После  того  как  отряд  высадился  до  последнего  солдата,  Шостак,
немешкая,   повел  его  в   наступление  на   крепость.   Он  имел  приказ
главнокомандующего: крепость осадить, предложить ей капитуляцию и в случае
отказа сдаться, взять ее штурмом.
     За  действиями десанта Ушаков наблюдал с  борта флагманского корабля.
Он  видел,  как  со  стен  крепости по  наступавшим ударили  пушки  и  как
десантники  залегли,   открыв  в  ответ  ружейную  стрельбу.   Перестрелка
продолжалась до  наступления  темноты,  потом  она  затихла.  Ночь  прошла
спокойно. С наступлением рассвета пушечная пальба возобновилась, но теперь
пушки палили не только с  крепости,  но и  со стороны наступавших.  Шостак
ночью не терял времени даром,  он успел установить против крепости сильную
батарею,  использовав при этом часть орудий,  захваченных у  неприятеля на
берегу.
     Стрельба продолжалась часа два,  потом прекратилась снова. На острове
воцарилась тишина.
     - Наверное,  французы приняли предложение о капитуляции,  -  высказал
предположение  Метакса,   наблюдавший  за  военными  действиями  вместе  с
главнокомандующим.
     - Но я не вижу белого флага,  -  сказал Ушаков,  направив на крепость
подзорную трубу.  -  Впрочем, не видно уже и французского флага. По всему,
гарнизон не намерен продолжать сопротивление.
     Спустя  некоторое  время  от  Шостака  прибыл  капрал  с  донесением:
неприятельский гарнизон сдался на предложенных ему условиях,  в  плен взят
491 человек. В том числе 47 офицеров.
     - Капитан-лейтенант приказал передать также,  -  докладывал капрал, -
что  жители  острова,  будучи  по  вере  православными,  желают  отслужить
благодарственное  молебствие   и   приглашают  на   сие   молебствие  ваше
превосходительство с офицерами.
     - Возвращайся к своему командиру и скажи ему:  скоро будем,  - сказал
Ушаков.
     То,  что  случилось потом,  через час или,  может быть,  даже меньше,
запомнилось Ушакову на  всю жизнь.  Едва он с  офицерами собрался плыть на
молебствие, как в Занте загремели церковные колокола. Берег словно расцвел
от  праздничных  одежд  собравшегося  здесь  народа,  от  русских  флагов,
которыми  всюду  размахивали,  встречая лодки  с  главнокомандующим и  его
спутниками.  Кроме  флагов,  над  головами были  еще  цветы,  были  иконы,
хоругви.
     - Ушаков! Ушаков! Ушаков! - скандировали голоса.
     Впереди встречавших -  старейшины и  духовные лица.  Тут же теснились
дети, женщины.
     Сойдя со  шлюпки,  Ушаков под восторженные возгласы подошел к  толпе,
коснулся губами подставленной иконы и оглянулся,  ища глазами переводчика.
Метаксы рядом не оказалось -  замешкался в  лодке,  пропуская вперед более
старших  по  чину.  Да,  собственно,  сейчас  можно  было  обойтись и  без
переводчика.  И встречавшие и встречаемые отлично понимали друг друга.  От
радости многие крестились и плакали.  Одна женщина поймала руку адмирала и
стала осыпать ее поцелуями,  потом захотела,  чтобы и ребенок ее сделал то
же самое.
     Сложные чувства испытывал в эти минуты Ушаков. Он был потрясен пышной
встречей,  но  в  его потрясении была не только радость,  в нем была еще и
смутная душевная боль.  За восторгами встречавших ему виделись их недавние
унижения,  страдания. Нелегко им, видно, жилось при французах-захватчиках,
коль  с  такими  изъявлениями  чувств  признательности   встречали   своих
освободителей.  Похоже  было  также  и  на то,  что,  устроив столь шумную
встречу,  островитяне этим как бы задабривали русских, чтобы, оставшись на
острове,   не   позволяли  себе  такого,  что  пришлось  им  перенести  от
французов...
     После  благодарственного молебствия по  случаю  освобождения острова,
устроенного в  городской православной церкви,  жители  пожелали  проводить
Ушакова  с  его  свитой  в  отведенную резиденцию.  Думали,  что  адмиралу
захочется отдыхать.  А он отдыхать не стал -  осмотрел резиденцию, походил
по  городу и  пожелал вернуться на  свой корабль:  на  два  часа пополудни
назначался военный совет.
