сознания невозможно, какой бы огромной ни была
личная сила, и сколь полным ни был бы контроль. Нужно умудриться
совместить человеческую любовь и нечеловеческую свободу, только
тогда возможна полнота понимания, из которой вырастает
сострадание. У тебя есть любовь и почти есть свобода,
следовательно, у тебя есть решающий шанс...
-    Но ведь ты говорил, что те, кого мы любим, чаще всего
становятся причиной самых тяжелых битв в нашей личной войне...
-    И победа именно в этих битвах является для нас решающей... А
еще я говорил, что умение любить просто так - великое искусство...
Любить, понимая и ничего не требуя взамен. Любить необусловлено,
предоставляя полное право тем, кого любишь, быть такими, каким они
хотят быть. По большому счету, только это и есть любовь. Остальное
- самовлюбленность и использование близких существ для реализации
своих меркантильных интересов, направленных на получение
m`hank|xecn наслаждения от жизни в этом мире... За чужой счет...
Чем выше ты поднимаешься по восходящей спирали самоосознания, тем
труднее тебе оставаться обычным человеческим существом, тем более
растянутым в многомерности Вселенной становится твое восприятие.
Попробуй, и ты поймешь, какая из битв - самая тяжелая... Это
похоже на пружину. Чем больше ты ее растягиваешь, тем с большей
силой она стремится сжаться. Тебя будет неудержимо тянуть в
холодную бесконечность. И если ты заберешься достаточно высоко, и
у тебя не окажется надежного якоря здесь, в структурированном мире
людей, ты никогда не достигнешь абсолютного света. Ты либо
зависнешь где-то в прмежуточной неопределенности параллельных
миров, либо абсолютная тьма однородной Великой Пустоты вновь
поглотит тебя, и тебе придется начинать все с самого начала.
Вообще все, а не только цепочку воплощений на этой планете...
Любовь, обычная человеческая любовь к обычным человеческим
существам - тот якорь, который может нас удержать. Без нее мы
безнадежно отрываемся и теряем возможность вместить в свое
осознание все. И тем самым утрачиваем упорядоченность
самоосознания... И потом, ты когда-нибудь думал о том, сколько в
твоей любви тебя самого, а сколько - собственно самой любви?..
        Он  замолчал  и  снова закрыл глаза.  Кое-в-чем  я  с  ним
соглашался... Но в основном... Было что-то самое главное, в чем он
меня  не  убедил,  и, как мне тогда казалось, не смог  бы  убедить
никогда. Но это не имело ровным счетом никакого значения.  Он  был
где-то очень-очень далеко. Я чувствовал, что в моей жизни его  уже
почти нет.
  -    Псолушай, - сказал я, чтобы окончательно расставить точки над
"i",  -  все  время  хотел задать тебе один  вопрос...  Ты,  когда
объясняешь что-то или рассказываешь - почему ты обязательно валишь
все  в  одну кучу?.. Это настолько неудобно... Представляешь себе,
каково потом все это разгребать и раскладывать по полочкам?
-    А ты бы хотел, чтобы по полочкам полученную тобой информацию
в твоем сознании раскладывал кто-то другой... Интересно, как ты
себе это представляешь? Только в детективах - причем далеко не в
самых лучших - вещи следуют друг за другом, разворачиваясь в
стройные колонны причинно-следственных связей и т.п. А в жизни...
Самое важное и ценное этот мир вываливает нам на голову как бы
между прочим, в общем потоке мелькания дней, вплетенных в
умопомрачительный ком хаотической суеты. Он свит наподобие
гордиева узла неисчислимыми сюжетными линиями, подавляющее
большинство которых в извечно неоконченном виде существует только
лишь в нашем воображении... И одни и те же линии у каждого из нас
- свои... Скажи, кто может решить, что тебе действительно нужно, а
что - нет? За одним тянется другое, хвосты мыслей, объяснений и
иллюзорных интерпретаций перепутаны между собой настолько, что
разобрать, где из них - который, просто-напросто невозможно... И
не нужно...
-    А как же?
-    Да никак... Когда приходит время, все лишнее отпадает само
собой...

        Мы  поднялись наверх, когда ярко-красное солнце  коснулось
пронзительной кромки моря. Он забросил на плечи рюкзак, повернулся
и  молча  зашагал прочь. Ветра не было, и я слышал, как хрустит  у
него  под  ногами  сухая трава. На душе у меня было  на  удивление
спокойно.  Несмотря  на полное безмолвие, я не  видел  вокруг  его
головы никаких ореолов. Это был просто человек, который просто шел
on вечерней степи.
