Ушаков решил пока не сниматься с  рейда,  подождать перемены погоды.  И он
правильно сделал.  На  другой  день  к  нему  прибыл  курьер от  Суворова,
гнавшийся за  эскадрой на  греческом судне  от  самого Корфу.  Фельдмаршал
просил Ушакова "обратить взор" к берегам Генуэзского залива,  дабы пресечь
подвоз  морем  припасов  неприятельским войскам,  противостоявшим русскому
экспедиционному корпусу.
     Ушаков показал письмо Пустошкину:
     - Придется,  Павел Васильевич,  к Генуе плыть тебе. Бери три корабля,
два фрегата и действуй. Пяти судов будет достаточно.
     Капитану второго ранга  Сорокину Ушаков приказал с  тремя фрегатами и
одной шхуной вернуться в Неаполь. Русские там еще были нужны.
     Вскоре  ветер  изменил  направление,   и  Ушаков  с  главными  силами
направился в  Палермо.  Надо  же  было  наконец  встретиться с  английским
адмиралом!
     В Палермо Ушакова ожидал приятный сюрприз.  Из Англии сюда только что
прибыл в  его  распоряжение вице-адмирал Карцов,  имея три корабля и  один
фрегат.  Состояние судов было хорошее,  плохо выглядели только матросы: за
время  плавания  сильно  исхудали.  Англичане  дали  в  дорогу  залежалые,
испорченные продукты, это и подкосило людей.
     - Пусть ваши люди пока отдохнут,  полечатся,  а потом решим,  чем вам
заняться,  -  сказал  Ушаков  Карцову  и  стал  собираться  к  английскому
адмиралу.
     Флагман Нельсона стоял  на  якоре  в  окружении других судов.  Душный
августовский день был уже на исходе,  когда Ушаков на лодке с одним только
переводчиком  подплывал  к  адмиральскому  кораблю.  Командующий  эскадрой
чувствовал  себя  усталым.   После  долгого  пути  надо  бы  хоть  немного
отдохнуть, но не станешь же откладывать из-за этого встречу!
     На  английском корабле  были  уже  предупреждены о  его  визите,  ему
спустили  трап,  и  вскоре  он  оказался  в  кругу  офицеров,  чистеньких,
отутюженных,    словно   собравшихся   на    парад.    Командир   корабля,
представившись, произнес обычные слова приветствия, после чего повел его в
каюту адмирала.
     Это был весьма вместительный салон с  вызывающе роскошным убранством.
Пол  застилали  толстые  ковры,  на  стенах  в  позолоченных рамах  висели
портреты каких-то царственных вельмож и  дам.  С правой стороны бросался в
глаза тусклой лакировкой маленький столик,  возле которого с  папкой бумаг
стоял навытяжку молодой красивый офицер.  Сам адмирал сидел в  кресле.  Он
поднялся  навстречу  гостю  без  суетливости,   с  достоинством  человека,
знающего себе цену,  встал,  сказал несколько приветственных слов и тотчас
опустился на место,  глазами показав Ушакову на кресло против себя. С виду
он  оказался таким,  каким Ушаков его  представлял:  невысокого роста,  со
светлыми прямыми  волосами,  правильными чертами  лица.  Отсутствие правой
руки и одного глаза не умаляло властности его натуры,  которая читалась во
всем его облике.  Увешанный орденами, он сидел, слегка приподняв голову, с
выражением недоступности на лице, будто сам Марс, снизошедший с неба.
     Ушаков,  пользуясь услугами переводчика, заговорил о франко-испанском
флоте,  нападения которого так все опасались, о возможных планах Бонапарта
в  районе Средиземного моря.  Нельсон слушал его все с  тем же  выражением
недоступности.   Но  вот  лицо  его  оживилось,   посветлело.  Он  изволил
заговорить:
     - Мой соотечественник Кромвель однажды удачно заметил:  кто не знает,
куда  идет,  уходит дальше всех.  Успехи и  слава великих мира  сего часто
зависят от случая.
     - Я не думаю,  чтобы Бонапарт полагался на случай,  - не согласился с
ним Ушаков. - Это опасный противник.
     - Знаю. Но что вы предлагаете?
     Ушаков сказал,  что,  поскольку слухи о  вторжении в Средиземное море
многочисленного франко-испанского флота  оказались ложными и  в  настоящий
момент сей  флот  угрозы союзникам не  представляет,  он  не  видит  более
разумного решения,  как объединить союзные эскадры и общими усилиями взять
наконец Мальту, все еще оказывающую сопротивление.
