заколебались:  с одной стороны,  не
хотелось окончательно разрывать отношений с бывшей своей  союзницей,  а  с
другой  -  жалко было терять важную крепость...  Вскоре Сенявин получил от
императора новый рескрипт.  Прочитал он его и не удержал смеха.  Александр
приказывал ему уйти из Боко-ди-Каттаро и в то же время дозволял... принять
собственное решение.  "Ты можешь в нем остаться, - угадывалось в рескрипте
между строк, - но тогда в случае чего выпутывайся сам..."
     Сенявин из крепости не ушел.  Ответственности он не боялся.  Он готов
был бороться с французами до победного конца.
     Убедившись,  что  русских из  крепости путем переговоров не  выгнать,
Наполеон потребовал от  Вены закрыть для  русских кораблей все подвластные
ей  порты,  в  том  числе Триест,  где  Сенявин ремонтировал свои фрегаты.
Действуя по  указанию своего правительства,  комендант Триеста фельдмаршал
Цах наложил арест на находившиеся в порту русские суда, а самому Сенявину,
в  это время с  боевыми кораблями стоявшему на рейде,  приказал немедленно
удалиться в  море.  В противном случае он угрожал открыть по нему огонь из
береговых орудий.  Сенявин,  однако,  оказался не  из робкого десятка.  Он
потребовал от  австрийского фельдмаршала немедленно освободить задержанные
суда,  не  дав ему на  раздумье даже полдня.  "Теперь не  время продолжать
бесполезные переговоры, - писал он фельдмаршалу. - Вам должно избрать одно
из двух:  или действовать по внушению французских генералов, или держаться
точного смысла прав нейтралитета.  Мой выбор сделан,  и  вот последнее мое
требование; если час спустя не возвращены будут суда, вами задержанные, то
силою возьму не только свои,  но и все ваши,  сколько их есть в гавани и в
море. Уверяю вас, что 20 000 французов не защитят Триеста".
     Комендант Триеста понял,  что с  русским  адмиралом  шутки  плохи,  и
тотчас  удовлетворил его требование.  Вскоре русская эскадра направилась к
Боко-ди-Каттаро.  Оттуда поступило тревожное  сообщение:  французы  заняли
Рагузскую  республику,  называемую славянами Дубровником,  и объявили о ее
включении в состав владений своего императора.
     Сенявин  был  полон  решимости  изгнать  противника с  захваченной им
территории.  В  успехе он  не  сомневался.  Правда,  сил у  французов было
больше,  зато на стороне русских стояло славянское население.  Кроме того,
Сенявина поддерживали итальянцы,  не желавшие господства ни австрийцев, ни
французов.
     5 июня 1806 года на подступах к Рагузе между русскими, черногорцами и
приморскими итальянцами,  с  одной  стороны,  и  французами  -  с  другой,
произошло  ожесточенное  сражение.   Французы,  имея  некоторое  численное
превосходство, дрались упорно, но в конце концов вынуждены были отступить.
     Блестящая победа открыла путь к осаде и штурму самой Рагузы. Но тут к
Сенявину  прибыл   статский  советник  Санковский,   который  передал  ему
повеление  Александра не  предпринимать более  наступательных действий,  а
крепость Боко-ди-Каттаро передать австрийцам.
     Повторялась старая история. То уходить, то не уходить... Попробуй тут
разобраться в  подлинных  намерениях  русского  императора!  Логика  вещей
подсказывала не  сдавать Боко-ди-Каттаро,  мало того,  не сдавать,  а  еще
принудить французов уйти из  Рагузы,  уже блокированной русскими войсками.
Сенявин подумал хорошенько и  решил ослушаться царского повеления и в этот
раз.  Тем более повеление было устное,  переданное через сановника,  а  не
письменное.
     Вскоре,  однако,  появилось  и  письменное  повеление  государя.  Его
доставили Сенявину  австрийские генералы,  которым  не  терпелось поскорее
сдать "надоедливым" французам эту злополучную крепость.
     - Повеление государя моего  для  меня  закон,  -  сказал  австрийским
военачальникам Сенявин.  -  Однако я  не  сдам Боко-ди-Каттаро до тех пор,
пока  Рагуза не  будет оставлена французами и  независимость республики не
будет обеспечена верным поручительством.