  -     Эй, - окликнул я его, - ты говорил, что каждый... Ну,  что
любой  человек  может  стать избранным... Если  я  тебя  правильно
понял... Ты действительно так считаешь?
  Он перестал идти и с усмешкой посмотрел на меня:
  -    Я ничего подобного не говорил... Или же ты меня неправильно
понял... В любом случае, я так не считаю.
  Он  отвернулся  и  пошел  дальше,  но  шагов  через  пять  снова
остановился и бросил через плечо:
  -     Может  любой,  кто захочет, но далеко  не  любой  способен
решиться на то, чтобы захотеть...
  И  он  продолжил  свой  путь по бурой  каменистой  степи  сквозь
розовую солнечную пыль.
    Подошел Игорек и спросил, дохнув перегаром:
  -    Че это он?
-    Видать, пора, - ответил я.
-    А-а-а... Че ж вы не сказали, мы б до шоссе подбросили... На
раз... Как-никак соседи...
-    Он - странный парень. Очень любит ходить пешком...
-    Ну, тогда пусть идет. Оно и правда, не сильно чтобы далеко...
К утру доберется. Почему странный? Вовсе не странный. Ночью по
степи - милое дело... Сам уважаю. Когда тверезый.

     ЗНАМЕНИЕ ДЛЯ МАСТЕРА ЧУ

      В ту ночь я так и не сумел заснуть.
    Я лежал в спальном мешке, брошенном на траву рядом с палаткой,
и    неподвижно   смотрел   в   звездное   небо.   Летчики   давно
угомонились.  Вокруг  стояла тишина,  в  которую  вплетались  лишь
доносившиеся  снизу  звуки прибоя, да редкие  крики  ночных  птиц.
В  моем  уме  почему-то все время крутились слова и  мотив  песни,
которую довольно часто напевал Мастер Чу:
     Мне  об  огне не говори, не жди подсказки изнутри, мы,  может
быть,  сегодня здесь в последний раз. Чья в том вина, что ты вчера
глядел на звезды до утра, и молча слушал море, не смыкая глаз?..
     Рассветы дальних берегов, печати пройденных шагов, кто знает,
где  лежит  его последний шаг? Лишь моря шум да ветра вой,  и  кто
здесь  мертвый,  кто живой, где белый флаг, и кем  убит  последний
враг?..
     С  утесов  белых  ветер пыль несет в глаза,  а  волны  пахнут
свежим  сентябрем. Скатилась, дрогнув, по щеке слеза...  Кто  знал
что  мы  опять  себе соврем? Ну кто мог знать, что мы  опять  себе
соврем?...
     Что  с  нами  сделает зима? В свои ли мы войдем дома?  И  кто
сегодня  -  тот, кем был еще вчера?.. И каждый день  мы  на  закат
бросаем  свой последний взгляд, а план на завтра - это  только  до
утра...
     Где здесь тепло, где - горячо? Украдкой - взгляды за плечо, а
там  -  все то, что здесь у нас взаправду есть... И ветер северный
придет,  и солнце в море упадет, и наплевать на грусть и злость  и
честь, и лесть...
     С  утесов  белых  ветер пыль несет в глаза,  а  волны  пахнут
qbefhl  сентябрем. Скатилась, дрогнув, по щеке слеза... Кто  знал,
что  мы  опять  себе соврем? Ну кто мог знать, что мы  опять  себе
соврем?..
     Потом все повторялось с самого начала, потом - еще, и еще,  и
еще...   Я   не   возражал,  в  этой  песне  даже   было   что-то,
соответствовавшее  моменту. По крайней мере, так  мне  казалось...
Это  продолжалось довольно долго, я даже утратил ощущение времени.
А потом пришла Сила...
