рнизона тридцать тысяч  червонцев,  а
также отправить всех солдат и офицеров гарнизона в Анкону или другой порт,
подвластный Франции, если тот передаст крепость в его руки.
     Ушаков вспомнил о Метаксе,  и им  овладело  беспокойство.  Он  только
сейчас  понял  отчетливо,  в какой опасный путь послал своего переводчика.
Для Али-паши такие пустяки,  как честь, не существуют, ему ничего не стоит
срубить голову курьеру или парламентеру.
     - Для  занятия острова у  Али-паши  нет  достаточно сильного военного
флота, - сказал Ушаков, выслушав Сенявина.
     - В  данном случае флот ему  не  понадобится,  -  отвечал Сенявин.  -
Пролив,  который отделяет остров от  материка,  так  мелок,  что его можно
перейти вброд.
     Ушаков  крепко  потер  подбородок.  Опасность  нападения Али-паши  на
остров  представлялась  реальной.  Этот  человек  был  способен  на  любую
авантюру.  Обстановка требовала от эскадры быстрых и решительных действий,
чтобы занять крепость еще до того, как Али-паша успеет собраться с силами.
     - Пошлите в  крепость парламентера с  письменным предложением о сдаче
гарнизона за моей подписью,  - сказал Ушаков Сенявину. - Я думаю, прибытие
новых наших сил не осталось для них незамеченным.
     - А если снова отказ?
     - Тогда штурм.
     На лице Сенявина выразилось сомнение.
     - Крепость сильно защищена, имеет со всех сторон водные преграды, а у
нас для штурма мало сил - восьмисот человек не набирается.
     - А местные жители на что?  -  Ушаков был тверд в принятом решении. -
Немедленно разошлите людей по селениям с воззваниями и вы увидите,  что из
этого получится. К нам присоединятся тысячи.
     Ультиматум,  составленный в энергичных выражениях и подписанный самим
Ушаковым,  вызвал в  рядах неприятеля уныние.  Комендант крепости уже  был
наслышан о русском адмирале,  знал, что слов своих на ветер он не бросает.
Струсил комендант.  Его страх усилился еще больше,  когда он  увидел,  как
русские стали  готовить на  глазах  осажденных фашины,  лестницы и  другие
предметы, предназначенные для штурма. А когда ему доложили, что к русскому
войску присоединились до  восьми тысяч вооруженных островитян,  он  понял,
что медлить со сдачей крепости больше нельзя,  и  приказал выбросить белый
флаг.
     На другой день,  когда Ушаков принимал от Сенявина крепостные ключи и
опись трофеев,  на  флагмане появился Метакса.  Вернулся цел  и  невредим.
Оставив  опись,   Ушаков  заключил  его  в   крепкие  объятия.   Казалось,
благополучному возвращению своего переводчика он  обрадовался больше,  чем
взятию крепости и многочисленным трофеям.
     - Ну что там, рассказывай, - затормошил он его, усадив против себя. -
Я, брат, уже всякое о тебе думал. Ужасно беспокоился. Был у Али-паши?
     - Был.
     - Пирамиды из человеческих голов видел? - поинтересовался Сенявин.
     - Представьте себе,  видел,  -  отвечал Метакса.  -  Иду  по  главной
лестнице во дворец,  смотрю,  по правую и левую сторону высятся... Страшно
смотреть. Смрад такой, что я чуть в обморок не упал.
     - Что Али-паша,  каков его ответ? - спросил Ушаков, давая понять, что
его не очень интересуют такие подробности.
     - Али-паша  согласился оставить Паргу  в  покое  и  освободить нашего
консула.
     - Так сразу и согласился?
     - Не сразу,  конечно.  Сначала,  прочитав письмо,  хмурился, говорил,
что-де   вы,   ваше   превосходительство,   худо  знаете  его,   Али-пашу,
вмешиваетесь не в свои дела, что-де вам предоставлено завоевание островов,
а  на  материке он один хозяин.  Я,  говорит,  мог бы занять остров Святой
Мавры, но не сделал этого, и пусть адмирал ваш говорит мне за это спасибо.
Сказал так,  помолчал,  а потом вдруг спросил,  что за человек ваш адмирал
Ушаков,  не  тот ли,  мол,  Ушаков,  который разбил при Калиакрии славного
мореходца Саид-Али?  Я  ответил утвердительно.  Он  сразу смягчился,  стал
говорить со мной иначе.
