно вовсе не такие хорошие, -- сказала Чипа.
     -- У нас  инструменты лучше, --  возразил  Кристофоро, --  да и  оружие
тоже.
     -- Я имела в виду  другое,  как вы там  говорили... Тайно убивают людей
для богов. Видящая во Тьме  сказала, что, когда вы расскажете нам  о Христе,
мы поймем, что один человек уже умер, и больше жертв никогда не потребуется.
Тогда  тайно  больше  не  будут  убивать  людей. А  карибы  перестанут  есть
человеческое мясо.
     -- Пресвятая Богородица, -- сказал Педро. -- Неуж-то они делают это?
     -- Так  рассказывают люди  из  долин. Карибы  --  это ужасные, страшные
люди. Тайно лучше, чем они. А мы, жители Анкуаш,  лучше,  чем  тайно. Однако
Видящая во Тьме говорит, что, когда вы будете готовы учить нас, мы убедимся,
что вы лучше всех.
     -- Мы, испанцы? -- спросил Педро.
     -- Нет, он. Вы, Колон.
     Это  просто  лесть,  подумал  Кристофоро.  Вот  почему  Видящая-во-Тьме
подучила  Чипу  и других  жителей  Анкуаш  говорить обо мне такие вещи. А  я
счастлив, когда слышу такие слова, потому что они  противоречат тем  злобным
слухам, которые  распространяются  среди  моих людей. Видящая во Тьме хочет,
чтобы я видел искренних друзей не в испанских моряках, а в жителях Анкуапп А
что  если  это  правда?  Что  если  единственная  цель этого путешествия  --
привести меня сюда,  где  я встречу  народ,  подготовленный Богом к принятию
веры Христовой?
     Нет,  этого  не  может  быть.  Всевышний  говорил  о золоте,  о великих
народах, о крестовых походах, а не о жалкой горной деревушке.
     Она сказала, что, когда я буду готов, она покажет мне золото.
     Нам обязательно нужно построить корабль.  Я  должен сплотить людей,  по
крайней мере, пока мы не построим судно, вернемся в Испанию и придем сюда  с
более крупными силами. И более дисциплинированными.  И без Мартина  Пинсона.
Но  я также привезу с  собой  священников,  много священников,  чтобы  учить
индейцев. Видящая во Тьме будет довольна. Я  пока  еще могу сделать все это,
если мне удастся сохранить  ситуацию  под  контролем,  пока судно  не  будет
построено.


     Путукам зацокала языком.
     -- Чипа говорит, дела очень плохи.
     -- Насколько плохи? -- спросила Дико.
     -- Чипа говорит, что ее парень, Педро, все время просит Колона уйти  из
лагеря.  Она говорит,  некоторые  из ребят  пытались сказать об  этом Педро,
чтобы он мог предупредить касика. Его собираются убить.
     --Кто?
     --  Мне теперь  трудно запоминать имена. Видящая  во Тьме, -- со смехом
сказала Путукам. -- Ты думаешь, я такая же умная, как ты?
     Дико вздохнула.
     --  Почему он  никак  не  поймет,  что ему  необходимо  покинуть форт и
перебраться сюда?
     --  Он,  может быть, и  белый,  но  мужчина есть  мужчина,  --  сказала
Путукам.  --  Мужчины  всегда думают, что  знают, как  поступать, и  поэтому
никого не слушают.
     -- Если я  спущусь  вниз и  буду  наблюдать за  Колоном, кто  же станет
носить здесь воду? -- спросила Дико.
     --  Мы носили  воду и до того, как ты  пришла, --  ответила Путукам. --
Девки теперь разжирели и обленились.
     --  Если  я  уйду  из деревни, чтобы следить за  Колоном и привести его
сюда, кто будет охранять мой дом, чтобы Нугкуи не вселил кого-нибудь туда, и
не отдал все мои инструменты?
     -- Байку и я будем охранять его по очереди, -- успокоила ее Путукам.
     -- Тогда я пойду, --  сказала Дико.  -- Но  я не буду силой  тащить его
сюда. Он должен прийти сам, по доброй воле.
     Путукам молча посмотрела на нее.
     -- Я не заставляю людей идти против их воли, -- объяснила Дико.
     Путукам улыбнулась.
     -- Нет, Видящая во  Тьме. Ты просто не  оставляешь их в покое, пока они
не изменят свои намерения. По своей собственной воле.


     Бунт, наконец,  разразился  и выплеснулся  в открытое неповиновение.  И
зачинщиком  явился  Родриго де Триана, -- возможно,  потому, что у него было
больше оснований,  чем у кого-либо другого, ненавидеть Колона, лишившего его
награды,  обещанной  тому,  кто первый увидит  землю.  Так  или  иначе,  все
произошло без всякого плана,  насколько мог судить Педро. Все началось в тот
день,  когда  к нему прибежал тайно по имени Мертвая Рыба.  Он  говорил  так
быстро, что  Педро,  хотя и достиг определенных  успехов  в  изучении  этого
языка, ничего не мог понять. Однако Чипа поняла и очень рассердилась.
     -- Они насилуют Перышко  Попугая,  -- выпалила она. --  А ведь она даже
еще не женщина. Она младше меня.
     Педро  тут  же  велел  Каро, серебряных дел мастеру, позвать  офицеров.
Затем он вместе с Чипой выбежал вслед за Мертвой Рыбой за ворота форта.
     Перышко  Попугая выглядела, словно  как мертвая. Так валяется на  земле
брошенная кем-то  тряпка.  Тут  же  были Могер и  Клавихо,  два преступника,
записавшиеся в экспедицию, чтобы заслужить помилование.
     Они-то, очевидно,  и были зачинщиками, -- но всю  эту  сцену наблюдали,
посмеиваясь, Родриго де Триана и два-три других матроса с "Пинты".
     --  Прекратите,  -- закричал  Педро. Они  посмотрели  на  него  как  на
надоедливую муху, от которой можно отмахнуться.
     -- Ведь она ребенок, -- крикнул он им.
     -- Теперь уже женщина, -- ухмыльнулся Могер. И тут же он и другие вновь
разразились смехом.
     Чипа уже бежала к девочке. Педро попытался остановить ее.
     -- Не надо. Чипа!
     Но  Чипа не  думала  об  опасности.  Она  попыталась обойти  одного  из
стоявших  вокруг  мужчин, ч