закрытых дверей, выкрашен-
ных темной  краской, и наконец коридор вывел нас  в зал, освещенный светом,
проникавшим в высокие окна с узорчатыми цветными стеклами.
      - Эпохи Эдуарда, - сказала она, проследив мой взгляд. - Сюда.
      Я последовал  за ней в просторную  комнату. Вычурный эркер  смотрел в
великолепный сад. Внутри обстановка  была  не столь яркой: темно-синие бар-
хатные шторы, цветные коврики поверх серебристо-серого  большого ковра, ди-
ваны и кресла, обтянутые синим бархатом, - и десятки, десятки морских пей-
зажей. От пола  до  потолка. Раздувающиеся паруса. Четырехмачтовые корабли.
Бури, чайки, соленая пена.
      - Это  - Лайэма,  - коротко сказала она, видя,  как я повернулся к
ним.
      "Да, - подумал я мимоходом, - если Лайзму О'Рорке что-то нравилось,
он любил, чтобы этого было много".
      - Садитесь,  - сказала она,  указывая на кресло. - Расскажите, кто
вы такой и зачем пришли.
      Сама она  подошла к дивану, на котором сидела  до моего прихода, судя
по книге  и стакану  на стоящем рядом столике, и  легко присела на краешек,
словно готовая взлететь.
      Я рассказал о знакомстве Питера с Крисом Норвудом и сказал, что, воз-
можно, Крис  отдал бумаги ее мужа  Питеру, чтобы тот  составил компьютерные
программы. Я сказал, что Питер сделал это и записал программы на пленку.
      Она отмела сложные технические подробности и сразу взяла  быка за ро-
га.
      - Вы  хотите сказать, - спросила она,  - что  мои бумаги у  вашего
друга Питера?
      И лицо ее осветилось надеждой.
      - Боюсь, что нет. Я не знаю, где они теперь.
      - Так спросите у своего друга!
      - Он погиб в аварии.
      - О-о! - Она воззрилась на меня, ужасно разочарованная.
      - Но  я знаю,  где находятся кассеты, - продолжал  я. - По крайней
мере, я знаю, где есть копии  с них. Если сведения, которые в них содержат-
ся, принадлежат вам, я мог бы вам их вернуть.
      Она вновь вспыхнула надеждой, смешанной с озадаченностью.
      - Это было  бы чудесно! Но эти кассеты, где бы они ни были, - вы их
не привезли?
      Я покачал головой.
      - Я всего час назад узнал о вашем существовании. Мне про вас расска-
зала девушка по имени Кэрол. Она работает в "Кухне богов", в офисе.
      -Ах, да!-  миссис 0'Рорке смущенно пожала плечами. -  Я на нее на-
орала... Но  я  была так зла! Они не хотели объяснить мне, где во всех этих
цехах и складах можно найти Криса  Норвуда. Я говорила, что глаза ему выца-
рапаю. Ирландский темперамент, знаете ли.  Я  стараюсь  сдерживаться, но не
всегда получается...
      Я подумал, какое зрелище должно было предстать глазам  девушек, и ре-
шил, что "навела шороху" - это еще мягко сказано.
      - Беда в том, - медленно произнес я, - что за этими кассетами охо-
тится кто-то еще.
      Я пересказал ей смягченную версию визита вооруженных гостей. Она слу-
шала, приоткрыв рот от напряженного внимания.
      - Не  знаю,  кто они такие и откуда взялись, - закончил я. - И мне
начинает казаться, что подобное невежество может оказаться опасным. Поэтому
я решил попытаться разузнать, что происходит.
      - А если узнаете, тогда что?
      - Тогда я буду знать, чего не стоит делать. В  смысле,  я могу наде-
лать глупостей, которые, возможно, будут  иметь  самые  неприятные  послед-
ствия, просто потому, что не знаю какой-то мелочи.
      Она посмотрела на меня в упор,  и на ее лице впервые проявилось чтото
вроде улыбки.
      - Ну,  знаете ли, молодой человек!  Вы желаете всего-то  навсего от-
крыть тайну, которая оставалась таковой для homo sapiens с первого дня тво-
рения.
      Я был ошарашен даже не столько самой мыслью,  сколько словами, какими
она ее выразила. Старушка же, словно почувствовав мое изумление, сухо заме-
тила:
      - Вы знаете, с возрастом не глупеют. Если человек смолоду  был дура-
ком, может  случиться,  что он и к старости не поумнеет. Но если вы в моло-
дости были умны, отчего бы уму вдруг пропасть?
