ию  на
обломках  Оттоманской империи пару веков тому назад.  Но  ему  также надоело
выступать с подобными  разъяснениями, к тому же ему показалось, что в словах
Тагири звучала легкая ирония. Пора кончать со всеми этими условностями.
     --  Меня не  интересуют ваши проекты,  --  сказал  Кемаль.  --  Но  мне
кажется,  что вы привлекаете  внимание  все  большего  количества людей,  не
имеющих отношения к Службе. Насколько я слышал, вы намереваетесь предпринять
некие  шаги с далеко идущими последствиями. Однако,  мне думается,  что ваши
решения основываются на... недостаточно полной информации.
     -- Стало быть, вы приехали поправить нас, -- сказал Хасан, покраснев от
негодования.
     -- Я приехал,  чтобы  рассказать  вам  то, что  знаю и о  чем думаю, --
возразил  Кемаль. --  Я не  просил  вас  устраивать по  этому  поводу  целое
собрание и с неменьшим удовольствием  поговорил бы только с  вами и  Тагири.
Либо же, если хотите, я тут же уеду, а вы продолжайте свою работу, оставаясь
в  неведении  на  этот счет.  Я  думал  поделиться  с  вами  собранной  мною
информацией,  при этом хочу  отметить,  что  вовсе не  считаю себя столь  же
опытным специалистом, как вы, в этих вопросах. Не сомневаюсь, что вы  знаете
много такого, чего не знаю я,  но ведь  не я пытаюсь построить машину, чтобы
изменить прошлое, и потому нет никакой необходимости срочно  просвещать меня
в моем неведении.
     Тагири расхохоталась.
     --  Одно  из  неоспоримых  достоинств  Службы состоит в том,  что  ваши
важнейшие  проекты не возглавляют велеречивые бюрократы.  -- Она наклонилась
вперед. --  Не щадите  нас, Кемаль. Мы никогда  не стыдимся  признавать свои
ошибки.
     -- Давайте начнем с вопроса о рабстве, -- предложил  Кемаль. -- Ведь вы
именно  этим  и  занимаетесь.  Я  прочел  несколько  биографий,  проникнутых
искренним   сочувствием   и   симпатией,   а  также   аналитические  отчеты,
составленные  в  процессе  выполнения  вашего проекта,  и  у меня  создалось
впечатление, что, будь это в ваших  силах, вы отыскали бы того, кто придумал
рабство и помешали бы ему, с тем чтобы  ни один человек не был бы куплен или
продан на нашей планете. Разве я не прав?
     --  Не  хотите  ли  вы сказать, что рабство не  было  таким уж злом? --
спросила Тагири.
     -- Да,  именно это я хочу сказать, -- ответил Кемаль,  -- потому что вы
рассматриваете рабство  не  под тем углом из настоящего,  когда его уже нет.
Однако, не  кажется  ли вам,  что в самом начале оно  было несравненно лучше
того, чему на смену оно пришло?
     Маска вежливого интереса постепенно сползала с лица Тагири.
     -- Я  ознакомилась  с вашими  соображениями относительно  происхождения
рабства.
     -- Но они не очень вас убедили.
     --  Когда вы  делаете какое-то незаурядное открытие, вполне естественно
предположить,  что  оно  имеет куда большее значение, чем на самом деле,  --
промолвила Тагири.  -- Однако нет оснований полагать, что рабство зародилось
именно в Атлантиде как замена человеческих жертвоприношений.
     --  Но  я никогда этого не утверждал, --  возразил Кемаль. -- На  таком
толковании настаивали  мои оппоненты. Я надеялся, что вы-то  прочитаете  мои
замечания более внимательно.
     Тут вмешался Хасан, стараясь говорить одновременно мягко и убедительно.
     -- Мне кажется, ваш спор приобретает излишне личную окраску. Неужели вы
проделали весь этот путь, Кемаль, лишь для того, чтобы  сообщить нам, что мы
идиоты? Это можно было сделать в письме.
     --  Нет, -- возразил Кемаль,  -- я приехал  для того, чтобы услышать от
Тагири,  что  меня одолевает патологическая  потребность  видеть в Атлантиде
начало всех начал.
     Кемаль поднялся с кресла, обернулся, схватил его и отшвырнул в сторону.
     -- Дайте мне циновку!  Дайте сесть рядом с вами и рассказать все, что я
знаю! Если потом вы предпочтете  все отвергнуть,  я не буду возражать. Но не
стоит тратить впустую ни ваше, ни мое время, защищая себя и нападая на меня.
