Но
именно  этого "чего-то" я не воспринмал, тщательно защитившись  от
него  своим фильтром-сеткой, отсекавшим все, что могло иметь  хотя
бы какое-то отношение к сфере жизненной силы этого человека.
     Однако через некоторое время я все же начал чувствовать,  как
окружающее  пространство  наполняется чем-то  плотным,  упругим  и
могущественным, но это пространство было не моим, оно существовало
само  по  себе,  и  я  тщательно сдерживал его напор,  выделяя  из
мощного  потока только зрительное восприятие движений  физического
тела.  Я  знал, что, стоит мне хотя бы чуточку приоткрыть сетчатую
дверцу  своего  фильтра,  и  меня сметет  ураган  неизвестной  мне
безумной  силы.  Это  внушало  мне  суеверный  ужас.  Первым  моим
побуждением, едва я его увидел, было - немедленно уйти, спуститься
вниз  и  там  затаиться. Однако он проделывал со своим телом  вещи
настолько невероятные, что я был не в силах оторвать взгляд.
     Тем  не  менее  в  конце  концов мне  пришлось  это  сделать.
Давление  потока  чего-то  неопределимого,  исходившего  от  него,
сделалось настолько огромным, что я понял - еще чуть-чуть,  и  моя
защита  не выдержит. Она трещала по всем шва и готова была вот-вот
разлететься  в  мелкие клочья. Кроме того, я уже все  равно  почти
ничего  не  видел, потому что поток этого "чего-то"  с  чудовищной
силой   давил   мне  на  глаза  и  заставлял  кровь  молотообразно
колотиться  в  висках,  отчего все вокруг  потемнело  и  покрылось
пульсирующими  искрами,  мечущимися в  сетке  кровеносных  сосудов
глазной сетчатки.
     Сжав  в  зубах хлястик брезентового чехла наполненной пресной
водой  фляги, я мигом скатился по веревке вниз и прыгнул  в  море.
Давление в глазах и буквально раскалывавшие голову пульсации крови
в  висках  исчезли. Я выбрался из воды, улегся на теплый камень  и
подумал:
  -     Надо  же,  засмотрелся на этого типа  и  не  заметил,  как
перегрелся. Надо бы в тень лечь...
  Но почему-то остался лежать на солнце.

        На  следующий день рано утром он отправился в  поселок  за
овощами.  Вернувшись  поздно вечером  уже  в  полной  темноте,  он
подошел ко мне и задал совершенно неожиданный вопрос:
  -    У тебя приемник есть?
-    Радио что ли?
-    Да.
-    Ну есть... - сказал я.
        Я всегда на всякий случай возил с собой маленький японский
приемничек,  но  стралася его не слушать - после того,  как,  сидя
летним  вечером у палатки и поймав новости Би-Би-Си на  английском
языке, наткнулся на сообщение о гибели "Адмирала Нахимова".
  -    Дай на несколько дней.
-    Зачем?
-    Слушать, зачем еще?
-    Зачем слушать?
-    Да там в Москве неувязка вышла...
       Я насторожился:
  -    Какая такая неувязка?
-    Да так... Несколько уродов решили переворот устроить... Гэ-Кэ-
Чэ-Пэ называются. Государственный Комитет по Чрезвычайному
Положению.
-    Так они уже его объявили?
-    Кого?
-    Чрезвычайное положение...
-    Ну да, а то как же... И танки на улицах. Все, как положено...
        У  меня неприятно засосало под ложечкой. Теперь домой поди
доберись,  если что-то серьезное начнется. Шутка ли -  через  пол-
страны...  Да  и  вообще, приход к власти  реакции  никогда  ничем
приятным  не  заканчивается. А эти еще к тому же  начали  прямо  с
чрезвычайного  положения.  Вот вам и перестройка...  Только-только
вздохнули посвободнее.
     Видимо,  все  это было написано у меня на физиономии,  потому
что он сказал:
  -    Да ты не дрейфь, ничего не будет.
-    В смысле?
-    Ненадолго это. Дней на пять - это максимум... А так,
вероятнее всего - три. И закончится почти без крови...
-    Ты-то откуда знаешь?
-    Знаю... Догадываюсь...
       Тоже мне, пророк-ясновидец...
  -     Ну  так ты даешь приемник? А то ведь, если не дашь  -  то,
глядишь, и затянется петрушка, и так легко отделаться не удастся.
