смотреть их на своем компьютере.
     -- Большая часть из них уже находится в системе Службы, -- ответил он.
     --  Тогда пошлите  мне  перечень  всех  своих работ.  Когда вы  сможете
приехать? Я попрошу от нашего имени предоставить вам отпуск для консультации
с нами.
     -- А вы можете это сделать?
     -- Я могу попросить, -- отвечала она.
     -- Тогда завтра, -- сказал он.
     --  Я не  смогу прочитать  все к завтрашнему  дню. Давайте на следующей
неделе, во вторник. Но не откладывая, отправьте мне все файлы и списки.
     -- И вы попросите предоставить мне отпуск... когда я отошлю файлы?
     -- Нет,  я попрошу об  этом в ближайшие  пятнадцать минут. Приятно было
поговорить с вами. Надеюсь, вы не псих.
     -- Нет, -- ответил он. -- Мне тоже было приятно пообщаться с вами.
     Она положила трубку. Спустя час к нему пришла его начальница.
     -- Чем вы занимались? -- резко спросила она.
     -- Чем всегда, -- последовал ответ.
     -- Я как раз писала рекомендацию о вашем переводе на другое направление
работы, -- сказала она. -- И тут приходит это.  Запрос от  проекта  "Колумб"
относительно  вашего присутствия там  на следующей  неделе. И не  могу ли  я
предоставить вам оплаченный отпуск.
     -- Для вас было бы дешевле просто уволить меня, -- сказал он, -- но мне
будет  труднее  помочь  тем  людям  в  Джубе,  если  меня  лишат  доступа  к
компьютерной системе Службы.
     Она посмотрела на него с почти откровенным испугом.
     --  Вы что,  пытаетесь  убедить меня, что вы,  оказывается,  отнюдь  не
сумасшедший, а своенравный, безмозглый осел и бездельник?
     -- Ничего не могу гарантировать, -- ответил он. -- Может случиться так,
что все согласятся с вами.
     -- Не сомневаюсь, -- заметила она. --  Но  вы получите отпуск, и можете
оставаться с нами, пока он не закончится.
     -- Надеюсь, что оправдаю расходы, -- промолвил он.
     -- Надеюсь,  -- сказала она.  -- Ваше жалованье во время отпуска  будет
поступать из их бюджета. -- Она улыбнулась. -- Знаете, на самом-то  деле  вы
мне нравитесь. Мне просто кажется, что вы не поняли,  чем в действительности
занимается Служба.
     -- Да, не понял, -- сказал Хунакпу. -- Вот я и хочу разобраться во всем
сам.
     -- Желаю удачи. Если вы в конце концов окажетесь гением, не забывайте о
том, что я никогда, ни на секунду не верила в вас.
     -- Не беспокойтесь,  --  сказал он с  улыбкой.  --  Я  никогда этого не
забуду.





ГЛАВА VII. ЧТО БЫЛО БЫ




     Дико встречала Хунакпу на вокзале в Джубе. Он  был небольшого роста, со
светло-коричневой кожей и  характерными для майя чертами  лица, поэтому  она
легко узнала  его. Он  спокойно  стоял, безмятежно  разглядывая  пассажиров,
суетившихся на платформе.  Дико была  поражена тем, как молодо  он выглядит,
хотя она  уже  знала,  что индейцы  с их гладкой кожей лица  всегда  кажутся
моложе тем, кто привык встречаться с представителями других рас. Удивительно
было и то, с каким спокойствием держался этот  такой молодой на вид человек.
Можно  было  подумать,  что он  уже в  тысячный раз приезжает сюда и  сейчас
просто рассматривает хорошо  знакомый пейзаж,  стараясь заметить, изменилось
ли в нем что-либо за  те  годы, что  он отсутствовал.  Глядя на него, трудно
было догадаться, что карьера его висит на волоске, что за всю свою  жизнь он
никогда не  выезжал за  пределы Мехико,  что  сейчас  он собирается  сделать
доклад,  который  может  изменить весь ход истории.  Дико позавидовала  тому
миру, который царит  в  его  душе и позволяет ему  принимать все  в жизни  с
таким... таким спокойствием.
     Она  подошла к Хунакпу. Он взглянул  на нее, причем ничто в его лице не
выдало радости  или облегчения,  хотя он,  наверняка,  узнал ее,  поскольку,
прежде  чем уехать,  несомненно, нашел ее фотографию в картотеке сотрудников
Службы.
     -- Я Дико, -- сказала она, протянув ему обе руки. Он слегка пожал их.
