арый журнал "Вестник Европы",  который привез с собой
из  Петербурга -  купил  у  одного  офицера.  Поскольку читать больше было
нечего, в свободное время он всегда брался за него. А вообще-то интересный
журнал.  Он  издавался  Карамзиным  и  в  свое  время  пользовался широкой
известностью.  В нем печатались не только литературные произведения,  но и
статьи политического направления.  В  том  номере,  что имелся у  Арапова,
вызывали  интерес  пространные рассуждения самого  Карамзина  "О  любви  к
отечеству и народной гордости".
     Перелистывая книгу в поисках места,  откуда интереснее начать чтение,
Арапов услышал,  как резко открылась дверь,  и в то же мгновение он увидел
Сенявина,  вошедшего к нему с пакетом в руке,  тем самым, что доставил ему
столичный курьер.
     - Можно?
     - Разумеется,  Дмитрий Николаевич, - поднялся с койки Арапов, отложив
книгу.
     - Карамзина читаешь?
     - Журнал "Вестник Европы", только старый.
     Сенявин,  не  ожидая приглашения,  сел  на  койку и  озабоченно потер
ладонью щеку.  От недавнего хмельного веселья в нем не сохранилось никаких
признаков.  Он был абсолютно трезв, только имел такой вид, словно жаждал с
кем-нибудь поругаться.
     - Какие-нибудь неприятности?  -  спросил Арапов,  остановив взгляд на
пакете, который Сенявин не выпускал из рук.
     Командующий кисло усмехнулся:
     - Да  как  сказать...  Наш  государь  и  Наполеон  Бонапарт  вошли  в
дружеские сношения, а это означает, что войне конец. Тут вложена переписка
между государями. Только я ничего не понимаю... Я человек военный, прямой,
а тут уму непостижимые зигзаги.  Ты только послушай!.. - Сенявин извлек из
пакета несколько листков,  нашел в  них отмеченные места.  -  Слушай,  что
пишет  Бонапарт нашему  государю:  "Я  отправил генерала Савиньи к  вашему
императорскому величеству  выразить  совершенное мое  почтение  и  желание
найти случай,  который мог  бы  удовлетворить вас,  сколь лестно для  меня
приобрести вашу дружбу.  Примите оные,  ваше величество,  с тою благостию,
которой вы отличаетесь,  и почтите меня одним из тех,  которые более всего
желают быть угодными.  Затем прошу Бога, да сохранит он ваше императорское
величество под  своим  покровом.  Наполеон".  -  Сенявин обратил взгляд  к
Арапову:  -  Соображаешь,  что  к  чему?  Послушай,  что  ответил  на  сию
любезность наш  государь.  Вот:  "Главе французского народа.  Я  получил с
особой  признательностью письмо,  которое  генерал Савиньи вручил  мне,  и
поспешаю изъявить вам  совершенную мою благодарность.  Я  не  имею другого
желания,  как видеть мир Европы, восстановленный на честных и справедливых
правилах.  Притом желаю иметь случай быть вам лично угодным. Примите в том
уверение,  равномерно,  как и в отличном моем к вам уважении.  Александр".
Дошло?
     Арапов пожал плечами:
     - Обычная дипломатическая переписка.
     - В  том-то и  дело,  что не обычная,  -  возразил Сенявин.  -  Вдруг
императоры и в самом деле помирились? Что тогда прикажете делать нам?
     - Но вместе с перепиской монархов в пакет, наверное, вложены какие-то
инструкции?
     - Если бы  они  были!  Но  таковых нет.  Есть только письма.  Адмирал
Чичагов,  видимо,  полагает,  что я  должен сам решить,  как быть:  то  ли
заводить  с  французами и  их  союзниками,  турками,  подобную  переписку,
раскрывать им объятия, то ли продолжать войну.
     Арапов  сочувственно покачал  головой.  Командующий и  в  самом  деле
оказался в весьма трудном положении.
     - И что же вы все-таки намерены делать?
     Сенявин ответил не сразу. Сказал тихо, но решительно:
     - Поступим так же,  как и  в  прошлом году.  Плюнем на пакет и  будем
продолжать гнуть свое, пока не получим твердого высочайшего повеления.
     В  августе  прошлого года  Сенявин игнорировал известие о  договоре с
французским правительством,  подписанном Убри,  и не стал приостанавливать
военные действия.  Но  тогда  он  угодил  в  самую  точку,  договор вскоре
превратился в пустую бумажку, и его поведение в конце концов было одобрено
императором. Однако трудно предвидеть, как дело повернется сейчас...
