ить это понятие и определить идиолект как язык лингвистической общности, то есть группы людей, интерпретирующих одним и тем же образом все лингвистические утверждения. В общем мы можем сказать, что сомнения в определении понятия идиолекта только отражают нужду в посредствующей сущности между языком и речью (подобно "использованию" у Ельмслева) или, если угодно, нужду в речи, которая уже институционализирована, но еще радикально открыта для формализации.
	I.1.8. Двойственные структуры: если мы согласны отождествить язык/речь и код/сообщение, мы должны упомянуть второе понятие, которое проходит у Якобсона под именем двойственных структур. Под этим именем Якобсон изучает определенные специальные случаи общего отношения код/сообщение: передаваемая речь, или сообщение внутри сообщения, то есть общий случай косвенных стилей, собственные имена, то есть имена, означающие любую персону, которой приписано это имя, и очевиден кругоборот (цикл) кода ("Джон обозначает человека по имени Джон"), случаи автонимии ("Rat is a syllable"), где слово используется для обозначения самого себя, сообщение частично совпадает с кодом - эта структура важна, так как она включает в себя разъясняющие интерпретации", а именно, многословие, синонимы и переводы с одного языка на другой, и случаи употребления "шифтеров", наиболее интересными примерами которых являются персональные местоимения, в частности, "я".
      <...>
       II. ОЗНАЧАЕМОЕ И ОЗНАЧАЮЩЕЕ.
      II.1. Знак
      Классификация знаков: по терминологии Соссюра, означаемое и означающее есть компоненты знака. Теперь этот термин, знак, который можно обнаружить в самых разнообразных словарях и история которого весьма богата, представляется очень двусмысленным. Поэтому прежде, чем мы вернемся к соссюровскому пониманию этого слова, мы должны сделать некоторые предварительные замечания. Согласно произвольному выбору из работ различных авторов, знак помещается в определенную серию терминов, близко родственных ему, таких как сигнал, образ, символ, аллегория. Сначала обоснуем элемент, общий для всех них: все они необходимо указывают на отношение между двумя relata. В силу этого данная характеристика не может использоваться для различения терминов данной серии; для нахождения различия в значении мы должны обратиться к другим характеристикам, которые будут здесь выражаться в форме альтернативы: а) данное отношение имплицирует, или не имплицирует, ментальную репрезентацию одного из relata;   б) данное отношение имплицирует, или не имплицирует, аналогию между relata; в) связь между двумя relata (стимулом и ответом) является непосредственной или не является таковой; г) relata точно совпадают или, напротив, одно заглушает другое; д) данное отношение имплицирует, или не имплицирует, экзистенциальную связь с пользователем. Независимо от того, являются или нет эти отношения позитивными или негативными, каждый термин в данном поле дифференцирован от своих соседей. Должно быть добавлено, что распределение данного поля варьируется от одного автора к другому - факт, дающий терминологические противоречия. Последнее легко можно увидеть, если бросить взгляд на идеи четырех различных авторов - Гегеля, Пирса, Юнга и Валлона (Wallon). Видно, что терминологическое противоречие главным образом имеет отношение к индексу (для Пирса индекс является экзистенциальным, для Валлона - нет) и к символу (для Гегеля и Валлона здесь имеется отношение аналогии, или "мотивации", между двумя relata символа, для Пирса - нет; более того, для Пирса символ не является экзистенциальным, а для Юнга - является). Видно также, что эти противоречия, которые здесь прочтены вертикально, очень хорошо объяснимы, или, скорее, что они компенсируют друг друга посредством переходов значения от термина к термину у одного и того же автора. Эти переходы могут быть прочтены горизонтально: например, у Гегеля символ является аналоговым в отличие от знака, если же у Пирса этого нет, то потому, что эту характеристику абсорбирует образ. Суммируя и говоря в семиологических терминах, все это значит, что слова в определенном поле выводят свое значение из оппозиции одного другому и что если эти оппозиции сохраняются, то значение не является двусмысленным. В частности, сигнал и индекс, символ и знак являются терминами двух различных функций, которые могут быть оппозициями сами по себе... Можно, вместе с Валлоном, сказать, что сигнал и индекс формируют группу relata, лишенную ментальных репрезентаций, в то время как в противоположной группе, группе символа и знака, эта репрезентация существует; более того, сигнал является непосредственным и экзистенциальным, индекс - не является таковым, и, наконец, в символе данная репрезентация является аналогической и неадекватной, в то время как в знаке данное отношение является немотивированным и точным.