     - Настоящий злодей,  -  высказал свое  мнение об  албанском правителе
Сенявин. - Было бы не худо отобрать у него Перевезу.
     - Ни в коем случае,  - не согласился с ним Ушаков. - Нельзя обострять
с  ним  отношений.  У  этого правителя много солдат,  и  он  может нам еще
пригодиться.
     Ушаков учредил на Св. Мавре гражданское самоуправление, подобное тем,
какие  уже  имелись  на  других  освобожденных  островах,   оставил  здесь
небольшой гарнизон,  после чего приказал поднять паруса.  Корабли пошли на
Корфу.


                                    8

     Уже шесть недель находилась соединенная эскадра в  водах Средиземного
моря.   За   это  время  она  освободила  почти  все  острова  Ионического
архипелага.  Противник потерял убитыми и  ранеными 140  человек,  пленными
1300.  Захвачено более 200 орудий,  большое количество боеприпасов. Такого
удачного начала мало кто ожидал.  Боялись,  кровь польется рекой, но крови
почти не было...
     Пленный комендант крепости Св. Мавры сказал, однако, Ушакову:
     - Вам рано радоваться.  Вы  легко покорили нас,  но  обломаете зубы о
Корфу. Корфу отомстит вам за нас.
     Ушаков ничего не сказал на это,  но про себя подумал: "Конечно, брать
Корфу будет нелегко,  без потерь не  обойдешься,  и  все же крепость будет
взята. Чего бы это ни стоило!"
     Прибыв к Корфу, это случилось 9 ноября, Ушаков сразу же вызвал к себе
капитана второго ранга Селивачева, руководившего блокадой крепости с моря.
Селивачев,  еще  сравнительно молодой офицер,  несколько медлительный,  но
умный, хорошо знавший свое дело, представил весьма неутешительные сведения
о  противнике.  Остров оборонялся трехтысячным гарнизоном,  в распоряжении
которого имелась многочисленная крепостная артиллерия.  Кроме того, у стен
крепости стояли 84-пушечный линейный корабль с  экипажем до  800  человек,
один  фрегат,  два  бомбардирских  и  несколько  других  судов.  В  случае
надобности французы  могли  также  ввести  в  действие  захваченный ими  у
англичан 60-пушечный корабль,  который  стоял  в  проливе  между  Корфу  и
островом Видо.
     - Замочек,  скажу  вам,  ваше  превосходительство,  зело  крепкий,  -
рассказывал Селивачев.  - Я уже не один день ломаю голову и ничего не могу
придумать. Трудно подобрать к нему ключик.
     - Что ж,  давайте теперь вместе думать,  -  сказал Ушаков,  -  может,
что-нибудь и придумаем.
     Они  поплыли осматривать остров,  его прибрежные укрепления.  Ушакова
прежде всего интересовал главный город,  давший название всему острову. Он
располагался между двумя крепостями - старой, возвышавшейся на оконечности
узкого гористого мыса,  и  новой.  На  подступах к  новой крепости имелись
земляные валы,  стены и  рвы,  заполненные водой.  Сама же она состояла из
трех самостоятельных систем укреплений,  которые,  по  сведениям,  добытым
Селивачевым,   были   соединены  между   собой   подземными  переходами  с
заложенными в  них  минами.  Со  стороны моря  город прикрывался небольшим
островом Видо,  который возвышался против самого порта. Именно возвышался,
потому  что  горы  островка  имели  по  отношению к  городу  с  его  двумя
крепостями господствующее положение.
     - Вы искали ключ к Корфу,  а ключ -  вот он,  -  сказал Ушаков своему
спутнику, подзорной трубой показывая на островок.
     - Где? - не сразу понял его Селивачев.
     - Обратите внимание на возвышенности Видо,  - начал объяснять Ушаков,
- они гораздо выше тех,  на которых устроены крепости. Стоит нам взять сей
островок,  поставить на  его возвышенностях батареи,  и  неприятелю ничего
другого не остается, как выбросить белый флаг.
     - Да, но Видо тоже очень укреплен.
     - Пусть укреплен. И все же надо начинать с этого острова.
     Свой  план Ушаков представил на  обсуждение военного совета,  который
принял его  без  существенных замечаний.  Сразу  же  после  этого началась
подготовка к  военным действиям.  Флот расположился полукругом по  внешнюю
сторону острова Видо -  в  центре корабли турецкие,  а на флангах,  против
крепостных сооружений Корфу,  - русские. Капитану второго ранга Селивачеву
и  турецкому контр-адмиралу Фетих-бею  было  приказано сторожить выходы из
пролива между островами, дабы не выпустить оттуда неприятельские суда.