      - Я вас недооценил, - медленно произнес я.
      - Не  вы первый,  не вы последний, - равнодушно  ответила она. - Я
смотрюсь в зеркало. И вижу старческое лицо. Морщины. Желтая кожа.  А общес-
тво нынче  устроено так, что,  увидев такое лицо, вам немедленно наклеивают
соответствующий ярлык. Старуха - стало быть, глупа, назойлива,  и ею можно
помыкать как угодно.
      - Нет! - сказал я. - Это неправда!
      - Ну, разумеется, если вы не выдающаяся личность, - продолжала она,
словно я и рта не открывал. - Былые достижения - радость стариков.
      - А вы -не выдающаяся личность?
      Она с сожалением развела руками и покачала головой.
      - Увы,  нет. Я всего лишь довольно умна, но не более того. А с обыч-
ного ума толку мало. Сдерживать ярость он не помогает. Извините,  что наха-
мила вам в саду.
      - Ничего-ничего, - сказал я. - Воровство - это наглость. Неудиви-
тельно, что вы были в ярости.
      Она расслабилась - настолько,  что  откинулась на спинку дивана. По-
душки почти не прогнулись под ее весом.
      - Я  расскажу вам  все, что смогу. Если это  помешает вам гнаться за
Моисеем через Красное море, тем лучше. Знать, чего не стоит делать...
      Я улыбнулся ей. Она дернула уголком рта и спросила:
      - Что вы знаете о скачках?
      - Довольно мало.
      - А  вот Лайэм знал о них все. Мой покойный муж. Лайэм всю жизнь жил
лошадьми. В Ирландии, когда мы были детьми. Потом  здесь. Ньюмаркет, Эпсом,
Челтенхэм. Потом вернулись сюда, в Ньюмаркет. Лошади, лошади, лошади...
      - Это была его работа?
      - В  некотором роде  да. Он был игрок. -  Она спокойно взглянула на
меня. - Я имею в виду - профессиональный игрок. Он этим жил. Я до сих пор
живу на его сбережения.
      - Я и не думал, что такое возможно, - сказал я.
      - Вычислить победителя? - спросила она.
      Эти слова удивительно не вязались со всем ее обликом. Я  подумал, что
она была  права, говоря о ярлыках.  Старухам не полагается  разговаривать о
скачках. Но она о них говорила.
      - В прежние времена  на это можно было жить, и вполне  прилично. Де-
сятки людей только этим и  кормились.  Даже при прибыли в десять  процентов
играть было выгодно, а этого добиться было нетрудно, если ты хоть чуть-чуть
разбираешься в лошадях. Но потом ввели этот налог на выигрыши. Он откусыва-
ет жирный ломоть от  любого выигрыша и сводит доходы почти к  нулю. Короче,
играть стало невыгодно. Все ваши десять процентов уходили  в казну, понима-
ете?
      - Понимаю, - сказал я.
      - Но Лайэм всегда получал куда больше десяти процентов. Он этим гор-
дился. Он говорил, что выигрывает каждую третью скачку. В смысле, в среднем
каждая третья ставка выигрывала. Это очень много. Особенно если играть каж-
дый день,  год за  годом. Он окупал налоги. Он  пробовал новые пути, вносил
новые факторы в расчеты. Ни один  букмекер не соглашался брать у него став-
ки.
      - То есть как? - удивился я.
      - А вы не знали? -  Она, похоже, удивилась не меньше моего. - Бук-
мекеры не принимают ставок от людей, которые все время выигрывают.
      -  Но  я  полагал, что их ремесло именно в этом и состоит. В смысле,
принимать ставки.
      - Принимать ставки у лохов -  да, конечно, - сказала она. - У лю-
дей, которые выигрывают от случая к случаю, но в конце концов всегда проиг-
рываются. Но  если ты выигрываешь  постоянно, почти любой букмекер рано или
поздно откажется иметь с тобой дело.
      - Надо же! - неопределенно ответил я.
      - Все букмекеры Лайэма знали,  -  продолжала она. - Если лично  не
были знакомы, то хотя бы знали  в лицо. Они разрешали ему делать только на-
чальную ставку, а стоило ему выиграть, они тут же - шу-шу-шу по всему кру-
гу и снижали ставки на  эту лошадь  до минимума, так что и сам Лайэм не мог
выиграть много, и другим игрокам ставить  на нее было невыгодно, и они ста-
вили деньги на других лошадей.
      Последовала длительная пауза. Я пока переваривал то, что она сказала.