      II.1.2. Лингвистический знак: в лингвистике понятие знака не создает каких-либо оснований для соревнования между соседствующими терминами. В поисках того, как указывать на отношение означивания, Соссюр немедленно элиминировал символ (потому что данный термин имплицировал идею мотивации) в пользу знака, который он определял как единство означаемого и означающего, или, иначе, как единство акустического образа и концепта. До тех пор, пока он не подыскал слова "означающее" и "означаемое", знак продолжал оставаться двусмысленным, так как проявлял тенденцию стать отождествляемым только с означающим, чего Соссюр хотел любым образом избежать; после колебаний между some и same, формой и идеей, образом и концептом, Соссюр остановился на означающем и означаемом, союз которых формирует знак. Это первостепенное высказывание, которое всегда нужно держать в уме, поскольку имеется тенденция интерпретировать знак как означающее, в то время как его сущность есть двуликий Янус. Важнейшим следствием этого является то, что для Соссюра, Ельмслева и Фрайя, поскольку означаемые есть знаки среди других, семантика должна быть частью структурной лингвистики, в то время как для американских механицистов означающие есть субстанции, которые исключаются из лингвистики и переходят в психологию.  Со времени Соссюра теория лингвистического знака обогащена принципом двойной артикуляции, важность которого показана Мартине вплоть до того, что он делает его критерием, который определяет язык. Среди лингвистических знаков мы должны провести различение между значимыми единицами, каждая из которых наделена одним значением ("словами", или, если точнее, "монемами") и которые формируют первую артикуляцию, и дистинктивными единицами, которые являются частью формы, но не имеют прямого значения ("звуками", или фонемами), и которые конституируют вторую артикуляцию. Именно эта двойная артикуляция идет в расчет для экономии человеческого языка; примером является американский испанский, для которого характерно наличие только 21 дистинктивной единицы и 100000 значимых единиц.
      II.1.3. Форма и субстанция: знак, следовательно, составлен из означающего и означаемого.  План означающих конституирует план выражения, план означаемых - план содержания. Внутри каждого из этих планов Ельмслев ввел различие, которое может быть очень важным для изучения семиологического (а не только лингвистического) знака. Согласно ему, каждый план заключает в себе две страты: форму и субстанцию; мы должны настаивать на новом определении этих двух терминов, так как каждый из них имеет тяжелое лексическое прошлое. Форма есть то, что может быть описано исчерпывающе, просто и когерентно лингвистами без обращения к какой-либо экстралингвистической посылке; субстанция есть целое множество аспектов лингвистического феномена, которое не может быть описано без обращения к экстралингвистическим посылкам.  Поскольку обе страты существуют и в плане выражения и в плане содержания, мы имеем: а) субстанцию выражения, например, звуковую, артикуляционную, не-функциональную субстанцию, являющуюся полем фонетики, но не фонологии; б) форму выражения, создаваемую парадигматическими и синтаксическими правилами (заметим, что одна и та же форма может иметь две различные субстанции, звуковую и графическую); в) субстанцию содержания, включающую, например, эмоциональные, идеологические, или просто понятийные (умозрительные) аспекты означаемого, его "позитивное" значение; г) форму содержания, являющуюся формальной организацией означаемого посредством наличия или отсутствия семантических пометок. Это последнее достаточно трудно уловить вследствие невозможности отделения означающих от означаемых в человеческом языке, но вследствие того же подразделение форма/субстанция может быть сделано более полезным и легким в обращении в семиологии в следующих случаях: i) когда мы имеем дело с системой, в которой означаемые обосновываются в субстанции другой, нежели субстанция их собственной системы (например, случай с модой); ii) когда система объектов включает субстанцию, которая не является непосредственно и функционально значимой, но может быть, на определенном уровне, просто утилитарной: функцией блюда может быть означение некоторой ситуации, а может быть просто обслуживание пищи.