     - Что это у тебя в стакане? - вдруг спросил Сенявин.
     - Вода с  тертым хреном,  матрос один принес.  Очень бодрит.  Желаете
попробовать? Был полный стакан, я половину выпил.
     Сенявин с недоверчивым видом взял стакан, понюхал, сделал глоток, еще
раз понюхал и поставил на место.
     - Вроде ничего,  освежает не хуже лимона.  -  И,  вспомнив о  чем-то,
промолвил загадочно: - Россия!
     Не пытаясь угадать его мысль, Арапов молчал.
     - Устал!..  Надоело...  - снова принялся тереть щеку Сенявин. - Порою
хочется плюнуть на все,  поставить паруса да домой!..  -  Поскольку Арапов
продолжал молчать,  через  некоторое время  заговорил снова:  -  Во  время
прошлого похода,  когда освобождали Ионические острова, я часто замечал на
лице Ушакова смертельную усталость.  Я тогда не знал ее причины. Теперь до
меня дошло.  Мы,  военачальники,  устаем не столько от баталий, сколько от
соприкосновения с политикой, направляемой неумелыми руками.
     Сказав это, Сенявин поднялся, сделал прощальный жест и ушел к себе.


                                  * * *

     Дни  проходили  незаметно.  В  эскадре  Сенявина  заканчивали  чинить
корабли, поврежденные в последнем сражении с турками. Возвращались в строй
после излечения раненые матросы и  офицеры.  На  острове Тенедос,  главной
базе эскадры в  районе Архипелага,  усиливались береговые укрепления.  Шла
подготовка к новым баталиям.
     Однажды  у  острова  Тенедос появились под  английским флагом  четыре
огромных линейных корабля, два фрегата и один бриг.
     - Бьюсь об заклад,  -  воскликнул Сенявин, - англичане узнали о нашей
победе и теперь предложат нам план совместных действий.
     Вице-адмирал не  ошибся.  Едва прибывшие суда стали на  рейд,  как на
русский  флагман прибыл  командующий английской эскадрой лорд  Коллингвуд.
Сенявин встретил его очень радушно, с музыкой, и сразу же пригласил к себе
в  каюту.  Арапова с ним не было,  и какой шел разговор между ними,  он не
знал.  Кое-что  ему стало известно только после встречи командующих.  Лорд
Коллингвуд дал  Сенявину  согласие произвести обеими  эскадрами совместное
вторжение в черноморские проливы,  чтобы выяснить,  что сталось с турецким
флотом  после  Афонского  боя  и   может  ли   он   оказать  сопротивление
объединенным русско-английским силам.  Обо  всем  этом Арапову сообщил сам
Сенявин.
     - А когда выступать? - спросил он его.
     - Скоро, - последовал ответ.
     Однако  прошла  неделя,  другая,  а  команды  к  выступлению  все  не
поступало.  Что-то  недоговорено было между командующими...  Как-то  после
обеда Арапов вышел на палубу,  посмотрел на море и удивился:  в том месте,
где рейдовали англичане, катились одни только волны, суда союзников словно
в воду канули.
     - Куда подевались англичане? - обратился Арапов к вахтенному офицеру.
     - Ушли своей дорогой.
     - Как ушли? А совместный поход?
     Вахтенный сказал,  что в  такие вещи его не посвящают,  и посоветовал
обратиться к самому адмиралу.
     Арапов  не  встречался с  Сенявиным уже  несколько дней:  адмирал  не
вызывал его, а идти к нему самому не было подходящего повода. Но теперь он
решился идти.
     Сенявин был  у  себя.  Появлению адъютанта он  не  удивился.  Арапову
показалось, что он ему даже обрадовался.
     - Проходи и садись. Будем пить.
     Перед ним стояли тарелки с  остатками обеда и  два штофа,  в одном из
которых оставалось лишь  немного на  донышке.  В  одиночку и  тем  более в
обеденное время Сенявин обычно не пил,  а  тут на-ко тебе,  будто и  не он
вовсе.  Лицо стало красным, глаза потемнели. В Сенявине что-то осталось от
потемкинских привычек -  с  той  поры,  когда  он,  еще  молодым офицером,
пользовался особым  кредитом светлейшего,  выполняя его  личные поручения.
