ои последние надежды
вернуться в  "большой флот".  Именно в  те самые минуты утвердилось в  нем
решение уйти в отставку.
     ...Молчание,  воцарившееся за столом,  длилось несколько минут. Федор
Иванович, не дождавшись ответа, повторил свою просьбу. Ушаков отрицательно
покачал головой.
     - Но почему же,  дядюшка?  Для вас это нетрудно.  Одно ваше слово - и
все будет хорошо.
     - Разве не знаешь,  что я всегда был против протежирования? Протекция
- беда наша.  Если бы  не протекции,  -  продолжал он медленно,  с  трудом
подбирая нужные слова,  -  всякого рода бездарностям, ничтожествам не было
бы ходу в верхи.  А они ныне всем флотом верховодят. Настоящим адмиралам у
кормила ни одного места не оставлено, все места по протекциям заняты. Да и
какой из  меня покровитель?  -  добавил он,  угрюмо покачав головой.  -  В
министерстве и Адмиралтействе со мною почти не считаются. Сам знаешь, меня
самого... - Ушаков не договорил, шумно подвигал стулом и снова принялся за
еду. Нелегко достался ему этот разговор.
     - Прости, дядюшка, - сказал Федор Иванович.
     Больше  к  этому  разговору  они  не  возвращались.  Пообедав,  Федор
Иванович уехал в Кронштадт,  а Ушаков прилег отдохнуть. Он чувствовал себя
усталым, опустошенным.


                                  * * *

     Арапов   появился   вечером,    когда   Ушаков,   посвежевший   после
послеобеденного отдыха,  обсуждал с Федором домашние дела.  Он был пьян, и
Ушаков заметил это сразу.
     - Где изволили гулять?
     - У министра.
     Ушаков невольно улыбнулся.
     - Не смейтесь. Это я потом, это я в трактире... Захотел - выпил. А до
трактира был у министра.
     Арапов опустился на стул,  отяжелевший и  мрачный.  Ушаков смотрел на
него осуждающе.
     - Не смотрите на меня так,  -  метнул на него взгляд Арапов.  - Я сам
себе ненавистен, может быть, и напился оттого, что ненавистен...
     - Ходили проситься на службу? Или узнать о судьбе своей невесты?
     Арапов  не  ответил.  Опершись локтями о  колени  и  погрузив лицо  в
ладони,  он минуты две сидел так,  согнувшись,  не подавая голоса.  Ушаков
терпеливо ждал.  Наконец  Арапов  выпрямился.  Он  казался  теперь  совсем
трезвым.
     - Я шел к нему надавать пощечин, но у меня не хватило духу.
     - Вы говорили о ней?
     - Нет. Ни он, ни я не произнесли ее имени, хотя каждый из нас думал о
ней.  Мне казалось, он страшился объяснения. Говорил о сыне своем... Будто
прикрывался им.
     Арапов снова надолго замолчал.
     - А что было потом?
     - Ничего не было. Я ушел. Я был само ничтожество.
     Ушакову стало жаль его. Желая утешить, сказал:
     - На вашем месте я, очевидно, поступил таким же образом.
     - Нет,  вы еще не все знаете! - вдруг поднялся Арапов с загоревшимися
глазами.  -  Когда я  вышел в приемную,  меня попросили зайти к управителю
канцелярии.  Там мне объявили о зачислении меня во флот в прежнем звании и
предложили курьерство к  адмиралу  Сенявину в  Средиземное море.  Я  сразу
понял,  чьих рук это дело.  Мордвинову захотелось таким образом откупиться
от меня и  заодно избавиться от необходимости жить со мною в одном городе.
Я был взбешен. Но знаете ли, что я сделал?..
     - Надеюсь,  не  убили  министра?  -  попробовал шуткой  разрядить его
Ушаков.
     - Таких, как я, удавить не грех... Я согласился.
     Он снова опустился на стул. Ушаков положил ему на плечо руку.
     - Полно,  Александр Петрович, стоит ли убиваться? Решение правильное.
Вы же искали себе настоящего дела.  Вам,  несомненно,  разрешат остаться у
Сенявина. Не всем же уходить в отставку, - добавил он с горькой иронией.
     При его последних словах Арапов встрепенулся:
     - Нет,  что ни говорите,  а я скотина.  Забыл о главном.  Вам,  Федор
Федорович,  письмо.  Из  канцелярии просили передать.  Узнали,  что у  вас
остановился,  и попросили.  Вот, благоволите получить, - достал из кармана
письмо Арапов. - А я, если дозволите, к себе пойду. Уж не обессудьте...