      II.1.4. Семиологический знак: вероятно, это позволяет предвидеть природу семиологического знака в отношении к лингвистическому знаку. Семиологический знак так же, как и модель, составлен из означаемого и означающего, но отличается от него на уровне субстанции. Многие семиологические системы (объектов, жестов, нарисованных образов) имеют субстанцию выражения, сущностью которой не является означение: часто они являются объектами повседневного употребления, используемыми обществом для означения чего-либо. Мы предполагаем называть  семиологические знаки, происхождение которых является утилитарным и функциональным, знаками-функциями. На первой стадии функция становится проникнутой значением. Эта семантизация неизбежна: поскольку имеется общество, каждое использование конвертируется в знак самого себя; использование плаща предохраняет от дождя, но это использование не может быть оторвано от самих знаков атмосферной ситуации. Поскольку наше общество производит только стандартизированные, нормализованные объекты, последние неизбежно являются реализациями модели, речи языка, субстанциями значимой формы. <...> Эта универсальная семантизация использований является решающей: она выражает тот факт, что не имеется никакой реальности за исключением той, которая является интеллигибельной и должна при известных обстоятельствах вести к слиянию социологии с социологическим. Но как только знак конституирован, общество может рефункциолизировать его и говорить о нем так, словно он есть объект, созданный для использования: шуба будет описываться так, словно она создана только для предохранения от холода. Эта повторяющаяся функциолизация, требующая для своего существования некоторого языка второго уровня, никоим образом не является той же самой, что и первая (на деле чисто идеальная) функциолизация, так как представляемая по-новому функция фактически не соответствует второй (замаскированной) семантической институциолизации, являющейся функцией порядка коннотации. Знак-функция, следовательно, имеет (вероятно) антропологическую ценность, поскольку он является той самой единицей, где сливаются технические и означающие отношения.
      II.2. Означаемое
      II.2.1. Природа означаемого. В лингвистике природа означаемого создает почву для дискуссий, которые сосредоточиваются, главным образом, на степени его "реальности"; все согласны с акцентированием того факта, что означаемое является не "вещью" ("предметом"), а ментальной репрезентацией этой вещи. В определении знака Валлоном этот репрезентативный характер был релевантной характеристикой знака и символа (противопоставляемым индексу и сигналу). Сам Соссюр явно отмечал ментальный характер означаемого, называя его концептом: означаемое слова бык является не животное бык, но его ментальный образ... Эти дискуссии, однако, несут на себе штамп психологизма, поэтому предпочтительным будет анализ, производимый стоиками. Они различали phantasia logiki (ментальную репрезентацию), tinganon (реальный предмет) и lekton (произносимое). Означаемое не является ни phantasia logiki, ни tinganon, но, скорее, lekton, не будучи ни актом сознания, ни реальным предметом, но могло быть определено только в процессе означивания, квази-тавтологичным образом:  оно то самое "нечто", которое имеется в виду человеком, использующим знак. Тем самым мы возвращаемся назад к чисто функциональному определению: означаемое есть одно из двух relata знака. Ситуация не могла кардинально отличаться и в семиологии, где объекты, образы, жесты и т.д., поскольку они являются значащими, указывают на что-то, которое может быть выражено только через них, за исключением того, что семиологическое означаемое может быть схвачено и посредством лингвистических знаков. <...>  Мы могли быть дать имя  isology тем феноменам, посредством которых язык производит свои означающие и означаемые таким образом, что их невозможно разорвать и дифференцировать для того, чтобы расположить вне  случаев не-изологических систем, в которых означаемое может быть просто перепутано со своим означающим. 
      II.2.2. Классификация лингвистических означаемых.    Как можно классифицировать означаемые? В семиологии эта операция является фундаментальной, поскольку она посвящена изоляции формы от содержания. Поскольку речь идет о лингвистических означающих, могут быть мыслимы два сорта классификации. Первый является внешним, и создает использование "позитивного" содержания понятий, как в случае методологических группировок Халлига (Hallig) и Вартбурга (Wartburg) и в более убедительных нотационных полей Трира (Trier) и лексикологических полей Маторе (Matore). Но  со структурной  точки зрения эта классификация (особенно Халлига и Вартбурга) имеет дефект слишком сильной опоры на (идеологическую) субстанцию означаемых, а не на их форму. Продвигаясь по пути обоснования реально формальной классификации, необходимо продвигаться по пути реконструирования оппозиций означаемых и вычленения в каждом из них релевантной коммуникативной характеристики: этот метод защищался Ельмслевым, Соренсеном, Прието и Греймасом. Ельмслев, например, раскладывал монему типа "mare" на две наименьших значимых единицы "Horse" + "female", и эти единицы могли сочетаться и, следовательно, использоваться для реконституирования новых монем  ("pig" + "female" = "sow", "horse"  + "male" = "stallion"). Аналогичные примеры можно найти и у других упомянутых авторов.  И, наконец, следует напомнить, что, согласно некоторым лингвистам, означаемые не являются частью лингвистики, которая имеет дело только с означающими, и что семантическая классификация находится вне поля лингвистики.
      II.2.3. Семиологические означаемые. Структурная лингвистика до сих не достаточно хорошо разработала семантику, то есть классификацию форм вербального означаемого. Следовательно, можно легко представить, что в настоящее время невозможно выставить классификацию семиологических означаемых до тех пор, пока не прибегнем к известным нотационным полям. Рискнем сделать три наблюдения.