  Я почувствовал, что он улыбается в темноте.
  -    А причем здесь мой приемник?
-    Притом... Расскажу, когда все закончится...
        Шизик...  Но  приемник я ему все-таки дал, а сам  забрался
нервничать в палатку, настроившись на бессонную ночь в раздумьях о
судьбах  страны,  семьи  и  т.п.  Раздумья,  однако,  не  удались,
поскольку  минут через пятнадцать я отключился и спокойно  проспал
до  утра,  чем, проснувшись, был весьма "удивлен и даже  удручен".
Как же так - там такое твориться, а мне, вроде бы, начхать?..
     Я выбрался из палатки в сверкавшее росой и клубившееся мягким
голубоватым туманом дивное утро. Внутри выложенного белыми камнями
круга лежал покрытый каплями влаги рюкзак.
    Похоже, он так и не ложился спать...
     Весь  день  я провел в напряженном одиночестве.  Вернее,  мне
хотелось,  чтобы  оно  было напряженным, но в  действительности  я
чувствовал, что мне на все наплевать. Было даже немного стыдно.
     В  тот  день  он так и не появился, и на следующее  утро  его
рюкзак по-прежнему лежал в центре круга из булыжников.
     Он выбрел откуда-то из степи поздно вечером. Мне было слышно,
как  он, волоча ноги, подошел к своему рюкзаку, вышвырнул  его  из
круга и тяжело рухнул на землю. Я спросил сквозь стенку палатки:
  -    Эй, у тебя там все нормально?
-    Все о'кей. Спи... - ответил он, и в голосе его прозвучала
жуткая усталость, смешанная с нечеловеческой печалью. По моей
qohme пробежали мурашки.
-    А в Москве - что? - осторожно поинтересовался я.
-    Я же сказал - все о'кей... Попытка переворота предотвращена,
коммунистическая империя закончилась...
-    Как это?
-    Так... Махина рухнула и рассыпалась за пару дней...
-    Уже рассыпалась? И много людей погибло под обломками
поверженного монстра?
-    Шутки шутишь?.. По официальным сообщениям - трое.
-    Трое?!
-    Пока трое... Но все еще впереди. Это уже не мое дело, но
приятного будет мало... Как при падении любой империи - начнутся
распри, освободительные движения в колониях, политические игрища
между вчерашними союзниками с артиллерийскими перебранками по
поводу власти в центре, войны мафиозных кланов за распределение
сфер влияния, партизанский терроризм...  Ну, и все такое прочее...
Коммунистическое наследие, отсутствие экономической и правовой
культуры. Да и с культурой вообще - напряженка... И, конечно же,
славянский дух. Страшная штука... Хотя, конечно, на случай войны -
радикальная. А война - она война и есть... Всегда - кто кого
съест. Вся жизнь здесь - сплошная война... И короткие промежутки
мира - только передышки для рождения нового поколения солдат... На
это время война делается подспудной. Но прекратиться она не может
никогда. Стремление к прочному миру - залог преманентности
войны... Спи. Я очень сильно устал.

        Увидев  его утром, я чуть было не пришел в ужас, но  потом
вспомнил,  что  мне  нет  до  него дела.  Тем  не  менее  зрелище,
представшее передо мной, когда он подошел к моему очагу,  было  не
из   приятных.  Сквозь  бронзовый  загар,  покрывавший  его  лицо,
проступала  синюшно-мертвенная бледность, под глазами  красовались
темно-коричневые отеки, кожа выглядела сморщенной и сухой, а  слой
подкожного  жира  уменьшился раза в четыре. За два  дня  тело  его
постарело,  как минимум, лет на двадцать. До того  момента  я  был
уверен,  что  ему не больше двадцати двух, но теперь  видел  перед
собой  человека,  который на вид был раза в  два  старше  меня.  В
глазах   же   его  засела  невероятная  усталость,   смешанная   с
безысходной   потусторонней  тоской.  Это  были  глаза   даже   не
столетнего, а, по меньшей мере, трехсотлетнего старца.
  -    Боже, что это с тобой? - спросил я.
-    А что со мной? Все нормально...
-    Все нормально? Да ты на труп похож!..
-    Это пройдет... День-два - и я снова буду в форме. Расход
энергии большой вышел...
-    А что ты делал?
-    Да, в общем-то, ничего. Радио в степи слушал...
