статься один на один с самим собой, потому что здешняя природа не
имеет  своего  собственного характера. По крайней  мере,  так  мне
всегда  казалось. Возможно, потому, что известняки -  это  породы,
сложенные  оболочками,  из которых внутренняя  органическая  жизнь
ушла  сотни тысяч лет назад, а собственной жизни у них не  было  с
самого начала, и, безучастно лежа здесь под солнцем, они за многие
десятки  тысячелетий  сделались никакими?  Особо  населенными  эти
места  никогда  не  были,  войны и массовые  кровопролитные  битвы
обходили  их  стороной,  поскольку  люди  бились  обычно  за  края
благодатные, а здесь сражаться было вроде бы не за что. Да к  тому
же  солнце и пронизывающие ураганные ветры - они начинаются осенью
и  не  стихают до самой весны - все это выжигает и выдувает  прочь
даже  самые  незначительные крохи человеческих эмоций,  желаний  и
страстей, которые когда-либо вспыхивали здесь и впитывались в  эти
ноздреватые  древние  камни. Приходя сюда, я  всегда  оставался  в
одиночестве, которое еще ни разу никем не было нарушено. За годы я
привык,  попадая в эту бухту, ощущать себя изолированным от  всего
остального  мира. В отличие от вулканических пород  и  базальтовых
скал  в  других частях побережья, камни этого полуострова  никогда
ничего   не   диктовали,  не  навевали  никаких   настроений,   не
генерировали  никаких мыслей. Здесь я оставался  один  на  один  с
самим собой - таким, каким я был где-то в самой-самой глубине себя
в  данный  конкретный момент своей биографии.  И  я  автоматически
распространил это правило на всех людей: каждый, приходящий сюда в
одиночестве,  должен оставаться один. Вряд ли такой  подход  можно
назвать  корректным, в конце концов, сколько  людей  -  столько  и
мнений. Однако лично меня вопросы корректности интересовали  очень
мало,  я хотел быть один... Я привык к тому, что я - один.  Теперь
же  рядом появился кто-то еще, он принес сюда себя, я ощущал,  как
он теснит меня в пространстве, нарушая мой внутренний тет-а-тет  и
клубком  всего своего человеческого вваливаясь в благостное  ничто
пустого  августовского предвечерья, и это было  мне  неприятно.  И
разозлился я, по всей видимости, оттого, что не привык  ни  с  кем
делить   пространственно-временную  затерянность  бухты,   которую
всегда считал своей.
  -     Я  не буду тебе мешать, если хочешь, я остановлюсь на  той
стороне  балки, - сказал он через плечо, явно почувствовав  спиною
исходившую от меня неприязнь.
-    Какая разница, - пробурчал я, - ты ведь все равно уже здесь.
Становись, где хочешь... Можешь даже моим очагом пользоваться.
         Фраза   об   очаге  явилась  для  меня  самого  полнейшей
неожиданностью.  Но  именно  она  разрушила  повисшую  в   воздухе
напряженность.  Впрочем,  я  не  был  в  этом  уверен,  мне   даже
показалось,  что, скорее, он сделал что-то с тем  собою,  которого
ophbnknj  на  мой холм. Что растаяло первым - его плотное  тяжелое
"вот он - я" или мое раздражение - я так и не понял.  Как бы то ни
было,  я  вдруг ощутил, что его пребывание здесь - вещь совершенно
естественная,  и  что  в  конечном  счете  мне  придется  с   этим
смириться,   и,   может  быть,  даже  принять   его   в   качестве
неотъемлемого элемента окружающего пространства.

        Он сидел на земле возле очага и смотрел на море. Мне видна
была  только  его  спина. На вид он казался  очень  сильным,  хотя
атлетическим его телосложение я бы не назвал. Могучая  мускулатура
не  производила  впечатления особенно рельефной  из-за  достаточно
заметного  слоя  подкожного жира, покрывавшего его  тело.  Мне  не
нравится такой тип. Мое собственное тело всегда было мускулистым и
довольно сухим. Однако я оценил то, насколько расслаблены все  его
мышцы в состоянии покоя.
  -     Тюлень,  -  мысленно  определил я его  тип  и  подумал,  -
интересно, что это он такое с собой делает, чтобы быть в  подобной
форме?..  Плотный,  гладкий, мощный... И  толстым  не  назовешь...