     Начало военных действий убедило Ушакова,  что не было никакого смысла
переходить  всей  соединенной  эскадрой  от  одного  острова  к   другому,
завоевывая их в последовательном порядке. Целесообразнее было направить на
слабо защищенные острова отдельные группы судов, занять эти острова, а уже
потом всеми силами обрушиться на главную цитадель французов - Корфу.
     Завоевание острова Кефалония на совете было поручено капитану второго
ранга Поскочину,  получившему для этой цели пять судов,  в  том числе один
турецкий фрегат.  Капитан первого ранга Сенявин получил задание освободить
остров Св.  Мавры. В его распоряжении имелось четыре корабля - два русских
и  два  турецких.  Самый  крупный отряд оказался у  капитана первого ранга
Селивачева - три линейных корабля и столько же фрегатов. С этими судами он
должен был осуществить блокаду Корфу.
     - Сам  я  пока останусь здесь,  на  острове Занте,  -  сказал Ушаков,
распределив  обязанности между  главными  командирами.  -  О  ходе  боевых
действий прошу рапортовать сюда.
     Ушаков задерживался на  гостеприимном острове совсем не  для  отдыха.
Прежде  чем  покинуть  Занте,  ему  надо  было  учредить  здесь  временное
гражданское самоуправление, как это было сделано на острове Цериго. Еще на
конференции в  Константинополе было решено предоставить народам Ионических
островов после их освобождения республиканскую власть. Но какие конкретные
формы должна обрести эта власть, следовало определить на месте, согласуясь
с пожеланиями самих жителей. Ушаков рассчитывал в столь не простом деле на
помощь  Метаксы,   выходца  из  здешних  мест  и  хорошо  знавшего  обычаи
островитян.
     - Просьба к  тебе,  Егор Павлович,  -  сказал он ему после того,  как
корабли,  назначенные для завоевания островов,  снялись с рейда, - плыви в
город и  договорись со  старейшинами,  кого следует пригласить для решения
вопроса  о  самоуправлении  острова.  Пусть  соберутся  в  отведенной  мне
резиденции.  Я прибуду к ним завтра в полдень.  Да не забудь пригласить на
совет английского консула господина Форести.
     Метакса обещал сделать все от него зависящее.
     Когда  на  следующий день  Ушаков  прибыл в  резиденцию,  "главнейшие
граждане" были уже на месте.  Был с ним и английский консул Форести,  грек
по  происхождению,  с  которым  Ушаков  познакомился во  время  вчерашнего
богослужения. Собравшиеся оказались из одного дворянского сословия.
     - Почему не представлены мещане? - спросил Ушаков Метаксу.
     - Старшины надеются,  что в  правление войдут одни только дворяне,  -
ответил тот.
     - О нет,  - возразил Ушаков, - так будет несправедливо. Надо, чтобы в
правлении были представлены все слои населения.
     Когда   Метакса   перевел   его   слова   старейшинам,    те    стали
перешептываться,  потом заявили, что готовы согласиться с любым повелением
адмирала.
     Ушаков почувствовал в их поведении недовольство и сказал сухо:
     - Я  пришел к  вам не  волю свою диктовать,  а  помочь утвердиться на
земле вашей справедливости.
     Он  предложил избрать из  числа  собравшихся трех  архонтов,  которые
должны были, в свою очередь, подобрать в правление других членов.
     - Из дворян?
     - Зачем?  Я  уже  сказал,  правление должно  быть  представлено всеми
сословиями.
     - Хорошо, пусть так. А как быть с городской полицией?
     - Полицейских должны избрать сами граждане.
     - А суд?
     - Разве у вас до этого не было суда?
     - Был, но военный, французами назначенный.
     - Военный суд не годится,  -  сказал Ушаков.  - Надобно, чтобы и суды
были выборными.
     Ход  совещания явно не  нравился английскому консулу.  Он  чувствовал
себя  как  на  иголках,  то  и  дело обращался к  старейшинам с  какими-то
замечаниями. Ушакова так и подмывало одернуть его, чтобы сидел смирно.
     Когда совещание закончилось и  Ушаков с  Метаксой вышли на улицу,  их
встретила  огромная  толпа.   Люди  размахивали  флажками,  что-то  громко
выкрикивали.