Правда, Сенявин не впадал в длительную хандру, как бывало с Потемкиным, но
когда его что-то расстраивало,  он,  как и  Потемкин,  приказывал подавать
себе вино, надеясь найти в нем утешение.
     - Пришел о чем-то спросить?
     Арапов сообщил об отплытии англичан.
     - Ну и хорошо,  что ушли, - промолвил на это Сенявин, - нам с ними не
по пути.
     - Вы хотите сказать, что совместный поход в пролив отменен?
     - Получено высочайшее повеление прекратить враждебные действия против
Порты.
     Сенявин допил остававшуюся в стакане водку и с неестественной улыбкой
уставился на Арапова:
     - Почему не кричишь ура? Не рад перемирию? Впрочем, выпей сначала. Не
одному же мне пить.
     Арапов выпил немного, потом сказал:
     - Может,  я  многого не  понимаю,  но  я  не вижу причины для уныния.
Перемирию солдат всегда рад.
     - Я,  братец ты мой, не унываю, - качнул головой Сенявин. - Не этим я
огорчен.  Его величество изволил прислать мне текст договора между Россией
и  Францией,  подписанный в  Тильзите.  К  договору приложены "Отдельные и
секретные статьи".  А  статьи оные,  братец ты  мой,  такие,  что  язык не
поворачивается сказать...  -  Он  налил из  штофа полстакана,  подкрепился
глотком и  с  театральными жестами стал цитировать по  памяти:  -  "Статья
первая.  Российские войска сдадут французским войскам землю, известную под
именем  Каттаро.  Статья вторая.  Семь  островов в  полную собственность и
обладание его величества императора Наполеона..."
     - Каких островов, Ионических?
     - А каких же еще?  То,  что было завоевано Ушаковым и нашей эскадрой,
брошено коту под хвост...  Не представляю, как я сообщу сие решение сенату
Ионических островов?
     Арапов наконец-то  понял  причину хандры адмирала и  проникся к  нему
сочувствием.  Сенявин  принимал личное  участие в  освобождении Ионических
островов,  и  ему было совсем не  безразлично,  какая судьба их постигнет.
Ионическим грекам при сложившихся обстоятельствах не давалось выбора:  они
должны   были   отказаться   от   "дарованного"  им   самоуправления,   от
установленного Ушаковым  государственного порядка,  основанного на  полном
уважении их национальной самобытности,  и перейти под самодержавную власть
парижского диктатора, служить интересам бонапартовской военщины, интересам
французских  купцов  и  промышленников.  Нет,  не  обрадуются  островитяне
Тильзитскому договору!  Да  разве  только они  не  обрадуются?  А  славяне
Адриатического  побережья,   воевавшие  против   французов  под   знаменем
Сенявина? Ведь Сенявину повелевалось вывести войска и оттуда тоже, вернуть
французам   освобожденную   им    совместно   с    черногорцами   крепость
Боко-ди-Каттаро.
     - Куда же мы теперь? - растерянно спросил Арапов.
     - Домой. Куда же еще?.. - Сенявин полез в железную шкатулку, прибитую
к краю стола, чтобы не сваливалась, и достал оттуда бумаги. - Вот, тут все
написано...  Рескрипт его величества.  Тут написано - слушай: "Французское
правительство,  приняв на себя попечение о восстановлении доброго согласия
нашего с  Портою,  первые старания свои обратит к  тому,  чтоб истребовать
согласия Порты на свободное возвращение Черноморской нашей эскадры, ныне в
Дарданеллах находящейся, опять в Черное море..." Далее государь пишет, что
пока не будет получено разрешение Порты на проход черноморских кораблей из
Архипелага в Черное море,  они должны оставаться у острова Корфу. Согласно
высочайшему повелению,  в Черное море должны пойти только те суда, которые
приписаны к черноморским портам.  Что же касается главной эскадры,  то она
должна возвратиться в Балтийское море.
     - В Балтийское море? А англичане нас пропустят?
     - В  том-то и  штука,  что государь о сем умалчивает.  Возвращайтесь,
говорит.  А  каким образом возвращаться,  инструкций о  том в рескрипте не
содержится.  А я мыслю, - продолжал все выкладывать Сенявин, - дело это не
совсем простое.  До  этого англичане были союзниками,  а  теперь из друзей
превратились в  неприятелей.  Мы  не можем не считаться с  этим,  не можем
тешить себя надеждой,  что  они  не  решатся напасть на  нас.  Да  что там
толковать!  Ломай не  ломай голову,  а  выхода из  положения все  равно не
придумаешь. Лучше выпьем. - И он принялся наполнять водкой стаканы.