     Следующим  шагом  в  осуществлении  намеченного  плана  была  высадка
десанта в порту Гуино,  что на главном острове, в нескольких километрах от
города  Корфу.  Десант этот  имел  ограниченное задание:  отвлечь внимание
противника от Видо,  сделав вид приготовления нападения на новую крепость,
а в момент штурма Видо сковать его силы в этой крепости, не дать им прийти
на  помощь  защитникам  Видо.  Эту  же  цель  преследовал  приказ  русским
кораблям,  стоявшим на  флангах линии,  вести  по  крепостям "беспокоящий"
артиллерийский огонь.
     Все исполнялось,  как было задумано, но когда дошло до главного, дело
застопорилось.   Для  штурма  Видо  не  хватало  десантных  войск.  Ушаков
рассчитывал на прибытие солдат из Мореи и Эпира,  обещанных Портой, но его
попросту обманули.  Правители упомянутых провинций даже  не  сочли  нужным
ответить на  посланные им письма.  Мало того,  стали выражать недовольство
участием в  сражении за  Корфу начальники самой турецкой эскадры.  Заметно
скисли они за последнее время.  Оттого,  видно,  что не сбылись их надежды
поживиться  за  счет  островов.  И  еще  потому,  что  островитяне почести
оказывали одним только русским, а на турок посматривали с опаской.
     Ушакову  приходилось  употреблять все  средства,  чтобы  сохранить  с
союзниками добрые отношения. Он старался советоваться с Кадыр-беем по всем
главным вопросам,  обращался с  ним  корректно,  больше того,  при  каждом
удобном  случае  внушал  местным жителям,  чтобы  они  оказывали турецкому
командующему такие же почести,  как и русскому адмиралу. Тщетно! Кадыр-бей
оставался недоволен.  Ему мерещилось,  что русский адмирал обманывает его.
Да  и  как  о  том  не  подумать!  Почти весь Архипелаг захватили,  а  что
досталось  туркам?   Ничего.   Кадыр-бей  не   удержался  и   настрочил  в
Константинополь  жалобу.   Он  был  почти  уверен,   что  Ушак-паша  берет
захваченные богатства себе,  союзную  же  эскадру лишает  законной доли  в
добыче...
     Жалоба  Кадыр-бея  дошла  до  самого визиря,  тот  через  рейс-эфенди
обратился к  русскому  посланнику,  а  господин Томара,  в  свою  очередь,
затребовал  объяснений от  Ушакова.  И  пришлось  главнокомандующему снова
садиться за письменный стол.  "Я не пользовался нигде ни одной полушкою, -
писал он господину Томаре,  -  и не имею надобности... Я не живу роскошно,
поэтому и  не  имею ни в  чем нужды,  еще уделяю бедным и  для привлечения
разных людей, которые помогают нам усердием своим в военных делах".
     Глядя на Кадыр-бея, совершенно опустил руки и его помощник Фетих-бей.
Беспечность  этого  адмирала  дошла  до  того,   что  запертый  в  проливе
французский линейный корабль спокойно прошел мимо его  судов и  удалился в
море.  Когда возмущенный Ушаков,  узнав о случившемся,  послал к Фетих-бею
своего офицера,  тот спокойненько спал,  а  проснувшись,  сделал вид,  что
ничего   особенного  не   случилось.   Подумаешь,   вырвался  из   блокады
неприятельский  корабль!   Пусть  ушел.   Попутного  ему   ветра.   Меньше
неприятельских сил на острове останется.  Идти же за тем кораблем в погоню
он никак не может.  Почему не может?  Да потому что команда не согласится.
Матросы давно уже  не  получают жалованья,  скучают по  своим семействам и
вообще так сердиты, что лучше их не принуждать...
     Вот и повоюй после этого с такими союзниками!
     Подготовка   к   овладению   последним   оплотом   противника  сильно
затягивалась. Нужны были войска. Правда, за время невольного бездействия к
флоту  присоединился с  двумя  кораблями капитан  второго  ранга  Сорокин,
которого Ушаков  еще  из  Дарданелл посылал к  Александрии для  содействия
англичанам,  а  вскоре после него с двумя линейными 70-пушечными кораблями
прибыл контр-адмирал Пустошкин Павел Васильевич, друг по Морскому корпусу,
где они вместе учились.  Силы флота возросли.  Но на борту прибывших судов
не было десантных войск, а Ушаков нуждался именно в них!
