т различие в 
мышление и гетерогенность в обучение только для того, чтобы снова подчинить их 
мифической форме сходства и тождества, то есть образу самого знания. Так, что 
вся платоновская теория обучения действует как раскаяние, угнетенное рождающимся 
догматическим образом, и порождает необоснованность, которую не в силах 
исследовать. Новый Менон сказал бы: знание — это ничто иное как эмпирический 
облик, простой результат, вновь и вновь возникающий в опыте: а учеба — подлинная 
трансцендентальная структура, без опосредован™ соединяющая различие с различием, 
несходство с несходством, вводящая в мышлении время, но как чистую форму пустого 
времени вообще, а не как определенное мифологическое прошлое, мифическое 
прошедшее настоящее. Мы все время обнаруживаем необходимость опровергнуть 
предполагаемые связи и распределения эмпирического и трансцендентального. В 
качестве восьмого постулата в догматическом образе следует рассматривать 
постулат знания, постоянно повторяющего, объединяющего предыдущие постулаты в 
считающемся простым результате. 
Мы привели восемь постулатов; у каждого из них — два лика: 1. Постулат принципа 
или Cogitatio natura universalis (добрая воля мыслителя и добрая природа 
мышления); 2. Постулат идеала или обыденного сознания (обыденное сознание как 
Concordia facultatum и здравый смысл как распределение, гарантирующее это 
согласие); 3. Постулат образца или узнавания (узнавание, пробуждающее все 
способности воздействовать на предположительно одинаковый объект, и вытекающая 
из этого при распределении возможность ошибки, когда способность путает один из 
своих объектов с объектом другой); 4. Постулат элемента или представления (когда 
различие подчинено дополнительным параметрам одинакового и подобного, 
Аналогичного и Противоположного); 5. Постулат отрицательного или ошибки (где 
ошибка сразу выражает все плохое, что может случиться в мышлении, но как 
результат внешних механизмов); 6. Постулат логической функции или предположения 
(обозначение 
207 
принято как место истины, а смысл — как нейтрализованный двойник предположения, 
или его неопределенное дублирование); 7. Постулат модальности или решений 
(задачи, материально скопированные с предположений или формально определенные 
возможностью быть решенными); 8. Постулат цели или результата, постулат знания 
(подчинение обучения знанию, культуры — методу). У каждого постулата два лика, 
потому что он то естественный, то философский; то произвол примеров, то 
допущение сущности. Постулаты не нуждаются в высказывании: они лучше действуют в 
молчании, в предполагаемой сущности и выборе примеров; в целом они образуют 
догматический образ мышления. Они подавляют мысль образом Одинакового или 
Подобного в представлении, выдавая вся глубину значения мышления, отчуждая обе 
силы различия и повторения, начала и возобновления философии. Мысль, рождающаяся 
в мышлении, акт мышления, зарождающийся в генитальности не как врожденная 
данность и не как предполагаемое в припоминании — это мышления без образа. Но 
что представляет собой такое мышление и его развитие в мире? 



