теме утверждений, 
всегда соразмерных поставленным вопросам и принятым решениям. Говорят, что 
человек не умеет играть: даже отдаваясь случаю или множественности, он считает 
собственные утверждения нацеленными на ограничение, решения — на предотвращение 
результата, воспроизведения — на возвращение одинакового как гипотетического 
выигрыша. Это как раз и есть нечестная игра, в которой рискуют как проиграть, 
так и выиграть, потому что в ней не утверждают случайность в целом: 
предустановленный характер правила разделения коррелятивен состоянию нехватки у 
игрока, не знающего, что ему выпадет. Напротив, систему будущего следовало бы 
назвать божественной игрой, поскольку ей не предсуществует правило, игра идет по 
своим собственным правилам, потому что дитя-игрок может только выиграть, — 
случай целиком утверждается каждый раз, для всех разов. Никаких запретительных 
или ограничивающих утверждений, только такие, которые соразмерны поставленным 
вопросам и вытекающим из них решениям: такая игра вызывает повторение необходимо 
победного удара, становящегося таковым лишь в силу включения всех сочетаний и 
возможных правил в систему собственного возвращения. В этой игре различия и 
повторения, ведущейся инстинктом смерти, никто не зашел дальше Борхеса в его 
необычном творчестве: "...если лотерея является интенсификацией случая, 
периодическим введением хаоса в космос, то есть в миропорядок, не лучше ли, 
чтобы случай участвовал на всех этапах розыгрыша, а не на одном?.. В 
действительности число жеребьевок бесконечно. Ни одно решение не является 
окончательным, все они разветвляются, порождая другие. Невежды предположат, что 
бесконечные жеребьевки требуют бесконечного времени; 
148 
на самом же деле достаточно того, чтобы поддавалось бесконечному делению... 
Стоит герою любого романа очутиться перед несколькими возможностями, как он 
выбирает одну из них, отметая остальные; в неразрешимом романе Цюй Пэна он 
выбирает все разом. Тем самым он творит различные будущие времена, которые, в 
свою очередь, множатся и ветвятся. Отсюда и противоречия в романе. Скажем, Фан 
владеет тайной; к нему стучится неизвестный; Фан решает его убить. Есть, видимо, 
несколько вероятных исходов: Фан может убить незваного гостя; гость может убить 
фана; оба могут уцелеть; оба могут погибнуть, и так далее. Так вот, в книге Цюй 
Пэна реализуются все эти исходы, и каждый из них дает начало новым развилкам"25. 

* * * 
Какие же системы затрагивает вечное возвращение? Рассмотрим два предположения: 
только то, что похоже, различно; только различия похожи26. Первая формула 
устанавливает подобие как условие различия; безусловно, она требует также 
возможности иметь тождественное понятие для обеих вещей, различающихся при 
условии подобия; эта формула включает еще и аналогию в отношениях каждой вещи к 
этому понятию; наконец, она влечет сведение различия к оппозиции, определенной 
этими тремя моментами. Согласно другой формуле, напротив, подобие, а также 
тождество, аналогия, противоположность могут теперь рассматриваться только как 
резулвтаты, продукты первичного различия или первичной системы различий. 
Согласно этой второй формуле, нужно, чтобы различие непосредственно соотнесло 
друг с другом различающиеся термины. Необходимо, согласно онтологической 
интуиции Хайдеггера, чтобы различие само по себе было расчленением и связью, 
чтобы оно соотносило различное с различным без всякого опосредован™ 
тождественным или подобным, аналогичным или противоположным. Необходима 
дифференциация различия в-себе как дифференцирующее, Sich-unterscheidende*, 
посредством которого различное одновременно собирается воедино, а не 
представляется лишь при условии предварительных подобия, тождества, аналогии, 
противопоставления. Переставая быть условиями, 
___________ 
25 Борхес X. Л. Проза разных лет. М., 1984. С. 75, 91. 