     - Нет,  -  тотчас возразил Нельсон.  - Главное сейчас не в этом, не в
Мальте.
     - Разве?
     - Главное  сейчас  в  том,  чтобы  помочь  его  величеству Фердинанду
навести порядок в его королевстве.
     Ушаков напомнил,  что Мальта является главной средиземноморской базой
французов,  пока она в  их  руках,  они будут постоянно угрожать союзникам
морскими диверсиями, заставлять их распылять свои силы. Взяв сию крепость,
союзники тем самым обеспечат себе тыл и  смогут основные силы направить на
решение  других  задач,   в  частности,  на  оказание  более  действенного
содействия войскам Суворова, сражающимся с французами в Северной Италии.
     - Нет,   -   снова  сказал  Нельсон,   на  этот  раз  с  еще  большей
непримиримостью.  Он стал уверять,  что Мальта никуда не уйдет,  поскольку
надежно  блокирована  английскими  кораблями,   что  же  касается  русской
эскадры,  то она должна непременно присутствовать у Неаполя,  чтобы король
мог рассчитывать на  ее помощь в  усилиях по установлению в  столице и  во
всем королевстве должного порядка. Разумеется, говорил Нельсон, английский
флот мог бы взять эту миссию на себя,  но у  него,  Нельсона,  есть другие
заботы: помимо продолжения блокады Мальты, он должен направить часть своих
кораблей в  Магон и Гибралтар.  Нельсон молол чепуху.  Очевидно,  он и сам
понимал это,  но  продолжал упрямствовать с  такой запальчивостью,  словно
боялся согласием с  иной точкой зрения умалить свой неоспоримый авторитет.
До  Абукирской победы Нельсон считался скромным человеком.  Громкая слава,
видимо, пошла ему не на пользу...
     В каюту,  шурша шелками и блестя белозубой улыбкой, впорхнула молодая
дама.  Нельсон проворно вскочил,  галантно взял ее  за  руку и  представил
Ушакову. Это была леди Гамильтон.
     Некоторое время леди  и  лорд о  чем-то  полушепотом беседовали между
собой.  Не зная английского,  Ушаков не мог понять,  о чем они говорят, но
ему было не так уж трудно уловить недовольство в голосе адмирала.  Нельсон
был в  досаде.  Отчего бы  это?  Уж  не  потому ли  сердился,  что не смог
склонить на свою сторону русского адмирала?
     Наконец  Нельсон  закончил разговор с  леди  и  спросил  Ушакова,  не
пожелает  ли   он   представиться  королю  и   королеве?   Ушаков  ответил
утвердительно,  и все,  кто находился в адмиральской каюте,  направились в
другое помещение.  Оказалось,  что  их  величества нашли приют на  этом же
флагманском корабле.  Они не решались пока вернуться в Неаполь,  где после
изгнания французов все еще не  утихали страсти между сторонниками монархии
и республики.
     Король произвел на Ушакова более приятное впечатление, чем Нельсон. В
нем не  было той склонности к  рисовке,  которая замечалась у  английского
адмирала,  - вел себя просто, не облачаясь в холодное царственное величие.
После  обычного в  таких случаях обмена приветствиями король,  заговорив с
Ушаковым,  принялся источать похвалы  в  адрес  русских солдат,  принявших
участие в  освобождении его многострадального королевства.  Ее  величество
Каролина была сдержаннее.  Наверное, потому, что не могла простить русским
солдатам,  которых хвалил ее супруг, того, что они слишком жалостливы были
к  сторонникам якобинцев,  казнивших  ее  родную  сестру.  Ее  величеству,
видимо,  хотелось,  чтобы с  врагами монархии русские поступили бы так же,
как  Нельсон  поступил  с  предводителем  республиканского флота  Неаполя,
вздернув его на виселицу.
     Когда слова признательности и восхищения были исчерпаны,  король стал
просить  Ушакова  сделать  то,  чего  от  него  уже  добивался Нельсон,  -
поставить  русскую  эскадру  у  неаполитанских берегов.  Обсуждать вопросы
военной политики в  таком обществе и  в такой обстановке Ушаков не находил
удобным,  поэтому предложил отложить разговор до  специального совещания с
участием представителей всех сторон.