Глава четвертая 
Мыслительный синтез различия 
Кант неоднократно напоминает, что Идеи сущностно "проблематичны". И наоборот — 
проблемы суть собственно Идеи. Несомненно, он показывает, что Идеи подводят нас 
к ложным проблемам. Но эта черта не самая существенная: если, по Канту, разум 
ставит, в частности, ложные проблемы, то есть переносит иллюзию внутрь себя, то 
это происходит потому, что разум — прежде всего способность вообще ставить 
проблемы. Такая способность, взятая в своем естественном состоянии, еще не 
располагает средством различения истинного и ложного, обоснованного или нет в 
поставленной проблеме. Снабдить ее таким средством и есть цель критической 
операции: "Критика должна заниматься не объектами разума, а самим разумом или 
проблемами, которые выходят из него самого"1. Мы узнаем, что ложные проблемы 
связаны с неверным использованием Идеи. Из этого следует, что не каждая проблема 
ложна; в соответствии с их постигнутой критической природой Идеи имеют вполне 
законное применение, названное "регулирующим", в соответствии с которым они 
создают истинные проблемы или же ставят хорошо обоснованные проблемы. Поэтому 
регулирующее означает проблемное. Идеи сами по себе проблемны, проблематизирующи 
— Кант, несмотря на некоторые тексты, где он отождествляет термины, пытается 
показать различие между "проблемным" , с одной стороны, а с другой — 
"гипотетическим", "фиктивным", "общим" или "абстрактным". Тогда в-каком смысле 
кантовский разум как способность Идей ставит или создает проблемы? В том смысле, 
что он и только он способен соединить в единое целое способности суждения, 
касающиеся системы объектов2. Познание само по себе якобы останется погруженным 
в 
______________ 
1 Кант И. Критика чистого разума. Предисловие ко 2-ому изданию: "В самом деле, 
чистый спекулятивный разум имеет ту особенность, что он может и должен 
по-разному измерять свою способность сообразно тому, как он выбирает себе 
объекты для мышления, перечислять все способы, какими ставятся задачи, и таким 
образом давать полный набросок системы метафизики" // Кант И. Указ. соч. Т. 3. 
С. 91. 
2 Кант И. Указ. соч. Трансцендентальные Идеи, 1. 
209 
частные действия как пленник вопросов или частных эмпирических поисков, 
направленных на тот или иной объект, но никогда не поднимается до концепции 
"проблемы", способной придать всем этим действиям систематическое единство. 
Только способность суждения дала бы там и сям результаты или ответы, но они 
никогда не дали бы "решения". Ведь всякое решение предполагает задачу, то есть 
создание единого систематического поля, ориентирующего и объединяющего поиски и 
вопросы таким образом, что ответы, в свою очередь, как раз и образуют случаи 
решений. Кант порой говорит, что Идеи — это "задачи без решения". Он хочет 
сказать, что Идеи — не обязательно ложные, то есть нерешаемые задачи, но 
напротив, что истинные задачи и есть Идеи, что эти Идеи не снимаются "их" 
решением, поскольку они — необходимое условие, без которого никогда не 
существовало бы ни одно решение. Применение идеи законно, лишь если оно 
соотнесено с понятиями способности суждения; и наоборот — понятия способности 
суждения находят обоснование своего полного экспериментального (максимального) 
применения лишь в той степени, в которой они соотнесены с проблемными Идеями, 
либо сходясь к идеальному центру вне опыта, либо отражаясь на фоне высшего 
горизонта, который всех их охватывает3. Подобные очаги или горизонты — это Идеи, 
то есть проблемы как таковые с их одновременно имманентной и трансцендентной 
сущностью. 
Проблемы имеют объективную ценность, Идеи некоторым образом имеют объект. 
"Проблематичный" означает не только особо важный вид субъективных действий, но 
параметр объективности как таковой, в которую включены эти действия. Объект вне 
опыта может быть представлен только в проблематичной форме; 
это не значит, что Идея не имеет реального объекта; проблема как таковая — 
реальный объект Идеи. Объект Идеи, напоминает Кант, не фикция, не гипотеза, не 
разумное существо; это объект, который не может быть ни дан, ни познан, но он 
должен быть представлен, не будучи непосредственно определен. Кант любит 
говорить, что Идея как проблема имеет одновременно объективную и неопределенную 
ценность. Неопределенное уже не просто несовершенство познания или нехватка в 
объекте; это объективная, полностью позитивная структура, уже действующая в 
восприятии в качестве горизонта или центра. Действительно, неопределенный 
объект, объект в Идее, позволяет нам представить другие 
______________ 
3 См. Приложение к трансцендентальной диалектике (в рус. перев. Идеи "... должны 
иметь реальную значимость только как схемы регулятивного принципа 
систематического единства всех знаний природы" // Кант И. Указ соч. С. 573. 