      - А как насчет тотализатора? - спросил я наконец.
      - Тотализатор непредсказуем. Лайэм этого не любил. К тому же  на то-
тализаторе обычно выигрываешь меньше, чем  у  букмекеров.  Нет, Лайэм любил
делать ставки у букмекеров. Это было что-то вроде войны. И Лайэм всегда по-
беждал в ней, хотя они об этом и не знали.
      - Как это? - спросил я. Она вздохнула.
      -  О,  это  было очень сложно. У нас был садовник. На самом деле наш
друг. Он жил здесь, у нас. Вот в том коридоре, которым мы шли, как раз были
его комнаты. Он любил ездить по  стране. Поэтому он просто брал деньги Лай-
эма, ехал в какой-нибудь город, где проходят скачки, ставил там  по малень-
кой во всех букмекерских конторах, и,  если лошадь выигрывала - а она, как
правило, выигрывала, - он обходил конторы, собирал деньги  и уезжал домой.
И они с Лайэмом их  делили.  Столько-то  Дэну  - это его так звали, нашего
друга, -  столько-то на ставки, остальное  нам. Ну и,  разумеется, никаких
налогов. Мы так жили много лет. Много лет. И все было так хорошо, знаете...
      Она  умолкла.  Ее странные диковатые глаза вглядывались в  счастливое
прошлое.
      - А потом Лайэм умер? - спросил я.
      - Потом умер Дэн. Полтора года назад, перед  самым Рождеством. Месяц
поболел и умер. Так быстро... -  Пауза. - Мы с Лайэмом только тогда поня-
ли... Пока Дэн был жив, мы даже не подозревали, насколько мы зависим от не-
го. Он был такой сильный...  Он  мог таскать тяжести... работать в  саду...
Понимаете, Лайэму было восемьдесят шесть, мне восемьдесят восемь, а Дэн был
помоложе, лет  семидесяти. В юности он был кузнецом  в Вексфорде. И веселый
такой... Нам его ужасно не хватало.
      Золотой свет, озарявший пионы в саду, угас, и яркие, полыхающие крас-
ки сменились  оттенками серого в наступающих  сумерках. Я слушал  старуху с
молодым голосом,  рассказывавшую о темных  днях своей жизни, и разгонял ту-
ман, окутывавший мою собственную.
      - Мы  думали найти  кого-то другого, кто делал бы  за нас ставки, -
продолжала она. - Но кому мы могли довериться? Где-то в прошлом году Лайэм
попытался сделать это сам. Он обходил букмекерские конторы в таких городах,
как Ипсвич  и  Колчестер,  где его не знали. Но он был слишком стар, он так
ужасно уставал... Ему пришлось бросить это дело, это было слишком тяжело. У
нас были довольно приличные сбережения, и мы решили жить на  них.  А в этом
году к нам пришел человек, о котором мы только слышали, но знакомы не были,
и предложил  продать методику Лайэма.  Он попросил Лайэма записать все свои
разработки, благодаря которым он выигрывает, и сказал, что  купит эти запи-
си.
      - И вот эти-то записи и украл Крис Норвуд? - догадался я.
      - Не совсем так, - вздохнула она. - Видите ли, Лайэму не было нуж-
ды записывать свою методику. Он ее  записал много лет назад. Все было осно-
вано на статистических расчетах, довольно сложных. При необходимости он об-
новлял сведения. Ну  и, конечно, добавлял  новые скачки. Под  конец,  после
многих лет работы, он мог делать ставки почти в тысяче скачек каждый год, с
тридцатитрехпроцентной вероятностью выигрыша.
      Она внезапно закашлялась.  Ее худое белое личико сотрясалось от судо-
рожных спазмов.  Хрупкая рука протянулась  к стакану, стоявшему на столе, и
старушка отхлебнула несколько глотков желтоватой жидкости.
      - Извините, - виновато сказал я. - Замучил я вас разговорами...
      Она молча покачала  головой, сделала еще несколько глотков, потом ос-
торожно поставила стакан на место и сказала:
      - Разговоры - это замечательно. Я рада, что вы здесь  и  есть с кем
поговорить. Мне ведь почти не с кем разговаривать. Иногда целыми  днями так
и  сидишь  одна.  Мне очень не хватает Лайэма, знаете ли. Мы ведь все время
болтали. Это был ужасный человек, жить с ним было сплошное мучение. Одержи-
мый, понимаете? Если уж ему что запало в голову, то  он  на полпути нипочем
не остановится.  Вот, все эти морские пейзажи  - когда  он ими увлекся,  я
чуть с  ума  не  сошла. Он все покупал и покупал их... Но сейчас, когда его
нет, посмотришь на них, и кажется, что он рядом. И теперь я бы с ними ни за
что не рассталась.