     - Они  желают знать,  какие вами приняты решения,  -  пояснил Ушакову
Метакса.
     - Скажи им,  что  они  остаются независимыми под  управлением ими  же
избранных граждан.
     Метакса перевел собравшимся его слова, но шум от этого не уменьшился,
а стал еще громче.
     - Чем они недовольны?
     - Они  не  желают быть  ни  вольными,  ни  под  управлением избранных
начальников,  -  ответил Метакса.  -  Они  требуют быть  взятыми в  вечное
подданство  России  и  чтобы  начальником над  островом  был  только  один
российский чиновник.
     - Это немыслимо,  -  нахмурился Ушаков.  -  Да  я  и  не  вижу причин
отказываться от самоуправления.
     - Они не верят в это самоуправление,  считают, что оно их не защитит.
Они  боятся ненавистных им  турок,  боятся,  что после ухода эскадры турки
завладеют островом и тогда жителям будет еще хуже, чем при французах.
     Ушаков  смутился.  Решить  вопрос  о  взятии островитян в  подданство
России он,  конечно,  не  мог.  Не  имел на  то  полномочий.  Но  попробуй
растолковать это толпе!
     - Объясни им,  пожалуйста,  только  поласковее,  какую  выгоду  имеет
независимое правление, - попросил Ушаков Метаксу. - Скажи им, что действия
российского императора могут быть худо истолкованы другими странами, ежели
войска его заявят о себе здесь,  на островах,  не как освободители,  а как
завоеватели.  Объясни им,  что русские пришли сюда не  владычествовать,  а
охранять, что греки найдут в них только защитников, друзей и братьев, а не
повелителей.
     Метакса сказал собравшимся все,  что было велено,  но  те  продолжали
шуметь,  требовать,  настаивать...  Ушакову пришлось, набравшись терпения,
обращаться к ним с разъяснениями еще и еще раз. Наконец недовольные голоса
стали затихать,  а потом смолкли совсем. Русскому адмиралу удалось-таки их
убедить, поверили они ему.


                                    6

     Завершив в  Занте свои  дела,  Ушаков направился к  Кефалонии,  чтобы
поздравить  капитана  второго  ранга  Проскочина с  победой  над  тамошним
неприятельским  гарнизоном,   а  уже  оттуда  плыть  к  Сенявину.   Победа
Проскочину досталась  сравнительно легко:  ему  помогло  восставшее против
французов  местное  население.  Солдаты  разгромленного гарнизона пытались
было укрыться в горах, но у них ничего не вышло. Кефалонцы, зная местность
лучше,  чем они,  легко находили их убежища, заставляли сдаваться в плен и
приводили в  русский лагерь.  Всего таким образом было пленено до  двухсот
солдат и офицеров.
     У  острова  Кефалония Ушаков  встречался не  только  с  Проскочиным и
другими офицерами,  но  и  с  гражданским населением.  Одна  такая встреча
потрясла его особенно сильно.
     Однажды,  выйдя с Метаксой на палубу,  он обратил внимание на лодку с
четырьмя греками на веслах, кружившую между русскими кораблями.
     - Спроси, откуда они и что им нужно? - попросил Ушаков переводчика.
     Метакса тотчас вступил с ними в разговор. Оказалось, что они приплыли
из Праги как депутаты и имеют дело к русскому адмиралу.
     - Ко мне?  -  переспросил Ушаков. - Что ж, тогда пусть поднимаются на
борт.
     Ушаков пригласил депутатов в  кают-компанию,  приказал подать им чаю.
От чая, однако, те отказались, сразу приступив к делу:
     - Мы прибыли искать защиты от Али-паши Янинского.
     - Что случилось? Только, пожалуйста, рассказывайте спокойно.
     Но  говорить спокойно депутаты не могли.  Они горячились,  перебивали
друг  друга.  Трудно  говорить  спокойно о  таком  ужасном  человеке,  как
Али-паша...  Этот жестокий албанский правитель давно уже  держит в  страхе
балканские народы,  а  теперь  озверел совсем.  Когда  узнал  о  приходе в
Средиземное море соединенной эскадры, он испугался, как бы не остаться без
добычи,  напал на город Перевезу, в котором до этого хозяйничали французы,
дочиста  ограбил его,  многих  мирных  жителей перерезал.  От  Перевезы он
направился к Парге.  Но жители Парги решили города не сдавать,  взяться за
оружие и послать депутацию за помощью к русскому адмиралу.