—прим. перев.). 
210 
объекты (объекты опыта), которым он придает максимум систематического единства. 
Идея не систематизировала бы формальные действия способности суждения, если бы 
объект Идеи не придавал явлениям единства, сходного с точки зрения материи, из 
которой они состоят. Таким образом, неопределенное — лишь первый объективный 
момент Идеи. Ведь, с другой стороны, объект Идеи становится косвенно 
определяемым: он определяем по аналогии с теми объектами опыта, которым он 
придает единство; они же предлагают ему взамен определение, "аналогичное" связям 
между ними. Наконец, объект Идеи несет в себе идеал полного бесконечного 
определения, поскольку он обеспечивает спецификацию понятий способности 
суждения, благодаря которой последние включают все больше и больше различий, 
располагая подлинно бесконечным полем непрерывности. 
Идея представляет, таким образом, три момента: неопределенное в своем объекте, 
определимое относительно объектов опыта, несущее идеал бесконечного определения 
в связи с понятиями способности суждения. Вполне очевидно, что Идея перенимает 
здесь три аспекта Cogito: Я существую как неопределенное существование; время 
как форма, в которой это существование определимо; Я мыслю как определение. Идеи 
— именно мысли Cogito, дифференциалы мышления. И в силу того, что Cogito 
отсылает к надтреснутому Я со сквозной трещиной от формы пронизывающего его 
времени, следует сказать об Идеях, что они кишат в трещине, постоянно появляются 
на краях этой трещины, без конца возникая и исчезая, образуя тысячи различных 
соединений и нет речи о том, чтобы заполнить то, что не может быть заполнено. Но 
так же, как различие немедленно собирает и выражает то, что различает, трещина 
удерживает то, что треснуло; Идеи также содержат моменты разорванности. Идее 
свойственно интериоризировать трещину и ее обитателей. В Идее нет никакой 
идентификации и смешения, но есть объективное внутреннее проблемное единство 
неопределенного, определимого и определения. Быть может, у Канта это 
недостаточно выражено: два из трех моментов, по его мнению, сохраняют внешний 
характер (если Идея в себе неопределена, она определима только по отношению к 
объектам опыта и несет идеал определения лишь по отношению к понятиям 
способности суждения). Более того, Кант воплощал эти моменты в различных Идеях: 
Мыслящий субъект в основном неопределим, Мир определим, а идеал определения — 
Бог. Возможно, именно в этом следует искать истинные причины того, что Кант, и в 
этом его упрекали посткантианцы, придерживался точки зрения обусловленности, не 
поднимаясь до генезиса. И если ошибка догматизма в постоянном заполнении 
211 
того, что разделяет, то ошибка эмпиризма в том, чтобы оставить отделенное 
внешним; в этом смысле в Критике все еще слишком много эмпиризма (и слишком 
много догматизма у посткантианцев), Еще не определен горизонт или центр, 
"критическая" точка, в которой различие как таковое выполняет функцию 
соединения. 