     Хасан тоже встал. На мгновение Кемалю показалось, что тот сейчас ударит
его.  Однако  Хасан  нагнулся, поднял  с  земли свою циновку  и протянул  ее
Кемалю.
     -- Итак, говорите.
     Кемаль  расстелил циновку и  уселся на нее.  Хасан подсел к  дочери, во
втором ряду.
     -- Рабство, -- произнес Кемаль. -- Существует много способов удерживать
людей  против их  воли.  Крепостные не имели права  покинуть  землю, которую
обрабатывали.  Кочевники  иногда оставляли  у себя  пленников  или  чужаков,
которые затем становились второсортными членами племени и  не могли покинуть
его. Рыцарство  возникло как  своего рода  аристократическая  мафия,  иногда
принимавшая  форму  защитного рэкета;  и стоило им обрести  покровителя, как
рыцари  попадали  к нему  в  полную зависимость.  В  некоторых  цивилизациях
свергнутых королей держали в неволе, где у них рождались дети, а затем внуки
и правнуки.  Всем им никогда  не причиняли вреда, но и не выпускали на волю.
Целые  народы были  порабощены завоевателями и вынуждены  были  работать под
игом  чужеземных  правителей,  платить  непомерную  дань   своим   господам.
Налетчики  и  пираты  забирали  с  собой заложников, чтобы  получить  выкуп.
Умирающие  с  голоду  люди   продавали  себя  за  кусок  хлеба.  Заключенных
заставляли работать. Такие  виды  зависимости и  принуждения существовали  у
многих народов, но все они не являются рабством.
     -- Строго говоря, это так, -- согласилась Тагири.
     --   Рабство   наступает   тогда,  когда  человек   становится  чьей-то
собственностью. Когда такой собственник может покупать и продавать не только
чей-то труд,  но и самого человека и всех его детей. Движимая собственность,
поколение за поколением.
     Кемаль взглянул на  них и отметил про себя, что лица слушателей все еще
хранят холодное выражение.
     -- Я знаю, что все это вам известно. Но  вы, по-видимому, не понимаете,
что рабство не  было  чем-то неизбежным. Оно  было придумано в  определенном
месте  и в определенное время. Мы  знаем, где и когда  человек  был  впервые
превращен в  собственность.  Это случилось в Атлантиде, когда одной  женщине
пришла в голову мысль  заставить  работать  пленников,  предназначенных  для
жертвоприношения, и, когда настал черед самого ценного для нее пленника, она
заплатила  старейшине  племени выкуп, чтобы  навсегда уберечь  его  от такой
участи.
     -- Но ведь это еще нельзя назвать работорговлей, -- возразила Тагири.
     -- Это было началом. Подобная практика распространялась очень быстро и,
наконец, стала главной причиной набегов на другие племена. Народ дерку начал
покупать пленников непосредственно у самих участников  набегов. Затем  дерку
стали  продавать  рабов  друг  другу  и,  в  конце  концов,  превратились  в
работорговцев.
     -- Ну и достижение! -- воскликнула Тагири.
     -- Жители города перестали копать  каналы, сеять и выращивать съедобные
растения. Все то, что входило раньше в их обязанности, стали выполнять рабы.
Именно это  легло  в  основу развития и  процветания  города.  Рабство  дало
атлантам  достаточно  свободного  времени,  чтобы   создать   свою  заметную
цивилизацию. Оно  оказалось для них настолько  выгодным, что жрецы дерку тут
же объявили, что их божество-дракон не требует больше человеческих жертв, по
крайней мере, на данный момент. Это означало, что всех своих пленников дерку
могли превратить в рабов и заставить работать. Не случайно, что, когда потоп
стер  с  лица земли  народ дерку,  рабство не погибло вместе с ним. Соседние
народы уже переняли  этот обычай, поскольку он  вполне оправдывал  себя. Это
был единственный к  тому  времени способ использовать рабочую  силу чужаков.
Все другие обнаруженные нами  случаи  настоящего рабства можно проследить до
того  момента,  когда  та женщина  из племени  дерку,  Недзнагайя,  выкупила
приглянувшегося  ей пленника и  спасла его тем самым  от  страшной смерти  в
пасти крокодила.
     --  Ну   что   ж,  воздвигнем   ей  памятник,  --  предложила   Тагири.
Чувствовалось, что она очень разозлилась.