     Сенявин  советовал  обратиться за  поддержкой к  английскому адмиралу
Нельсону, но Ушаков делать этого не стал. У Нельсона были свои трудности -
он никак не мог овладеть Мальтой.  Впрочем,  дело даже не в Мальте. Ушаков
был уверен,  что лорд ему просто откажет. Во всяком случае, в своем письме
от 17 ноября 1798 года он не дал ему на то никаких надежд.
     Нет,  рассчитывать на  Нельсона не  имело смысла.  Надо  было  искать
другой выход.  И  тут  Ушаков вспомнил об  Али-паше.  У  этого  властелина
войскам нет счета. Только даст ли? А если согласится дать, то как избежать
принятия  на  себя  ответных обязательств в  связи  с  его  претензиями на
некоторые из Ионических островов?
     Ушаков,  взвесив все,  решил снова послать к нему Метаксу,  только на
этот раз послать не  с  пустыми руками.  Пашу надо было "умаслить" богатым
подарком.  А  из  вещей  Ушакова  большой ценностью была  лишь  табакерка,
усыпанная алмазами,  -  та самая,  что подарил ему султан в  день прибытия
эскадры в  Константинополь.  Добрая вещица!  Знающие люди утверждали,  что
цена  ей  не  меньше двух  тысяч  золотых червонцев.  Хорошо бы,  конечно,
сохранить ее  на  память,  да ведь дело требует!..  Отдал Ушаков табакерку
Метаксе, сказал:
     - Преподнесешь ее от меня Али-паше, авось что получится...
     Получилось!  Умаслил-таки Ушаков головореза.  Пообещал тот  ему через
Метаксу  прислать  для  завоевания  Корфу  три  тысячи  воинов.  А  спустя
несколько  дней,  чтобы  подтвердить обещание,  сам  явился.  Наряженный в
богатейшие одежды, окруженный блестящей свитой.
     Ушаков встретил его с учтивостью, на какую был только способен. Почти
час беседовали они с глазу на глаз,  с участием одного только переводчика.
Али-паша все жаловался на константинопольских сановников,  говорил, что-де
большие взятки давать им приходится, а толку почти никакого, потому как не
держатся  долго  сии  сановники на  султанских должностях.  "Едва  успеешь
взяткой сделать себе подпору,  смотришь,  подпора уже без головы, а ты без
денег..." Вдруг Али-паша спросил:
     - Намерено ли ваше превосходительство распространить то, что делается
сейчас на островах, на материковый берег?
     Ушаков его понял. Али-паша боялся за захваченную им Перевезу, которую
желал сохранить за собой.  Чтобы успокоить его,  Ушаков дал понять, что он
не   собирается  отторгать  греков   от   подданства  султана,   а   несет
независимость только народам, покоренным французами. Али-паша обрадовался,
сказал:
     - Вы умный адмирал,  и я вам пришлю не три, а шесть тысяч албанцев во
главе со своим сыном.
     Али-паша прислал не  шесть и  даже не три,  а  2500 воинов.  Обманул.
Пустошкин,  введенный в  курс дела,  предлагал было послать к  нему нового
гонца, но Ушаков безнадежно махнул рукой:
     - Поздно. Ждать больше нельзя. Пора начинать генеральное сражение.


                                    9

     Диспозицию сражения Ушаков написал собственноручно.  Она  сводилась к
следующему: против каждой из пяти неприятельских батарей, установленных на
берегу  Видо,   выделялась  определенная  группа  кораблей;  в  семь  утра
назначенным кораблям  и  фрегатам  надлежало  приблизиться к  берегу  и  с
расстояния не  более двух кабельтовых открыть по батареям беглый картечный
огонь;  после подавления неприятельских батарей и перенесения корабельного
артиллерийского огня на  глубинные опорные пункты противника по  сигналу с
флагмана  начиналась  высадка  десанта  в   трех   назначенных  местах   с
последующим наступлением в глубь острова.