* * * 
Мы противопоставляем dx не-А как символ различения (Differenzphilosophie) 
символу противоречия, как различение в себе — негативности. Действительно, 
противоречие ищет Идею в наибольшем различии, тогда как дифференциал рискует 
упасть в пропасть бесконечно малого. Но проблема таким образом поставлена 
неудачно: ошибочно объединять значимость символа dx с существованием бесконечно 
малых; но ошибочно и совсем отказывать ему в онтологической или гносеологической 
значимости, отвергая последние. Так, в старых интерпретациях дифференциального 
исчисления, называемых варварскими или донаучными, заключено сокровище, которое 
следует отделить от пустой породы бесконечно малых. Нужно много подлинно 
философской наивности, а также увлеченности, чтобы принимать всерьез символ dx; 
Кант и даже Лейбниц, со своей стороны, отказались от него. Но в эзотерической 
истории дифференциальной философии ярко сияют три имени: Соломон Маймон 
парадоксально основывает посткантианство путем реинтерпретации вычислений 
Лейбница (1790); Гёне-Вронский, глубокий математик, вырабатывает одновременно 
позитивистскую, мессианскую и мистическую систему, включающую кантовскую 
интерпретацию вычисления (1814); Борда-Демулен в связи с размышлениями о Декарте 
дает платоновскую интерпретацию исчисления (1843). Огромное философское 
богатство — Лейбниц, Кант, Платон — не должно быть принесено в жертву 
современной научной технологии вычислений. Вообще, принцип дифференциальной 
философии должен стать объектом строгого изложения и ни в чем не зависеть от 
бесконечно малых. Символ dx предстает одновременно как неопределенный, как 
определимый и как определение. Этим трем аспектам соответствуют три принципа, 
образующие достаточное основание: неопределенному как таковому (dx, dy) 
соответствует принцип определимости; реально определимому (dy/dx) соответствует 
принцип взаимоопределения; результативно определенному (величина dy/dx) 
соответствует принцип полного определения. Короче, dx — это Идея, Идея 
платоновская, лейбницевская или кантовская; "проблема" и ее бытие. 
212 
Идея огня полагает огонь единой непрерывной массой, способной возрастать. Идея 
серебра полагает свой объект как наличную непрерывность благородного металла. Но 
если, действительно, непрерывное должно соотноситься с Идеей и ее проблемным 
использованием, то при условии, что оно не будет определяться признаками, 
заимствоваными у чувственной или даже геометрической интуиции, как это еще 
происходит, когда говорят об интерполяции промежуточных, о бесконечных 
включенных последовательностях или о частях, которые никогда не могут быть 
наименьшими. Континуальное, действительно, принадлежит Идее только в той мере, в 
которой определяют мыслительную причину континуальности. Вместе со своей 
причиной континуальность образует чистую стихию количественности. Она не 
совпадает ни с застывшими интуитивными количествами (quantum *), ни с такими 
изменчивыми количествами, как понятия способности суждения (quantitas**). И 
выражающий это символ совершенно неопределен: dx — совсем ничто по сравнению с 
х, dy — относительно у. Но вся проблема состоит в значении этих нолей. Кванты 
как объекты интуиции всегда имеют частные значения; даже соединенные в дроби, 
каждый сохраняет не зависимое от дроби значение. Quantitas как понятие 
способности суждения имеет общее значение; общее указывает здесь на 
бесконечность возможных частных значений — их столько, сколько может принять 
переменная величина. Но всегда нужно частное значение, уполномоченное 
представлять другие, и иметь для них значение; так алгебраическое уравнение 
круга х2 + у2 — R2 = 0. Это не так для ydy + xdx = 0, что означает 
"универсальность окружности или соответствующей функции". Ноли dx и dy выражают 
уничтожение quantum и quantitas, общего и частного в пользу "универсального и 
его появления". Такова сила интерпретации Борда-Демулена: в dy/dx или 0/0 
аннулируются не дифференциальные количества, но лишь единичное и отношения 
единичного в функции (под "единичным" Борда понимает одновременно частное и 
общее). Мы перешли от одного рода к другому, как в Зазеркалье; функция утратила 
свою подвижную часть или свойство меняться; после операции вычленения она 
представляет собой лишь неподвижное. "В ней аннулируется то, что меняется и, 
аннулируясь, дает возможность увидеть по ту сторону то, что не меняется"4. 
Короче, граница должна пониматься не как граница функции, но как настоящий 
разрез, предел меняющегося и не- 
_____________
4 Bordas-Demoulin. J., Le Cartesianisme ou la veritable renovation des sciences. 
P., 1843. Т. II. Р. 133 и след., 453 и след. Несмотря на свое неприятие тезисов 
Борда, Шарль Ренувье со знанием дела проводит их глубокий анализ. См.: Renouvier 
С. La critique philosophique, 6 annee 1877. 