     -- Идея  покупки и  продажи людей  возникла  только у  дерку, -- сказал
Кемаль.
     -- Она  вполне  могла  возникнуть в любом  другом месте,  --  возразила
Тагири. -- То, что Агафна изобрел первое колесо, вовсе не означает,  что его
не изобрел бы кто-то другой немного позже.
     --  Не согласен. Мы точно  знаем, что рабство --  торговля людьми -- не
было обнаружено, по  крайней мере, в  одном месте, куда  не распространилось
влияние дерку, -- ответил Кемаль. Он сделал паузу.
     -- В Америке, -- вмешалась Дико.
     -- В Америке, -- повторил Кемаль. -- Что мы наблюдаем там, где людей не
рассматривали как собственность?
     --  В Америке существовало множество форм зависимости и принуждения, --
настаивала Тагири.
     --  Это  были  совсем  другие  формы. Там  никогда  не считали человека
предметом купли-продажи. И именно это --  главное в вашем замысле,  помешать
Колумбу  вернуться  в  Европу.  Сохранить  единственное  место на земле, где
никогда не существовало рабство. Разве не так?
     --  Это не  главное,  почему  мы заинтересовались Колумбом, -- ответила
Тагири.
     -- Мне думается, вам следовало бы разобраться в  этом  вопросе еще раз,
--  настаивал Кемаль. --  Потому что рабство  было  непосредственной заменой
человеческих  жертвоприношений.  Неужели  вы действительно пытаетесь убедить
меня,  что предпочитаете  рабству  пытки  и умерщвление  пленников, как  это
делалось у майя, ирокезов, ацтеков и карибов? Неужели вы находите  это более
цивилизованным? Ведь в конце концов, их жизни приносились в жертву богам.
     --  Вы никогда не заставите меня поверить, что это была такая простая и
однозначная замена: человеческие жертвоприношения и рабство.
     --  Мне безразлично,  верите  вы в это  или нет, --  заметил Кемаль. --
Просто признайте  существование такой  возможности.  Просто  признайте,  что
существуют  вещи похуже, чем рабство.  Признайте, что, может быть, выбранные
вами  ценности  спорны,  как  и  ценности любой другой цивилизации.  И  ваша
попытка изменить историю так, чтобы ваши ценности восторжествовали в прошлом
так же, как они торжествуют в настоящем, -- это чистый...
     -- Культурный империализм, -- закончил Хасан. -- Кемаль, мы  много  раз
сами  обсуждали  этот вопрос.  Если бы вы  предлагали вернуться  в прошлое и
помешать той женщине из племени Дерку изобрести рабство, мы бы признали вашу
правоту. Но мы  не собираемся  делать  ничего подобного. Кемаль, мы  сами не
уверены, хотим ли мы что-то сделать. Мы просто пытаемся выяснить, что  можно
сделать.
     --  Вы так старательно уклоняетесь от обсуждения данного вопроса,  что,
право, это становится смешным. Вы с самого начала знали, что вашей целью был
Колумб,  именно ему вы хотели помешать. Вы, похоже, забываете, что вместе со
всем тем злом, которое принесло миру господство европейцев, вы  отбрасываете
и   все  хорошее:  эффективные  лекарства,  высокопроизводительное  сельское
хозяйство, чистую  воду,  дешевую энергию, развитую  промышленность, которая
дает  нам достаточно свободного времени, чтобы устраивать подобные собрания.
И не говорите  мне, что все то хорошее, что есть в современном мире, было бы
изобретено в любом случае. На свете нет ничего неизбежного.  Вы отбрасываете
слишком многое.
     Тагири закрыла лицо руками.
     -- Я знаю, -- сказала она.
     Кемаль ожидал  услышать  возражения. Ведь она все время спорила с  ним,
находя все новые и новые аргументы. На мгновение он почти утратил дар речи.
     Тагири отняла руки от лица, но все еще не поднимала глаз.
     -- Что бы мы не изменили, за все придется платить.  Но если мы  оставим
все  как  было, расплата  все  равно неизбежна. Но  не  мне  это  решать. Мы
представим свои соображения всему человечеству.
     Она подняла голову и посмотрела на Кемаля.
     -- Вам-то легко говорить, что не следует ничего менять. Вы не видели их
лиц. Вы же ученый. Он рассмеялся.
     -- Я не ученый, Тагири.  Я  не  такой,  как вы  --  кто  втемяшит  себе
что-нибудь в голову и никак не может от этого отказаться.
