-- возразил отец Антонио,  -- не может быть веры,
поэтому она остается уделом мужчин.
     -- Существует  понимание  причины,  и тут  мужчины  всегда  впереди, --
отметил отец Перес, -- но существует и понимание сострадания, в чем  женщины
намного  превосходят  мужчин.  Что  из  этого,  по  вашему мнению,  ведет  к
укреплению веры?
     Колумб  оставил  их  погруженными в  спор  и  закончил приготовления  к
поездке  в  Кордову, где обосновался двор короля и  королевы, пока они  вели
свою более или менее  непрерывную войну с маврами. Весь этот разговор о том,
чего женщины хотят, в чем нуждаются, чем восхищаются и во что верят, казался
Колумбу смешным и нелепым.  Что могут знать о женщинах давшие обет безбрачия
священники? Но, с другой  стороны, сам он был женат, и  все  равно совсем не
разбирается в  женщинах,  тогда как  отец  Перес и  отец  Антонио  выслушали
исповеди многих из них. Возможно, они знают, о чем говорят.
     Фелипа верила в меня, подумал Колумб.  И я принимал это как должное. Но
теперь я понимаю, что нуждался в ней и рассчитывал на ее преданность и веру.
Она верила  мне, даже когда  не  понимала  мои доводы.  Возможно, отец Перес
прав, и женщины видят истинную, скрытую суть вещей и не обращают внимания на
то,  что  лежит  на  поверхности. Быть  может,  Фелипа  поняла, какую миссию
возложила на меня Святая Троица, и поэтому поддерживала меня, невзирая ни на
что. А что если и королева Изабелла поймет это,  и, поскольку  она женщина и
занимает место, обычно предназначаемое для мужчин,  она сможет повернуть ход
судьбы, и тогда я выполню миссию, возложенную на меня Богом.
     Стемнело,  и Колумб почувствовал  себя  одиноким. Впервые, насколько он
мог припомнить, он ощутил отсутствие Фелипы и захотел, чтобы она была  рядом
с  ним  в эту  ночь. Раньше я  не понимал,  что ты давала  мне,  сказал  он,
обращаясь к ней, хотя и сомневался, услышит ли она его. Но  почему бы и нет?
Если святые  слышат  обращенные к ним молитвы, почему не  могут  услышать их
жены? А если она больше не слушает  меня, -- к чему ей это? Но я уверен, она
будет слушать молитвы Диего.
     С этой мыслью  он  побрел через освещенный факелами монастырский  двор.
Наконец, подошел к маленькой келье,  где жил Диего. Сын спал.  Колумб поднял
его на руки и  понес сквозь сгущающуюся темноту  в  свою комнату, на большую
кровать.  Лег рядом с сыном, который свернулся калачиком,  положив голову на
руки  отца. Я здесь с Диего,  сказал он про себя.  Ты  видишь  меня, Фелипа?
Слышишь ли ты  меня? Теперь я уже лучше понимаю тебя, сказал он, обращаясь к
покойной жене. Теперь я понимаю,  насколько  велик тот дар, который ты  дала
мне.  Благодарю  тебя. И  если там, на  небесах,  ты  можешь что-то сделать,
раскрой для меня сердце  королевы Изабеллы. Пусть она увидит во мне  то, что
сумела разглядеть  ты. Пусть она полюбит меня  хотя  бы в десять раз меньше,
чем ты, и тогда  у меня  будут корабли, и Господь  принесет  святой  крест в
восточные королевства.
     Диего зашевелился и Колумб прошептал ему:
     -- Спи, сынок, спи.
     Диего теснее прижался к нему и не проснулся.


     Хунакпу шел с Дико по улицам Джубы с совершенно невозмутимым выражением
лица.  Казалось,  что для  него голые  ребятишки и  тростниковые хижины были
самой привычной картиной. Что касается Дико,  то  ей никогда  не приходилось
встречать приезжего,  который  удержался  бы от каких-либо  высказываний  по
этому поводу, и не задавал  бы ей вопросов.  Некоторые, правда,  делали вид,
что их ничто не  удивляет,  но зато приставали  с  дурацкими вопросами типа,
построены ли хижины из местного или привозного тростника? Или болтали прочую
чепуху, вместо того чтобы просто спросить: неужели вы действительно живете в
таких  условиях? Хунакпу,  однако  по-видимому,  не придавал  этому никакого
значения, хотя она чувствовала, что его взгляд фиксирует все окружающее.