     Еще  будучи в  Константинополе,  зная,  что ему придется иметь дело с
Али-пашой,  Ушаков постарался собрать о  нем некоторые сведения.  Али-паша
был одним из тех восточных деспотов,  которые,  добиваясь своих целей,  не
гнушались самыми грязными средствами.  Правителем он сделался после смерти
своего отца,  убив  предварительно всех  своих братьев,  претендовавших на
наследство. Ему удалось настолько запугать население Албании, что одно имя
его приводило всех в  трепет.  Горе ожидало того,  кто попадал ему в руки.
Пленников  он  обычно  подвергал жесточайшим пыткам,  а  потом  срубал  им
головы.  В  его  дворцовом  саду  главными  украшениями были  пирамиды  из
человеческих голов, отрубленных им собственноручно.
     Али-паша  значился  подданным турецкого султана,  его  наместником на
земле Янинской.  Но он почти не считался с  волей султана и  творил у себя
все,  что  хотел.  Мало  того,  совершал набеги  на  соседние земли.  Если
удавалось, грабил даже турецких купцов.
     - Какой же  помощи от  нас  желаете?  -  выслушав депутатов,  захотел
уточнить Ушаков.
     - Мы просим принять нас в  русское подданство.  Одно только это может
спасти народ наш от истребления кровавым антихристом.
     Еще  одна  просьба о  приеме в  русское подданство!  Недавно об  этом
просили жители Занте,  а  теперь вот с материка прибыли...  Как жаль,  что
нельзя им помочь!
     Ушаков  стал  разъяснять депутатам,  что  не  вправе удовлетворить их
просьбу,  поскольку не  уполномочен приобретать для России новые земли или
новых подданных.  Депутаты,  видимо,  не ожидали отказа и были ошеломлены.
Некоторое время они тупо смотрели на  адмирала,  а  потом вдруг повалились
ему в  ноги.  Один из них с выражением полного отчаяния стал рвать на себе
одежду,  кричать,  что если он,  русский адмирал,  не позволит им, жителям
Парги, поднять над городом русский флаг и откажет в покровительстве, то им
не останется другого, как перерезать своих жен и детей и с кинжалами пойти
на Али-пашу...
     - Пусть тогда истребится весь несчастный род  наш,  -  в  исступлении
кричали они.
     В  кают-компании находилось несколько русских офицеров.  С безмолвным
состраданием смотрели они на несчастных,  ждали решения адмирала.  Ушаков,
взволнованный не меньше их,  принялся ходить по каюте, кусая губы. Наконец
он  остановился перед депутатами,  все  еще стоявшими на  коленях,  сказал
твердо:
     - Пусть  будет  так:  чтобы  положить  конец  дерзостям Али-паши,  мы
возьмем Паргу под защиту соединенных эскадр на  таком же основании,  как и
уже освобожденные Ионические острова.  Мы  пошлем к  вам солдат и  военное
судно.
     Депутаты вновь подняли крик,  но теперь это уже был крик радости. Они
кинулись ловить и  целовать руки  адмирала,  и  когда  адмирал стал  этому
противиться,  стали целовать ему ноги.  Офицеры,  видя,  в  какое волнение
привели они адмирала,  поспешили увести их из кают-компании.  С  адмиралом
остался один Метакса.
     - Друг мой, тебе придется поехать к Али-паше.
     - Зачем?
     - Повезешь от  меня  письмо.  Надо  постараться уладить  дело  мирным
путем.
     Метакса с сомнением покачал головой:
     - Федор  Федорович,   паргцы  не  все  тут  сказали,  а  я  не  успел
доложить...  За  Али-пашой есть  еще  одно преступление.  Паша арестовал в
Перевезе русского консула Ламброса,  заковал его в  кандалы и  отправил на
галеры.
     В глазах Ушакова блеснул огонь гнева.
     - Сведения точные?
     - Паргцы наши друзья, им незачем обманывать нас.
     Ушаков с минуту походил,  обдумывая положение,  потом повел Метаксу в
свою адмиральскую каюту,  усадил за  письменный стол и  стал диктовать ему
письмо Али-паше:
     - Пиши:  "Жители города Парги прислали ко мне своих депутатов,  прося
от  союзных эскадр помощи и  защиты противу покушений ваших их поработить.