     Я не знаю, когда это случилось, только помню, что светать еще
не  начинало. Я ощутил, как со стороны моря сквозь ноги в мое тело
вваливается  нечто  огромное  и абсолютно  неотвратимое.  Это  был
мощный  толчок,  тугой  импульс чего-то, свернутого  в  гигантский
невидимый    конус,    основанием   уходивший    в    непостижимую
бесконечность,  а вершиной вонзившийся в мое тело  сквозь  ноги  и
промежность. Это что-то было никаким, я не мог видеть его, и я  не
мог  его слышать. Я осознавал только то, что это и есть Сила.  Она
протащила  меня  вместе со спальником несколько метров  по  траве,
приподняла  и  мягко  встряхнула  в  воздухе  на  высоте  примерно
полуметра от земли. Это произошло в считанные мгновения, я даже не
успел  ничего сообразить, я так и продолжал пялиться  на  песчаные
искры  Млечного Пути. Потом Сила просочилась сквозь  макушку  моей
головы и копьеобразно вытянутым острием пронзила бесконечность  до
самого  другого  ее  конца.  Я  рухнул  плашмя  на  землю,  сильно
ударившись спиной. От удара у меня перехватило дыхание,  в  глазах
засуетились   желто-фиолетовые  искры,  и  я  увидел  пространство
изумрудно-зеленой  тьмы.  Там была подвешенная  в  пустоте  лунная
дорога,  по  которой  я шел, она вела в город, светлыми  силуэтами
прямоугольных  строений  проступавший на  фоне  бутылочного  неба.
Впереди - недалеко от города - дорога превращалась в широкое  поле
лунного  света,  простиравшееся  до  самых  строений  и   с   ними
сливавшееся. В самой середине неба чуть-чуть слева от меня маячила
волокнистая луна.
     Впереди по дороге шел Мастер Чу. Почему-то босиком.  Я  видел
его  бритый  затылок,  фланелевую клетчатую рубаху с расстегнутыми
рукавами и джинсы, как всегда,  протертые до дыр.
     Сбоку от дороги - прямо посреди темно-зеленой пустоты - сидел
безобразного  вида  тощий и грязный носатый старик  в  набедренной
повязке и намотанном на голову рыжем полотенце. Он делал вид,  что
ему  нет до нас никакого дела, а сам все пристально косился в нашу
сторону  рубиновыми глазами, в серединках которых  вместо  зрачков
мерцали   яркие  точки  янтарного  света.  Мне  стало   жутко,   я
почувствовал, что старик этот очень опасен. Я понял, что ЗНАЮ, кто
он такой, но признаться себе в этом побоялся.
     Мы  шли по дороге - Мастер Чу впереди, я - в нескольких шагах
за  ним,  старик сидел и косился, луна переливалась  в  бутылочном
небе,  и  все  это было погружено в немыслимой плотности  звенящую
тишину.
     Вдруг что-то сделалось с луной. Она начала вращаться,  в  ней
появились  красные и фиолетовые волокна, которые свивались  в  два
вихря,  делая  луну  похожей на двукрылую свастику  или  китайский
символ  Великого  Предела  - Тай Цзи. По  небу  побежали  радужные
сполохи.  Они стягивались к луне, вплетались в ее вращение  и  все
больше проявляли ее новое качество.
  -     Знамение для Мастера Чу, - возникла в моем сознании четкая
tnplskhpnbj`.
  Едва  я  это  подумал, как Мастер Чу побежал. Я  испугался,  что
могу  не угнаться за ним, и тоже начал было набирать темп, но что-
то  не пускало меня. Я продолжал идти шагом. Я посмотрел туда, где
сидел  старик. Его там больше не было, от него остался один только
взгляд, и именно этот взгляд был тем, что не позволяло мне бежать.
Он  опутывал  все  мое  тело  чем-то похожим  на  тонкую  световую
паутину. Я повернулся, чтобы взглянуть, что делает Мастер  Чу.  Он
бежал все быстрее и быстрее...
     Я  понял,  что  он уходит. Сейчас он как следует  разгонится,
взлетит и устремится к предельной луне, и навсегда в ней пропадет,
она  поглотит  его,  он  сольется  с  ней  и  без  остатка  в  ней
растворится. И я останусь один на один с безсубъектно существующим
в  вездесущем нигде взглядом этого жуткого старика... Я  не  знал,
хорошо это или плохо, но, тем не менее, не на шутку испугался. Мне
захотелось, чтобы ничего такого не случилось, чтобы все оставалось
по-прежнему, однако я не знал, как остановить Мастера  Чу.  Взгляд
проклятого старика не давал возможности предпринять какие-бы то ни
было решительные действия.
     Внезапно я вспомнил наставления о глазных вихрях, которые дон
Хуан  давал Карлосу в какой-то из его книжек. Ну да, левый глаз  -
втягивающий,  правый  -  излучающий! Если сейчас  мне  удастся  по
взгляду отыскать глаза этого чертова старика, то, возможно, сквозь
тот  из них, который окажется левым, я сумею проникнуть внутрь его
осознания.   А   там   уже   можно  будет   совершить   какую-либо
энергетическую  диверсию и тем самым на пару  минут  нарушить  его
внутреннее равновесие. Я почему-то прекрасно понимал, что  нанести
ему  сколько-нибудь  серьезный энергетический или  психологический
ущерб, который надолго вывел бы его из строя, я не в силах,  более
того, что даже пытаться это сделать ни в коем случае нельзя.