      Первое касается способа актуализации семиологических означаемых. Они могут появиться либо изологически, либо нет; в последнем случае они обсуждаются, через артикулированный язык, либо посредством слова (week-end), либо посредством группы слов (long walks in the country); тем самым с ним легко иметь дело, поскольку аналитик не в силах навязать им их собственный метаязык, но также и более опасно, поскольку непрерывно указывают обратно на семантическую классификацию самого языка (который сам по себе является неизвестным), а не классификацию, имеющую свои основания в рассматриваемой системе. Означаемые моды одежды, даже если они опосредуются речью журналов, не распределяются необходимо так же, как означаемые языка, поскольку они не всегда имеют ту же самую "длину" (здесь слово, так предложение). В первом случае, случае изологических систем, означаемое не имеет материализации другой, нежели его типичное означающее, оно, следовательно, не может иначе обращаться с ним, кроме как налагая на него метаязык. Можно, например, спросить некоторых субъектов о тех значениях, которые они приписывают некоторым музыкальным фрагментам, предлагая им некий перечень вербализованных означающих (мучительный, штормящий, мрачный и т.п.), где фактически все это вербальные знаки для отдельных музыкальных означаемых, которые должны быть указываемы одной едиинственной цифрой, не имплицирующей никакого вербального расчленения (анатомирования) и никакого метафорического маленького изменения. Эти метаязыки, "исходящие" от аналитика в первом случае и из самой системы во втором, являются, вероятно, неизбежными, и именно это делает анализ означаемых, или идеологический анализ, проблематичным; его место в каркасе семиологического исследования должно быть определено в теории.
      Второе замечание касается протяженности семиологических означаемых. Все означаемые  некоторой системы конституируют одну большую функцию; теперь вероятно, что от одной системы к другой, большие семиологические функции не только взаимодействуют, но и частично перекрываются; форма означаемого в системах одежды является, вероятно, частично той же самой, что и означаемого в системах пищи, бытия, так как все они артикулированы на оппозиции работы и веселья, активности и досуга. Необходимо, следовательно, видеть тотальное идеологическое описание, общее всем системам данной синхронии.
      И, наконец, можно видеть, что каждой системе лексиконов соответствует, в плане означаемых, корпус практик и техник; эти собрания означаемых имплицируют на часть системы клиентов ("читателей") различные степени знания (согласно различиям в их "культуре), которые объясняют, как одни и те же "лексы" (или большие единицы чтения) могут быть различно расшифрованы согласно затрагиваемым индивидам, без прекращения принадлежности к данному "языку".  Некоторые лексиконы - и, соответственно, некоторые группы означаемых - могут сосуществовать внутри одного и того же индивида, обусловливая каждый раз и у каждого более или менее "глубокое" прочтение.
      II.3. Означающее
      II.3.1. Природа сигнализирующего. Природа означающего огрубленно утверждает те же самые замечания, что и природа означаемого:  это чистый relatum, определение которого не может быть отделено от определения означаемого. Единственная разница заключается в медиаторе - ему необходима некоторая материя. Но, с одной стороны, этого недостаточно, с другой, в семиологии означающее может передаваться определенной материей  -  в данном случае словами. Эта материальность означающего делает даже более необходимым отделение материи от субстанции: субстанция может быть нематериальной (в случае субстанции содержания); следовательно, все, что можно сказать, заключается в том, что субстанция означающего всегда является материальной (звуки, объекты, образы). В семиологии, где мы будем иметь дело со смешанными системами, в которые включены различные типы "материй" (звук и образ, объект и письмо и т.д.), может оказаться приемлемым собрать вместе все знаки, поскольку они объединены вместе одной и той же материей, под эгидой понятия типичного знака: вербального, графического, иконического, жестового.
      II.3.2. Классификация означающих. Прояснение означающим является ни чем иным, как собственной структурализацией системы. То, что должно быть сделано, заключается в ограничении "бесконечности" сообщения, конституируемого целостностью сообщений, выпускаемых на уровне изучаемой группы,  минимальными значимыми единицами посредством коммутационного теста, а далее группировкой этих единиц в парадигматические классы и, в конце концов, классификациейсинтагматических отношений, связывающих эти единицы. Эти операции конституируют важную часть семиологического предприятия, о котором речь шла в 1.1.1.
      II.4. Означивание
      II.4.1. Корреляция означивания. Знак есть (двойственный) слой, кусочек звучания, визуальности и т.д. Означивание может восприниматься как процесс; это действие, связывающее означающее и оз