     Непрошеные  гости  затеяли  было   дискуссию,   но   Сенявин  остался
непоколебим,  и  они  поехали  "поторговаться"  к  французскому  генералу,
начальнику гарнизона Рагузы. После того как "торги" провалились, они вновь
появились в квартире Сенявина, не оставляя надежды склонить его на быстрое
решение конфликта.  Русский адмирал продолжал стоять на  своем:  он  готов
оставить крепость,  но только после ухода французов из Рагузы.  А  так как
французы от такого шага категорически отказывались, то в решении конфликта
образовался непробиваемый тупик.
     Выдвигая неприемлемые для французов и  австрийцев условия и тем самым
сводя к нулю силы повеления своего императора, Сенявин многим рисковал. Он
рисковал своей карьерой,  да что там карьерой, он мог запросто угодить под
суд! Но где войны, там и риск!
     После  отбытия австрийских генералов,  так  ничего и  не  добившихся,
Сенявина с  неделю не  беспокоили.  А  потом появился французский офицер с
официальным письмом  русского представителя в  Париже  статского советника
Убри.  Советник уведомлял адмирала,  что им,  Убри,  от  имени российского
правительства  подписан  с  правительством Франции  мирный  договор,  коим
Россия соглашалась отдать Наполеону как Рагузу, так и Боко-ди-Каттаро...
     Сенявину пришлось искать новый повод для отказа.
     - Имеете ли с собой вид* от господина Убри? - спросил он офицера.
     _______________
          * Вїиїд - специальный паспорт.

     - У  меня  французский паспорт  и  собственноручное письмо  господина
Убри. Разве этого недостаточно?
     - Для  удостоверения вашей личности мне  необходим вид  от  господина
Убри, - невозмутимо ответил Сенявин.
     Французский офицер уехал,  пообещав привезти требуемые документы.  Он
вернулся через две с  лишним недели,  на этот раз в сопровождении русского
штабс-капитана.  Сенявину представили все,  что он требовал, показали даже
полный дубликат мирного договора России с Францией. Русский штаб-офицер со
своей  стороны передал Сенявину устную  просьбу Убри  поспешить со  сдачей
Боко-ди-Каттаро.
     - Хорошо,  я подумаю и приму решение,  -  сказал он. - Дайте мне день
или два.
     А  что мог сказать другого?  В его положении оставалось только как-то
тянуть время. Даже день оттяжки многое значил.
     Французы, не желая ждать, становились настойчивее. Когда тянуть стало
уже невозможно,  Сенявин наконец объявил о принятом им решении:  он весьма
сожалеет,  но  пойти навстречу французам не  сможет,  крепость останется в
руках русских...
     - Но ведь есть договор! - возмутились французы.
     Сенявин безучастно пожал плечами:
     - В  истории еще не  бывало примеров,  чтобы выполнение мирных статей
могло иметь место до размена ратификациями.
     Французы были в  бешенстве.  От  упрашиваний они  перешли к  угрозам.
Сенявин в ответ только пожимал плечами:  нет,  он не может изменить своего
решения...  Он  остался на  своем даже тогда,  когда ему  доставили депешу
министра морских сил,  в которой подтверждалась воля государя относительно
сдачи крепости, вокруг которой было поднято столько шума.
     Поведение русского адмирала многим  казалось безрассудным упрямством.
Но  в  действительности это было не  так.  Его твердая позиция объяснялась
тем, что он не верил Наполеону, не верил в прочность союза с его империей.
Он чувствовал, что вот-вот должно все измениться, и чутье не обмануло его.
Случилось  так,   что  договор,   заключенный  господином  Убри,   остался
нератифицированным,  и  военные  действия против  французов возобновились.
Императору Александру пришлось и  в  этот  раз  признать действия Сенявина
совершенно правильными.
     После  решения Александра продолжать войну  Сенявин стал  действовать
более решительно.  Французы пытались было  отнять у  него  Боко-ди-Каттаро
силой,  но не только не завладели крепостью,  а под ударами русских войск,
действовавших совместно с  черногорцами,  вынуждены были бежать под защиту
своих укреплений.  10  декабря Сенявин высадил десант на острове Курцало и
заставил капитулировать находившийся там неприятельский гарнизон.  Правда,
вскоре  французам удалось  вновь  завладеть этим  островом и  усилить  его
оборону.  Сенявину пришлось направить туда  часть  своей эскадры.  Потеряв
более  150  человек убитыми,  неприятельский гарнизон сдался в  плен.  Над
островом вновь взвился флаг Российской империи.