Точно - тюлень...
  Я  лежал на боку возле своей палатки, и не мог видеть его  лица.
Наверное,  мой  пристальный  взгляд,  устремленный  ему  в  спину,
заставил  его почувствовать себя не совсем уютно. Он повернулся  и
несколько секунд молча смотрел мне в глаза, после чего, не  отводя
взгляда, отчетливо произнес:
  -     А мне так нравится. И в воде - явное преимущество: жировой
слой  не  дает быстро замерзнуть. На силу и гибкость это никак  не
влияет.
  От  неожиданности  я  даже,  кажется,  слегка  приоткрыл  рот  и
невольно  моргнул,  чтобы  отцепиться от жесткого  самосветящегося
взгляда   резких   слегка  раскосых  глаз  цвета  осеннего   неба,
отраженного  в полированной поверхности стального клинка.  Никогда
раньше  мне не доводилось встречаться с таким взглядом.  В  то  же
время именно эти глаза почему-то казались мне до боли знакомыми...
     Нет,  он, пожалуй, не тюлень... Скорее - кашалот... Или  даже
слегка ожиревший хищный крокодил... И мысли читает...
  -     Я не читал твои мысли, - сказал он. - Просто у тебя взгляд
профессионала.  Ведь ты - тренер? И в общем-то, видимо,  неплохой,
хотя на большее пока что не способен... Верно? Все это написано  у
тебя  на  лбу огромными буквами, более того, я даже могу  сказать,
что   ты  -  пловец,  но  в  последние  несколько  лет  тренируешь
подводников. И сам тренируешься... У "чистых" пловцов  мускулатура
не  бывает такой плотной и жесткой... Ты не просто смотрел  мне  в
спину, а оценивал мое телосложение и рабочие характеристики  моего
тела...  Так ведь? Ну, а что касается твоих критериев, так  это  -
проще простого... Достаточно взглянуть на тебя самого, и все сразу
становится  ясно.  Каждый,  кто  находит  повод  для  того,  чтобы
тренироваться, имеет такое тело, какое хочет иметь.
-    Как это? - невольно спросил я. - А генотип и все такое?..
-    Генотип - генотипом, он, конечно, свою роль играет, но
главное заключено в волевой модели идеального состояния, которая
существует в сознании человека, - объяснил он. - Она находится на
некоторой грани, где стыкуются сознательное и бессознательное, так
как составлена множеством разнообразных, скажем так, программных
единиц. Некоторые из них относятся к сфере сознательного,
некоторые принадлежат подсознанию... Но в любом случае, работая
над собой, каждый человек формирует себя сообразно некоторому
x`aknms - матрице идеального состояния, которая существующет где-
то в его уме. И не имеет ровным счетом никакого значения, отдает
он себе в этом отчет или нет... Просто, если отдает, то тренировка
становится раз в сто более эффективной. Фактор, который
целесообразно учитывать тому, у кого напряженка со временем.
-    С каким временем?
-    Со временем жизни.
-    Ты имеешь в виду тех, кто неизлечимо болен?
-    Нет, скорее тех, кто живет в этом мире. Перед смертью все
равны. Лишних полтора-два десятка лет - не преимущество...
       Он немного помолчал, а потом добавил:
  -    Тот, кто не тренируется, тоже имеет такое тело, какое хочет
иметь...  И  сознание,  поскольку сознание  отдельно  от  тела  не
существует,   и  все  его  характеристики  находятся   в   строгом
соответствии с характеристиками тела... Короче, каждый сам  делает
выбор и сам придумывает себя сообразно тому, что выбирает...
  "Умный какой..." - мысленно съехидничал я.
      Хотя,   по   большому  счету,  меня  весьма  озадачило   мое
собственное отношение к его словам. Я понял, что он хотел сказать,
и внутри себя вынужден был признать, что он абсолютно прав. Но еще
больше я по-прежнему был озадачен его взглядом. Мне казалось,  что
его  глаза  излучают  свой собственный  свет,  хотя  я  не  мог  с
уверенностью  утверждать, что это их свойство не было  обусловлено
явственно мерцавшей где-то в глубине его взгляда искрой безумия.
    Почти автоматически я спросил:
  -    А как же тот, кто болен от рождения? Или родился с дефектом?