     --  А я Хунакпу,  -- ответил он.  -- Как мило с  вашей стороны,  что вы
встретили меня.
     -- У нас в городе нет уличных указателей, -- пояснила она, --  а я вожу
машину  лучше,  чем  таксисты. Может,  я  и преувеличиваю,  но  зато беру  с
пассажиров меньше.
     Он не улыбнулся в ответ. Зануда, подумала она.
     -- А багаж у вас есть? Он покачал головой.
     -- Вот  только это, -- он приподнял плечо, на котором висела  небольшая
сумка на ремне.
     Неуж-то там поместилась хотя бы одна смена белья? Но, с другой стороны,
он  приехал  из  одной  тропической  страны   в   другую,  а   в  бритвенных
принадлежностях он не  нуждается. Индейцы выглядят моложе своих лет, отчасти
благодаря отсутствию бороды.  А что касается бумаг, то их уже давно передали
по электронной почте. Однако большинство  людей, отправляясь в  путешествие,
берут  с  собой  гораздо  больше  вещей.  Возможно,  потому,  что  чувствуют
неуверенность, и им требуется окружить себя  знакомыми,  привычными  вещами;
они везут с собой много одежды, чтобы иметь свободу выбора хотя бы в этом, и
смягчить таким образом чувство неуверенности и беспомощности. Судя по всему,
к  Хунакпу это  не относится. Он, по-видимому, вообще ничего не боится. Или,
возможно, нигде не чувствует себя иностранцем. Как здорово было бы, подумала
Дико,  чувствовать себя  как дома в любом  месте. Хотела бы я обладать таким
даром! К своему изумлению она обнаружила, что восхищается им, несмотря на то
что он оттолкнул ее своей холодностью.
     До гостиницы они доехали  в полном молчании. Он ни словом не обмолвился
о том, понравился ли ему его номер.
     -- Ну  что ж, -- сказала  Дико, -- я  думаю, вы захотите отдохнуть, тем
более  эта разница во времени...  Лучше  всего поспать  часика три,  а потом
встать и сразу поесть.
     -- Я  не  почувствую разницу во времени, -- возразил он. -- Я  поспал в
самолете. И в поезде.
     Он спал? В ожидании самой важной в его жизни беседы?
     -- Но тогда, вероятно, вы голодны?
     -- Я поел в поезде, -- ответил он.
     -- Ну  что  же,  -- сказала Дико, -- сколько времени  вам  понадобится,
прежде чем мы начнем?
     -- Я  могу  начать прямо  сейчас, -- ответил Хунакпу.  Он снял  с плеча
сумку и положил ее  на кровать. Ее поразило, как экономны были его движения:
он не бросил сумку небрежно, но и не уложил ее с подчеркнутой осторожностью.
Он двигался  так  естественно, что казалось, будто сумка сама соскользнула с
его плеча на кровать.
     У Дико даже мурашки побежали  по  коже.  Сначала она  не  могла  понять
почему, но  затем  поняла: вот  он стоит, руки пустые,  сумка соскользнула с
плеча, он не перебирает пальцами и ничего не прижимает к груди, чтобы скрыть
смущение. Он избавился от  единственной вещи, которую  привез с собой, но он
совершенно спокоен  и  невозмутим.  Ей  показалось,  будто у  нее на  глазах
человек стоит  на  краю пропасти, и ее охватил  какой-то  ужас, смешанный  с
состраданием. Сама  она никогда  не  была бы способна на такое. Оказавшись в
непривычном месте, одна,  она непременно  вцепилась бы  во  что-то знакомое,
свое. Записную книжку. Сумочку. Хотя  бы браслет или кольцо, или часы, чтобы
вертеть  это в руках. А  этот человек -- он оставался абсолютно спокоен, без
единой знакомой  вещи  в руках. Он,  несомненно,  может скинуть с себя все и
пройти  по  жизни  обнаженным,  не  испытывая ни  малейшего  неудобства. Его
потрясающее самообладание выводило ее из себя.
     -- Как вам это удается? -- спросила она, не в силах удержаться.
     -- Что именно? -- спросил Хунакпу.
     --Оставаться таким... таким спокойным. Он на мгновение задумался.
     -- Потому что я не знаю, что еще делать.
     --  Я  бы  тряслась от страха, -- сказала она. -- Приехать в совершенно
незнакомое место. Отдать труд всей своей жизни в руки незнакомых людей.
     -- Да,  -- сказал  он.  -- Я тоже. Она  взглянула на него,  сомневаясь,
правильно ли его поняла.
     -- Вы боитесь?