     Сенявин собирался выбить французов также из Рагузы,  и  он мог бы это
сделать,  если  бы  не  объявление войны с  Турцией,  вставшей на  сторону
Франции,  и  не  угроза набега на  Корфу  со  стороны Али-паши  Янинского,
опаснейшего и  коварнейшего властителя Албании.  Он  вынужден был оставить
побережье Адриатики и вернуться на главную свою базу - остров Корфу.


                                  * * *

     Закончив свой рассказ,  Сенявин продолжал обед уже молча. А обедал он
с  большим  аппетитом.  Глядя  на  него,  Арапов  невольно вспомнил своего
петербургского дядю, его званый обед. Дядя тогда утверждал, что в нынешних
людях  не  стало  прежнего духа,  а  с  падением духа  не  стало в  них  и
настоящего здоровья.  Если слова дяди и  были к  кому-то  справедливы,  то
только не  к  Сенявину.  В  Сенявине дух не истощился.  Этот человек так и
светился здоровьем, уверенностью в силах.
     - После возвращения к острову вы еще не снимались с якоря?  - спросил
Арапов.
     - Нет. Я собирался сделать это завтра, чтобы снова плыть к Рагузе, но
теперь обстановка изменилась. Вы доставили мне новые инструкции.
     - Поплывем в Архипелаг?
     - Да.
     - А Али-паша?
     - Угроза с его стороны,  конечно,  остается,  но я строго предупредил
его,  чем  может обернуться для него такое нападение.  Нам не  следует его
бояться.  Боязнь  нападения  противника  невольно  внушает  оборонительные
действия,  нам же сейчас надобно не обороняться, а наступать. Наступать на
турок.
     - И вы не оставите у Корфу ни одного корабля?
     Сенявин хитро прищурился:
     - А  что  бы  сделали вы  на  моем  месте?  -  Не  дождавшись ответа,
продолжал:  -  По  плану адмирала Чичагова,  кстати вами доставленного,  я
должен отрядить часть своей эскадры к Дарданеллам,  часть к Египту,  часть
оставить в  Адриатическом море.  Адмирал  мыслит  слишком  кабинетно,  без
знания  обстановки.  Я  не  могу  разбрасывать корабли по  всем  морям,  -
решительно рубанул рукой Сенявин.  -  Я  должен держать силы  воедино.  Мы
пойдем в Архипелаг всей эскадрой, соединимся там с английским флотом и уже
вместе решим,  что делать дальше. Есть резон попытаться совместными силами
войти  в  проливы и  под  угрозой взятия  Константинополя заставить Турцию
выйти из войны.
     - Это было бы  чудесно!  -  воскликнул Арапов и,  решив,  что настало
время напомнить о  себе,  спросил:  -  А  как  быть мне?  Чичагов дозволил
остаться у вас. Надеюсь, не прогоните?
     Сенявин рассмеялся:
     - Зачем гнать?  Хорошие офицеры нам нужны,  а ты к тому же английскую
школу прошел, - добавил он с иронией. Спросил повелительно: - У Мордвинова
в Херсоне адъютантом служил?
     - Так точно. Откуда известно?..
     - Мне  все  известно.  Так  вот,  -  продолжал Сенявин,  -  служили у
Мордвинова, а теперь послужите при моей особе. Возражения есть?
     - Никак нет, ваше превосходительство, - вытянулся перед ним Арапов.
     - В  таком  случае  идите  к  командиру корабля и  требуйте для  себя
отдельную каюту. В добрый час, мой новый адъютант!


                                    8

     С  увольнением Ушакова от  службы  Адмиралтейств-коллегия затянула до
самого лета.  Правда,  после  выхода царского указа он  уже  не  занимался
флотскими делами,  его называли отставным адмиралом, но у него еще не было
на  руках  соответствующего документа,  и  положенных денег  ему  пока  не
выдавали.  Адмиралтейские чины все еще что-то  выясняли,  что-то писали...
Когда же  Ушаков напоминал им  о  себе,  они  изображали на  лице невинные
улыбки:
     - А  куда  вам,  Федор Федорович,  спешить?  Еще  успеете насладиться
покоем.