26 См.: Levi-Strauss С. Le totemisme aujourd'hui. P., 1962. P. 111: "He 
сходства, а различия похожи". Леви-Строс показывает, как этот принцип 
развивается в образовании как минимум двух рядов, где члены каждого ряда 
отличаются друг от друга (например, в тотемизме — ряд различающихся видов 
животных и ряд дифференцированных социальных положений): подобие — между этими 
двумя системами различий. 
149 
эти инстанции становятся лишь результатами первичного различия и его 
дифференсиации, результатами общими или поверхностными, характеризующими 
искаженный мир репрезентации и выражающими способ, которым в-себе различия 
прячется, вызывая то, что его покрывает. Мы должны задаться вопросом, не 
являются ли эти две формулы просто двумя мало что меняющими оборотами речи; или 
же они относятся к двум совершенно разным системам; или, применительно к одним и 
тем же системам (в пределе к системе мира), не означают ли они две 
несовместимые, неравноценные интерпретации, одна из которых способна все 
изменить? 
В тех же условиях в-себе различия прячется, а различие попадает в категории 
репрезентации. В каких же иных условиях различие развивает в-себе как 
дифференсирующее и собирает различное по ту сторону возможностей репрезентации? 
Первой особенностью нам представляется построение рядов. Нужно, чтобы система 
возникла на основе двух или нескольких рядов, каждый из которых определяется 
различиями между составляющими его членами. Если мы предположим, что ряды 
сообщаются под действием какой-то силы, то выяснится, что эта сообщаемость 
соотносит различия с другими различиями, или создает в системе различия 
различий: эти различия второго уровня играют роль "дифференсирующего", то есть 
соотносят различия первого уровня. Это положение вещей адекватно выражается в 
некоторых физических понятиях: сходимость гетерогенных рядов, из которого 
вытекает внутренний резонанс в системе, из которого, в свою очередь, вытекает 
усиленное движение, чья амплитуда превосходит сами основные ряды. Можно 
определить сущность этих элементов, значимых одновременно в силу их различия в 
ряде, частью которого они являются, и различия различия между рядами: это — 
интенсивности; интенсивности свойственно возникать из различия, отсылающего, в 
свою очередь, к другим различиям (Е —Е' или Е отсылает к е—е', а е к е—е'). 
Интенсивная сущность рассматриваемых систем не позволяет нам заранее судить об 
их квалификации: механическая, физическая, биологическая, психическая, 
социальная, эстетическая, философская и так далее. Конечно, у каждого типа 
систем есть свои особые условия, соответствующие предшествующим характеристикам 
и в каждом случае придающие им соответствующую структуру. Например, слова 
являются подлинными силами в некоторых эстетических системах; понятия также 
являются силами, с точки зрения философской системы. Заметим, что согласно 
фрейдовским Очеркам по истерии 1895 г., биопсихическая жизнь предстает в виде 
такого силового поля, где распределяются различия, определяемые как возбуждения, 
и различия различий, определяемые как торможения. Но именно синтезы Психеи, в 
свою 
150 
очередь, воплощают три измерения систем вообще. Ведь психическая связь (Габитус) 
осуществляет сходимость рядов возбуждения; Эрос означает особое состояние 
вытекающего из него внутреннего резонанса; инстинкт смерти совпадает с усиленным 
движением, психическая амплитуда которого превосходит сами резонирующие ряды 
(отсюда различие амплитуд между инстинктом смерти и резонирующим Эросом). 
Из установления сообщения между гетерогенными рядами вытекают различные 
последствия для системы. Что-то "проходит" по краям: разражаются события, 
явления сверкают, подобно молнии или грому. Пространственно-временные динамизмы 
наполняют систему, выражая одновременно резонанс сходимости рядов и 
превосходящую амплитуду усиленного движения. Систему наполняют субъекты, 
одновременно личиночные субъекты и пассивные мыслящие субъекты. Это пассивные 
мыслящие субъекты, так как они совпадают с созерцанием соединений и резонансов; 
эти субъекты — личиночные, поскольку они — лишь опора или жертва динамизмов. 