     Когда он ушел в боковушку спать, Федор с сожалением сказал:
     - Зря чаем не угостили.
     - Ему сейчас не до чая, - ответил Ушаков и стал читать письмо.
     Письмо было от Чичагова.  Товарищ министра извещал его, что всевышним
императорским указом от 17 января 1807 года он, "Балтийского флота адмирал
Ушаков по прошению за болезнью увольняется от службы с  ношением мундира и
с полным жалованием".
     - Федор, - обратился Ушаков к слуге, - есть ли у нас что выпить?
     - Как не быть - найдется. А за что пить-то? Радость, что ли? Или горе
какое?
     - И то и другое. Царь подписал отставку.
     Федор поставил на  стол  водку,  мясо холодное,  грибы.  Ушаков выпил
рюмку и задумался,  не дотрагиваясь до закуски.  Глядя на него, Федор тоже
выпил. Спросил после долгого молчания:
     - Александр Петрович за границу. А мы теперь куда, в монастырь?
     Ушаков промолчал.  Федор хотел еще что-то  сказать,  но тут увидел на
глазах адмирала слезы, смутился и, притворно кашляя, направился к выходу:
     - Пойду во двор, кажись, ворота забыли закрыть.
     На улице стояла унылая темень.  Ворота были закрыты. Да сегодня они и
не открывались вовсе.  Федору был нужен повод отлучиться. Он не мог видеть
слез любимого своего хозяина и друга.  Задержись с ним долее,  не выдержал
бы,  заревел с ним сам...  Жалко было адмирала.  Федор знал его лучше, чем
кто-либо.  В  последнее время у адмирала была не жизнь,  а одни страдания.
"Не хочется со службы уходить,  ох как не хочется,  а уходит,  - кутаясь в
накинутую на плечи шубу,  размышлял Федор.  -  Нельзя,  видно, не уходить:
чует, не нужен более флоту. Не ко двору пришелся".
     Когда Федор вернулся в  столовую,  Ушакова там уже не  было -  ушел к
себе. Закуска возле выпитой рюмки осталась нетронутой.


                                  * * *

     На  другой  день  за  завтраком Арапов сидел  понурым,  как  человек,
знающий  за  собой  большую  вину  и  не  надеющийся на  прощение.  Ушаков
понимающе взглядывал на  него,  но  помалкивал.  Заговорил только в  конце
завтрака:
     - Вам известно содержание письма, вами мне доставленного?
     - Догадываюсь,  -  отвечал Арапов, обрадованный тем, что ему не стали
напоминать  о  его  вчерашнем  не  очень-то  приличном  состоянии.   -   В
министерстве говорили о вас. Вам подписана отставка?
     - Да, отставка.
     - На  месте государя я  этого бы  не сделал.  Флоту Российскому нужны
истинные флотоводцы, а их не так уж много.
     Ушаков побагровел. Перебил резко:
     - Когда к Сенявину едете?
     - Сказали, послезавтра.
     - Передайте от меня поклон.
     - Разумеется, передам.
     Наступило молчание.  Занятый своими мыслями,  Ушаков долго  помешивал
ложечкой в стакане, потом вернулся к прерванному разговору:
     - Представляю,  как трудно ему сейчас:  с  одной стороны французы,  с
другой -  турки. Однако я верю в удачу. И еще можете передать, разумеется,
если  ему  будет интересно знать мое  мнение:  не  столько турок,  сколько
французов  опасаться  нам   надобно.   Бонапарт   имеет   намерение  стать
властелином Европы,  и он знает, кто может помешать ему в этом. Не Англия,
а Россия.  Он только делает вид приготовления высадки в Англии,  а туда не
пойдет.  Он непременно пойдет на Россию,  пока силы его не растрачены.  Во
всяком случае, мне так думается, и пусть Сенявин об этом знает.
     - Я ему скажу,  - пообещал Арапов и, поскольку вновь наступила пауза,
спросил: - А вы... вы теперь куда?
     - Куда же еще -  в  Алексеевку,  в деревеньку свою.  Устал я от всего
этого,  - неожиданно раскрылся Ушаков. - Буду жить рядом с монастырем, где
когда-то   монашествовал   дядя   мой.    Надеюсь   найти   там   истинную
справедливость, истинный покой.
     Предаваясь мечтам,  Ушаков совсем расчувствовался. В эти минуты он не
был  похож  на  военного человека,  он  напоминал старца,  собирающегося в
пустынь.