     Члены коллегии и  столоначальники вели себя с ним совсем не так,  как
до  отставки.  Они  словно поняли вдруг свои прежние заблуждения и  теперь
видели  в  нем  уже  не  чудаковатого старика,  ставшего обузой  флоту,  а
человека  достойного,  нужного,  явно  поторопившегося  с  отставкой.  Его
общества уже  не  чурались,  как  бывало раньше,  с  ним  заводили беседы,
выпытывали его мнение по военным и  внешнеполитическим вопросам,  при этом
обычно соглашались с ним,  а если не соглашались,  то не спорили,  вежливо
помалкивали.   Среди   адмиралтейских  чинов  объявились  даже   "открытые
почитатели" его флотоводческого таланта.  При разговорах с  глазу на  глаз
эти  почитатели  называли  его  гордостью  Российской  империи,   выражали
сожаление в  связи с  его  уходом из  флота,  говорили,  что такие знатные
военачальники,  как  он,  Ушаков,  России  зело  нужны...  От  фальши,  от
неискренности их  речей Ушакову становилось не по себе,  и  он старался не
встречаться более с этими господами.
     Однажды домой к  нему приехал Чичагов.  До  этого не  знал даже,  где
живет, а тут явился собственной персоной. Нежданно-негаданно.
     Пришлось приглашать его к столу.
     - Кофе мы не пьем, а чай сейчас будет.
     - Чай -  это хорошо!  -  весело сказал Чичагов.  - В Англии чай любят
больше, чем кофе.
     Чичагов имел привычку все русское сравнивать с английским - и вещи, и
обычаи.  В  свое время он  служил на Британских островах волонтером,  что,
кстати,  давало ему повод говорить всем о совершенном знании им английской
мореходной  школы.   В   Петербурге  многие   считали,   что   заграничное
волонтерство явилось главным козырем в  его  карьере,  поскольку император
Александр верил в заграничные школы больше, чем в отечественные.
     Федор накрыл стол быстро,  но в  этот раз прибора ставить для себя не
стал. Он понимал, с какими господами можно садиться, а с какими нельзя.
     - А  я  только что  от  государя,  -  рассказывал между  тем  товарищ
министра.  -  Его величество посвятил меня в свои великолепные планы.  Его
величество был ко  мне очень милостив.  Замечательный у  нас государь,  не
правда ли? - неожиданно закончил он.
     Ушаков промолчал.  О  личности императора Александра у него сложилось
собственное твердое мнение.  Александр ему не  нравился.  От его поступков
отдавало  лицемерием.  Как  правителю  великой  империи,  ему  недоставало
дальновидности,  масштабности.  Да  что там масштабности!  Ему недоставало
простого чутья, и он часто принимал кривду за правду, в руководстве армией
и  флотом  опирался совсем  не  на  тех  людей,  на  которых  следовало бы
опираться.  Ценность военачальников определялась не по их истинным деловым
качествам,  а  в  большинстве случаев по признакам броскости,  эффектности
натуры.  А  поскольку внешним лоском  больше блистали принятые на  русскую
службу  иностранцы,  то  им  и  отдавалось  предпочтение.  В  армии  таким
предпочтением  пользовался,   например,  генерал  Беннигсен,  ганноверский
ландскнехт.  Он там был сейчас главным.  В  то же время выдающийся русский
генерал Кутузов был фактически отстранен от военных дел.
     Во флоте положение сложилось не лучше. Способные, имеющие боевой опыт
адмиралы теснятся на  задворках,  власть над  флотом отдана чинам весьма и
весьма сомнительных дарований.
     - Если вы  от  государя,  то,  наверное,  заехали ко  мне  с  важными
новостями,  -  сказал Ушаков гостю,  так и  не высказав своего отношения к
императору.
     - О да,  новостей много,  - оживился Чичагов. - Но сначала я хотел бы
что-нибудь услышать от вас. Как поживаете?
     Ушаков налил ему чаю и только после этого ответил:
     - Моя жизнь известная. Жду. Бумаг на руках еще не имею.
     - Указ Адмиралтейства уже готов, скоро получите. Кстати, в вашу честь
готовится торжественный обед.
     - Увольте,  Павел Васильевич,  -  смутился Ушаков.  -  Сами  изволите
знать, к торжествам я не привычный. Ничего не устраивайте. А бумаги приму,
как только прикажете.
