, -- прошептала она.
     --  Говори  громко!  --  приказал  Хунакпу.  --  Ты  ведь  не  шептала,
рассказывая   о   том,  как   твоего  мужа  пробрал  понос!   В  королевстве
Шибальба-Земли  голос  женщины  может  звучать так же громко,  как  и  голос
мужчины!
     Больше в плане установления равенства полов мы на данный  момент ничего
сделать  не можем, заметил  про себя  Хунакпу, но  и это  событие достаточно
революционно, чтобы весть о нем разнеслась повсюду.
     --  Где  Йаш? --  выкрикнул  Хунакпу.  Молодой человек  робко  выступил
вперед.
     -- Обещаешь  ли ты  повиноваться  своему отцу, а  когда  его  возьмут в
Шибальбу, обещаешь ли ты править своим народом милостиво и мудро?
     Йаш распростерся перед Хунакпу.
     -- Вытащи следующий шип. Из чего он сделан?
     -- Из золота, -- сказал Йаш, вытащив шип.
     --  Помажь  моей  кровью  свою  грудь.  Когда  ты будешь достоин  стать
королем, в твоем распоряжении будет все золото мира, но только в том случае,
если  ты будешь  всегда помнить, что  оно  принадлежит королю Шибальбы, а не
тебе, и  не любому другому человеку. Ты будешь щедро и  справедливо делиться
им со всеми, кто вкушает от плоти и крови короля Шибальбы.
     Это поможет убедить католическую  церковь примириться с этими странными
еретическими прото-христианами,  когда эти две культуры встретятся. Если эти
прото-христиане  признают, что вкушают  плоть и  кровь короля Шибальбы, да к
тому  же  их золото рекой  потечет  на  нужды церкви,  то еретичество вскоре
станет  приемлемым для церкви вариантом. Интересно будет,  подумал  Хунакпу,
если меня  причислят  к лику  святых.  Вот  уж тогда не  будет  недостатка в
чудесах, по крайней мере, в течение некоторого времени.
     -- Бакаб, работающий с металлом и делающий инструменты!
     Из  толпы вышел худой юноша,  и Хунакпу  приказал  ему вынуть следующий
шип.
     -- Он медный, господин Хунакпу Один, -- сказал Бакаб.
     -- Ты знаешь медь? Умеешь ли ты обрабатывать ее лучше всех?
     -- Я обрабатываю ее лучше любого  другого мужчины в нашей  деревне, но,
конечно,  в других местах наверняка есть  люди, превосходящие  меня  в  этом
деле.
     --  Ты  научишься  смешивать  ее  с   разными  металлами.  Ты  сделаешь
инструменты, которых не видел никто в мире. Помажь свой живот моей кровью!
     Медник сделал как ему было приказано. После  короля, королевской жены и
королевского сына  теперь  наибольшим уважением  в  новом королевстве  будут
пользоваться работники по металлу.
     --  А  где Шоколь-Ха-Мен? Где  главный  судостроитель? Мужчина крепкого
телосложения  с широченными плечами выступил вперед  из группы людей другого
клана. Он смущенно похлопывал себя по плечам, улыбаясь от гордости, что тоже
оказался в числе избранных.
     --  Вынь  следующий  шип, Шоколь-Ха-Мен. Ты, которого назвали  в  честь
большой реки  в половодье, ты должен сказать  мне, видел  ли ты когда-нибудь
этот металл?
     Шоколь-Ха-Мен взял в руки бронзовый шип, испачкав кровью все пальцы.
     -- Он  похож на медь,  только светлее, -- сказал он.  --  Я никогда его
раньше не видел.
     Бакаб тоже посмотрел на шип, и также покачал головой.
     -- Помочись на этот металл, Шоколь-Ха-Мен.  Пусть таящийся в тебе поток
выльется на него! Но ты помажешь моей кровью свое тело, только когда найдешь
этот металл в другой стране. Ты построишь корабли  и будешь плавать  на них,
пока не найдешь страну на севере, где знают название этого металла. Когда ты
назовешь  мне имя этого металла, я  позволю тебе покрыть  моей  кровью  твои
чресла.
     Остался только железный шип.
     -- А где же Шок? Да-да, я имею в виду девочку-рабыню, которую  вы взяли
в плен, но никто не захотел на ней жениться.
     Из толпы вытолкнули грязную тринадцатилетнюю девочку с заячьей губой.