213 
меняющегося в самой функции. Ошибка Ньютона — в приведении к нулю 
дифференциальных величин, а Лейбница — в их отождествлении с единичным или 
переменностью. Уже этим Борда близок современной интерпретации вычислений: 
граница больше не предполагает идеи непрерывной переменной или бесконечной 
приблизительности. Наоборот, понятие границы обосновывает новое статическое, 
чисто мыслительное определение континуальности; для своего собственного 
определения оно требует лишь числа, или, скорее, универсального в числе. 
Современной математике следует уточнить сущность универсального в числе, 
заключающегося в "разрезе" (в значении Дедекинда); разрез в этом смысле 
устанавливает следующий род числа, мыслительную причину непрерывности или чистый 
элемент количественности. 
Dx совершенно неопределен по отношению к х, dy — ку, но они полностью 
взаимоопределены. Поэтому принцип определимости соответствует неопределенному 
как таковому. Универсальное — не небытие, поскольку, по выражению Борда, есть 
"связи универсального". Dx и dy как в особенном, так и в общем совершенно 
недифференсированы, но полностью дифференцированы в и посредством 
универсального. Отношение dy/dx не похоже на дробь, возникающую между частными 
квантами в интуиции; не является оно и общей связью между переменными величинами 
или алгебраическими множествами. Каждый термин совершенно не может существовать 
без связи с другим; теперь нет ни необходимости, ни даже возможности указывать 
независимую переменную величину. Вот почему теперь принцип взаимоопределения как 
таковой соответствует определимости отношения. Именно во взаимном синтезе Идея 
ставит и развивает свою действительно синтетическую функцию. Тогда весь вопрос в 
следующем: в какой форме определимо дифференциальное отношение? Прежде всего, в 
качественной форме, выражая в этом виде функцию, сущностно отличную от так 
называемой простой. Когда простая функция выражает кривую, то dy/dx = x/y , 
выражает, в свою очередь, тригонометрический тангенс угла, составленный 
тангенсом с кривой посредством оси абсцисс; нередко подчеркивалось значение 
этого качественного различия или "смены функции", предполагаемой в 
дифференциале. Разрез также обозначает иррациональные числа, сущностно 
отличающиеся от членов ряда рациональных чисел. Но это только первый аспект; 
ведь дифференциальная связь, выражая другое качество, еще остается связанной с 
единичными значениями или количественными изменениями, соответствующими этому 
качеству (тангенсу, например). Она, таким 
214 
образом, в свою очередь, дифференцируема и свидетельствует только о возможности 
Идеи выявить Идею Идеи. Универсальное по отношению к качеству не следует 
смешивать с единичными значениями, которыми оно обладает по отношению к другим 
качествам. В своей функции универсального оно выражает не просто это другое 
качество, но чистую стихию качественности. В этом смысле объект Идеи — 
дифференциальное отношение; тогда она интегрирует изменения уже вовсе не как 
изменчивое определение предположительно постоянного отношения ("изменчивость"), 
но, напротив, как уровень изменчивости самого отношения ("разнообразие"), 
которому соответствует, например, квалифицированный ряд кривых. Если Идея 
исключает изменчивость, то пользу того, что следует назвать разнообразием или 
множественностью. Идея как конкретное универсальное противостоит понятию 
способности суждения; и содержание ее понятий тем шире, чем больше объем 
понятий. Взаимозависимость уровней отношения и, в конечном счете, 
взаимозависимость отношений между собой — вот, что определяет универсальный 
синтез Идеи (Идея Идеи и так далее). 
Соломон Маймон предлагает фундаментальную переработку Критики путем преодоления 
кантовской двойственности понятия и интуиции. Подобная двойственность отсылала 
нас к внешнему критерию конструктивности, внешней связи между определяемым 
(кантовское пространство как чистая данность) и определением (концепт как 
идейное). Их взаимоадаптация посредством комплекса ощущений еще больше усиливает 
парадокс только внешней гармонии в теории способностей: отсюда —