     - Очень хорошо,  -  тотчас согласился с ним король.  - Мы направим на
это совещание первого министра господина Актона.
     Лорд Нельсон стоял рядом и молча кусал губы.
     Когда Ушаков вернулся к  себе на корабль,  было уже совсем темно.  На
палубе горели фонари.
     - Как  встреча?  -  поинтересовался Карцов,  поджидавший  его,  чтобы
вместе поужинать.
     Ушаков ответил не сразу, передохнув немного:
     - Нельсон добивался, чтобы мы были у него в фарватере.
     - А вы?..
     - Что я? Флот Российский в поводырях пока не нуждается.
     Сказав это, Ушаков взял его под руку и повел в кают-компанию, где уже
все было готово к ужину.


                                    14

     Переговоры о  дальнейших совместных действиях  союзников проходили на
английском флагманском корабле.  Кроме Нельсона и Ушакова, в них принимали
участие  вице-адмирал  Карцов,  командующий турецкой эскадрой Кадыр-бей  и
первый  министр  его  королевского  величества  господин  Актон.   Стороны
отстаивали свои позиции.  Адмирал Нельсон продолжал твердить,  что русская
помощь  для  овладения Мальтой  не  понадобится,  он  справится там  один,
поскольку участь французов уже предрешена.  Министр Актон от  имени своего
короля умолял Ушакова идти в  Неаполь для  восстановления и  утверждения в
оном городе спокойствия,  тишины и  порядка.  Ушаков сознавал,  что  очень
худо,  когда среди союзников нет доброго согласия.  Но в то же время он не
мог принять на себя роль некоего жандарма,  которую желал навязать ему его
королевское величество.  Русские  сделали  главное  -  изгнали  из  страны
неприятеля,  и  пусть  теперь  король  сам  улаживает  отношения со  своим
народом.
     Когда после переговоров Ушаков вернулся на свой корабль, его встретил
адъютант Балабин.  Адъютант доложил,  что  с  час тому назад имел беседу с
офицером из  фрегата Сорокина,  побывавшим в  Неаполе и  видевшим тамошнюю
жизнь   своими  глазами.   Офицер  рассказал  о   кровавых  расправах  над
сторонниками  республиканского  строя,  чинимых  властями  и  монархически
настроенными  горожанами.   Неаполитанцы  посылали  на  российский  фрегат
депутацию  с  просьбой  передать  русскому  главнокомандующему,  чтобы  он
поспешил с войсками в их город,  иначе,  говорили они, море станет красным
от невинной крови...
     - Что еще сообщил вам офицер от Сорокина?
     - Французы  продолжают удерживать за  собой  Рим  и  угрожают  оттуда
союзным сухопутным войскам.
     Выслушав сообщение адъютанта,  Ушаков долго молчал, раздумывая, затем
приказал:
     - Заготовьте вместе с Метаксой письмо на имя короля Фердинанда. Смысл
такой:  мы согласны идти в  Неаполь с  тем,  однако,  чтобы оттуда повести
наступление на Рим.
     Еще  недавно  Ушакова  одолевали сомнения,  он  собирался возобновить
переговоры с  Нельсоном,  дабы навязать свое участие во взятии Мальты,  но
теперь все это отошло в сторону. И в самом деле, для чего ему, собственно,
нужна Мальта? Для того, чтобы рядом с английским флагом поднять русский? А
что практического это даст? Удовлетворится тщеславие императора Павла, как
покровителя Мальтийского ордена?  Пожалуй,  только это...  Разумеется, он,
Ушаков,  не против того, чтобы русский флаг развевался над Мальтой рядом с
флагами союзников,  он  даже готов взять на себя основную тяжесть действий
по взятию острова.  Но раз англичане этого не хотят,  раз они рассчитывают
на свои только силы,  стоит ли так упорно навязываться к  ним в пособники?
Не  лучше ли  нацелиться на  континент,  дабы содействовать успеху союзных
сухопутных  войск,  коими  начальствует Суворов?  В  конце  концов  не  на
островах, а на материке должна решиться участь захватчиков.
     - Постарайтесь,  чтобы  письмо  было  готово  к  утру,  -  подтвердил
приказание Ушаков. - А теперь идите, голубчик. Хочу отдохнуть. Попью чаю и
лягу. Я очень устал. Очень.