     --  Вынь последний  шип. Шок.  Помажь моей кровью  свои  ступни. Силой,
заключенной  в этом металле, король  Шибальбы делает всех  рабов свободными.
Отныне  ты,  Шок,  свободная  жительница королевства  Шибальба-Земли. Ты  не
принадлежишь никому:  ни мужчине, ни женщине, потому что ни  один человек не
принадлежит другому. Так  повелел  король Шибальбы! Нет больше в королевстве
Шибальба-Земля ни пленников, ни рабов, ни слуг, находящихся в  услужении  до
самой смерти.
     Это для тебя, Тагири.
     Но  то,  что  Шок  получила  из  жалости,  она использовала  совершенно
неожиданно  для  всех. Вытащив  железный шип  из  пениса Хунакпу,  она,  как
сделала бы королева народа майя, высунула язык, ухватила его за кончик левой
рукой, а  правой проткнула язык  шипом.  Кровь залила ей подбородок, а шип и
губа образовали подобие креста.
     Толпа ахнула. Шок  требовала не доброты  хозяина,  отпускающего на волю
раба, а почестей от короля королеве, которая родит ему детей.
     Что мне теперь делать?  Кто бы мог подумать, наблюдая, как  униженно  и
покорно  вела себя Шок все эти  месяцы  рабства,  что  она таит в себе столь
честолюбивые  намерения? К  чему  она  стремится?  Каковы  ее планы? Хунакпу
пытливо рассматривал ее лицо и увидел в нем -- уж не вызов ли? Как будто она
разгадала его замыслы и словно спрашивала: откажет он ей или нет.
     Но нет, это не вызов. Это было мужество в минуту отчаяния. Конечно, она
действовала решительно. Этот королевского обличья человек, утверждавший, что
явился из земли богов, впервые дал ей шанс изменить то жалкое существование,
которое она влачила. Кто посмел бы винить ее  за  поступок, на который часто
идут  отчаявшиеся  люди,  хватаясь  за первую  возможность  достичь  гораздо
большего, чем они смели надеяться? Чего ей терять?  В ее отчаянном положении
любое   избавление  казалось   одинаково  невозможным.   Поэтому  почему  не
попытаться  стать королевой, раз уж этот  Хунакпу Один,  кажется, расположен
помочь ей?
     Она так уродлива.
     Но умна и отважна. Зачем лишать  ее такой возможности?  Он наклонился и
выдернул железный шип из ее языка.
     -- Пусть из твоих уст всегда  будет исходить правда, как сейчас из  них
течет  кровь. Я не король, и,  значит, у  меня нет королевы. Но поскольку на
этом последнем шипе  ты смешала  свою кровь с моей,  я обещаю, что до  конца
твоей жизни  я буду каждый день выслушивать что-то одно, что ты  предпочтешь
мне рассказать.
     Она мрачно кивнула, и на  лице ее отразились  гордость и облегчение. Он
отверг ее предложение взять ее в жены, но принял ее как советника. И пока он
стоял на коленях и мазал ее ступни кровью, стекавшей с шипа, она поняла, что
ее  жизнь изменилась полностью и бесповоротно. Он сделал ее великой в глазах
тех, кто помыкал ею.
     Встав на ноги, он положил обе руки ей на плечи и наклонился так близко,
чтобы она услышала его шепот.
     --  Теперь, когда  у тебя есть  власть, не ищи мести, --  сказал он  на
чистом языке майя, зная, что она поймет  его, так как ее родной  диалект был
достаточно близок  к  этому  языку. -- Заслужи  мое  уважение великодушием и
справедливостью.
     -- Спасибо тебе, -- ответила она.
     Теперь пора возвращаться к  первоначальному сценарию. Надеюсь,  подумал
Хунакпу, что больше не будет таких  неожиданных сюрпризов, во всяком случае,
не слишком много.
     Но  они,  конечно,  будут,  и  единственное,  что  ему  остается,   это
полагаться на свой дар импровизации. Все его  планы придется приспосабливать
к обстоятельствам; только его цели остаются неизменными.
     Он возвысил голос, перекрывая шум толпы.
     --  Пусть Бакаб  коснется этого  металла, а Шоколь-Ха-Мен посмотрит  на
него!
     Мужчины подошли и с благоговением  начали изучать незнакомый предмет. В
отличие от всех других шипов, этот не гнулся, даже чуть-чуть.
     -- Я никогда не видел такого крепкого металла, -- сказал Бакаб.
     -- Он черный, -- добавил Шоколь-Ха-Мен.