     -- Да, тут вы правы, -- согласилась Тагири. -- Я тоже не могу. Когда мы
закончим исследования и в  нашем распоряжении будет машина, которая даст нам
возможность перенестись в  прошлое, я  надеюсь,  что  мы  как-нибудь  сможем
сделать что-то стоящее,  что  было бы ответом  на мольбу той старой женщины,
призывавшей на помощь.
     -- Вы говорите о той молитве? -- спросил Кемаль.
     -- Да, -- с вызовом ответила она,  -- молитве. Я уверена, что мы сможем
изменить что-то к лучшему. Не знаю как, но сможем.
     -- Тогда мне ясно, что я в данном случае имею дело не с наукой.
     -- Да,  Кемаль,  вы правы,  но  я ведь  и  не  пыталась  ввести  вас  в
заблуждение.  --  Она   грустно  улыбнулась.   --  Такой  уж  меня  сделали,
"вылепили".  Мне  дали задание  посмотреть  на  прошлое  глазами  художника.
Посмотреть, нельзя ли придать ему новую  форму.  Более  удачную. И  если это
невозможно, то я не буду и пытаться. Но если есть хоть какой-либо шанс...
     Кемаль не  ожидал столь откровенного признания. Когда он ехал сюда,  то
ожидал увидеть  горстку  людей, одержимо  преданных  осуществлению  какой-то
своей  безумной  программы. Теперь он понял, что одержимость  есть,  но  нет
программы, а следовательно, и безумия.
     -- Более удачную  форму,  -- сказал он. -- Эта проблема сводится к трем
вопросам, не так ли?  Во-первых,  что такое "более удачная форма"?  Ответ на
этот  вопрос может подсказать только  сердце,  однако у вас хватило здравого
смысла  не  доверяться  своим  желаниям.  Второй  вопрос -- возможно  ли это
технически, можем  ли мы найти  способ изменить прошлое? Это задача физиков,
математиков и инженеров.
     -- А третий вопрос? -- спросил Хасан.
     --  Можете ли вы  точно  определить, какое изменение или изменения надо
сделать, чтобы получить именно тот результат, к которому  вы стремитесь?  То
есть,  что вы намереваетесь сделать: вернуться в прошлое  и подсыпать матери
Колумба в вино какое-нибудь зелье, которое вызвало бы у нее выкидыш?
     -- Нет, -- ответила Тагири. -- Мы хотим спасти людей от смерти, а вовсе
не убивать великого человека.
     -- Кроме того, -- добавил Хасан, -- мы не хотим  помешать Колумбу, если
от этого, как вы отметили, мир  станет только хуже. Это самая  трудная часть
всей  задачи.  Откуда  нам знать,  что произойдет, если  Колумб  не  откроет
Америку? На этот вопрос  не может  ответить  даже Трусайт II, что  могло  бы
произойти.
     Кемаль  оглядел  собравшихся  и  понял,  что  его  мнение  о  них  было
ошибочным.  Эти люди,  даже  больше,  чем  он сам,  были полны  решимости не
допустить какой-нибудь ошибки.
     -- Да, проблема действительно интересная, -- промолвил он.
     -- И неразрешимая к  тому же, -- заметил Хасан. -- Я не знаю, насколько
это обрадует вас, Кемаль, но вы дали нам единственную надежду.
     -- Каким образом? Ваш анализ  жизни Наога, -- пояснил Хасан. -- Если во
всей истории  человечества был хоть кто-то, подобный  Колумбу, то это -- он.
Его  воля и настойчивость  изменили  ход  истории.  Только  благодаря  своей
непреклонной решимости  он построил ковчег.  Уцелев в этом ковчеге  во время
потопа, он стал героем легенды.  А поскольку его отец был принесен в жертву,
когда народ Дерку ненадолго вернулся к обычаю человеческих жертвоприношений,
Наог стал убеждать  всех, встречавшихся ему на пути, что города -- есть зло,
что приносить людей в жертву  -- тягчайшее преступление и что Бог  уничтожил
людей за их грехи.
     -- Как жаль, что он не убедил их, что рабство -- тоже зло, -- вмешалась
Дико.
     --  Он  говорил им совершенно противоположное, --  сказал Кемаль. -- Он
был живым примером того, каким благом может быть рабство -- всю жизнь у него
было три раба, которые построили для него ковчег. И каждый, кто встречался с
великим Наогом, понимал, насколько своим спасением и  славой он  обязан этим
трем преданным ему людям, которые были его собственностью.