-    Что, двое суток подряд?
-    Да... Батарейки придется заменить.
-    Черт с ними, с батарейками...
-    Хочешь, я объясню тебе все? Я ведь обещал... Теперь уже
можно.
       Он задал этот вопрос как-то вяло, и по безразличному тону я
понял,  что его объяснение ничем особенным мне не грозит, что  это
будет  просто  обыкновенный  устный текст  -  без  пугавшего  меня
"силового  наполнения",  и  не исключено,  что  текст  этот  может
оказаться весьма интересным... Даже его многозначительное  "теперь
уже  можно"  не вызвало во мне никакой реакции. Ну,  шизик,  ну  и
wrn?.. Поэтому я ответил:
  -     Валяй, если у тебя есть силы на болтовню. А я тем временем
гречки  сварю...  И чай сделаю. Тебе определенно имеет  смысл  как
следует подкрепиться...
-    Ты прав, чай только заваривай зеленый, - согласился он и
задумался.
-    А у меня другого нет - закончился вчера, только зеленый
остался, и то немного, как-то очень лихо мы с тобой весь мой запас
приговорили, - сказал я.
       Помолчав несколько минут, видимо, прикидывая, достаточно ли у
него  сил  для  того, чтобы начать и закончить  свой  рассказ,  он
заговорил:
  -     Когда-то  давно, еще до того, как я вспомнил многие  вещи,
связанные с предыдущими воплощениями...
-    А ты вспомнил? - перебил я.
-    Вспомнил. А ты разве время от времени не вспоминаешь?
       Я промолчал, чувствуя, что разговор направляется в скользкое
русло.
  -     Вспоминаешь... - сказал он, выдержав паузу. - Просто ты не
всегда уверен в том, что это - воспоминания, иногда они похожи  на
непонятные  наводки, возникающие из подсознания в режиме  текущего
времени.  Или  на  сновидения, которые наплывают  откуда-то  из-за
состояния  сна... По крайней мере, так тебе хочется их трактовать.
Что   совершенно  естественно  и  вполне  понятно:   иначе   жизнь
становится  очень  уж  сложной  - приходится  контролировать  себя
каждое  мгновение,  так  как  знаешь,  что  все  всегда  и   везде
учитывается...  Но  на  самом деле ты ведь  чувствуешь,  что  есть
что...  И  мог  бы давно уже в этом себе признаться, и  заключить,
наконец,   мир   с   самим  собой...  Здесь   нет   ничего   более
труднодостижимого, чем мир с самим собой... Впрочем,  у  тебя  еще
все впереди, ты только, пожалуйста, не перебивай меня сейчас.
  Я  уже  понял,  что  совершил ошибку, и, что лучше  попридержать
язык  за  зубами, позволив ему выговориться, даже  если  он  будет
нести откровенный бред.
  -     Так вот, много лет назад мне очень не нравилось то, как  я
жил...
-    А сейчас - очень нравится... - я не смог удержаться от
язвительного замечания.
-    Я же попросил...
-    Виноват...
-    И я никак не мог понять - что же именно мне не нравится...
Сначала я думал, что это - одиночество, и что любовь решит все мои
проблемы.
       Он немного помолчал.
  -    Но любовь пришла и ничего не изменила. Или почти ничего... По
крайней мере, главное осталось в прежнем состоянии - мне ужасно не
нравилось то, как я жил. И я понимал, что ничего не могу изменить,
что  мне  нет  места в этой стране, которой правят старперы,  и  в
которой  все  начинает безнадежно гнить, едва зародившись.  Иногда
чувство неудовлетворенности делалось настолько нестерпимым, что  я
буквально  сходил с ума от тоски. В такие дни я делался совершенно
несносным  и  отправлялся бродить по пивным,  чтобы  развеяться  и
ненароком не сделать чего-нибудь непоправимого...
-    А как же твои занятия - ну, то, что ты сейчас делаешь в
качестве тренировки? Они не помогали?
-    Я тогда ни о чем таком понятия не имел. Плаванием занимался,
потом - подводным плаванием... Для восьмидесяти процентов тех, кто
слоняется по здешним прибрежным степям, все начиналось с учебно-
тренировочных сборов и подводных экспедиций...
-    А отвлечься не пытался? Ну, там заняться чем-нибудь...
интеллектуальным?..