     Весь  этот  день Сенявин оставался в  своей каюте.  Перед матросами и
офицерами он  появился  только  на  следующий день,  к  удивлению Арапова,
появился,  как всегда,  подтянутый, чисто выбритый. Однако следы вчерашней
хмельной неумеренности все же оставались -  лицо было помято,  под глазами
виднелись мешки.
     Первым его приказом было вызвать контр-адмирала Грейга.
     - Будем сниматься? - спросил Арапов.
     - Подождем.
     Погода стояла тихая,  теплая.  Небо -  белесое,  будто бы  подернутое
туманом. Цвет моря какой-то необычный, бирюзовый. Только Тенедос оставался
в  прежних своих красках.  Бурые камни на  берегу,  зеленые рощицы,  белые
домики с красными черепицами,  желтые песчаные осыпи на холмах... В другие
дни вид острова всегда радовал Сенявина,  но сейчас командующий смотрел на
него с безразличием.  Ах, Тенедос, Тенедос!.. Сколько крови пролито, чтобы
завоевать и  удержать тебя от  неприятеля!  И  вот  теперь тебя приходится
оставлять. Тебе снова предстоит находиться под управлением турок.
     Грейг явился очень быстро.
     - Вы,  кажется,  рвались в настоящее дело,  адмирал?  -  встретил его
Сенявин,  согнав с лица постное выражение.  - Вот вам задание: соберите на
берегу тысячу человек и сравняйте с землей все укрепления.
     - Будет исполнено, ваше превосходительство, - ответил Грейг.
     Когда  катер  его  отвалил  от  флагмана,   Сенявин  поискал  глазами
адъютанта, позвал к себе.
     - Обратите внимание,  как ведут себя настоящие адмиралы,  - сказал он
ему с едва уловимой иронией.  - Завидная исполнительность. Выслушал приказ
и - ни одного вопроса: зачем разрушать, почему?.. Ты-то небось спросил бы,
- добавил он, взглянув на Арапова.
     - Возможно, - ответил тот.
     Сенявин сделался задумчивым,  минуты  две  молчал,  потом  заговорил,
хмурясь:
     - Я не верю в это перемирие.  Турки уже завтра могут снова взяться за
оружие.  Лучше  срыть все  это  лопатами да  ломами,  чем  потом разрушать
пушечными ядрами.
     Работа  по  разрушению  береговых  укреплений продолжалась почти  две
недели.  Наконец Грейг  доложил,  что  дело  сделано,  и  Сенявин отдал по
эскадре приказ плыть к острову Корфу.


                                    6

     Гарнизон Корфу  салютовал прибывшей эскадре тремя  пушечными залпами.
Что касается мирных жителей, то они сбежались на берег с цветами.
     - Они за нас радуются,  - глядя со шканцев на берег, говорил Сенявин,
- они знают о нашей Афонской победе, но не знают другого...
     Он приказал подготовить для высадки на остров катер.
     - И еще,  -  обратился к адъютанту.  -  Распорядитесь, чтобы завтра к
полудню пригласили ко мне сенаторов. Я приму их в главной квартире.
     - Ночевать будете на корабле или останетесь там?
     - Там.  Хочу подольше походить по твердой земле. Кто знает, когда еще
придется побывать на этом острове!.. Может, даже и не придется вовсе.
     Адмиральский катер встречали с оркестром и почетным караулом.  Тысячи
людей  приветствовали адмирала  флажками,  криками  "ура",  "виват".  Едва
Сенявин поднялся на  бак  катера,  готовясь спрыгнуть на  землю,  как  его
подхватили сильные руки и понесли прямо к оробевшему коменданту гарнизона,
стоявшему  у  выстроенного  караула.  На  адмирала  и  сопровождавших  его
офицеров посыпались цветы.
     - Ура-а-а! Вива-а-т!
     Сенявин   принял   от   коменданта   рапорт,   приветственно  помахал
островитянам, чем вызвал новый прибой восторгов, и со своей многочисленной
свитой направился в город, к зданию главной квартиры.
     Вскоре туда же, в главную квартиру, направились и командиры кораблей,
тоже  высадившиеся на  берег.  Сенявин решил  провести на  острове военный
совет.