     Конечно, внутри помещения  Службы все  будет действительно знакомо ему.
Когда они  вошли в ее офис, он тут же уселся за ее терминал и начал вызывать
файлы. Он не  спросил разрешения, да и чего ради было ему  это делать? Чтобы
показать ей что-то, он должен был  взять на себя инициативу; она привела его
сюда, и  с какой стати  ему  спрашивать разрешения воспользоваться тем,  что
она, совершенно очевидно,  подготовила для него? Это не  было невежливостью.
Напротив, он ведь  признался  ей,  что  боится!  Возможно,  такое абсолютное
спокойствие,  такая невозмутимость -- это способ преодолеть страх? А если бы
он  когда-нибудь по-настоящему расслабился, то выглядел  бы, наоборот, более
возбужденным? Смеющимся, сыплющим шутками,  не стыдящимся проявления чувств,
участвующим во  всем  происходящем  вокруг.  Вполне вероятно,  он  сохраняет
внешнее спокойствие, только когда чего-то боится.
     -- Что  вам уже известно?  -- спросил он. -- Я не  хочу  отнимать у вас
время, рассказывая о том, что вы уже знаете.
     -- Я  знаю, что Мексиканская  империя  достигла  расцвета  в результате
завоеваний Ауисотля... Он  во  многом способствовал установлению фактических
границ Мезоамериканской империи. Завоеванные им земли находились так далеко,
что Монтесуме II пришлось вновь завоевывать их, и все  же они так и остались
непокоренными.
     --А вы знаете, чем были обусловлены эти границы?
     --  Проблемой  перевозок, --  ответила  она. --  Эти  земли  находились
слишком  далеко,  и  снабжение армии было сопряжено  с большими трудностями.
Самой крупной  победой ацтекского  оружия было покорение  народа  соконуско,
жившего очень далеко  от ацтеков, на Тихоокеанском побережье. И  это удалось
сделать только потому,  что  ацтеки  не приносили в  жертву  людей из  этого
народа, а торговали с ним. Это был скорее союз, чем порабощение.
     -- Да, таковы были ограничения, связанные  с  расстояниями,  --  сказал
Хунакпу. -- А как насчет социальных и экономических ограничений?
     Дико вдруг показалось,  что  ей устроили  экзамен. Но  он прав. Если он
сначала  проверит ее знания, то поймет, насколько глубоко  и подробно  можно
знакомить  ее с остальными материалами,  новыми открытиями,  которые, по его
мнению,  дадут ответ на  главный вопрос: почему  Вмешавшиеся поставили перед
Колумбом задачу плыть на запад.
     --  С экономической  точки  зрения,  распространенный  в  Мексике культ
человеческих   жертвоприношений   давал  результаты,   совершенно   обратные
желаемым. Пока они  продолжали покорять новые  земли, они приводили  с войны
достаточно пленных  для  жертвоприношений, сохраняя тем самым на близлежащих
территориях  нужное  количество  рабочих   рук  для  производства  продуктов
питания. Но как только они начали возвращаться с войны, приводя двадцать или
тридцать пленных вместо двух или трех тысяч, перед ними встала дилемма. Если
они будут  брать  для жертвоприношений  людей из  окружающих  их  территорию
земель,   уже  покоренных  ими,  производство  продуктов  питания  неизбежно
снизится.  Если же  они  не  тронут этих  людей, то  им  придется  уменьшить
количество жертвоприношений, а это означало  меньше шансов на успех в боях и
меньше милостей от государственного бога -- как его там?
     -- Уицилопочтли -- подсказал Хунакпу.
     -- Итак,  они предпочли  даже  увеличить число жертвоприношений. Своего
рода  доказательство  их веры. В  результате производство продуктов  питания
упало, и наступил голод. А народ, которым они правили, хотя  и исповедовал в
сущности такую же религию,  все  больше  и больше возмущался многочисленными
жертвоприношениями,  ибо  в  старые  времена,  до  прихода  мексиканцев с их
культом Ват-сил... Уитцил...
     -- Уицилопочтли.
     --  За один раз в жертву приносили  всего  несколько человек. Например,
после ритуальной  войны, и даже после обычной  войны.  И после  игр в мяч. С
приходом мексиканцев все изменилось, начались  бесконечные жертвоприношения.