-    Ну что ты ерунду говоришь? Какие могут быть вообще занятия,
когда тоска? Разве что бухать... Вот этим я время от времени и
занимался, ощущая все возраставшую бесперспективность и
бессмысленность своего пребывания в этом мире. Впрочем, я ведь не
один такой был. Все наше поколение выросло в состоянии устойчивой
безысходности. Сам знаешь, каково оно было тогда в этой стране...
Потом у меня начал болеть живот, и я перестал выпивать... Тем
более, что выпивка не спасала, а просто ненадолго приглушала
тоску, загоняла ее куда-то вглубь и прятала под слоем ленивого
отупения. А когда отупение рассеивалось, тоска брала свое, делаясь
еще острее и безысходнее...
  Воспользовавшись паузой, я встал и отошел в степь, чтобы справить нужду. Когда
я вернулся к очагу, он продолжил:
  -    А потом я сошел с ума.
  Я бросил на него вопросительный взгляд.
  -     А что? - сказал он. - Многие сходят с ума. Просто мало кто
отдает  себе в этом отчет. Поэтому в большинстве своем  утратившие
рассудок   так   и  остаются  просто  сумасшедшими   -   социально
неадекватными индивидами... "Сойти с ума" - не просто  фигуральное
выражение...  Эта  формулировка очень  точно  определяет  сущность
того,   что  происходит  при  помешателстве...  Сойти   с   ума...
Сместиться...  Сдвинуться... Или поехать  крышей...  Чувствуешь?..
Мир  -  интерференционная  картина, бесконечное  поле  многомерных
вибраций. Мы не воспринимаем их все, мы живем в очень узкой полосе
частот. Вибрационные характеристики нашего восприятия вырезают  из
картины мира диапазон минимально необходимой для выживания ширины.
Что  поделаешь - люди вынуждены экономить энергию... Когда  полоса
нашего  восприятия  по  каким-то причинам смещается,  мы  начинаем
воспринимать аспекты мира, которые недоступны окружающим.  Человек
со   смещенным  восприятием  живет  в  другой  реальности.  Образы
существующих в ней странных вещей причудливо переплетаются  в  его
сознании   с   привычными   картинками,   присущими   усредненному
восприятию  реальности,  в которой живет  подавляющее  большинство
обычных   человеческих  существ.  В  то  же  время  часть  обычной
реальности ускользает от его восприятия из-за смещения последнего,
ведь  восприятие  -  своего рода фильтр.  Все,  что  находится  за
пределами  его  полосы пропускания, остается вне  сферы  активного
внимания  и не может быть воспринято. Восприятие каждого  человека
индивидуально. По краям диапазона всегда имеются разночтения. Но в
целом   усредненная   картина  мира,  воспринимаемая   подавляющим
большинством обычных человеческих существ, примерно одна и та  же.
И шансы в общем-то примерно равноценны, что уравнивает вероятность
выживания. Когда смещение диапазона восприятия превышает некоторую
критическую  величину, часть обычной картины мира  оказывается  за
его пределами, и человек становится отчасти социално неадекватным.
Это  и  называют  сумасшествием. Крайне редко восприятие  аспектов
параллельной   реальности  компенсирует  недостаточность   обычной
картины  мира, в большинстве же случаев шансы сошедшего  с  ума  в
борьбе  за выживание среди людей существенно уменьшаются.  Попытки
снизить порог чувствительности с помощью лекарств, как правило, ни
к  чему  не  приводят.  Человек  теряет  способность  воспринимать
mena{wm{e  аспекты параллельной реальности, но  в  этом  мире  его
восприятие так и остается ущербным...
-    Каков же выход?
-    Расширение восприятия. А для этого необходима энергия. Очень
много энергии. Случайно накопить такое ее количество невозможно.