     -- На свете, далеко  за  морем, есть много королевств,  где этот металл
столь же распространен,  как у вас  медь. Со  временем  его будут выплавлять
так, что он засияет, как серебро. В этих королевствах  люди уже знают короля
Шибальбы, но он  скрыл  от них  много тайн. Такова воля короля  Шибальбы, --
чтобы люди  королевства  Шибальбы-Земли, если они этого заслужат, нашли этот
металл и обработали  его! Но пока этот черный  металлический шип останется у
Шок, которая раньше была  рабыней, и вы придете к ней или к ее детям,  чтобы
узнать,  нашли  ли вы твердый  черный металл.  Жители дальних  королевств, о
которых  я вам говорил, называют его  ферро, и  херро. и  аиэн, и фер, но вы
будете называть его шибеш, потому что он происходит из Шибальбы, и он должен
использоваться только теми, кто служит королю Шибальбы.
     Теперь из  его тела был выдернут  последний шип, и  он  ощутил приятную
легкость, как-будто раньше вес шипов притягивал его к земле.
     -- А теперь вам  будет знак, что король  Шибальбы не забывает никого из
вас: все  вы, жители этой  деревни, заболеете, но ни один из вас не умрет от
этой болезни.
     Обещая это, он шел на риск: иммунологи сказали, что умирает один из ста
тысяч заболевших.  Если им  будет житель  Атетульки, Хунакпу сумеет  с  этим
справиться. В сравнении с  миллионами, умершими в  старой истории  от оспы и
других болезней, это не такая уж большая плата.
     -- Болезнь из этой деревни будет распространяться во все другие страны,
пока перст  короля не  коснется  всех. И  все  будут  повторять, что болезнь
правителей Шибальбы пришла из Атетульки. Вас она поразит первыми, потому что
я  сначала  пришел к вам, потому что  король Шибальбы  выбрал  вас, чтобы вы
повели за собой мир. Не так, как это  делали мексиканцы, с потоками крови  и
бесчисленными жестокостями, а  так, как это делает король Шибальбы  в  своей
мудрости и силе.
     Почему бы не сделать вирус иммунитета элементом божественного шоу?
     Он посмотрел  на выражение  их  лиц. Благоговейный  страх, изумление, а
кое-где и негодование, неприятие. Ну что ж, этого следовало  ожидать. Прежде
чем все это  закончится,  система власти  в этой деревне переменится  еще не
раз. Так или иначе, но эти  люди  станут правителями великой империи. Только
немногие из  них окажутся достойными  этой  роли;  остальные так и останутся
жить в деревне, не приспособившись к новому образу  жизни. В этом нет ничего
позорного,  но некоторые  почувствуют себя преданными и обиженными.  Хунакпу
попытается  научить  их быть довольными тем,  что  им доступно, и  гордиться
достижениями других. Но он не может изменить человеческую природу. Некоторые
из этих  людей так и  сойдут в могилу, ненавидя его за те изменения, которые
он принес  с собой.  А  он  так и не сможет  рассказать  им,  как  могли  бы
закончиться их жизни, если бы не его вмешательство.
     -- Где будет жить Хунакпу Один? -- спросил он.
     -- В моем доме, -- тут же откликнулся На-Йашаль.
     -- Разве я смогу жить в доме короля  Атетульки,  когда он только сейчас
становится  человеком? Это был дом людей-собак! Нет, вы должны построить мне
новый дом на этом самом месте. -- Хунакпу  сел, скрестив ноги, в траву. -- Я
не сдвинусь с места, пока вокруг меня  не вырастет новый дом. А крыша должна
быть  покрыта травой со  всех крыш Атетульки.  На-Йашаль, докажи мне, что ты
король. Организуй своих  людей так, чтобы они построили мне дом, прежде  чем
наступит темнота, и научи их своим обязанностям так хорошо, чтобы они смогли
сделать это без дополнительных указаний.
     Был  уже  полдень, и  хотя такая задача  казалась  людям  невыполнимой,
Хунакпу  знал,  что  они   вполне  смогут  с  этим  справиться.   История  о
строительстве  дома для  Хунакпу  Один  быстро разнесется  по всей  округе и
заставит  жителей поверить, что они  действительно достойны того,  чтобы  их
деревня  стала  самым большим  городом среди других  городов нового  Царства
Шибальба-Земли.  Такие  истории необходимы,  чтобы  воспитать  новый  народ,
мечтающий  создать  империю.   Люди   должны   иметь  непоколебимую  веру  в
собственную ценность.