     Он  кивнул. Но  лицо его оставалось безмятежным,  как и  прежде, а поза
такой же свободной. Более того,  когда он признался, что  боится, его поза и
выражение лица говорили  об обратном, что он чувствует  себя  непринужденно,
может  быть, слегка  уставшим  от  разговора,  но  пока  еще  не  испытывает
нетерпения. Он вел себя как сторонний наблюдатель.
     И  тут вдруг замечания, которые начальница Хунакпу обронила в разговоре
с Дико, внезапно начали обретать смысл. Она, между прочим, упомянула  о том,
что  он,  судя по  его поведению, безразличен ко  всему, даже и  к тому, что
интересует его больше всего.  Работать с ним совершенно невозможно,  сказала
она, но  тем не менее желаю вам удачи. Однако не похоже, что Хунакпу целиком
погружен в свой внутренний мир  и неспособен  реагировать на окружающее.  Он
явно  воспринимал  все, что происходит вокруг него.  Он слушал ее вежливо  и
внимательно.
     Ну  ладно.  Ясно,  что он ведет  себя необычно. Но  он  приехал,  чтобы
сделать доклад, и сейчас для этого вполне подходящее время.
     -- Что вам нужно? -- спросила она. -- Чтобы сделать доклад? Трусайт?
     -- И терминал сети электронной связи, -- ответил он.
     -- Тогда пошли ко мне на станцию. -- сказала Дико.


     Мне удалось убедить дона Энрике де Гусмана, -- сказал Колумб. -- Почему
же только королей не убеждают мои доводы?
     Отец Антонио лишь улыбнулся и покачал головой.
     --  Кристобаль, --  сказал  он,  -- образованных  людей ваши доводы  не
убеждают, потому  что они недостаточно веские и к тому  же  надуманные.  Они
противоречат  математике и трудам всех  древних ученых,  имеющих отношение к
этому вопросу. Короли же  отвергают ваши доводы, потому  что они  общаются с
учеными, которые разбивают ваши аргументы в пух и прах.
     Колумб был потрясен.
     -- Если вы так считаете, отец Антонио, то почему же поддерживаете меня?
Почему  вы принимаете меня в своем доме?  Почему вы помогли мне убедить дона
Энрике?
     --  Ваши  аргументы меня не убедили, -- ответил  отец Антонио.  -- Меня
убедил тот Божий  свет,  что горит в вас.  У вас внутри горит огонь. Я верю,
что только Господь может вложить такой огонь в человека. И поэтому, хотя я и
считаю ваши аргументы чепухой, я  все  же верю, что  Господь хочет, чтобы вы
отправились на запад. И ради этого я помогу вам  всем, чем смогу, ибо я тоже
люблю Господа и во мне тоже тлеет искорка этого огня.
     При этих  словах глаза  Колумба  наполнились слезами.  За все  те годы,
когда  он корпел над древними рукописями и  картами, когда он доказывал свою
правоту  в  Португалии,  а с недавних пор  и  в  доме дона Энрике,  никто не
поддержал его план, не увидел в нем Божий Промысел. Он  начал опасаться, что
Бог отвернулся от него, и больше ничем не помогает ему. Но сейчас слова отца
Антония  --  высокообразованного человека, пользовавшегося большим уважением
среди ученых во  всей Европе, убедили его, что Божья Вола проникает в сердца
хороших людей, побуждая их поверить в миссию Колумба.
     -- Отец Антонио, если бы я не знал  того, что знаю, я сам бы не поверил
своим доводам, -- сказал Колумб.
     -- Достаточно, -- сказал отец Перес. -- Никогда не повторяйте этого.
     Колумб испуганно посмотрел на него.
     -- О чем это вы?
     --  Здесь, в  стенах Ла Рабида, при закрытых дверях, вы можете говорить
подобные вещи, и мы поймем это.  Но впредь никогда, даже малейшим намеком вы
не  должны  никому  давать  понять,  что  ваши  доводы можно  поставить  под
сомнение.
     -- Но их можно поставить под сомнение, -- вмешался отец Антонио.
     --  Колумб тем не менее ничем и никогда не должен показывать, что знает
об этом. Неужели вы не понимаете? Если Господь действительно благословил это
путешествие, то вы должны  заставить и других  поверить в это. Только так вы
добьетесь победы, Колумб. Не рассуждениями,  не доводами, а верой,  отвагой,
упорством, уверенностью. Те, в ком есть искра Божия,  поверят вам независимо
ни от чего. Но сколько таких людей вы встретите? Сколько их уже было?