  Он  внимательно  посмотрел  на  меня,  поглаживая  ладонью  свою
бритую макушку:
  -     Свой  главный выбор человек делает до того,  как  начинает
жить... Ты ведь знаешь...
  Да,   об   этом  я  догадывался,  хотя  говорить,  что  знаю   с
определенностью, не стал бы. И потом, мне не очень хотелось с  ним
соглашаться.  По крайней мере, так вот сразу... Мне  не  нравится,
когда  меня  поучают,  я сам умею делать это по  высшему  разряду.
Работа у меня такая...
  -    ДА ТЫ РАССЛАБЬСЯ, - сказал он, - я не собираюсь тебя поучать.
Просто у меня есть мнение, я его высказываю... Могу молчать,  если
тебе  от этого будет лучше. В конце концов, у тебя ведь тоже  есть
собственное  мнение.  По  любому  вопросу.  И  если  ты  к   слову
поделишься им со мной, я буду тебе весьма признателен...
  "ДА  ТЫ  РАССЛАБЬСЯ..." Все остальное я слышал уже сквозь  белый
шум  возникшего в сознании звукового тумана. "Да ты расслабься..."
Вроде  бы  ничего особенного, фраза, как фраза...  Но  почему  она
вызвала во мне такое грустное и такое тягучее ощущение чего-то  до
зуда  в зубах знакомого - того, что связывало мою личную память  с
чем-то   еще?..  Это  что-то  существовало  до  меня   и,   всегда
присутствуя    где-то   совсем   рядом,   неизменно    оказывалось
недосягаемым,  оставалось  за пределами осознанного  восприятия...
Всю  жизнь  я  подспудно стремился туда добраться  и  иногда  даже
замечал, как где-то там шевелятся многочисленные образы этого чего-
то...  Как  в  питерском  трамвае, окна которого  плотно  затянуты
узорчатыми  шторами февраля... Знаешь, что вроде бы вот-вот  будет
твоя  остановка,  но  не  уверен, и дуешь  усердно  на  стекло,  и
пытаешься  разглядеть, что там снаружи, и там что-то действительно
есть,  но стекло вновь индевеет, кто-то курит за газетой на заднем
qhdem|h,  кто-то одиноко храпит, а ты, по большому счету,  понятия
не  имеешь, где ты, так как водитель молчит, потому что уже  почти
полночь... И ты подходишь к двери, она шипит и скрежещет, и нехотя
сжимается в гармошку, разевая серединный провал в незнакомую ночь,
и  в  этой  ночи почти не за что зацепиться, поскольку  был  здесь
давно, и один только раз, и к тому же летом, и вообще, тогда  было
утро,  но  ты  должен  кого-то найти, что-то кому-то  передать,  и
почему-то  именно  здесь  и непременно сейчас,  как  будто  нельзя
подождать  до весны и выбрать место поприличнее, чем эта  стынущая
промозглым морозом и сплошь заставленная равнодушными домами ночь,
и уже поздно, и холодно просто так слоняться по незнакомым улицам,
где даже спросить не у кого, потому что редкие прохожие шарахаются
от  тебя,  и  перебегают  на  противоположную  сторону,  и  спешат
скрыться   в   спасительных  теплых  зевах  вздыхающих  всплесками
тусклого  рыжеватого  света  пыльных  коммунальных  коридоров,   и
дверные  хлопки  пожирают лезвия квартирных  лучей  и  замирают  в
пахнущей  мочой,  крысами и жареным луком коричневой  мгле,  гулко
прокатившись до самых стеклянных крыш по заплеваным ребрам матерно
исцарапанных  лестничных  маршей...  И  ты  знаешь,   что   кто-то
непременно должен быть где-то здесь, и трамвай уже ушел, и  выхода
нет, и ты ищещь, но кого? И где?
    Я очнулся от того, что рядом произошло какое-то движение.
     Он  стоял  возле  своего рюкзака, держа  в  руках  веревку  и
сверкающий  отточеннной кромкой хищно изысканный топор на  длинной
узкой  ручке. В сочетании с его устремленным на меня взглядом  это
заставило  меня  инстинктивно  насторожиться,  однако  я  тут   же
осознал, что веду себя глупо, поскольку никакой агрессивностью  от
него, вроде бы, не веяло.
  -    Пойду еще дров приволоку, -  сказал он.
-    Там повыше совсем сухой боярышник на склоне.