     Я изобразил полное отсутствие какого бы то ни было интереса к
дальнейшей  судьбе  Мастера Чу, равно как и  к  тому,  что  с  ним
происходит  в  настоящий  момент.  Таким  способом  я  рассчитывал
усыпить  бдительность жуткого старика. Через некоторое  время  моя
уловка подействовала, поскольку я ощутил, что опутывающее действие
его  взгляда  стало  несколько  более  мягким.  Тогда,  дождавшись
очередного  вдоха - откуда-то у меня была уверенность в  том,  что
проникнуть внутрь него легче в тот момент, когда он начнет  делать
вдох  -  я  мягко  и ненавязчиво скользнул по силовым  линиям  его
взгляда  в то место, где они, вихреборазно закручиваясь по часовой
стрелке,  втягивались  в массу его осознания.  Осторожно  заглянув
внутрь,  чтобы  удостовериться, туда ли я попал, я понял,  что  не
ошибся:  то, что я видел, действительно являлось осознанием  этого
дрянного старикашки. Следить за ритмом его дыхания было совсем  не
сложно,  поскольку он в точности соответствовал ритму  чередования
моих собственных вдохов и выдохов. Поэтому на следующем же вдохе я
нырнул  в левый глаз старика, стараясь вытянуться в нить и слиться
со  спиралью  естественного вращения его глазного  вихря.  Старик,
вроде бы, ничего не заметил, по крайней мере, никаких изменений  в
его поведении я не ощущал.
     Я  не боялся, что после совершения энергетической диверсии не
смогу  выбраться  наружу: втягивающее усилие его левого  глаза  не
было  таким уж значительным, и я чувствовал - силы моего намерения
вполне хватит на то, чтобы это усилие преодолеть. У него, конечно,
будет  несколько неприятных моментов, но это уже не мои  проблемы.
Кроме того, он сам в этом виноват...
     И тут этот чертов дед вдруг выкинул фокус, которого я от него
никак  не ожидал. Он просто-напросто закрыл за мной глаз. Я понял,
что   попался.  Это  была  тщательно  спланированная   акция.   Он
отслеживал  все  до  малейших подробностей, и  своими  мыслями  об
энергетической  диверсии  и  проникновении  внутрь  его  осознания
сквозь левый глаз я сам предложил вариант безотказной ловушки, ему
же оставалось только все это разыграть, что он и сделал мастерски,
словно перед ним лежал лист с тщательно выписанными нотами...
     Это  же  надо  быть таким идиотом! Забыть,  что  глаза  имеют
свойство  закрываться!.. Я понимал, что влип,  так  как  вырваться
сквозь мощную заслонку тяжелого века мне явно было не под силу.
      Я   срочно  ринулся  организовывать  диверсию,  но  тут   же
обнаружил,  что и здесь дед обвел меня вокруг пальца.  Внутри  его
осознания  не  было ничего - ни единого объекта,  ни  одной  точки
фиксации, за которую можно было бы зацепиться, и от нее раскрутить
шлейф  провокационных мыслей и желаний. ТАМ НЕ БЫЛО НИЧЕГО ВООБЩЕ!
Ничего,   кроме   кристально  чистого  плотно  набитого   пустотой
пространства. ЕГО ОСОЗНАНИЕ БЫЛО АБСОЛЮТНО БЕЗУПРЕЧНЫМ! И я понял,
что окончательно проиграл...
     Смирившись  с этим и окончательно утратив всякую  надежду,  я
вяло  втянулся в поток естественного хода его внутренней  пустоты,
полагая,  что  рано или поздно этот поток вынесет меня  к  правому
глазу, и я смогу выбраться наружу. Я знал, что мое тело продолжает
свой  путь  по  лунной дороге, и теперь у меня в уме электродрелью
звенела   одна-единственная  мысль.  С  отчаянным  жужжанием   она
ввинчивалась  в  текучую  слоистость межизвилинных  промежутков  и
пульсировала  в  потоке венозной крови, с бульканьем  и  хрюканьем
низвергавшейся  в пропасть упавшего от ощущения поражения  сердца:
"Поскорее  вернуть восприятие в тело, которое неприкаянно   бредет
по  лунной дороге..." Откуда-то мне было доподлинно известно,  что
дед  не   закроет  правый глаз, потому как вовсе  не  желает  меня
уничтожить  или  навечно зафиксировать мое осознание  в  себе.  Он
просто тянул время...