      - Так он, значит, умер не так давно? - спросил я.
      - Первого марта, - ответила она.
      Она помолчала, но не заплакала и вообще никак не проявила  своего го-
ря.
      - Всего через несколько дней после того, как  пришел мистер Гилберт.
Лайэм сидел вон там, - она  указала на одно из синих кресел, единственное,
у которого  были потерты подлокотники и на высокой  спинке виднелся след от
головы, - а я пошла сделать  чаю. По чашечке. Нам пить захотелось. А когда
я вернулась,  он уснул. - Она снова помолчала. - То есть это я сперва по-
думала, что он уснул.
      - Мне очень жаль... - сказал я.
      Она покачала головой.
      - Это лучшая смерть, какую можно придумать. Я за него рада. Нам обо-
им было страшно  думать, что придется  умирать в больничной  палате,  среди
всех этих  трубок. Если  мне повезет, и у меня  тоже получится умереть так,
как он, я буду очень рада. Это хорошая смерть, понимаете?
      Да, я понимал ее. Хотя никогда  раньше не думал о смерти как о желан-
ной гостье, которую терпеливо ждут, надеясь, что она придет тихо, во сне.
      - Если хотите выпить, - сказала она все тем же обыденным тоном, -
в буфете есть бутылка и рюмки.
      - Да нет, мне еще домой ехать...
      Она не стала настаивать.
      - Быть может, вам рассказать о мистере Гилберте?  Мистере Гарри Гил-
берте?
      - Да, пожалуйста. Если я вас не утомил.
      - Да нет, .я же вам говорила. Поговорить - дело приятное.
      Она призадумалась, склонив голову набок. Белые  волосы окружали смор-
щенное личико пушистым ореолом.
      - Он  содержит  залы  для игры в лото, - сказала она, и в ее голосе
впервые прорезалось нечто, напоминающее пренебрежение.
      - А вы лото не одобряете?
      - Это игра для лохов,  -  ответила она, пожав плечами. -  Никакого
искусства не требует.
      - Но многим она нравится.
      - Ну да, и они за  это расплачиваются. Все равно как игроки на скач-
ках. Выиграют пару раз и ловятся на это, но в конце концов проигрываются.
      "Надо же, и тут то же самое! - подумал я, улыбаясь про себя. - Пре-
небрежение профессионала к любителю". Однако в мистере Гилберте не было ни-
чего от любителя.
      - На  лото он разбогател, - продолжала старуха.  - Однажды он при-
ехал сюда, чтобы встретиться с Лайэмом: прикатил в  "Роллс-Ройсе" и сказал,
что собирается приобрести  несколько букмекерских контор. И он хотел купить
систему Лайэма, чтобы всегда быть на два корпуса впереди лохов.
      - Вы что, считаете, что  все  игроки непременно лохи? - с  любопыт-
ством спросил я.
      - Так считает мистер Гилберт.  Он  холодный  человек. Лайэм говорил,
что все зависит от  того, чего они хотят. Если игрок ищет  острых ощущений,
тогда  он,  конечно,  лох, но, по крайней мере, он имеет за свои деньги то,
чего хотел. А если  он хочет заработать и при этом продолжает  опираться на
одну только интуицию, ну тогда он самый настоящий лох.
      Она снова закашлялась,  отхлебнула из стакана, слабо улыбнулась мне и
продолжала:
      - Мистер Гилберт предложил Лайэму кучу денег. Столько,  что мы могли
бы положить  их в банк и до конца дней своих безбедно жить на проценты. Так
что Лайэм согласился. Это было разумнее всего. Ну, для начала они, конечно,
немного поторговались. Почти  целую неделю перезванивались. Но в конце кон-
цов договорились.  - Она помолчала. - Но мистер  Гилберт не успел распла-
титься и  забрать бумаги. Лайэм  умер. Мистер Гилберт позвонил мне, выразил
сочувствие и спросил, остается ли сделка в силе. И я сказала, что да. Разу-
меется! Я была очень рада, что  мне не придется беспокоиться о деньгах, по-
нимаете?
      Я кивнул.
      - А  потом, - продолжала она, на этот раз уже с гневом, - этот по-
донок Крис Норвуд украл бумаги из кабинета Лайэма! Труд всей его жизни!