     18 февраля, как только рассвело, корабли стали выстраиваться в боевую
линию.  Десантники приготовили катера, баркасы, лодки. На первых порах все
шло  по  диспозиции.   Но  тут  Ушакову  доложили,  что  албанцы  Али-паши
взбунтовались,  отказываются садиться на  десантные суда  и  участвовать в
штурме  острова.  Это  был  удар  в  спину.  Ушаков  немедленно поплыл  на
пустынный берег острова Корфу,  недавно занятый русскими и  где теперь под
их прикрытием находился отряд албанцев.
     - Что сие значит?  - накинулся Ушаков на офицеров отряда. - Почему не
выполняете приказа?
     - Солдаты не слушаются, - отвечали офицеры, - они говорят, что остров
заставлен французскими батареями и там ждет смерть каждого,  кто попробует
сойти на берег.
     - Но батареи будут нами подавлены.
     - Они в это не верят.
     - А вы?
     Офицеры переглянулись, послышались голоса:
     - Остров неприступен, взять его невозможно.
     Ушаков  сокрушенно  покачал  головой.  Пропала  его  табакерка!  Хотя
Али-паша и прислал своих албанцев,  но какой от них толк! Силой воевать их
не заставишь.
     - Что ж,  -  с  сарказмом в  голосе сказал он,  обращаясь к албанским
офицерам, - коль так боитесь неприятеля, ступайте все на гору при северной
нашей батарее и оттуда, сложа руки, смотрите, как я на ваших глазах возьму
остров Видо и все его батареи.
     Некоторую  часть  албанцев  все  же  удалось  уговорить  примкнуть  к
наступавшим.  Люди эти  не  столько поддались угрызениям совести,  сколько
побоялись остаться без добычи. Они поняли, что эти русские и вправду могут
взять неприступный остров...
     Ровно в  семь фрегаты,  а за ними и линейные корабли подошли к берегу
на  картечный выстрел и  открыли по  неприятельским батареям беглый огонь.
Сражение началось.
     В  линии  нападения были  только  русские  корабли.  Турецкую эскадру
Ушаков  оставил  в  сторонке,  чтобы  не  вносила  путаницы  в  исполнение
диспозиции и  сигналов.  Уже после боя в  направленной в Петербург реляции
Ушаков так  объяснил свое решение:  "Кораблей турецких в  атаке острова не
поставил я с нашими...  ибо они не могут скоро лечь шпрингом, как скорость
надобности требует, и в это время были бы они против батарей кормами, их с
батарей  могли   бы   расстрелять,   и   они   могли   бы   нам   помешать
недеятельностью".
     Французы  оказывали  упорное   сопротивление.   Вначале  они   палили
раскаленными  докрасна  ядрами,  надеясь  вызвать  на  атакующих  кораблях
пожары, но потом отказались от этой затеи и перешли на обычные снаряды. Им
стало  не  до  огненных  ядер.  Русские  комендоры действовали неотразимо.
Недаром Ушаков еще в  Севастополе столько времени уделял их учебе!  Ох как
пригодилось им сейчас приобретенное умение!  Французские батареи буквально
были засыпаны ядрами и картечью.
     Пример   бесстрашия  эскадре   подавал  сам   главнокомандующий.   На
флагманском  корабле  "Св.   Павел"   он   направлялся  сперва  к   первой
неприятельской батарее,  на  ходу  обрушив на  нее  несколько залпов  всем
бортом,  потом нанес залповый удар по второй батарее, после чего подошел к
третьей и  стал здесь на  шпринг так,  чтобы можно было громить ее огнем с
левого борта, с правого же борта продолжать пальбу по второй батарее.
     Пальба усиливалась.  Слабый ветерок не успевал сносить пороховой дым,
который  непроглядной серостью нависал над  всем  берегом.  Гудела  земля,
шумело,  бурлило  море...  Впрочем,  предоставим слово  очевидцу  сражения
Метаксе. Вот что он писал:
     "Беспрерывная,  страшная пальба  и  гром  больших орудий  приводили в
трепет все окрестности... Видо, можно сказать, был весь взорван картечами,
и не только окопы -  не осталось дерева, которое бы не было повреждено сим
ужасным железным градом... В одиннадцать часов пушки с батарей французских
были сбиты:  все люди,  их защищавшие,  погибли,  прочие же, приведенные в
страх, кидались из куста в куст, не зная, куда укрыться..."
     В  11  часов на  флагманском корабле появился сигнал:  начать высадку
десанта.  Солдаты бросились на стоящие у  бортов кораблей гребные суда,  в
которые  заранее  были  спущены  полевые пушки,  и  устремились к