     И  тут меня осенило: "Он не знает, что я знаком с физиологией
энергетических  каналов,  он намерен отправить  меня  по  большому
кругу  - как минимум в обход всей его микрокосмической орбиты!  Он
думает,  что  я  так  и остался обычным советским  инженером,  для
которого   психофизический  тренинг  -   не   более   чем   просто
врямяубойное хобби и повод поизъясняться многоумственно  в  клубах
грязно-желтого сигаретного дыма на кухонной чайно-кофейной  сходке
альтернативных дисидентов от ЛСД и безнадежно богемных  заложников
самиздата!"  Я  удивился столь наворотистой  формулировке,  однако
понял,  что  это  -  шанс взять реванш... И  неторопливо  двинулся
вправо.
     Вряд  ли  он что-либо заподозрит, скорее всего решит,  что  я
смирился и направляюсь к нисходящему правому каналу, чтобы по нему
скатиться в точку начала малого небесного круга.
     Я  чувствовал  -  он  не догадывается о том,  что  я  обладаю
секретной  информацией  о тайной правой ветви  восходящего  левого
канала. По словам Мастера Чу, о ней  вообще мало кто знает... Если
мне удастся обмануть его до конца, то через  считанные мгновения я
буду уже на свободе.
     Приблизившись к развилке, я бросил взгляд вниз - в нисходящий
канал. Старик, видимо, ощутил присутствие моего внимания в нем,  и
qnbqel  успокоился. И тут, собравшись в жесткую точку,  свернув  в
мгновенный  жгут  воли  все свое намерение,  я  метнулся  вверх  и
оттуда,  не  давая  ему опомниться, - направо -  в  тайную  правую
ветвь  восходящего  левого  канала, а  из  нее  -  наружу,  сквозь
излучающий  вихрь   правого глаза и дальше -  по  направлению  его
взгляда   -   в   свое  тело...  Уже  встраиваясь  в   собственную
энергетическую структуру, краем восприятия я уловил   восторженную
мысль деда, щупальцем метнувшуюся мне вслед:
  -    Ловок, шельмец! Ну, уважаю!..
  Поднастроив  слегка расплывшееся за мгновения  моего  отсутствия
зрение,  я  поискал взглядом Мастера Чу. Он уже достаточно  сильно
разогнался и взлетел, вытянувшись над дорогой. Мне было видно, как
встречный  ветер  треплет  нитки драных штанин  вокруг  его  босых
ступней. Еще чуть-чуть, и вернуть его уже не удастся...
    И тут у меня вдруг совершенно непроизвольно вырвалось:
  -    Эй, а мама как же?
  Это  было настолько неожиданно, что я оторопел. Надо же! Ведь  я
ничего не знал ни о его маме, ни об их отношениях... И вообще  эта
фраза не была моей. Видимо, она незаметно прилепилась ко мне  где-
то там - в глубинах осознания этого деда. Она явно была оттуда...
     Мастер Чу повернул голову и бросил через плечо, не переставая
набирать скорость и высоту:
  -    А что - мама?
  И  этот  поворот  головы в корне изменил всю  ситуацию.  Плотным
напором  набегающей пустоты Мастера Чу завалило на левый бок,  он,
будучи  не  в  силах  сохранить направление полета,  вынужден  был
сделать широкий вираж и, описав в небе плавную дугу, опуститься на
дорогу  метрах в двадцати позади меня. Пролетая мимо он с  досадой
пробурчал:
  -    Вот дятел!... Ну какое тебе дело?!
  Я  не  мог его видеть, потому что не знал, как повернуть  голову
совсем назад, однако был доволен, ибо спиной ощущал, что он должен
быть  там. Потом я вспомнил, что никто никому ничего не должен,  и
он  тут  же  свернул куда-то в сторону и пропал в плотной  пустоте
тягучей  изумрудно-зеленой тьмы. Мне показалось, что он  пошел  по
другой  дороге лунного света, но я не был в этом уверен, поскольку
не помнил, чтобы мы проходили что-либо, похожее на развилку.
     Город  исчез,  исчезли луна и лунная дорога, вместо  этого  я
смотрел в темно-синее с фиолетовым пространство, из которого прямо
мне  в  глаза  был  устремлен жесткий немигающий  взгляд  золотого
воина.  Тела  не  было,  я видел только его  абсолютно  безволосу