-    Я знаю, видел, когда сюда шел...
        Он  повернулся и, тихо напевая что-то протяжное и в то  же
время  очень ритмичное, направился к верхней оконечности  балки  -
туда,  где  стояло высохшее дерево. Мелодия, которую от пел,  была
теплой и мягкой, она словно завораживала, я чувствовал, как каждый
новый   ее   такт   порождает   внутри   меня   поток   приятного,
расслабляющего  и  ранее  не  знакомого  мне  ощущения.  Когда  он
проходил рядом, я разобрал слова:
  -    Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна, Кришна...
-    Эй, ты что, кришнаит? - спросил я вдогонку, мгновенно про
себя решив, что положительный ответ объяснит мне происхождение
искры безумия, которую я уловил в его странной манере смотреть.
       Он остановился, замолчал и взглянул на меня:
  -    С чего ты взял?
-    Ну, Харе Кришна... Это же они все время бубнят... - мне
почему-то было весьма неуютно. Едва он прекратил петь, потоки
теплоты в моем теле пропали, а в сознании появилось чувство
неловкости, я ощущал себя почти идиотом.
-    Кто - они? - спросил он.
-    Ну, кришнаиты!..
-    Это "Харе Кришна Маха Мантра", - объяснил он.
-    Харе Кришна... чего?
-    Маха Мантра... Просто мне нравится, как она звучит. А к
кришнаитам я не имею никакого отношения.
-    Но ведь эта твоя Маха... - она же, это самое, ну,
jphxm`hrqj`?
-    "Харе Кришна Маха Мантра"? - очень четко переспросил он, явно
давая мне возможность как следует запомнить название. - Да,
пожалуй, ее можно назвать главной кришнаитской мантрой. Точно так
же, как составленную двумя равносторонними треугольниками
шестиконечную звезду - центральным иудейским символом...
-    А разве это не так?
-    Так... В той же степени, в какой крест - символ католический.
-    Нет, ну, крест - он не это, не только католический...
Православные - они тоже, вон, с крестами, и рыцари всякие там,
которые псы, - я непроизвольно сделал паузу. - То есть по-твоему
шестиконечная звезда - символ не только иудейский?
-    Отнюдь. Ее использовали для обозначения равновесного
взаимодействия двух основных потоков Силы еще тогда, когда
иудаизма... да и самих иудеев... на этой планете не было даже в
проекте. Я уж не говорю о христианстве и христинанах... А ведь
крест - еще древнее, чем звезда, составленная двумя
треугольниками. Хотя означает практически то же самое. По большому
счету... Есть вещи изначальные. Изначально всеобщие, что ли... А
то, что религии выдергивают из них отдельные аспекты, отбрасывая
остальное, и стараются оседлать изолированные потоки осознания,
обусловлено человеческой ограниченностью и требованиями того или
иного исторического времени... С мантрами - то же самое...
-    Что - то же самое?
        Несколько секунд помолчав, словно собираясь с мыслями,  он
ответил  целой  лекцией, чего я никак не ожидал,  поскольку  глупо
было бы рассчитывать на что-либо подобное, отправляясь отдохнуть в
полной изоляции. Он сказал:
  -    Мир - это Вселенная энергетических полей, и если мы заберемся
в  недра микроструктуры даже самой плотной физической материи, там
не  окажется  ничего,  кроме пустого пространства,  свернутого  по
определенным  законам  в вихреобразные динамические  формирования.
Любая  элементарная  частица  -  пространственный  микровихрь,   в
котором  нет особой разницы между материей и энергией.  Энергия  -
свойство   пустого  пространства,  формирующее  его  вихреобразные
неоднородности, которые являются первичными блоками микроструктуры
материи.   Таким   образом,   в  основе   материального   строения
проявленной  Вселенной  лежит вращение.  Вселенная  -  бесконечное
многомерное   поле  вращающихся  вихрей  неоднородной   пустоты...