Действительно, чистый пространственно-временной динамизм при обязательном 
участии в усиленном движении может быть испытан лишь на границе жизненного, в 
условиях, вне которых он повлек бы смерть любого правильно сформированного 
субъекта, одаренного независимостью и активностью. Эмбриология уже знает, что 
есть систематические жизненные движения — скольжения, скручивания, которые может 
выдержать только эмбрион: взрослый оказался бы разорванным на части. Есть 
движения, при которых можно быть только жертвой, но жертва, в свою очередь, 
может быть только личинкой. Эволюция не совершается в открытой среде, только 
неразвитый развивается. Быть может, кошмар — это психический динамизм, вынести 
который не смогли бы ни бодрствующий человек, ни даже мечтатель, но лишь 
заснувший глубоким сном, сном без сновидений. В этом смысле нет уверенности в 
том, что мышление, создающее собственный динамизм философской системы, может 
быть отнесено, как в картезианском cogito, к законченному, сформированному 
субстанциальному субъекту: мышление относится, скорее, к тем грозным движениям, 
которые могут быть перенесены лишь в условиях личностного субъекта. Система 
включает лишь подобных субъектов, так как только они могут осуществить 
вынужденные движения как жертвы выражающих его динамизмов. Даже философ — 
личиночный субъект собственной системы. Так что система не определяется только 
окаймляющими ее гетерогенными рядами, либо соединением, резонансом и усиленным 
движением, которые задают ее параметры; система определяется населяющими ее 
субъектами 
151 
и наполняющими ее динамизмами, и, наконец, качествами и протяженностью, 
вырастающими из этих динамизмов. 
Но остается главная трудность: действительно ли в этих интенсивных системах 
именно различие соотносит различие с различием? Соотносит ли различие различия 
различие с собой без какого-либо опосредования? Не правда ли, мы говорим об 
установлении контакта между гетерогенными рядами, о соединении и резонансе лишь 
при условии минимума сходства между рядами и тождества в агенте, осуществляющем 
коммуникацию? Разве не делает любую операцию невозможной "слишком" большое 
различие между рядами? Не обречены ли мы найти особую точку, где различие 
мыслится лишь благодаря сходству различающихся вещей и тождественности третьего? 
Здесь мы должны уделить особое внимание соответствующей роли различия, сходства 
и тождества. Прежде всего — каков этот агент, эта сила, осуществляющие 
коммуникацию? Молния сверкает при различии напряжения, ему предшествует 
невидимый, неощутимый темный предшественник, предопределяющий дорогу, идущую 
вспять, никуда. Подобно этому любая система включает темного предшественника, 
обеспечивающего коммуникацию крайних рядов. Мы увидим, что, в соответствии с 
многообразием систем, эта роль выполняется очень разными определениями. Но нужно 
в любом случае узнать, как предшественник выполняет эту роль. Несомненно, 
имеется тождество предшественника и подобие рядов, между которыми он 
устанавливает контакт. Но это "имеется" остается совсем не определенным. 
Являются ли здесь тождество и подобие условиями или, напротив, результатами 
действий темного предшественника, который обязательно спроецирует иллюзию 
фиктивного тождества на себя, а на объединяемые им ряды — иллюзию 
ретроспективного сходства? Не будут ли тогда тождество и подобие лишь 
неизбежными иллюзиями, то есть понятиями мышления, свидетельствующими о нашей 
неистребимой привычке мыслить различие исходя из категории представления, потому 
что невидимый предшественник и его действие скрылись, одновременно скрывая 
в-себе как истинную сущность различия. При заданности двух гетерогенных рядов, 
двух рядов различий, предшественник действует как дифференсирующий эти различия. 
Именно так он непосредственно соотносит их благодаря собственной силе. Он — 
в-себе различия или "различно различный", то есть различие второго уровня, 
различие с собой, которое соотносит различное с различным самим по себе. 