     - Если когда-нибудь случится ехать в нашу сторону,  пожалуйте ко мне,
- продолжал Ушаков.  -  Доедете до города Темникова,  а  там рукой подать.
Имение ваше тоже в той стороне, не так ли?
     - На  Иссе,  а  Исса  впадает в  Мокшу.  Соседи,  можно  сказать.  От
Темникова до  Инсара прямая дорога,  а  от  Инсара до моей деревушки верст
сорок или чуть больше.
     - Видите, почти рядом... Так что приезжайте.
     - Приеду, - пообещал Арапов.
     Арапов поехал с фельдъегерским заданием,  как и говорил,  через день.
Когда  он  в  последний раз  забегал  к  Ушакову,  чтобы  поблагодарить за
хлеб-соль,  самого хозяина не  было,  ушел  куда-то.  Дома  находился один
Федор, который, приняв благодарность, и благословил его в дальний путь.


                                    7

     Целый месяц ехал Арапов до места назначения.  Труден и опасен был его
путь,  особенно по  австрийским владениям,  где  всюду шныряли французские
шпионы,  но,  слава Богу,  все обошлось благополучно.  Русский посланник в
Вене помог ему добраться до морского побережья,  а оттуда он,  Арапов, уже
на небольшом греческом судне отплыл на остров Корфу.
     Хозяин  суденышка,  согласившийся доставить  Арапова,  был  родом  из
Кефалонии,  одного из  Ионических островов.  Он  очень обрадовался,  когда
узнал, что принятый на борт пассажир знаком с адмиралом Ушаковым.
     - У нас все знают Ушакова, - сказал он Арапову. - Еще никто не сделал
так  много для народа нашего,  как русский адмирал.  Ушаков избавил нас от
французских захватчиков, помог нам создать собственную республику.
     Грек  подарил  Арапову на  память  серебряную табакерку.  Мало  того,
освободил для него собственную каюту,  кстати,  единственную на судне, сам
перебрался на палубу.  Принимая эти знаки внимания,  Арапов в свою очередь
вручил ему карманные часы,  доставшиеся от покойного отца. Другой ценности
у него на было, а ему так хотелось отблагодарить доброго человека!
     Каюта показалась Арапову райским уголком.  Неспавший двое  суток,  он
сразу же  вытянулся на матраце,  расстеленном прямо на полу.  Судно слегка
покачивало,  о  борт едва слышно бились волны,  с палубы доносились редкие
голоса матросов да скрип мачты. Да еще слышно было, как в снастях тоненько
посвистывал ветер. Приятнейшие морские звуки! Что может быть лучше этого?
     На душе было покойно,  по телу разливалась приятная истома.  Странное
дело:   после  того  как  выехал  из  Петербурга,  от  подавленности,  его
преследовавшей,  остался  лишь  смутный осадок.  Теперь,  когда  он  снова
находился при  деле,  обиды от  неустроенности личной жизни представлялись
уже мелкими,  ничтожными.  Что ж,  это, может, даже к лучшему, что невеста
изменила ему.  Еще  неизвестно,  что  принесла бы  ему женитьба.  В  конце
концов,  можно и без семьи прожить.  Живут же люди!  Ушаков, например. Всю
жизнь один...
     Когда Арапова разбудили,  было светло,  и он не сразу сообразил,  где
находится и долго ли спал.
     - Ну и сон у вас,  -  посмеиваясь,  сказал ему капитан,  - без малого
сутки проспали.
     Выйдя на палубу,  Арапов увидел,  что судно стоит у гористого берега,
на  котором виднелись портовые сооружения,  жилые дома,  сады.  Хотя  была
только середина февраля,  деревья уже оделись в  мягкую зелень.  Совсем не
то,  что  в  России.  В  России в  эту пору еще трещат морозы,  а  тут уже
настоящая весна.
     - По правому борту от судна,  примерно в полуверсте от берега, стояли
на рейде русские военные корабли. Арапов узнал среди них флагман "Твердый"
и попросил гостеприимного грека,  хозяина судна, помочь добраться до этого
главного корабля.
     - Сей миг,  сей миг!  -  обрадовался тот возможности еще раз услужить
русскому офицеру.  Он подал матросам команду,  и те стали спускать на воду
шлюпку.
     Как Арапов и ожидал, Сенявин оказался на флагмане.