     - Ну хорошо,  хорошо,  -  не стал настаивать Чичагов, - потом увидим,
как быть.
     Чай пили с малиновым вареньем,  еще осенью привезенным из Алексеевки,
имения Ушакова.  Очень хорошее было варенье.  Душистое.  Во всяком случае,
гостю оно понравилось, и он ел его с большим удовольствием.
     - Есть ли что-нибудь от Сенявина? - возобновил разговор Ушаков.
     - Сенявин в Архипелаге,  -  отвечал Чичагов. - Хочет запереть турок в
Дарданеллах,  но еще неизвестно,  что из этого выйдет.  Англичане отказали
ему в поддержке.
     Ушаков покачал головой.  Тактика англичан была ему знакома: требовать
услуг от  союзников и  в  то же время уклоняться от выполнения собственных
союзнических обязательств.  Когда-то  они  пытались  водить  за  нос  его,
Ушакова,  а  теперь,  конечно,  будут  стараться делать то  же  самое и  с
Сенявиным.
     Чичагов, кончив пить чай, отодвинул от себя пустую чашку.
     - Есть вещи более тревожные,  чем  те,  которые идут от  Сенявина,  -
сказал он.  - Барон Беннигсен потерпел поражение в сражении при Фридланде,
и государь вынужден ехать на Неман.
     - Искать мира с Наполеоном?
     - А вы разве против мира?  -  быстро посмотрел на собеседника товарищ
министра.
     Ушаков ответил не сразу:
     - Мир  -  такое слово,  против которого осмелятся выступить разве что
сумасшедшие. Но я не смогу стать сторонником плохого мира.
     - Его  величество не  сомневается,  что  мир  будет честным,  равным.
Сейчас,  когда идет война с Портой,  Наполеон нужен нам как друг, а не как
противник.
     - А Англия?
     - Англичане сами смогут о себе позаботиться.
     Ушаков с сомнением покачал головой:
     - На месте государя я не стал бы доверять Наполеону.
     - Почему?  -  живо возразил Чичагов.  -  У  нас будут обоюдные мирные
обязательства.
     - А будут ли сии обязательства равными?
     - Я лично не сомневаюсь, если мир с Наполеоном будет подписан, то это
будет мир равных сторон.
     Ушаков снова покачал головой,  но  спорить больше не стал.  После чая
они  поговорили еще  немного,  но  уже  не  затрагивая политики -  так,  о
пустяках разных, - затем Чичагов простился и уехал.


                                    9

     Официальные  проводы   Ушакова   со   службы   проходили   в   здании
Адмиралтейств-коллегии.  Ушаков явился туда  в  назначенный час  при  всех
орденах. На парадной лестнице его встретил член коллегии адмирал фон Дезин
- поздоровался за руку и тотчас повел в зал, на собрание.
     Много всякого видывал на  своем веку Ушаков,  не терялся ни при каких
случаях, а тут как-то оробел, засмущался. Не ожидал, что соберется столько
народу. Пришли не только офицеры, но и гражданские чины. Молодые и старые.
И   все  смотрели  на  него.   Разглядывали  с  откровенным  любопытством.
Шушукались.
     - Говорили, старый, а он совсем не старый, мог бы еще послужить.
     - Мог бы, да не захотел.
     - А  орденов,  орденов-то  сколько!..  -  Это уже шептались в  другом
месте. - Заслуженный человек.
     - Знамо, заслуженный.
     - То, что на самом низу, с лучами - это какой орден? Первый раз такой
вижу.
     - Орден Святого Иоанна Иерусалимского.
     - А тот, что рядом?
     - Святого Януария - знак Неаполитанского королевства.
     Фон Дезин подвел Ушакова к  накрытому сукном столу,  стоявшему против
мест  для  публики,   усадил  на  стул  рядом  с   собой.   Вскоре  к  ним
присоединились  вице-адмирал  Карцов,   контр-адмирал  Сарычев,  правитель
канцелярии Игнатьев и  еще  каких-то  два чиновника,  которых Ушаков видел
впервые. Места за столом хватило всем, два стула даже свободными остались.
     Публика тоже усаживалась,  но усаживалась шумно, двигая стульями и не
прекращая разговоров.  Поднявшись во весь свой рост,  фон Дезин непрерывно
звонил в  колокольчик,  призывая прекратить шум.  О