Элементарные вихри вращаются в более крупных вихрях,  те,  в  свою
очередь,  организованы в еще более крупные... Ну, и  так  далее  -
звездные   системы,   галактики,   метагалактики...   Вплоть    до
грандиозного   Вихря  Бытия,  которым  является   сама   по   себе
Проявленная  Вселенная.  Каждый вихрь  имеет  свои  характеристики
многомерного  вращения и взаимодействует с  полем  всех  остальных
вихрей,  генерируя в нем колебания и сообщая энергетическому  полю
Вселенной   соответствующие  вибрационные  характеристики.   Любой
объект, предмет или явление - это совокупность многомерных  вихрей
и  производимых ими многомерных вибраций. Именно вибрации являются
тем,  что  воспринимается нашими органами  чувств.  Потому  каждый
объект  и  каждое  явление генерирует в сознании человека  отклик,
соответствующий  вибрационным характеристикам  этого  объекта  или
явления.  И  можно  подобрать звуковой  ряд,  колебания  которого,
преобразуясь  в тракте слухового восприятия, будут  формировать  в
сознании   отклик,  соответствующий  тому  или  иному  конкретному
явлению,  процессу  или объекту. Именно так формировались  древние
праязыки человечества...
  Мне  показалось, что в его словах не было ничего  сколько-нибудь
для меня нового, а многословие и менторский тон всегда действовали
мне на нервы. С легким налетом раздражения я перебил его:
  -    А если короче?.. Я спросил про мантры...
-    Мантры относятся к классу древних звуковых формул, частотные
характеристики которых формируют в нашем восприятии потоки Силы,
резонирующие с теми или иными энергетическими потоками Вселенной,
- не обратив внимания на резкость, с какой я прервал поток его
красноречия, продолжил он. - Вернее, они модулируют наше внимание,
позволяя ему выделить эти потоки внутри нас из того месива сил и
энергий, которое мы собою являем, пока лишены полноценно
организованного и упорядоченного самоосознания. Произносятся эти
формулы, как правило, на одном из праязыков, в которых
вибрационные характеристики слов обладают строгим резонансным
соответствием частотным структурам обозначаемиых ими объектов. В
частности, мантры обычно звучат на санскрите - он является одним
из человеческих праязыков - и представляют собой названия тех или
иных ключевых аспектов энергетической Вселенной или Потоков Силы.
Повторяя мантры мы настраиваем свое восприятие в унисон с этими
Потоками, чем вводим вибрационные характеристики в рабочую сферу
своего активного внимания и подключаем к ним свое сознание. В
результате мы получаем возможность отследить, как действуют эти
Потоки, какую информацию содержат, и понять, как следует
перестроить свое восприятие и осознание, чтобы овладеть искусством
управления гармоничным распределением сил во Вселенной.
-    А на человеческом языке - нормальном я имею в виду, на
русском, например, или на английском - не того?..
-    Всякое бывает. Иногда не того, иногда - того... Но с
современными языками - сложнее. По сравнению с языками
изначальными, их вибрационная структура очень сильно изменена в
направлении упрощения и довольно жестко привязана к функциям
логического интеллекта. А ведь это - самый грубый, поверхностный и
ограниченный инструмент в обширном спектре возможностей
человеческого сознания. И на роль средства "тонкого" управления
он, увы, в большинстве случаев не тянет... Хотя, я же говорю,
всякое бывает... Стихи, например... Или даже проза... Однако
механизм воздействия в таких случаях - несколько иной.
-    Какой?
-    Образный...
  Он помолчал немного, а потом с расстановкой произнес:
  Белые вспышки дней в череде расставаний. Искусство безоглядно забыть
и вспомнить без страха...
  Он задумчиво провел ладонью по бритой макушке и зачем-то пояснил
то, что и так было понятно:
  -    Это, например, - о свободе. Ладно, пошел я за дровами...
  Сквозь  хруст  его шагов по сухой траве до меня вновь  донеслась
тягучая мелодия его Маха Мантры, и я подумал:
  -     ...Лекция по психоэнергетике слова. Из ничего -  прямо  на
ровном  месте.  Нет, у него явно не все дома. Впрочем,  выражается
весьма  даже  разумно... В любом случае, нужно  будет  постараться
больше его не цеплять... Помолчать день-другой - оно всегда бывает
полезно... И даже приятно.
  Возвратившись  примерно  через час,  он  приволок  за  собой  на
веревке  огромную  вязанку  хвороста.  Подтащил  дрова  к   очагу,
прекратил петь харекришну, и, окинув вязанку оценивающим взглядом,
qnnayhk:
  -    Как минимум на неделю...
-    Ты что, намерен здесь неделю околачиваться? - вырвалось у
меня.
       В мои планы это определенно не входило.
  -