Люди возненавидели это. Их семьи безжалостно разрушали, а поскольку в жертву
приносилось так много людей, такая смерть уже больше не считалась почетной.
     -- А что характерно для самой мексиканской культуры?
     --   Государство  процветало,  потому   что   поощряло  продвижение  по
социальной лестнице. Если ты отличился на войне,  то поднимался на ступеньку
выше. Торговцы могли купить  себе место  в  благородном  сословии.  В общем,
можно  было добиться  более  высокого  положения  в  обществе.  Но  все  это
закончилось  сразу  же после Ауисотля, когда Монтесума  положил конец всякой
возможности  изменять  свою  классовую  принадлежность  с  помощью денег.  А
многократные военные неудачи означали, что у тебя уже оставалось мало шансов
подняться  на ступеньку  выше благодаря  доблести  в  бою. Монтесума  создал
социально  застывшее  общество,   и  это  было  катастрофой,  поскольку  вся
социальная и экономическая структура Мексики  была основана на захвате новых
территорий и социальной мобильности.
     Хунакпу кивнул.
     -- Итак, -- сказала Дико, -- я правильно все изложила?
     -- Совершенно правильно, -- ответил он.
     --  Но  отсюда следует только  один  вывод: даже без появления  Кортеса
империя ацтеков развалилась бы в течение нескольких лет.
     -- В действительности, даже  в течение  нескольких месяцев, -- поправил
Хунакпу. --  Наиболее ценным союзником Кортесу  среди  индейцев  было  племя
тлакскаланов.  Они  были  единственным  племенем, которое уже сломало хребет
военной машине  мексиканцев. Ауисотль и Монтесума посылали против них  армию
за  армией, а те так и не отдавали ни клочка своей земли. Это было унижением
для  мексиканцев,  потому  что  Тлакскала  находилась  чуть  к   востоку  от
Теночтитлана  и была  полностью  окружена  мексиканской  территорией. И  все
другие племена -- и те, которые все еще сопротивлялись мексиканцам и те, кто
уже  был превращен в  пыль  под их  правлением -- начали  видеть в Тлакскала
надежду на спасение.
     -- Да, я читала вашу статью по этому вопросу.
     -- Это напоминает судьбу персидской империи после вторжения халдеев, --
сказал  Хунакпу. -- Когда  Мексика  потерпела  поражение,  это  не  означало
крушения всей имперской структуры. Тлакскаланы скорее всего вошли в страну и
взяли власть в свои руки.
     -- Это один из возможных вариантов, -- сказала Дико.
     --  Нет,  --  твердо возразил Хунакпу,  --  это  единственно  возможный
результат. К этому все шло.
     -- Боюсь, что теперь придется  перейти  к  вопросу  доказательства,  --
сказала Дико. Он кивнул.
     -- Смотрите.
     Хунакпу повернулся к Трусайту II и начал показывать короткие сцены. Он,
явно,  тщательно подготовился, потому что  переход от  одной  сцены к другой
происходил так же плавно, как в кино.
     -- Вот Чокла, -- сказал  он, и показал короткие клипы, где этот человек
встречается с королем тлакскаланов, а затем с другими людьми, и уже в других
ситуациях. Потом Хунакпу назвал имя еще одного посла тлакскаланов и показал,
чем занимается тот.
     Быстро  появилась картинка.  Тлакскаланы  хорошо  знали о волнениях как
среди  покоренных  мексиканцами племен,  так и  среди купечества и воинов  в
самой Мексике.  Мексика  созрела и  для государственного  переворота,  и для
революции. Что  бы  ни произошло  первым,  за  ним неизбежно последовало  бы
второе. Тлакскаланы встречались  с  руководителями  каждой группы, заключали
союзы, готовились.
     --  Тлакскаланы были готовы. Если бы появление Кортеса не расстроило их
планы,  они  просочились бы на территорию Мексики  и забрали в свои руки всю
империю.  Они  подготовили  все  так,  чтобы  все  важные  для них  племена,
покоренные  мексиканцами,  восстали  одновременно  и   всеми  своими  силами
поддержали   тлакскаланов,   чья   громкая  слава  завоевала   их   доверие.
Одновременно они готовили переворот с целью свергнуть Монтесуму, что привело
бы к  распаду  тройственного  союза,  когда Текскосо  и  Такуба покинули  бы
Теночтитлан и заключили бы новый союз с Тлакс-каланами.
     Да,  --  заметила  Дико, --  полагаю, здесь все  ясно. Думаю, вы правы.