     Повернувшись к Хасану, Кемаль добавил:
     -- Я не совсем понимаю, как пример Наога вселил в вас надежду.
     -- Потому что он, в одиночку, изменил мир, -- ответил Хасан.
     -- А  вам удалось  точно определить,  когда  именно он вступил на путь,
который и привел к таким изменениям?  Вы заметили тот момент, когда он стоял
на  берегу новой бухты,  вдававшейся в перешеек Баб-эль-Мандеб, и, посмотрев
на старую береговую линию, понял, что должно произойти?
     -- Мне это не  составило особого труда, -- ответил  Кемаль. -- Он сразу
же  отправился в обратный путь, и  по дороге рассказал жене,  что придумал и
когда именно.
     --  Да,  изучая  историю Колумба,  мы не обнаружили такого  поворотного
момента в его жизни, -- сказал Хасан.  -- Но пример Наога дает  надежду, что
рано или поздно нам это удастся. Какое-то событие, озарение, заставившее его
обратить  свой  взор  на Запад.  Дико  уже установила,  когда он решил стать
великим. Но  мы еще не  выяснили, где и  когда он принял свое  бесповоротное
решение двинуться на Запад. Но теперь,  благодаря  Наогу, мы надеемся в один
прекрасный день найти разгадку.
     -- Но я уже нашла ее, отец, -- промолвила Дико. Все повернулись  к ней.
Немного смущенная, она продолжала:
     -- Во всяком случае, мне так  кажется.  Но все  это очень странно.  Это
случилось вчера вечером. Невероятно, правда? Я вчера подумала... вот было бы
здорово, если бы я нашла эту разгадку, пока... пока Кемаль здесь. И  тут мне
это удалось. Так мне кажется.
     Наступило долгое молчание. Наконец Кемаль встал и сказал:
     -- Тогда что же мы тут сидим? Покажите нам!





ГЛАВА V. ВИДЕНИЕ




     Кристофоро почти не надеялся, что  Спинола предложит ему отправиться во
Фландрию  на одном из  своих судов.  Такой возможности он ждал очень  давно,
напрашивался  на  любое судно,  плававшее вдоль  лигурийского  побережья,  в
результате чего узнал его лучше, чем все неровности своего матраса. Довелось
ему, правда, совершить "разведывательное" плавание на Хиос, где он заработал
кругленькую сумму. Не то  чтобы он  разбогател, но, располагая поначалу лишь
небольшими  деньгами, так  успешно  торговал  мастикой, что вернулся домой с
туго  набитым  кошельком.  У  него  хватило  сообразительности  пожертвовать
значительную часть этой  суммы церкви от имени Николо Спинолы,  постаравшись
чтобы об этом узнало как можно большее число людей.
     Спинола, разумеется, послал за ним,  и Кристофоро, явившись, рассыпался
в благодарностях.
     --  Я знаю,  мой господин, что  вы не давали  мне  никаких поручений на
Хиосе, но ведь это вы предоставили мне  возможность побывать там, не  взяв с
меня ни гроша за место на вашем судне. Я не смел предложить вам те небольшие
деньги, которые мне удалось заработать  на Хиосе. Вы даете своим слугам куда
больше, когда  они отправляются на  рынок, чтобы купить на день продукты для
дома.
     Они оба прекрасно понимали, что это сильное преувеличение.
     -- Но когда я пожертвовал их церкви  Христовой, я не осмелился сказать,
что  они исходят от  меня, памятуя  о  том, что ими  я целиком обязан  вашей
милости.
     Спинола рассмеялся.
     -- Язык  у тебя  подвешен хорошо, --  сказал  он. -- Попрактикуйся  еще
немного,  так чтобы  твои  речи не звучали  заученно,  и,  уверяю,  они тебя
сделают богатым.
     Кристофоро  полагал,  что  его  замысел  не  удался,  пока  Спинола  не
предложил  ему  принять  участие  в  торговой  экспедиции, направлявшейся во
Фландрию и Англию. Пять  судов, ради безопасности, плыли вместе, и на  одном
из них  был  груз товаров, которые  должен был продать Кристофоро.  Это была
большая ответственность,  потому  что на их приобретение  ушла немалая часть
состояния  Спинолы, но Кристофоро  хорошо подготовился к этому  предприятию.
Кое-что он  делал  сам, а за  выполнением  всех  остальных работ вни