     А если они не  успеют закончить дело  до темноты, Хунакпу просто зажжет
корзину света и  объявит, что  правители  Шибальбы продлевают день с помощью
этого кусочка солнца, чтобы они могли достроить дом до ночи. Так  или иначе,
история получится неплохой.
     Люди быстро разбежались,  оставив  его одного, когда На-Йашаль направил
их  на  строительство  дома.  Получив,  наконец,  возможность  хоть  немного
расслабиться, Хунакпу  достал  из  одного мешка дезинфицирующее  средство  и
помазал  им  свои  раны.  В  его  состав  входили  вещества,  способствующие
свертыванию крови и заживлению ран. Скоро кровотечение уменьшится, а потом и
совсем  прекратится.  Дрожащими  руками  Хунакпу нанес мазь  на  раны.  Руки
дрожали не от боли, потому  что  она еще  не началась, и даже не  от  потери
крови,  а скорее от  того,  что не отпускавшее его ни  на минуту  напряжение
теперь, наконец, ушло.
     Оказалось,  что тогда, в потерянном теперь прошлом, предлагая свой план
другим,  он  не  ошибся  --   у  этих  людей  легко   было  вызвать  чувство
благоговейного  ужаса. Да, легко,  но  сам-то  Хунакпу никогда  в  жизни  не
испытывал  подобного страха. Как это  удавалось Колумбу бестрепетно, отважно
создавать новое будущее? Только потому, что он  почти  ничего не знал о том,
каким неверным путем могут пойти эти новые будущие; только  не ведая  этого,
решил Хунакпу, Колумб мог так бесстрашно заняться сотворением мира.


     -- Трудно представить себе, что это и есть те великие  царства Востока,
о которых мы читали в описаниях Марко Поло, -- сказал Санчес.
     Кристофоро не нашел, что ответить. Кольба выглядела вроде бы достаточно
большой, чтобы быть азиатским материком, но индейцы уверяли, что это остров,
и что есть еще один  остров, на юго-востоке, Гаити, намного богаче, и на нем
куда больше золота. Возможно, он и есть Чипангу? Может быть. Но он уже устал
убеждать экипажи судов и,  что гораздо  важнее,  королевских чиновников, что
несметные богатства находятся всего в нескольких днях плавания отсюда.
     Когда же, наконец. Господь подарит ему момент триумфа, когда же все эти
обещания  золота  и  великих царств  станут  непреложной  явью  и  он сможет
вернуться в Испанию вице-королем и адмиралом Открытого моря?
     -- Ну  и что из этого? -- сказал дон  Педро. -- Самое большое богатство
этого места -- прямо перед вами, и его видно невооруженным глазом.
     -- Что вы имеете в виду? -- спросил Санчес. -- Единственное, чем богата
здешняя земля, так это деревьями и насекомыми.
     -- И людьми, -- сказал дон Педро.  -- Самыми кроткими и мирными людьми,
которых мне приходилось видеть. Будет совсем нетрудно заставить их работать,
и они будут превосходно слушаться своих  хозяев. Неужели вы не видите, что в
них нет и намека на воинственность? Вы только представьте себе, какие деньги
удастся выручить за этих послушнейших из слуг!
     Кристофоро нахмурился. Та же  мысль приходила в голову и ему, но она же
и  вызывала  в нем смутное беспокойство.  Значит ли это, что Господь задумал
одновременно окрестить  этих людей и превратить в рабов? Ведь на этой земле,
куда  Господь направил его,  действительно нет ни малейших признаков другого
богатства.  И ясно  также, что из этих  дикарей никогда не получатся солдаты
для крестовых походов.
     Если Господь намеревался превратить этих дикарей в  свободных христиан,
он бы научил их носить одежду, а не бегать голышом.
     -- Конечно, -- сказал Кристофоро. -- Когда мы будем возвращаться домой,
мы  захватим парочку этих людей,  чтобы показать их королевским величествам.
Но  я думаю, что будет  выгоднее оставить этих  туземцев  здесь, на земле, к
которой  они  привыкли,  и  использовать  их  для  добычи  золота  и  других
драгоценных металлов,  а мы тем временем  будем учить их христианской вере и
заботиться о спасении их душ.