Именно это они намеревались сделать.
     -- И  это сработало бы, -- сказал Хунакпу. -- Поэтому  все  разговоры о
том, что империя ацтеков была на грани распада, бессмысленны. Ее заменила бы
новая, более  сильная и жизнеспособная империя. И, как я хотел бы  отметить,
империя  столь же изуверски  преданная  человеческим жертвоприношениям,  как
Мексика.  Единственной   разницей  между  ними  было  бы  имя  бога.  Вместо
Уицилопочтли тлакскаланы устраивали войны во имя Камаштли.
     -- Все это очень убедительно, -- промолвила Дико, -- но что это меняет?
Тлакскаланы  столкнулись  бы  с  теми  же  трудностями,  что  и  мексиканцы:
трудности с перевозками,  невозможность  одновременно осуществлять программу
массовых культовых убийств и вести интенсивное сельское хозяйство.
     -- Но тлакскаланы -- это не мексиканцы, -- возразил Хунакпу.
     -- Что вы хотите этим сказать?
     --  В  своей  отчаянной  борьбе  за  выживание  против  безжалостного и
могучего  врага,  борьбе,  мог  бы  я  добавить,  которую  никогда  не  вели
мексиканцы, тлакскаланы отказались от фаталистического взгляда  на  историю,
который еще до них погубил мексиканцев, тольтеков и майя. Тлакскаланы хотели
перемен -- и те уже были на пороге.
     Рабочий день  уже  близился  к концу,  и  вокруг  них собрались  другие
сотрудники станции,  чтобы познакомиться с материалами Хунакпу. Теперь  Дико
увидела,  что Хунакпу уже перестал бояться,  он оживился, говорил увлеченно.
Она  подумала,  не отсюда ли  берет  начало  миф  о  стоицизме  индейцев  --
естественная  реакция  на  страх  у  индейцев  выглядит в  глазах европейцев
бесстрастностью.
     Хунакпу  приступил к  прогону новой  серии коротких  сцен, показывающих
посланцев короля тлакскаланов.  Однако  на этот раз  они  направлялись не  к
мексиканцам,  недовольным  своими  правителями,  и не к покоренным  Мексикой
племенам.
     --  Хорошо  известно, что  тараскам, жившим  к западу  и  к  северу  от
Теночтитлана, незадолго  до этого удалось  получить настоящую бронзу,  и они
усиленно  экспериментировали  с  другими металлами  и  сплавами,  --  сказал
Хунакпу.  -- Однако, по-видимому, никто не обратил внимания,  что мексиканцы
ничего не знали об этом, тогда как  тлакскаланам это было хорошо известно. И
их посланцы  не  просто пытаются купить бронзу. Они пытаются заполучить ее в
обмен  на сотрудничество.  Они ведут  переговоры  о заключении  союза, и они
пытаются доставить кузнецов-тарасков в Тласкалу. Им это, наверняка, удастся,
а  это  означает,  что они станут  обладателями ужасного  и  сокрушительного
оружия, которого нет ни у одного другого народа в этом регионе.
     -- Неужели  бронза  произведет  такой  переворот?  --  спросил  один из
зрителей.
     -- Я  хочу  напомнить, что мексиканцы  могли  одним  ударом  кремневого
топора отрубить голову  лошади, так что вряд ли можно утверждать, что  у них
уже не было страшного оружия.
     -- Стрела с  бронзовым  наконечником легче, и может лететь дальше  и  с
большей  точностью, чем стрела с  каменным наконечником. Бронзовый меч может
пронзить хлопчатный  панцирь,  от  которого  кремневые наконечники  стрел  и
кремневые ножи отскакивали или застревали в нем. Это совершенно меняет дело.
И тараски не остановятся на бронзе: они всерьез экспериментировали с многими
различными материалами. Они начали работать над созданием железа.
     -- Не может быть, -- вскричали разом несколько человек.
     -- Я знаю, что вы все так думаете, но это правда. -- Он показал сценку,
где тараскский металлург работал с сравнительно чистым железом.
     --  У него ничего  не  получится,  --  заметил  один  из  зрителей.  --
Температура недостаточно высокая.