Поэтому человек должен действовать осознано и целенаправленно. И в
первую очередь необходимо понять, что он сошел с ума, и
разобраться в том, куда именно он с него сошел. То есть, уяснить
для себя, каков характер смещения восприятия и что необходимо для
того, чтобы компенсировать недостающие части диапазона. И если ему
удастся вернуть себе адекватность "здешнего" восприятия без потери
его расширенности, он победил. Ибо в таком случае он развивает в
себе способность осознанно использовать алгоритм целенаправленного
расширения восприятия для постижения собственного бытия в других
реальностях и обретения фактического контроля над
сверхчеловеческими силами, которыми он там обладает. Это - великое
достижение, но самостоятельно его не совершить. Нужна помощь
других существ - тех, что обитают в параллельных реальностях. Или
же людей, которые уже расширили свое восприятие и обрели в этих
реальностях осознанное бытие. Мир бесконечно милостив, поэтому
помощь со стороны либо тех, либо других непременно предоставляется
каждому, кто по каким-то причинам пересекает грань другой
реальности и бросает взгляд на тамошнее бытие. А как он
воспользуется предоставленной помощью, и удастся ли ему преодолеть
барьер энергетической недостаточности - это уже зависит только от
него. Мир абсолютно безжалостен, ибо слишком сильно заинтересован
в максимальной эффективности эволюционного процесса, и потому в
нем всегда побеждает сильнейший. Коэффициент выживания на этом
пути - не более одной сотой, а коэффициент безусловной победы - в
сто, а то и в тысячу раз меньше.
        До  того,  как  он заговорил о сверхчеловеческих  силах  и
существах из параллельных реальностей, все было нормально. Я молча
слушал  его, наблюдая за тем, как огонь лижет дно котелка с кашей.
Но  едва  он  коснулся всей этой белиберды, как мне тут  же  вдруг
вспомнились экстрасенсы, контактеры, агни-йоги и другие убогие,  с
которыми  мне  доводилось встречаться у Альберта  Филимоновича,  и
которых тот при первых же проявлениях подобного рода в большинстве
случаев  мгновенно выпроваживал из зала, строго-настрого  запрещая
появляться впредь под какими бы то ни было предлогами.
  -    Я не понимаю, о чем вы говорите, вероятнее всего, вы попали
не   по   адресу,  -  говорил  Альберт  Филмонович.  -  Мы  просто
тренируемся - для того, чтобы уметь драться на ринге.  У  нас  тут
бокс - самый обычный спорт.  Боюсь, вам здесь делать нечего...
  Вспомнив  это,  я  скептически засопел и сделал  вид,  что  меня
вдруг охватил приступ озабоченности судьбой каши. Он, видимо,  все
понял, и сказал:
  -     Так,  я, кажется, несколько отклонился от темы.  Хочу  еще
только сказать, что на осознанном помешательстве построена одна из
самых   эффективных,   но  и  самых  опасных   психоэнергетических
технологий.
-    Чего-чего?..
-    Ты намеренно сходишь с ума и начинаешь целенаправленно
накапливать энергию. И ждешь, пока твой смещенный диапазон
восприятия расширится и снова захватит всю обычную человеческую
полосу. А затем продолжаешь его расширять, захватывая все новые и
новые слои бесконечной реальности интегрального Мира...
-    Ты намекаешь на то, что тогда сошел с ума намеренно?
-    Нет... Я просто говорю, что такое возможно... А тогда моя
крыша просто неконтролируемо поползла, и если бы не помощь ЭТОГО,
ну, в общем, одного существа, я бы наверное, окончательно
свихнулся.
        Я подумал, что последнее "бы" в его утверждении явно ни  к
чему, а вслух спросил:
  -    И куда это, интересно, поползла твоя крыша?
-    В сторону ненависти. Я озверел, я возненавидел страну, в
которой не мог быть самим собой, вернее, не столько страну,
сколько тех, кто делал ее такой. Эта ненависть буквально сжигала
меня, она не отступала ни на мгновение в течение двадцати четырех
часов в сутки, она пожирала меня, я начал катастрофически терять
вес, я постоянно был голодным и озверевшим, и оттого принялся
объедаться. Именно поэтому у меня теперь такой толстый слой
подкожного жира. Когда все прошло, привычка много есть осталась.
Чтобы справиться с ней, мне потребовалось несколько лет. Впрочем,
сейчас я не жалуюсь, мне так даже больше нравится, чем раньше,
когда я был совсем худым - кости, мышцы и кожа. Но это - сейчас...
А в то время я все больше и больше тощал. Я не задавался вопросом,
куда девается энергия, я только ненавидел и ел, ел и ненавидел.
Неизвестно, чем бы это закончилось, но в один прекрасный день мое
подталкиваемое безысходной яростью восприятие сдвинулось
настолько, что я стал видеть энергию эмоций, и я самым натуральным
образом увидел свою ненависть... Увидел и ужаснулся.
-    Чего? Того, что она тебя пожирала?
-