Поскольку дорога, которую прокладывает этот предшественник, невидима и станет 
видимой только ретроспективно, покрытая и пройденная феноменами, вводимыми в 
систему, то у него нет иного места, кроме того, где его "недостает", иного 
тождества, кроме того, которого 
152 
ему недостает: этот именно объект = х, которого "нет на месте", как недостает 
ему и тождественности. Так что логическое тождество, абстрактно сообщаемое ему 
рефлексией, и физическое подобие, сообщаемое рефлексией объединяемым 
предшественником рядам, выражают лишь статистический результат его воздействий 
на систему в целом, то есть способ, с помощью которого он необходимо прячется за 
своими собственными результатами, поскольку постоянно смещается в себе и 
постоянно маскируется в рядах. Таким образом, мы не можем считать, что тождество 
третьего и сходство частей являются условием бытия различия и мышления о нем; 
они — лишь условие представления о нем, искаженно отражающего это бытие и 
мышление подобно тому, как оптический эффект замутняет истинный статус состояния 
самого по себе. 
Мы называем несоответствующим темного предшественника, различием в себе второго 
уровня, соотносящего разнородные или разрозненные ряды. Пространство его 
смещений и процесс его маскировки в каждом случае определяют относительную 
величину соотносимых различий. Хорошо известно, что в некоторых случаях (в 
некоторых системах) различие различий, введенных в игру, может быть "очень 
большим", а в других системах оно должно быть "очень малым" . Но было бы ошибкой 
усматривать во втором случае чистое выражение предварительного требования 
подобия, которое в первом случае только ослабевает, распространяясь в мировых 
масштабах. Настаивают, например, на необходимости почти подобия разрозненных 
рядов, близкой частотности (w близко wo), короче, малом различии. Но в том-то и 
дело, что нет различия, которое бы не было "малым", даже в мировом масштабе, 
если предполагается тождество агента, устанавливающего между различающимися 
связь. Малое и большое, как мы видели, очень плохо применимы к различию, так как 
судят о нем, исходя из критериев Одинакового и подобного. Если соотнести 
различие с дифференсирующим, если не придавать дифференсирующему 
тождественность, которой у него нет и не может быть, то различие назовут малым 
или большим в соответствии с его способностью дробления, то есть смещения и 
маскировки дифференсирующего; но никак нельзя утверждать, что малое различие 
свидетельствует о точном 
____________ 
27 Леон Сельм показывал, что иллюзия уничтожения различий должна быть тем. 
большей, чем меньше различия, осуществляемые в какой-либо системе (например, в 
термических аппаратах): Seime L. Principe de Carnot contre formule empirique de 
Clausius. P., 1917.) Относительно значения разрозненных рядов и их внутреннего 
резонанса в образовании систем, сошлемся на: Simondon G. L'individu et sa genese 
physico-biologique. P., 1964. P. 20. (Но Симондон ставит условием требование 
сходства между рядами или незначительность введенных различий: см. Р. 254—257). 
153 
условии сходства, как нельзя утверждать и то, что большое свидетельствует о 
сохранении просто ослабевшего подобия. Подобие, в любом случае, —результат, 
продукт функционирования, внешний результат — иллюзия, возникающая, как только 
агент присваивает себе тождество, которого ему недостает. Главное, таким 
образом, не в том, мало различие или велико; в конечном счете оно всегда 
невелико относительно более широкого подобия. Основное для в-себе, чтобы большое 
или малое различие было бы внутренними. Есть системы с большим внешним сходством 
и малым внутренним различием. Возможно и противоположное: системы с малым 
внешним сходством и большим внутренним различием. Но противоречие невозможно: 
сходство — всегда внешнее, различие же, малое или большое, образует ядро 
системы. 