     -- Неужели  вы  сомневаетесь,  что  он не найдет способ ее  поднять? --
спросил  Хунакпу. -- Эти кадры относятся  к тому времени,  когда Кортес  уже
продвигался к  Теночтитлану. Его приходом и объясняется,  почему работа  над
получением  железа так и закончилась ничем. Поскольку им не удалось добиться
успеха до испанского завоевания, об этом вообще забыли. Я откопал эти сценки
лишь потому, что был, кажется, единственным, кто верил в смысл этих поисков.
Но тараски действительно были на пороге использования железа.
     -- Получается,  что бронзовый век  в Мезоамерике длился бы всего десять
лет? -- спросил один из присутствующих .
     -- Не существует закона, утверждающего,  что бронза должна появиться до
железа, или  что железо должно появиться спустя века после  открытия бронзы,
-- ответил Хунакпу.
     --  Железо еще  не  порох,  -- заметила  Дико.  --  Или  вы  сейчас нам
покажете, как тараски работают над получением селитры?
     --  Я не утверждаю,  что  они догнали бы европейцев по уровню  развития
техники всего за несколько лет. Я считаю, это было бы невозможно. Но, думаю,
что, объединившись с тарасками  и утвердив свою власть над ними,  тласкаланы
получили  бы  в  свое  распоряжение  такое  оружие,   которое  дало   бы  им
колоссальное преимущество  перед соседями. Они  вселили  бы в  эти племена и
народы такой страх, что, будучи однажды завоеванными, те могли бы оставаться
длительное время покорными их  воле и добровольно  платить  дань. Тогда  как
Мексика  вынуждена была бы послать ради этого целую  армию. Границы  империи
таласканов расширились бы, а сама она укрепилась.
     -- Возможно, -- сказала Дико.
     -- Не возможно, а вполне вероятно, -- возразил Хунакпу. -- А  к тому же
еще вот что. Таласкаланы уже  подчинили  себе близлежащие города Уэшоцинко и
Чолулу -- пусть и  небольшие, но это дает нам представление о том, что такое
империя в их понимании.  Что  же они сделали? Они вмешивались во  внутреннюю
политику покоренных ими государств в  такой степени, о которой мексиканцы не
могли  и  мечтать.  Они  не  просто  собирали  дань  и  получали  людей  для
жертвоприношений,  они создали централизованное правительство,  установившее
жесткий   контроль   над  правительствами   покоренных  народов.   В   итоге
образовалась  действительно объединенная  политически империя,  а не  просто
хаотическая система  для  сбора  дани.  Это то  самое нововведение,  которое
обеспечило  могущество  Ассирии,  а  впоследствии  было  скопировано  каждой
преуспевшей империей. Тлакскаланы в конце концов сделали то же  открытие, но
на две тысячи лет позднее.  Теперь подумайте, чего добились с помощью  новой
государственной системы ассирийцы,  а  затем представьте  себе, что она дает
тлакскаланам.
     --  Ну хорошо,  -- сказала Дико.  -- Разрешите  мне  пригласить  отца с
матерью.
     -- Но я еще не закончил, -- ответил Хунакпу.
     -- Я слушала вас  и смотрела записи, чтобы убедиться, стоит ли  тратить
на  вас время. Оказалось, что стоит. Совершенно  очевидно, что в Мезоамерике
происходили  куда  более  важные  события,  чем   кто-нибудь  мог  подумать,
поскольку все  изучали Мексику и никто не интересовался государствами  -- ее
преемниками. Ваш подход, несомненно, продуктивен, и  с вашими выводами нужно
ознакомить куда более важных людей, чем я.
     Внезапно  оживление  и  энтузиазм Хунакпу  исчезли,  и  он  опять  стал
спокойным, похожим  на стоика.  У Дико мелькнула мысль: это означает, что он
опять напуган.
     -- Не волнуйтесь, -- сказала она, -- им это будет так же интересно, как
мне. Он кивнул.
     -- Так когда же мы это проделаем?
     -- Я  думаю,  завтра.  А пока отправляйтесь в свой номер  и поспите. Вы
сможете поесть в ресторане при гостинице, хотя я не уверена, что у них много
блюд  из мексиканской  кухни. Но,  надеюсь, стандартное  международное  меню
удовлетворит вас. Я позвоню вам утром и сообщу распорядок дня на завтра.
     -- А Кемаль?
     -- Я не думаю, что он откажется от встречи с вами, -- сказала Дико.
     -- Ведь я даже не коснулся проблемы перевозок.
     -- Завтра, -- повторила Дико.
     Остальные  уже  почти  разошлись,  но  несколько