     -- Считая вас и отца Антонио -- двое, -- ответил Колумб.
     -- Так вы  не добьетесь  победы с помощью  своих аргументов, потому что
они  и  в  самом  деле  неубедительны.  А Святой  Дух не одолеет  всех,  кто
встретится на вашем  пути, поскольку Бог не вмешивается в такие дела. На что
же вы можете рассчитывать, Кристобаль?
     -- На вашу дружбу, -- тотчас ответил он.
     --  И на свою безграничную и безусловную веру, -- сказал отец Перес. --
Разве не так, отец Антонио?
     Отец Антонио кивнул.
     -- Я понимаю, что вы имеете в виду. Те,  кто слаб в вере,  примут  веру
тех, кто  силен  в  ней. Ваша уверенность  должна  быть абсолютной,  тогда и
другие смогут вдохновиться ею, и она поможет им.
     -- Итак, -- подытожил  отец Перес,  --  вы никогда не будете выказывать
сомнений. Вы никогда не дадите ни малейшего повода  усомниться  в реальности
своего плана.
     -- Хорошо, -- сказал Колумб. -- Я смогу это сделать.
     -- И  вы всегда должны  создавать  впечатление, что знаете  больше, чем
говорите, -- добавил отец Перес.
     Колумб ничего не ответил, потому что  не мог сказать отцу  Пересу,  что
так оно и есть.
     --  Это означает, что вы никогда, повторяю, никогда  не скажете никому:
"Вот и  все  мои доводы. Я рассказал  вам  все,  что знаю". Если  вам  будут
задавать прямые вопросы, отвечайте так, будто сказали лишь малую долю  того,
что вам ведомо.  Делайте вид,  будто  им уже должно  быть  известно все, что
знаете вы, и вы разочарованы, обнаружив, что это не так. Действуйте так, как
если бы каждый должен знать известные вам вещи, и вы в отчаянии от того, что
вынуждены просвещать их.
     -- Если я буду  поступать  так, как вы советуете, это  будет  похоже на
самонадеянность, -- возразил Колумб.
     -- Это больше, чем самонадеянность, -- смеясь, сказал  отец Антонио, --
это  самонадеянность   ученых.   Поверьте   мне,   Кристобаль,   они   будут
разговаривать с вами точно так же.
     -- Пожалуй, вы правы, -- сказал Колумб, припоминая поведение советников
короля Жуана в Лиссабоне.
     --  И  еще одно,  Кристобаль, -- сказал  отец Перес.  --  Вы  нравитесь
женщинам.
     Колумб приподнял бровь. Он не  ожидал услышать подобное высказывание от
настоятеля францисканского монастыря.
     -- Я говорю  не об искусстве соблазнять  женщин, хотя и уверен, что  вы
могли бы овладеть  им,  если  уже  не овладели. Я говорю о том, как  женщины
смотрят  на вас.  как они  обращают на  вас внимание. Это  тоже своего  рода
оружие, поскольку случилось так, что мы живем в такое время, когда Кастилией
правит  женщина.  Царствующая королева,  а  не просто  супруга  царствующего
короля. Уж не думаете ли вы, что это воля случая, а  не Божий промысел?  Она
будет смотреть на вас, как женщина смотрит на мужчин, и будет оценивать, как
женщины оценивают  мужчин -- не по  убедительности их доводов, не по их уму,
не  по  отваге в бою, а скорее по  силе страсти и характера, умению проявить
сочувствие  и  прежде всего, как  бы  это  сказать... умению вести  светскую
беседу.
     --  Я не совсем  понимаю, как мне использовать этот предполагаемый дар,
-- промолвил Колумб. Он вспомнил о своей жене, о том,  как плохо обращался с
ней,  и  как, несмотря  на  все  это, она сильно его любила.  -- Вы вряд  ли
предлагаете  мне  добиваться   своего  рода  частной  аудиенции  у  королевы
Изабеллы?
     -- Вовсе нет! -- вскричал  в ужасе  отец Перес. -- Неужели  вы думаете,
что  я  предложил  бы   вам  пойти  на  преступление?  Нет,  разумеется,  вы
встретитесь с ней на  людях,  поэтому она и посылает  за вами. Моя должность
духовника  королевы дала мне возможность  посылать письма,  где говорилось о
вас, и, быть  может, поэтому  она и  заинтересовалась вами. Дон Луис написал
ей, предлагая  пожертвовать 4 000  дукатов на ваше предприятие. А дон Энрике
хотел самолично  финансировать  его,  причем  полностью. В результате,  ваша
персона заинтересовала ее.