Об этом свидетельствуют примеры из очень разных литературных систем. В 
творчестве Раймона Русселя мы встречаемся с вербальными рядами: роль 
предшественника исполняет омоним или квази-омоним (billard — pilard), но этот 
темный предшественник тем менее видим и ощутим, что один из двух рядов при 
необходимости остается скрытым. Странные истории восполнят различие между двумя 
рядами введением эффекта подобия и внешнего тождества. Таким образом, 
предшественник вовсе не пользуется своей тождественностью, номинальной или 
омонимической; это очевидно в квази-омонимах, функционирующих лишь при условии 
полного совпадения с дифференциальным характером двух слов (b, р). Кроме того, 
омоним предстает здесь не как номинальное тождество означающего, но как 
дифференсирующее различающихся означаемых, вторично производящее эффект подобия 
означаемых как эффект тождества в означаемом. Недостаточно сказать, что система 
основывается на некотором отрицательном определении, а именно на нехватке слов 
по отношению к вещам, в силу чего одно слово обречено обозначать многие вещи. Та 
же иллюзия заставляет нас мыслить различие исходя из подобия или тождества, 
полагаемых предварительными, выявляя их как отрицательные. В действительности не 
бедность, а избыточность словаря, его самая положительная синтаксическая и 
семантическая сила дает языку возможность придумывать форму, в которой он играет 
роль темного предшественника, то есть он, говоря о разных вещах, дифференсирует 
эти различия, непосредственно соотнося их друг с другом в рядах, чей резонанс 
вызывает. Вот почему, как мы видели, повторение слов не объясняется негативно и 
не может быть представлено как голое повторение без различия. Конечно, к совсем 
другим приемам обращено творчество Джойса. Но речь снова идет об объединении 
максимума разрозненных рядов (в пределе все расходящиеся ряды, образующие 
космос), прибегая к лингвистическим 
154 
темным предшественникам (здесь — эзотерическим терминам, словом с двойным дном), 
которые не основаны ни на каком предварительном тождестве и, главное, не 
"идентифицируемы" в принципе, но вводят максимум подобия и тождества системы в 
целом как результат процесса дифференсиации различия в себе (см. космическое 
письмо в Поминках по Финнегану). То, что происходит в системе между 
резонирующими рядами под воздействием темного предшественника, называется 
"богоявлением". Космическое расширение образует единство с амплитудой усиленного 
движения, сметающего и перекрывающего ряды, — в конечном счете Инстинкт смерти, 
"нет" Стивена, не являющееся не-бытием отрицательного, но (не)бытием 
настоятельного вопроса, которому соответствует, не отвечая на него, космическое 
"да" госпожи Блум, поскольку только оно занимает и адекватно заполняет его28. 
Вопрос о том, структурирован ли психический опыт как язык и даже похож ли 
психический мир на книгу, зависит от сущности темных предшественников. 
Лингвистический предшественник, эзотерическое слово, сам не обладает тождеством, 
даже номинальным, а его значения не обладают подобием, даже бесконечно 
ослабленным; это не только сложносоставное слово или простое соединение слов, но 
слово о словах, полностью совпадающее с 
______________ 
28 ЗАМЕТКИ О ПРУСТОВСКИХ ЭКСПЕРИМЕНТАХ. — Они, конечно, имеют совсем другую 
структуру, чем богоявления Джойса. Но речь также идет о двух рядах: настоящего 
прошедшего (Комбрэ, как он был прожит) и актуального настоящего. Конечно, если 
оставаться на первом уровне эксперимента, то между двумя рядами существует 
сходство (печенье "мадлен", чаепитие) и даже тождество (вкус как не только 
сходное, но тождественное себе качество в обоих случаях). Но секрет не в этом. 
Вкус обладает властью лишь потому, что он облекает нечто = х, уже неопределимое 
тождеством: оно облекает Комбрэ таким, каким он есть в себе, фрагмент чистого 
прошлого в своей двойной несводимости к тому настоящему, которым оно было 
(восприятие) и к актуаль