Ваше превосходительство угрожает им  теми же  бедствиями,  которые нанесли
войска ваши несчастным жителям Перевезы.
     Я обязанным себя нахожу защитить их, потому что они, подняв на стенах
своих  флаги соединенных эскадр,  объявили себя  тем  под  защитою союзных
империй.  Я,  с  общего  согласия  турецкого адмирала Кадыр-бея,  товарища
моего,  посылаю  к  ним  отряд  морских солдат  с  частью  турецких войск,
несколько орудий и военное судно.
     Узнал я  также,  к  крайнему моему негодованию,  что  при штурмовании
войсками   вашего   превосходительства  города   Перевезы  вы   заполонили
пребывавшего там  российского консула майора Ламброса,  которого содержите
на галере вашей скованного в железах.  Я требую от вас настоятельно, чтобы
вы чиновника сего освободили немедленно и передали его посылаемому от меня
к  вашему превосходительству лейтенанту Метаксе,  в  противном же случае я
отправлю  нарочного курьера  в  Константинополь и  извещу  его  султанское
величество о неприязненных ваших поступках и доведу оные также до сведения
его императорского величества всемилостивейшего моего государя".
     Кончив диктовать, Ушаков прочитал написанное, поставил в конце письма
свою подпись, сказал:
     - Езжай,  друг  мой.  Буду  ждать твоего возвращения у  Сенявина,  на
острове Святой Мавры.


                                    7

     Ушаков поплыл к  Сенявину не один.  С  ним были четыре русских и  три
турецких корабля.  Сенявин нуждался в  помощи.  Вот  уже  две недели,  как
высадился на острове Св.  Мавры,  а все еще не мог одолеть французов. Надо
было  поддержать его,  и  поддержать крепко,  сломить  упорство противника
самым решительным образом.
     Эскадра  шла,  вытянувшись в  фарватере  флагмана.  В  снастях  шумел
порывистый  ветер.   Небо,   заложенное  рваными  тучами,   было   хмурым,
неприветливым, как и расстилавшееся перед кораблями серое пустынное море с
его бесконечными, уныло катившимися волнами. Осень, конец октября... Время
начала предзимних холодов. В России в эту пору уже снег ложится...
     К острову Св.  Мавры подошли на исходе дня.  Это был гористый кусочек
земли,  отделенный от материка,  такого же гористого,  проливом шириною не
более  150  саженей.  Кто-то  из  греков рассказывал Ушакову,  что  водное
пространство,  отделяющее Св.  Мавру от  материка,  есть не что иное,  как
канал,  прорытый в древние времена не то коринфянами, не то карфагенянами.
Горы на  острове местами заросли лесом.  На  самой высокой из них,  что на
северном  мысу,   возвышались  стены  старинной  крепости.  Глядя  на  эту
крепость,  Ушаков заметил пороховые облачка, слышны были орудийные хлопки.
По всему, там шло сражение.
     - Дайте орудийный залп,  -  приказал командиру корабля Ушаков. - Надо
известить о  прибытии эскадры Сенявина и  заодно обратить на себя внимание
французов. Пусть видят, какая новая сила идет против них.
     Сенявин прибыл на флагманский корабль сразу же, как только тот бросил
якорь.  С момента последней встречи с Ушаковым лицо его заметно осунулось,
но глаза оставались такими же неистощимо бодрыми, как и прежде.
     Доклад Сенявина был лаконичен.  По прибытии к острову он,  как и было
приказано, высадил на берег крупный десант, но сил оказалось недостаточно.
Французы упорно защищались,  слышать не  хотели о  какой-либо капитуляции.
Они  даже  предприняли вылазку с  намерением опрокинуть десант в  море,  и
только  ураганный  орудийный и  ружейный  огонь  заставил  их  вернуться в
крепость.  В настоящее время крепость обстреливается со всех сторон, в том
числе и  со  стороны материка,  где Сенявиным установлена сильная батарея,
тем  не  менее,  несмотря  на  безвыходность своего  положения,  противник
продолжает сопротивляться.
     - До меня дошли сведения,  -  сказал Сенявин, - что французы надеются
на  помощь Али-паши,  который вошел с  ними  в  тайные сношения.  Али-паша
обещал  начальнику неприятельского га