     - Вам  повезло,  капитан-лейтенант,  -  сказал  командующий эскадрой,
принимая пакет, - опоздай хотя бы на день, и вы нас уже не застали бы.
     Пожирая его  глазами,  Арапов мысленно поставил рядом с  ним Ушакова.
Как  не  похожи они  были  друг  на  друга!  Ушаков коренастый,  несколько
угловатый,  неулыбчивый...  А этот строен,  что твой сказочный богатырь. В
синих,  чуть прищуренных глазах искрится русская удаль.  С  губ не  сходит
выражение веселой задористости. Дружба с такими людьми обычно завязывается
быстро.
     Арапов передал ему поклон от Ушакова.
     - От Федора Федоровича? - обрадовался Сенявин, опуская пакет, который
начал уже  вскрывать.  -  Как его здоровье?  Здесь его вспоминают довольно
часто.
     - Адмирал ушел в отставку.
     - Давно?  Месяц назад?  Жаль,  очень жаль.  А впрочем, другого пути у
него не было.
     Он  вернулся к  пакету,  наконец-то достал из конверта письмо,  бегло
прочитал его и небрежно сунул в карман, словно это была пустая бумажка, не
заслуживавшая внимания.
     - Есть хочешь? Пойдем пообедаем, за столом и поговорим.
     Он перешел на "ты" так естественно, что Арапов едва это заметил.
     Обедали в  адмиральской каюте.  Стол был уставлен всякими яствами так
тесно,  что не оставалось свободного местечка.  Жареное мясо, рыба, овощи,
фрукты.  Вина, конечно, само собой: их стояло несколько бутылок. По всему,
адмирал имел привычку жить на широкую ногу.
     - Как там Петербург,  стоит?  - спросил Сенявин, наливая гостю и себе
по большому бокалу вина.
     - Стоит, как стоял.
     - Весело на Рождество было?
     - Не очень.  Впрочем,  я приехал туда уже после Рождества,  -  сказал
Арапов. - Сужу по рассказам. А у вас как? - спросил он в свою очередь.
     - У  нас?  У  нас  порядок...  -  Сенявин несколькими глотками осушил
бокал, наложил себе на тарелку мяса и продолжал: - Правда, в Петербурге не
всегда нами довольны бывают, да Бог милостив, пока все сходит.
     - Отчего же недовольны бывают?
     - Да все из-за французов! Если хочешь, могу рассказать подробнее.
     И Сенявин стал рассказывать.


                                  * * *

     Свою  эскадру к  Ионическим островам Сенявин привел  18  января  1806
года.  На  Корфу  его  ждали  войска  под  командованием генерала  Анрепа.
Прибытие эскадры было  отмечено пушечными салютами.  Салютовали не  только
береговые батареи и военные корабли, но и купеческие суда, стоявшие здесь.
Вот уж радости было!
     Но  не только радости ожидали здесь Сенявина и  его эскадру.  В  день
прибытия  он  узнал  много  неприятных вещей.  Пока  скитались  по  морям,
добираясь до  места  назначения,  в  мире  произошли большие события.  Под
Аустерлицем прогремела кровавая битва,  кончившаяся победой  Наполеона над
союзными русско-австрийскими войсками.  Австрия вынуждена была заключить с
Наполеоном мир, уступив ему часть своих владений. В связи с этим положение
в районе Средиземного моря резко усложнилось.
     Генерал Анреп сообщил Сенявину,  что на острове его давно  дожидается
человек,   присланный  верховным  правителем  Черногории  владыкой  Петром
Негошем.
     - И чего хочет от нас этот владыка? - спросил Сенявин.
     - Видите  ли,  -  отвечал генерал,  -  после  Аустерлицкого поражения
Австрия  уступила Наполеону Венецию  и  Далмацию с  городами,  заселенными
славянами,  в том числе город Боко-ди-Каттаро,  который представляет собой
морскую крепость. Это недалеко отсюда, - уточнил генерал.
     - Ну и что?
     - А  то,  что  население этих городов,  особенно Боко-ди-Каттаро,  не
желает впускать к себе французов.  Владыка рассчитывает на нашу поддержку,
и прежде всего на поддержку вверенной вам эскадры.
     Сенявин задумался.  Направляя в далекую экспедицию,  правительство не
снабдило   его   инструкциями   относительно   освободительного   движения
славянских народов.  Однако он  помнил,  какое  огромное значение придавал
поискам связей с этими народами Ушаков при завоевании Ионических островов.