     -- Но  сейчас, -- сказал отец Антонио, -- вы можете рассчитывать только
на аудиенцию королевы Кастильской и ее мужа, короля Арагонского.
     -- Однако хочу  напомнить вам,  -- добавил отец Перес, -- что вы должны
рассматривать ее как аудиенцию только одной королевы, и должны разговаривать
с  ней  как с  женщиной,  и  вести себя  при  этом не  так,  как большинство
придворных  и послов, которые обращаются прежде  всего к королю. Она терпеть
этого  не  может,  Кристобаль. И  говоря вам это, я  отнюдь не  выдаю  тайну
исповеди.  Они  обращаются с  ней  так,  как  будто ее там нет,  а  ведь  ее
королевство вдвое больше Арагона.  Более того, ведь  именно в ее королевстве
живет нация моряков,  и  оно обращено на  запад, к Атлантике. Поэтому, когда
будете говорить, конечно, обращайтесь к ним обоим, ибо  вам ни в коем случае
нельзя  оскорбить короля. Но всякий раз,  когда начнете говорить, посмотрите
сначала на королеву.  Говорите ей. Объясняйте ей. Убеждайте ее. Помните, что
сумма,  которую вы  просите,  не так уж  велика.  Несколько  судов?  Это  не
опустошит королевскую казну. В ее власти дать вам эти суда, даже если ее муж
отнесется к  этой просьбе  с пренебрежением.  А  поскольку она  женщина, она
сможет поверить в вас, довериться вам и удовлетворить просьбу, даже если все
мудрецы Испании ополчатся против вас. Вы поняли меня?
     -- Мне нужно убедить  только одного  человека, -- ответил Колумб,  -- и
этот человек -- королева.
     --  А  что  до  ученых,  то  вам  нужно  стоять  на  своем  дольше  их.
Единственное, что от вас требуется, это никогда-никогда не говорить им: "Это
все, чем я располагаю, больше у меня доказательств нет". Стоит вам  хоть раз
признаться в  этом, и  они разобьют  ваши  аргументы  в  пух и прах, и  даже
королева  Изабелла  не  сможет  сокрушить  их  уверенность. Однако, если  вы
поступите так, как  я советую,  их доклад прозвучит куда менее  убедительно.
Его  можно будет  толковать  и  так  и эдак. Они,  конечно,  рассвирепеют  и
попытаются стереть вас  в порошок,  но они  все же  честные люди,  и оставят
открытыми  несколько   крохотных   лазеек   для  сомнения,  придумают  такую
формулировку, которая  будет свидетельствовать, что, хотя они и считают ваши
доказательства ошибочными, они все же не могут быть абсолютно и окончательно
в этом уверены.
     -- И этого будет достаточно?
     -- Кто знает? -- ответил отец Перес. -- Может быть, и да.
     Когда Господь возложил на меня  эту задачу, подумал Колумб, я надеялся,
что он откроет для меня дорогу. А вместо этого я могу рассчитывать только на
эту сомнительную возможность.
     -- Убедите королеву, -- сказал отец Перес.
     -- Если смогу, -- ответил Колумб.
     -- Хорошо, что вы вдовец, -- заметил отец Перес. -- Я знаю, что жестоко
так говорить, но если бы королева знала, что вы женаты, она не проявила бы к
вам такого интереса.
     -- Но она-то ведь замужем, -- сказал Колумб. -- Что вы имеете в виду?
     --  Я  хочу сказать, что женатый  мужчина куда менее привлекателен  для
женщины.  Даже для замужней женщины.  В  особенности  для  замужней женщины,
потому что она думает, что знает, что представляют собой мужья!
     Отец Антонио добавил:
     --  У  мужчин, с другой стороны,  все наоборот. По крайней  мере,  если
судить по исповедям, которые мне довелось выслушать, я бы сказал, что мужчин
больше привлекают замужние женщины, чем одинокие.
     -- В таком случае королева и я обречены понравиться друг другу, -- сухо
заметил Колумб.
     -- Я тоже так думаю, -- сказал с улыбкой отец Перес. -- Но  ваша дружба
будет чистой и детьми вашего союза будут каравеллы,  паруса которых наполнит
восточный ветер.
     --  Вера  для  женщин, доказательство  для мужчин,  --  промолвил  отец
Антонио. -- Означает ли это, что христианство рассчитано на женщин?
     -- Скажем лучше,  что христианство  рассчитано на преданных и верных, и
поэтому  истинных христиан больше среди женщин, чем среди мужчин, -- заметил
отец Перес.
     -- Но без  понимания,