     Остальные слушали его, не возражая. Да и как могли они оспаривать столь
очевидную  истину? К тому  же, они еще были слабы,  не  успев оправиться  от
болезни,  которая  обрушилась на  экипажи  всех  трех  судов, из-за  чего им
пришлось стать на якорь и отдыхать несколько дней. Никто, правда, не умер --
болезнь ничем не напоминала те  смертельные эпидемии, с которыми португальцы
встретились  в Африке,  и  из-за которых  им пришлось строить свои форты  на
островах, вдали  от берега. Однако  у Кристофоро и сейчас еще  сильно болела
голова, и он был уверен, что и другие страдают тем же недутом.  Если бы боль
не была  такой сильной, он пожелал бы, чтобы  она  вообще  не  прекращалась,
потому  что  она  мешала  другим  поднять  голос  в  споре.  С  королевскими
чиновниками  было  куда   легче  иметь  дело,  когда  боль  мешала  им  быть
настырными.
     И  тут  Кристофоро  вспомнил,  как  разозлились  эти  люди,  когда  они
добрались до города Кубанакан. Он подумал  тогда, что последний  слог  этого
названия имеет отношение к  Великому  хану из описаний Марко Поло, но  когда
они  увидели  этот  "город",  о  котором  им  столько  наговорили   туземцы,
оказалось,  что  это -- всего лишь кучка жалких  лачуг, возможно, чуть более
многолюдная,  чем  другие  убогие деревушки, которые попадались  им  на этом
острове.  Да  уж,  и   впрямь,  город  Хана!  Санчес  тогда  даже  осмелился
раскричаться в присутствии матросов. Может быть, эта болезнь была ниспослана
Господом за  такое поведение.  Может быть, Бог хотел,  чтобы  им было о  чем
пожалеть.
     Завтра или послезавтра они  отправятся к  острову  Гаити. Возможно, там
они увидят какие-то признаки  великих цивилизаций Чипангу или Катея.  Что же
касается этих  жалких  островов, то они будут, по крайней  мере,  поставлять
рабов. И  если королевские чиновники пожелают поддержать его, этого окажется
достаточно, чтобы оправдать расходы на второе путешествие, если им  все-таки
не удастся на этот раз найти Хан.


     Кемаль мрачно сидел на вершине мыса, высматривая,  не  покажется  ли на
северо-западе парус.
     Колумб запаздывал. А  если он  опоздает, игра  проиграна. Это означает,
что произошли какие-то изменения. Что-то задержало его  в Кольбе. Кемаль мог
бы порадоваться,  расценив  это  как  признак  того, что  кто-то  из  троицы
благополучно  прибыл на место, но он хорошо знал,  что изменение  могло быть
вызвано им самим.  Единственное,  что могло перенестись с  острова Гаити  на
остров Кольба,  был комбинированный вирус-носитель; и  хотя он сам находился
здесь всего два  месяца, этого времени было вполне достаточно,  чтобы  вирус
был  занесен на  Кольбу  с группой  налетчиков  в мореходном каноэ. Испанцы,
должно быть, подцепили этот вирус.
     А  могло  быть  и  хуже. В общем-то  безобидная  болезнь могла изменить
поведение  индейцев.  Среди  них  могли  вспыхнуть  кровопролитные  схватки,
настолько серьезные,  что европейцы вынуждены были  бы повернуть домой. Либо
Колумб узнал нечто такое, что побудило его избрать другой маршрут, например,
поплыть вокруг Гаити  против часовой стрелки,  вместо  того чтобы двинуться,
как было намечено, вдоль северного побережья.
     Они знали, что вирус мог нарушить их  планы,  распространяясь быстрее и
дальше, чем  могли это  сделать путешественники во времени.  Однако это  был
один из главных  и надежных факторов,  на  которых основывался их  план. Что
если только один из них смог пробиться в прошлое, и затем был сразу же убит?
Но даже в этом  случае вирусом должны были бы заразиться те, кто касался его
тела в первые несколько часов. Если это было единственное изменение, которое
они могли внести в прошлое, его было бы достаточно,  чтобы  уберечь индейцев
от смерти во время эпидемий, занесенных из Европы.
     Так что это хорошо, подумал Кемаль. Хорошо, что Колумб опаздывает,  ибо
это  означает,  что  вирус делает  свое дело. Мы  уже  изменили  мир. Мы уже
добились успеха.
     Правда, это не казалось ему  успехом.  Он жил на пищевых  концентратах,
скрывался здесь на уединенном мысе, ждал, когда же, наконец, появятся паруса
-- и все  это