Русские  в  лице  этих  народов приобретали верных  союзников в  борьбе  с
главным противником -  Бонапартом,  поэтому их действия заслуживали полной
поддержки.  Но  в  данном случае следовало принимать во внимание не только
это.  Крепость  Боко-ди-Каттаро  имела  большое  стратегическое  значение.
Отстояв ее  от  Бонапарта,  русские войска тем  самым утверждали за  собой
господствующее  положение  на   Адриатическом  море,   как  бы  отодвигали
французов от Корфу - главной русской базы на Средиземноморье.
     - Мы прибыли сюда сражаться с  противником,  а не стоять на рейде,  -
после раздумья сказал Сенявин генералу Анрепу.  -  Можете передать владыке
Петру, что будем действовать со славянами рука об руку.
     Не  теряя  времени понапрасну,  Сенявин уже  на  другой день  высадил
вблизи  Боко-ди-Каттаро десант  под  командованием капитана Белли.  Вскоре
сюда привел свой отряд и  владыка Петр.  Австрийцы,  еще не успевшие сдать
город  французам,  не  осмелились сопротивляться,  отступили  без  единого
выстрела.  Русские с  черногорцами заняли все  форты и  стали единоличными
хозяевами крепости.
     Действиями войск руководил сам Сенявин.  Когда цель была достигнута и
над крепостью взвился русский флаг,  он  вернулся на Корфу.  И  вот тут-то
началось то,  чего  вице-адмирал никак  не  ожидал.  Из  Петербурга прибыл
курьер с  рескриптом императора,  а  в рескрипте значилось следующее:  "По
переменившимся  ныне   обстоятельствам  пребывание  на   Средиземном  море
состоящей под  начальством вашим эскадры сделалось ненужным,  и  для  того
соизволяю,  чтобы вы при первом удобном случае отправились к  черноморским
портам нашим со всеми военными и транспортными судами,  отделенными как от
Балтийского,  так и  Черноморского флота,  и  по прибытии к оным,  явясь к
главному  там  командиру адмиралу маркизу  де  Траверсе,  стояли  под  его
начальством".
     Еще ни один документ не приводил Сенявина в такое изумление, как этот
царский рескрипт.  Почему  Александру вдруг  вздумалось бросить Ионические
острова на  произвол судьбы и  отказаться от  борьбы с  французами в  этом
районе?   Испугался  Аустерлицкого  поражения  и   спешит  теперь  поближе
подтянуть военные силы, находящиеся вдали от России? Но ведь силы эти не в
праздности время проводят, они кинжалом упираются в бока Бонапарта!
     Рескрипт был датирован 14 декабря 1805 года,  и  дата эта совпадала с
днем подписания мира между Австрией и  Францией.  Между тем  в  момент его
получения Сенявиным наступил уже март.  Три месяца добирался к ним курьер.
За  это  время в  политике русского правительства могли произойти какие-то
перемены...  Во  всяком  случае,  Сенявин решил  не  спешить с  уходом  из
Средиземного моря,  а о рескрипте никому не говорить, спрятать его от глаз
подальше.  А  чтобы решение свое  как-то  оправдать,  направил пространное
письмо русскому посланнику в  Вене графу Разумовскому.  Он  убеждал графа,
что  при  нынешних обстоятельствах нельзя  оставлять не  только Ионические
острова,  но  и  город Боко-ди-Каттаро с  прилегающей к  нему  местностью,
который он занял вместе с черногорцами. "Залив Боко-ди-Каттаро, - писал он
в числе прочего,  - есть наилучший в свете, граница, окружающая провинцию,
почти неприступна,  так  что  при помощи черногорцев и  малого числа наших
войск безопасна от нападения многочисленного неприятельского войска".
     Трудно  сказать почему,  то  ли  Александр оправился от  испуга перед
Наполеоном и  вновь проникся воинственным духом,  то  ли послушался совета
здравомыслящих людей,  только  он  не  стал  настаивать на  своем  прежнем
повелении.  А за занятие Боко-ди-Каттаро даже изъявил Сенявину... монаршее
благоволение.
     Тем временем положение на Адриатике продолжало осложняться.  Наполеон
требовал  от  Вены  передачи  ему  Боко-ди-Каттаро и Рагузы.  Австрийцы не
возражали:  пожалуйста,  берите, занимайте, но в крепости войска Сенявина!
На  всякий  случай,  страшась  гнева  Наполеона,  Вена  сделала Петербургу
соответствующее представление: мол, прикажите своему адмиралу, пусть уйдет
из  занятой им крепости.  В Петербурге