                                    15

     На  следующий день  флагманский корабль потрясло еще  одно неприятное
сообщение:  турецкая эскадра самовольно снялась со стоянки и направилась к
берегам Турции, отказавшись таким образом от выполнения своих союзнических
обязательств.  Ушаков сильно огорчился,  но  делать из  этого  трагедию не
стал.  Смолчал.  Другое дело Нельсон.  При новой встрече с  ним английский
адмирал голосом, в котором утаивалось злорадство, сказал:
     - Искренне сочувствую,  мой любезный друг! Эти канальи турки только и
ждали момента, чтобы предать своих союзников.
     - Не  будем говорить об  этом,  -  промолвил в  ответ Ушаков.  -  Они
сделали свое дело и больше мне не нужны.  Что же касается меня, то я решил
последовать вашему совету и плыть в Неаполь.
     - Прекрасное решение, - одобрительно кивнул Нельсон.
     Ушаков оставил Палермо без  всякого сожаления.  Дни  стояния в  водах
этого города были днями полного бездействия.  Они ничего не  принесли ему,
кроме огорчений.
     В  Неаполе оказалось совсем иначе.  Здесь  его  ждали,  здесь он  был
нужен.  Жители устроили ему  восторженную встречу.  Едва  эскадра стала на
рейд,   как  к   кораблям  приблизились  лодки  с  корзинами  фруктов.   У
неаполитанцев был  обычай  угощать  гостей,  а  русские матросы и  офицеры
представлялись им самыми желанными гостями.
     Сразу  же  по  прибытии  в  город  Ушаков  расставил  всюду  караулы,
организовал патрульную  службу,  дав  строгий  наказ  решительно пресекать
всякие  попытки  к   грабежам  и  насилиям.   Узнав,   что  тюрьмы  забиты
сторонниками республиканского строя,  которых  ожидала тяжелая участь,  он
обратился к  королевскому двору с  просьбой помиловать несчастных.  Как ни
велика была ненависть короля и его правительства к "якобинцам", сидевшим в
заточении,  а  все ж  отказать русскому адмиралу они не могли.  Казни были
отменены, многие из приверженцев республики получили свободу.
     Однако порядок в Неаполе был все же не главной целью эскадры.  Ушаков
видел свою задачу в том,  чтобы усилить давление на противника с юга и тем
самым содействовать успеху войск Суворова.  Он  сформировал из  матросов и
солдат  морской  пехоты  отряд  в   количестве  800  человек  во  главе  с
полковником  Скипора,  поручив  ему  идти  на  Рим,  находившийся в  руках
французов.  Кстати,  в этот отряд он включил и своего адъютанта лейтенанта
Балабина, пожелавшего испытать себя в боевом деле.
     До  этого  королевские  войска  вместе  с  австрийцами  уже  пытались
овладеть Римом,  но у  них ничего не вышло:  французы дали им такой отпор,
что те ударились в  паническое бегство.  Теперь же с выступлением русского
отряда положение изменилось. Неаполитанцы и австрийцы, взбодрившись, вновь
вернулись к  "вечному городу"  и,  пугая  неприятельский гарнизон приходом
русских,  предложили ему  уйти "подобру".  Французы знали,  как  сражаются
русские,  и потому решили воспользоваться "добрым советом": они отступили,
разумеется взяв с собой все свое оружие и снаряжение.
     Когда русские вошли в Рим,  там уже не было ни одного неприятельского
солдата.  Их встречали мирные жители.  А  какая это была встреча,  Ушакову
описал в своем письме лейтенант Балабин:
     "Восторг,  с  каким нас  встретили жители,  делает величайшую честь и
славу  россиянам.  От  самых  ворот  Св.  Иоана до  солдатских квартир обе
стороны улиц  были  усеяны обывателями обоего пола.  Даже  с  трудом могли
проходить наши  войска.  "Виват Павло  примо!  Виват  московито!"  -  было
провозглашено повсюду с рукоплесканиями.  "Вот,  -  говорили жители, - вот
те, кои бьют французов и коих они боятся! Вот наши избавители!.."
     Ушаков,  однако,  остался недоволен. Его возмутил поступок союзников,
открывших путь для  отступления неприятеля.  Ведь,  оставив Рим,  французы
могли присоединиться к своим войскам, сражавшимся против Суворова!