     Восторженная  встреча  не  развеселила  командующего.   Он  оставался
неулыбчивым, внутренне сосредоточенным, хмурился немного, словно испытывал
неловкость  от  проявленного  к  нему  чрезмерного  внимания,  внимания  к
человеку,  которому  в  скором  времени  предстоит сообщить им  неприятную
весть.
     Военный  совет  продолжался  недолго.  Сенявин  сообщил  об  условиях
Тильзитского договора, заключенного между Россией и Францией, о высочайшем
повелении передать французам Ионические острова и Боко-ди-Каттаро, а самой
эскадре после сдачи островов и крепости отправиться на родину. Собравшиеся
выслушали  сообщение  командующего в  напряженном  молчании.  Многие  были
поражены.  Это  было видно по  тому,  как  побледнели их  лица и  как  они
оглядывались по  сторонам,  словно  ища  подтверждения тому,  что  слышали
своими ушами.  Арапову казалось,  что сейчас разразится буря,  но  бури не
произошло.  Никто  не  подал  голоса даже  тогда,  когда  Сенявин,  кончив
сообщение, предложил задавать вопросы или высказать свои соображения.
     - Что ж, господа, - сказал Сенявин, подождав немного, - если вопросов
нет,  если вам все ясно,  прошу вернуться на свои корабли и  заняться тем,
что  требует  от  нас  трудное  и  длительное плавание от  Средиземного до
Балтийского  моря.   Что  касается  служб  гарнизона,   то  им  необходимо
подготовить форты и  прочие сооружения для передачи нашим новым союзникам.
Французы могут прибыть в Корфу не нынче-завтра. Желаю удачи, господа!
     Удачи... Командующий еще мог говорить об удаче! Какую еще удачу можно
ожидать, когда уже добытое в нелегких боях, омытое кровью русских солдат и
матросов отдается в руки недавнего противника столь унизительным сговором!
     Пока шел совет,  люди молчали,  не  осмеливаясь выступить против воли
государя,  но теперь, когда совет кончился, их словно вывернуло. Зашумели,
заспорили.  Нет,  им  было далеко не  все равно,  какие статьи значились в
Тильзитском договоре!
     - Это ужасно!  - слышались возмущенные голоса. - Что подумают о нас в
Европе? Пойти на такое унижение!
     - Неслыханные уступки  Бонапарту только  возвысят  его,  после  таких
уступок он может потребовать от нас еще большего.
     Сторонники договора, а нашлись и такие, возражали:
     - Но что нам делать с нынешними союзниками!  Англичане только о себе,
о  собственных выгодах думают.  Лучше  дружба с  Наполеоном,  чем  связь с
такими союзниками.
     Сенявин не  поднимался из-за  стола,  ожидая,  пока  все  не  покинут
помещение.  У него был страдальческий вид. Необходимость покинуть острова,
выбросить за  борт  плоды побед,  несомненно,  вызывала в  нем  не  меньше
горечи,  чем в других военачальниках.  Но положение командующего обязывало
его молчать.
     Когда все наконец ушли, Сенявин спросил задержавшегося Арапова:
     - Ужин готов?
     - Готов,  Дмитрий Николаевич,  -  ответил Арапов. - И ужин, и постель
тоже...
     - Выйдем на свежий воздух, подышим немного.
     Вечер был безветренный, приятный. В городе обильно светились огни. По
улицам под зажженными фонарями прогуливался народ.
     Русская речь смешивалась с греческой.  Где-то играла флейта, слышался
девичий смех.  На  скамейке под  раскидистым деревом,  что  против главной
русской  квартиры,  какой-то  матрос  обнимал худенькую гречанку.  Девушка
что-то  объясняла ему  на  своем языке,  он,  не  зная греческого,  все же
каким-то   образом  понимал  ее,   что   подтверждалось  его   поминутными
восклицаниями:
     - Ага! Все так! Точно.
     Глядя на эту уединившуюся и,  казалось,  счастливую в своем уединении
пару,  Арапов  вспомнил о  родной  русской стороне и  впервые с  сомнением
подумал о том,  правильно ли поступил,  напросившись в экспедицию, которая
оказалась совершенно бесплодной?  Не  лучше  ли  было  остаться в  России,
заняться розыском Марии?  А  впрочем,  стоит ли  ее искать,  когда она уже
определила свою  судьбу,  уйдя  в  монастырь?  По