      Она дрожала  всем телом. Я понял, что ее  возмущает не столько потеря
состояния, сколько сам факт пропажи этих бумаг.
      - Мы оба были рады, что  он ходит сюда, носит уголь, дрова, моет ок-
на. Потом я начала подозревать, что он лазит в мою сумочку. Но я никогда не
помню точно, сколько денег там было... а потом умер Лайэм.
      Она умолкла,  борясь с волнением, прижав  хрупкую руку к  своей узкой
груди и крепко зажмурившись.
      - Не надо! - сказал  я,  хотя отчаянно желал, чтобы она  продолжала
говорить.
      - Нет-нет! - ответила она, снова открывая глаза. - Так вот, мистер
Гилберт приехал забрать бумаги. Привез деньги наличными, все  сразу. Он мне
их показывал, в чемодане. Пачки банкнот. Он посоветовал никуда их  не вкла-
дывать, а  тратить, чтобы  не было проблем с налогами.  Он сказал, что если
мне понадобится, он даст еще, но там бы хватило на много лет при моем обра-
зе жизни. Мы пошли в кабинет Лайэма, а бумаг нет. Нигде. Пропали. Я еще на-
кануне их  нарочно приготовила, в большой папке. Их  было так много... Куча
страниц, исписанных  тонким почерком Лайэма.  Он так и не научился печатать
на машинке. Всегда от руки писал. А в доме, кроме миссис Уркварт, был толь-
ко Крис Норвуд. Только он.
      - А кто такая миссис Уркварт? - спросил я.
      - Что? А, миссис Уркварт? Она ко мне ходит убираться. То есть раньше
ходила. Три раза в неделю. А теперь говорит, что не может. У нее, у бедняж-
ки, какие-то проблемы с благотворительностью.
      Я снова услышал слова Аккертона: "...И не заявила в благотворительной
организации, что у нее имеются дополнительные доходы..."
      - А Крис Норвуд жил в доме миссис Уркварт? - спросил я.
      - Да-да. - Она нахмурилась. - А вы откуда знаете?
      - Слышал от кого-то. - Я припомнил то, что сказал ей о себе в нача-
ле визита,  и запоздало сообразил, что она на самом деле может и не знать о
последних событиях. - Видите ли, Крис Норвуд... - медленно начал я.
      - Так бы его и придушила!
      - А ваша миссис Уркварт не рассказала вам, что... что произошло?
      - Она позвонила  в большой спешке.  Сказала, что больше  не  придет.
Очень нервничала. Это было в субботу утром, на той неделе.
      - И сказала только, что больше не придет?
      - У нас в последнее время,  после того, как Крис Норвуд украл бумаги
Лайэма, отношения были довольно натянутые. Ссориться с ней я не хотела. Мне
нужно было, чтобы она убиралась. Но с тех пор, как этот подонок нас обворо-
вал, она держалась очень напряженно, почти грубо. Но ей были  нужны деньги,
а мне были нужны ее услуги, и она знала, что я не откажу ей от места.
      Я посмотрел на  улицу, на море  пионов, где серые  сумерки  сменялись
ночной темнотой.  Стоит ли говорить ей, что произошло  с Крисом Норвудом? Я
решил ничего  не рассказывать. Известие  о смерти знакомого человека - это
всегда потрясение, даже если ты его не любил. Пугать старушку,  которая жи-
вет одна в большом доме, явно незачем.
      - Вы  газеты читаете? - спросил  я. Она вскинул  брови, озадаченная
таким неожиданным вопросом, но ответила:
      - Редко. Там шрифт очень мелкий. Глаза у меня хорошие,  но  я все же
предпочитаю книги с крупным шрифтом. -  Она указала на толстый том в крас-
но-белом переплете, лежащий на столике. - Я теперь больше ничего не читаю.
- Она рассеянно оглядела темную комнату. - Даже о  скачках.  Я  и  о  них
больше не читаю. Только смотрю результаты по телевизору.
      - Одни только результаты? А сами скачки?
      - Лайэм говорил, что скачки смотрят только лохи. Он говорил, что на-
до смотреть на результаты и вносить  их в статистику. Скачки я тоже смотрю,
но результаты смотреть как-то привычнее.
      Она протянула тонкую,  как палочка, руку и включила настольную лампу.
Сад с пионами тут же исчез  во тьме, и дальние углы комнаты затопило густой
тенью.
      Сама она при свете тоже переменилась. Заметнее стало,  как она стара.
Свет безжалостно подчеркнул морщины, смягченные темнотой,  и приковал