     Ушаков  направил  союзникам гневные  письма.  "По  всем  общественным
законам,  -  писал он,  -  никто не  имеет права брать на себя освобождать
общих неприятелей из  мест блокированных,  не производя противу их никаких
военных действий и  не взяв их пленными".  Он еще и еще раз указывал,  что
союзным войскам никак не следовало выпускать французов из Рима,  "тем паче
со всяким оружием и со всеми награбленными ими вещами и богатствами".
     Возвысив голос протеста,  Ушаков,  однако,  не  учел одного:  военные
чины,  как и политики,  обычно не признают теневых сторон своих решений. И
австрийцы,  и неаполитанцы наперебой заговорили о великодушии,  заговорили
так,  что  Ушакову  впору  покраснеть за  примитивное понимание  им  этого
бесценного человеческого качества.  За  них заступился сам Нельсон,  вдруг
тоже заговоривший о  "великодушии".  Надо же!  Когда в Неаполе вздергивали
людей на  виселицу только за то,  что те предпочитали монархии республику,
проявление великодушия к несчастным называлось государственной изменой.
     Не  желая  иметь  дело  с  такими союзниками,  Ушаков приказал своему
отряду покинуть Рим и вернуться к эскадре.
     Между  тем  наступила глубокая  осень.  Участились дожди.  То  ли  от
сырости,  то ли от переживаний -  трудно сказать,  только у  Ушакова стало
сильно побаливать сердце. Временами становилось прямо-таки невмоготу, и он
ложился в постель.  Флотский лекарь угрюмо ворчал:  так жить - совсем себя
загубить... Уже второй год, как в экспедиции, а он, адмирал, еще ни одного
дня не отдохнул.  Все дела, дела. С утра до ночи. Просто непонятно, как он
все выдерживает?..
     - Ваше превосходительство,  вам необходимо полежать хотя бы  недельки
две.
     - Лежать? Но это невозможно.
     - Всему есть предел. Сердце может не выдержать.
     - Ничего, заставим выдержать. Потом отлежимся.
     Отношения с союзниками все более усложнялись.  После того как Суворов
изгнал французов из Северной Италии и,  совершив неслыханный переход через
Альпы,  ушел в  Швейцарию,  союзники решили,  что время русских отошло и с
ними можно более не  церемониться.  Особенно воспрял духом генерал Фрелих,
командовавший оставшимся в Италии австрийским отрядом, - тот самый Фрелих,
который спас от пленения французский гарнизон в Риме.
     Еще  до  наступления осени  австрийское командование просило  Ушакова
помочь овладеть морской крепостью Анконой,  оставшейся,  как  и  Генуя,  в
стороне от наступательных действий суворовской армии. Ушаков направил туда
капитана второго ранга  Войновича,  однофамильца того  Войновича,  который
некогда был  его начальником и  дружба с  которым превратилась в  открытую
вражду.  Прибыв на место,  Войнович плотно осадил крепость,  не оставив ее
полуторатысячному гарнизону никаких шансов на спасение.  Но в этот момент,
на   счастье  обреченных,   подоспел  со  своим  отрядом  генерал  Фрелих.
Австрийскому   военачальнику  не   терпелось   повторить   опыт   спасения
неприятельских солдат,  уже испытанный им в  Риме.  Он завел с  французами
тайные  переговоры,   обещая  выпустить  их   из   крепости  на  условиях,
аналогичных тем,  какие  были  представлены Римскому  гарнизону.  Войнович
бросился было к нему с протестом, но услышал в ответ начальственный окрик.
Фрелих был  все-таки генералом и  не  привык,  чтобы какой-то  там офицер,
пусть даже русский, разговаривал с ним как с равным.
     Войнович срочно направил к  Ушакову курьера с  донесением.  Адмирал в
категорической форме  потребовал от  Фрелиха  принять капитуляцию крепости
только с участием русского отряда.  Но зарвавшийся генерал не послушался и
довел задуманное до  конца.  Французы ушли  из  крепости со  всем оружием,
погрузив в свои обозы все, что могли погрузить.
     Другой австрийский генерал,  Кленау,  в это время осаждал Геную.  Это
был  один  из  тех  военных  деятелей,  которые,  по  насмешливому  отзыву
Суворова,  имели "привычку битыми быть". Французы били его много раз, били
и под Генуей,  и он было совсем пал духом, но когда к нему прибыли корабли
Пустошкина,  посланные Ушаковым,  вновь  запетушился,  даже  назначил день
штурма крепости.
     - Сколько  бата